Читать книгу Хубара. Голаны - Владимир Дулга - Страница 5

Конечно, Сибирь и Урал не Крым и ни Сочи.

Но и эти, отведённые коротким отпуском дни, были самыми счастливыми днями в году. Отдыхали вместе, всей семьёй, выезжали в лес – на природу, купались, в протекающей рядом с дачей Володиных родителей речке. Загорали на песчаных берегах старого карьера, именуемого жителями «Голубыми озёрами».

Несколько дней жили в своей квартире в военном городке на окраине миллионного города. Бродили по набережной большой сибирской реки, от души смеялись над клоунами на представлениях цирка, ходили в кино и зоопарк.

Но самое главное – снова были все вместе!

Старшая дочь Женя, стала красивой, стройной девушкой, помощницей маме и бабушке. Младшая – Юля, оправдывала своё имя, тоже подросла и была очень деятельной и подвижной. Бегала со своими прежними подружками, мелькая красивыми бантами на маленьких косичках. Девчонки всегда были в гуще друзей, игр и событий.

В полк Симонов не ездил, но от встретившегося в посёлке Макина узнал, что Иван Петрович Бронский покинул Сибирь. После скандальных событий с незаконной раздачей квартир вольнонаёмным дамам в одном из гарнизонов Округа, и браконьерской охоте, он от греха подальше, отправился на равнозначную должность, в одну из стран Варшавского договора, в качестве представителя. В учебной дивизии намечались большие перемещения. Штаб дивизии наконец-то перебрался из города в посёлок, и теперь пропала необходимости ездить на ежедневные вечерние совещания через весь город. Начальники всех степеней, наведываясь в части, уже не вели себя, как помещики, приехавшие в забытую деревню пересчитать крепостных.

Симонов, по старой памяти, съездил в гости к командиру ремонтно-восстановительного батальона и попросил изготовить танк. Нет не настоящий, боевой танк, а его уменьшенную медную копию, которую обычно дарили гражданским партийным и хозяйственным деятелям в качестве сувенира. Один экземпляр оказался в наличии, и комбат подарил его Володе. Танк оказался достаточно большим и тяжёлым:

– Ничего, – подумал Симонов, – из дома в Сирию, кроме чёрного хлеба, пары бутылок водки, куска сала и колбасы, везти нечего.

Юля иногда по-прежнему кашляла. И Лора предложила, осенью, когда она вновь поедет к Володе, забрать дочку с собой в Сирию. В надежде, что изменение климатических условий и отсутствие предполагаемых аллергенов, помогут выздоровлению.

К великому сожалению, отпуск подходил к концу, Володе надо было уезжать к месту службы, Лариса с детьми собиралась поехать к маме в далёкое Забайкалье.

Симонов, проводив жену и детей на железнодорожном вокзале, на следующий день вылетел в Москву. Родители Володи с грустью остались одни, в, непривычно пустом, доме.

Расставание было трудным, Жене предстояло осенью остаться у родителей Володи, приближающееся расставание с мамой и сестрёнкой тяготило её.

Ларису волновало то, сможет ли она провезти Юлю с собой в Сирию?

Ограничение на въезд детей, введённый после попытки взрыва Управления советников, до сих пор отменено не было. Но обстановка в Сирийской республике нормализовалась, попытка смещения президента Асада его братом Рифатом была подавлена, террористы организации «Братья мусульмане» не проявляли прежней активности. Многие советские специалисты гражданских контрактов привезли детей. Школа в советском посольстве с нового учебного года собиралась работать в обычном режиме. Юля была вписана в заграничный паспорт мамы, и Лариса, прилетев в Москву, уже купила на себя и дочь обратный билет в Дамаск. Но если девочку не пропустят на границе, в аэропорту Шереметьево, Ларисе придётся сдавать билеты и возвращаться на Урал.

Володя прилетел в Москву в четверг утром, хотя планируемый вылет в Дамаск должен был состояться в понедельник. Умудрённый опытом, сразу поехал в гостиницу, где останавливался прошлый раз, прилетев в отпуск. Получив номер и сдав вещи в камеру хранения, поехал в «десятку». Бегая по многочисленным этажам и кабинетам, в очереди перед дверью финансовой части, завершающей кабинетное «хождение по мукам», неожиданно встретил Виктора Леонидовича Лельку, накануне прилетевшего из Сирии, и оформляющего в окончательный расчёт. Получив документы, вместе вышли на улицу, в сквере мужа ожидала Алла Леонтьевна, неизменный организатор всех добрых дел женской половины коллектива.

Увидев Симонова, Алла Леонтьевна обрадовалась, как будто встретила кого-то из родственников. В разговоре выяснилось, что они остановились у сестры в пригороде столицы, в прекрасном, красивом месте, рядом с остановкой электричек Казанского направления. Где собираются в ближайшую субботу отпраздновать с друзьям и близкими, своё возвращение на Родину. Будут родственники, Илья Мошечков с женой Светланой, неделями раньше приехавшие по окончанию командировки. Был приглашён и Симонов, Виктор Леонидович объяснил, как проехать до нужной остановки и друзья распрощались.

Спустившись в метро, Симонов доехал до станции Парк культуры и отправился на Фрунзенскую набережную в кассы Аэрофлота. В сквере по-прежнему змеилась очередь из желающих выехать за рубеж, было такое ощущение, что эта та самая очередь, которая стояла тут ещё месяц назад. Не став ни короче, ни длиннее. За ним заняли ещё три человека, затем девушка, пришедшая от головы шевелящейся ленты, строго предупредила:

– Больше не занимать! Работают только два окна, всё равно до закрытия обслужить всех не успеем!

Похоже, она была ясновидящей, – за несколько человек до Володи, работа касс международных сообщений закрылась! Как считалось в стране «развитого социализма», за границу вылетали или диссиденты, или беглецы в «Землю обетованную», либо люди, незаслуженно получившие счастье, уехав «за бугор», заработать на халяву большущие деньги. Что автоматически делало их, в лице остальных граждан, либо идеологическими противниками, либо людьми, предавшими свою Родину, в лучшем случае, счастливчиками получившими возможность стать немножко зажиточнее остальных. Что естественно, вызывало зависть, несмотря на то, что большая часть этих счастливчиков ехала в страны, охваченные войной, гражданскими конфликтами, нескончаемыми переворотами и революциями. Для кого приобретённый в кассе билет, мог вполне стать, действительно, билетом в один конец.

Крупные партийные функционеры летали правительственными рейсами, а чиновникам рангом пониже, билеты привозили прямо на дом. Поэтому, в длинной очереди стояли обычные советские люди, привыкшие к очередям, которые были обязаны благодарить судьбу, за то, что им выпала такое счастье – побывать за границей, увидеть жизнь других континентов и стран, заработав при этом какие-то деньги. А, как известно, за любое счастье надо платить, считали остальные – не осчастливленные граждане. Потому стойте, ждите и не шумите, пока компетентные органы не передумали вас выпускать! Люди стояли и ждали!

Одна из наиболее активных женщин, предложила написать номера очерёдности, нашли шариковую ручку, и нацарапав на руке Симонова цифру «11», договорилась встретиться утром, за пару часов до открытия.

Володя с вечера заказал такси на шесть часов утра. Утром, промчавшись по полупустынному и какому-то незнакомому от этой пустоты городу, был в знакомом сквере. Он оказался не первым, среди деревьев мелькали фигуры потенциальных авиапассажиров, приехавших ещё раньше. Ближе к открытию, та же, особо активная женщина из очереди, расставила людей, согласно нанесённых на руку номерам, сзади пристроились граждане, приехавшие впервые, и система приняла законченный вид.

Время открытия прошло, но заветные двери оставались закрытыми, два милиционера не спешили раздвигать турникеты для пропуска людей. По очереди пронеслось:

– Сказали, что оформляют группу, поэтому придётся подождать.

– Какую ещё группу, – возмутились в очереди, – туда никто не входил!

– Да они там ночевали! – послышался чей-то насмешливый голос, – или пробрались из гостиницы Россия по подземному ходу!

– Граждане спокойно! – донеслось усиленное мегафоном сообщение сержанта милиции, контролирующего вход, – сегодня будут работать три окна! Все успеете!

Из-за здания появилась группа темнокожих людей в цветастых национальных одеждах и обычных европейских костюмах. К ним тут же подрулил микроавтобус с посольскими номерами, публика расселась по местам и машина плавно укатила.

– А вы говорите подземный ход? – пробасил кто-то из толпы – вспомните байку Райкина про заднее «кырыльцо» и дефицит.

Наконец, двери касс Аэрофлота открылись, и милиционеры слегка раздвинув турникеты, пропустили внутрь первых трёх счастливчиков. Очередь продвинулась на три шага. Симонов вспомнил, что должен позвонить в «десятку» своему, как тот представился – «куратору», и доложить, как обстоят дела с билетами.

Побегав вокруг здания и по ближайшим улицам, нашёл телефон-автомат, отыскал бумажку с номером и позвонил. Бодрый голос на другом конце провода ответил:

– Полковник Рябцев.

Симонов представился, сказал, что второй день стоит в очереди за билетами и пока не может точно сказать, приобретёт ли он его сегодня, или нет.

– Ты когда должен улетать? – строгим голосом спросил куратор.

– В понедельник, – ответил Володя, – но может получиться так, что отстояв очередь, я узнаю, что билетов в Дамаск нет!

– Ты мне задачи не ставь! – ещё более рассердился голос и, с металлом в интонации, продолжил, – крайний срок твоего отлёта – среда, и ни днём позже! Ясно! Мне не важно, как ты этот билет приобретёшь, хоть на рейс Аэрофлота, хоть на любой аэроплан до Дамаска! Не улетишь в срок – будут большие неприятности! Понял!

В трубке щёлкнуло и всё стихло.

– Ну, ну, – спокойно оценил обстановку Симонов, – очень испугал! Человек, явно не желает заниматься своим делом и пытается всё спихнуть на отпускников. Отправлять убывающих, как сказал «московский дальневосточник» Юра, святая обязанность куратора, об этом ему по секрету сообщил старый друг – сотрудник «десятки».

Володя вспомнил свою первую встречу с куратором, Рябцев, в то время ещё подполковник, важный и довольный собой, рассказывал группе отъезжающих, про неведомую страну, в которой им предстояло работать, о нравах, обычаях, людях и вооружённых силах страны пребывания.

Симонов неожиданно подумал, что сейчас смог бы рассказать людям гораздо больше из того, что действительно их ожидает на той далёкой земле.

Очередь то ползла, довольно быстро, то вставала «колом», тогда активисты шли к дверям и следили за тем, чтобы очерёдность соблюдалась неукоснительно. Иногда дело доходило до повышенных тонов, переходя на личности. Особо «хитрыми», как правило, оказывались студенты университета имени Патриса Лумумбы. Покричав и поругавшись на своём языке, иностранцы, не добившись ничего, покорно шли в хвост очереди. Милиционеры в словесную перепалку не вмешивались, с интересом ожидая финала.

Наконец, Володя оказался у заветных дверей. Его и ещё двух счастливчиков, отделяет от них только турникет охраняемый милиционерами.

В это время, с Набережной к кассам, свернул ярко красный приземистый автомобиль, с открытым верхом. Из него вышел высокий молодой человек восточной внешности в модном костюме, и лишь белый платок с обязательным чёрным кружком на голове, говорили о том, что юноша принадлежит к жителям Аравийского полуострова. Следом выпорхнула длинноногая, белокурая девушка в коротеньком, красном платьице. Под ручку они двинулись к дверям касс. Пара, негромко разговаривая, шла так, будто в сквере кроме них, никого не было. Не обращая ни на кого внимания, они подошли к турникету, и араб попытался его отодвинуть.

Два нехилых мужчины из тройки Симонова, оттеснили его в сторону и перекрыли вход. Симонову ничего не оставалась, как присоединиться к ним.

Иностранец, не ожидая такого поворота, отступил, с надеждой посмотрев на милиционеров. Те демонстративно отвернулись к входу.

Мужчина начал что-то кричать, судя по всему на арабском, размахивая руками и переходя на русскую брань. По-видимому, его родной язык не располагал большим количеством ругательств и, в конце концов, он полностью перешёл на русский мат, который у него получался почти профессионально.

Все молчали, не зная как на это реагировать. Симонов шагнул к скандалисту, и произнёс несколько фраз по-арабски, выученных ещё давно с помощью Аббаса. Закончив свой монолог самой безобидной из них, – «Секер бузак! – закрой поганый рот», звучащей в русском переводе несколько иначе.

Араб от удивления, напротив, открыл рот, и ошалело посмотрел на Володю.

– Секер бузак! – ещё раз повторил Симонов.

Резко повернувшись, молодой человек, грубо схватив за руку свою спутницу, удалился к машине. Машина взвыла и с шумом рванула с места.

– Что вы ему сказали? – спросили из очереди.

– Попросил его закрыть рот, – ответил Володя.

На этот раз, к великой радости, билет он приобрёл. Правда только на вторник, и на рейс сирийской авиакомпании. Самолёт вылетал из аэропорта Шереметьево в девятнадцать часов по московскому времени и делал промежуточную посадку в Анкаре. Это был не лучший вариант, но выбора не было.

С утра купив небольшие подарки, на электричке с Казанского вокзала доехал до нужной остановки. Спросил у железнодорожника на платформе, где находится нужный адрес, и уже через десять минут, был возле ухоженного одноэтажного дома, с большими светлыми окнами, выходящими на железнодорожные пути. Дом показался Симонову гостеприимным и весёлым. Перезнакомившись с хозяевами и гостями, все расселись за богатый стол, чувствовалось, что женщины постарались на славу

Были тосты, раздольные русские песни, мелодичные украинские напевы, разговоры о детстве, родителях, армейской службе и бесконечных переездах. Тяжёлые воспоминания о Сирии, взрывах, гибели людей. Добрые слова о коллективе советской «хубары», в далёком и пыльном городке Самейне. Куда из всех присутствующих, должен был вернуться только один Симонов.

Незаметно наступила ночь, на чернильно-синий небосвод высыпали яркие, как будто только что вымытые звёзды, лёгкий, летний ветерок шумел в кронах могучих деревьев. По зеркалу спящего озера пролегла блестящая, мерцающая в ночи дорожка, от поднявшейся из-за дальнего леса луны. Где-то неподалёку, выводили витиеватые трели невидимые в сумраке соловьи. Простучала в ночи последняя электричка и опять мир погрузился в сонную тишину

– Хорошо у нас в России! Дома всегда хорошо! Как будто и не уезжали! – с чувством промолвил Виктор Леонидович.

В Москву Володя вернулся в воскресенье после обеда, хлебосольные хозяева никак не хотели отпускать гостей.

Ни Лёльки, ни Мошечковы не знали своей дальнейшей судьбы, они были уже откомандированы «десяткой» в распоряжение Главного штаба Сухопутных войск, и ждали новых назначений. Симонов улетал через два дня, в нём боролись разные чувства. С одной стороны, лететь в Сирию в этот раз, особо не хотелось – снова эта выматывающая жара, та же однообразная, жёлтая пустыня, холостяцкая квартира на втором этаже «хубаровского» дома, осточертевшие лепёшки, похожие к вечеру на тарелочки для стрельбы и воспоминания о том, что надо что-то приготовить поесть. С другой стороны, и в Москве он чувствовал себя чужим, друзей не было, прокуренная комната в гостинице с древней мебелью и жутко храпящим соседом за стеной тоже прилично надоела. Питаться приходилось на бегу, в каком-нибудь кафе всухомятку, а вечером в номере, тем, что попутно купил в ближайшем «Универсаме». Идти в шумный и прокуренный ресторан, с грохочущей музыкой, назойливыми девицами, прилизанными официантами, и хитрыми швейцарами не хотелось.

Танковая бригада в далёкой Сирии готовилась к проведению первых в истории, тактических учений с боевой стрельбой ночью, и Симонов там был, очень нужен.

В оставшееся до вылета время Володя заехал на рынок, купил увесистый, аппетитный кусок солёного сала, пахнущий чесноком и ещё какими-то приправами. Отстояв очередь, может не такую длинную, как за билетами, но более шумную, толкающуюся и кричащую, где самые крутые выражения матерного сленга, использовались, всего лишь для связки слов, он пробился сквозь толпу, гордо держа в руках две бутылки «Столичной»

Потолкавшись в очереди другого магазина, где хриплый мужчина, как одинокая выпь на болоте, пьяным голосом периодически выкрикивал:

– Граждане, только по одной бутылке в одни руки! Подумайте об остальных!

Бойкая продавщица винно-водочного отдела, полная, но на удивление подвижная женщина, действительно, выставляла на прилавок только по одной бутылке, несмотря на слёзные просьбы покупателей.

Так Симонов стал счастливым обладателем трёх бутылок водки. В хлебном магазине, где не было очереди, он купил три буханки чёрного хлеба и пачку чёрных, как уголь, сухарей. Ранее приобретённое сало дополнило обязательный перечень подарков вернувшегося отпускника.

Вспомнились слова Иванова, в первый день по приезду в Дамаск:

– «До чего же хорош наш хлебушек! Не ел бы его, а только нюхал! Ничего, ничего, – успокоил он иронично улыбающегося Володю, – послужишь годик, сам поймёшь! Проснешься, иной раз ночью, приснится, что сало с чёрным хлебом жуёшь, слюной можно захлебнуться. Вот тогда меня и вспомнишь! А ещё снится, как снег под ногами скрипит, – вздохнул Иван Иванович, – утро морозное и тихое, иней на берёзках. А ты идёшь, снег под ногами – скрип, скрип! Дымы от печек над избами в небо поднимаются. Воздух – хоть кусками режь, вместо пирога. Попомни моё слово – вспомнишь!»

– И действительно вспомнил, – подумал Володя, – русского хлеба вкуснее нет, и не будет! Снег, чтобы лежал настоящими сугробами, два года не видел, и, вероятно, увижу только через год.

Во вторник, задолго до вылета, Симонов был уже в аэропорту «Шереметьево-2».