Читать книгу Будда и Моисей - Владимир Фёдорович Власов - Страница 4

Всем живущим на земле

Умереть придёт пора,

И когда такой конец,

Миг, что длится жизнь моя,

Веселиться жажду я!

Отомо Табито (III-349) «Манъёсю»

Und die Erde war wüst und leer, und es war finster auf der Tiefe; und der Geist Gottes schwebte auf dem Wasser.

Утром, во время сна, я почувствовал какое-то движение рядом с моей лесной кельей. Открыв глаза, я выглянул наружу, подняв полог на двери, и увидел, как двое монахов направлялись в сторону храма на утреннее бдение. Были ещё сумерки, четыре или пять часов утра, я опять забрался с головой под футон и уснул глубоким сном. Мне было необходимо выспаться в то утро, потому что меня ждало такое потрясение, каких в своей жизни я переживал не часто.

Я проснулся, когда солнце уже освещало лужайку перед тысячелетним деревом. Вокруг было тихо. Я вышел из кельи, чтобы прогуляться и размять ноги. Когда я начал делать зарядку, то увидел вдалеке на тропинке поднимающихся к нам из долины двух туристов: парня и девушку с рюкзаками. Я вспомнил, что вечером, перед расставаньем, отец Гонгэ предупредил меня о визите супружеской пары Смитов. Супруги поднялись на лужайку, и у меня бешено забилось сердце. Я видел её.

Да, это была она, моя Натали. Они оба поздоровались со мной по-английски. Я им ответил тем же приветствием. Натали сделала вид, что не знает меня, но я заметил, что, увидев меня, она побледнела. После приветствия Смит и Натали направились в сторону храма. Я остался один, потрясённый до глубины души. Мне нужно было побыть одному, чтобы привести свои чувства и мысли в нормальное состояние. Я был потрясён, подавлен и расстроен одновременно от нахлынувших на меня воспоминаний и ревности, от которой пересохло в горле и сдавило дыхание. Я углубился в лесную чащу. На ветвях деревьев висели огромные пауки, но я не обращал на них внимания. Найдя большой плоский камень на уклоне горы, я уселся и погрузился в раздумья.

Впервые я увидел Натали, когда ещё учился в инязе. Изучая японский и китайский на факультете восточных языков, я пытался сохранить свои знания немецкого и французского, которые изучал ещё в школе. Для этого по вечерам, после работы в библиотеке, я удалялся в одну из аудиторий и читал по часу или полтора немецкие и французские книги. Читал всегда вслух, руководствуясь системой немецкого учёного археолога Германа Шлимана, который полагал, что изучение иностранных языков эффективно лишь тогда, когда человек активно пользуется этим языком, произнося слова вслух, или говорит с воображаемым слушателем. На занятиях мне хватало речевых упражнений на японском, китайском и английском языках, но два языка моего детства и юношества оставались в пассиве, а я хорошо знал, как быстро забываются навыки устной речи, когда этим языком не пользуешься, поэтому ввёл правило в своей повседневной жизни: посвящать им не менее часа. Эти языки мне нравились, особенно французский. Я считал их языками моей души, поэтому читал на них книги с наслаждением.

В один из таких вечеров, в двери аудитории раздался стук. Дверь открылась, и на пороге стояла с ведром воды и шваброй в руках она, моя Натали, первая и последняя в моей жизни девственница.

– Вы меня извините, – сказала она, – но вы здесь занимаетесь один. Не могли бы вы перейти в соседнюю аудиторию. Мне нужно здесь помыть полы.

Так я впервые увидал эту стройную, худенькую девушку, похожую на подростка, с большими карими глазами и очень симпатичными чертами лица. Она была чуть выше среднего роста и обладала такой очаровательной грацией, что на неё невозможно было не обратить внимание. В институте на занятиях я её не встречал.

Я вежливо извинился и перешёл в другую аудиторию. Через несколько вечеров она опять постучала мне в двери. Я собрался уже перейти в другую аудиторию, но она мне сказала:

– Какой красивый французский язык.

– Да, – сказал я, – он мне тоже очень нравится.

– А я в школе и сейчас в училище изучаю немецкий.

– Моя мама преподавала немецкий в школе, – сказал я, – но она умерла. Поэтому немецкий язык тоже мне дорог, как память о маме, поэтому я никогда его не забуду. Вот здесь читаю книги на немецком и французском языках.

– Как странно, – сказала она, – у меня тоже недавно умер отец, он был музыкантом.

– Я очень сожалею, – сочувственно произнёс я.

– А я учусь в хореографическом училище, и хочу стать балериной, – сказала она. – Мы с мамой живём недалеко от института, по вечерам я подрабатываю здесь в вашем учебном корпусе. Вот.

И она взглядом указало на ведро и швабру.

– А вы эти языки изучаете в институте? – спросила она.

– Нет – ответил я, – на занятиях я изучаю японский, китайский и английский.

– Зачем вам так много иностранных языков? – удивилась она.

– Как говорил Карл Маркс, каждый новый иностранный язык – это ещё одно оружие в жизненной борьбе, – пошутил я.

Но, кажется, она эту шутку не поняла. Поэтому я продолжил:

– Традиционно до революции русские всегда изучали два иностранных языка: немецкий и французский. Это – у нас в крови. Начинали всегда с немецкого, потому что он считался всегда самым трудным. Помните, как у Толстого в романе «Детство, отрочество, юность»? После немецкого уже не один язык не страшен, все другие языки легче его. По-немецки говорили все наши цари, так как брали в жёны немецких принцесс. В какой-то степени немецкий язык был, как бы вторым государственным официальным языком в Российской империи, тем более что со времён Петра Первого в науке и армии работало очень много немцев. При дворе наших царей часто слышалась немецкая речь. Вторым языком был всегда французский. На нём говорила вся аристократия и интеллигенция. Благодаря ему высшие сливки общества блистали остроумием, как говорил Гегель в «Философии духа», французы всех поражали своим стремлением нравиться и остроумием – bel esprit.

– И зачем это они делали? – улыбнувшись, спросила Натали.

– Наверное, чтобы нравиться женщинам, – ответил я ей и тоже улыбнулся.

– Но зачем столько языков? – опять повторила она вопрос.

– Потому что, изучая иностранный язык, мы познаём чужую культуру, как бы приобретаем ещё один ум, и на одну и ту же вещь можем смотреть уже многосторонне. Каждый иностранный язык обогащает нас, через него мы начинаем больше ценить свою культуру и бережнее относиться к своему родному языку. Русская передовая интеллигенция всегда относилась серьёзно к изучению иностранных языков, потому что считала себя частью всеобщей мировой культуры, поэтому не замыкалась в себе, а находила возможности аналитически и многосторонне подходить к решению многих своих проблем. Благодаря такому образованию, девятнадцатый век стал золотым веком в развитии нашей культуры. Вспомните наших писателей, учёных, композиторов, философов.

– Да, – задумчиво произнесла Натали. – Вы, наверное, правы. Но учить иностранный язык так сложно. У меня по немецкому языку выше четвёрки никогда не было оценки.

– Это потому что вы изучаете только один язык, – заметил я. – Как только вы начнёте изучать второй язык, так вам сразу же станет легче. Потому что вы поймёте систему языка, и будете уже изучать язык в сравнении с другим языком. На первом этапе сравнивать иностранный язык со своим очень сложно. Потому что мы как бы находимся внутри своего языка, и не можем обособиться. Но когда вы изучаете два иностранных языка, то становится легче их сравнивать, потому что хорошо видится всё на расстоянии. А через эти два языка и на свой язык обратите более пристальное внимание. Станете уважать его. Тем более, нам можно гордиться нашим языком, потому что он один из самых развитых и совершенных языков в мире, благодаря нашей культуре и истории.

– Я хотела бы изучать ещё французский, – скромно заметила она.

– В чём же дело? – спросил я её. – Начните его изучать.

– Но как? – покачала головой Натали. – У него такое сложное произношение.

– Я вам помогу, – охотно согласился я.

Она посмотрела на меня удивлённо и спросила:

– А зачем вам это надо? Я не смогу платить за уроки.

– Разве всё дело в оплате?! – воскликнул я увлечённо. – Знания вообще должны приобретаться бесплатно. И для меня будет удовольствие заниматься с вами.

Она недоверчиво посмотрела мне в глаза.

– Потому что, – продолжил я, – я сам испытываю большое наслаждение, когда слышу этот язык или говорю на нём. И тем более мне будет приятно научить этому языку такую любознательную девушку, как вы.

От этих слов она покраснела.

– Но, – заметил я, – чтоб меня ни в чём не обвинили, и чтоб никто ничего не подумал о наших встречах, скажите мне, вы достигли уже совершеннолетия?

– Уже давно, – сказала она очень серьёзно.

– Когда? – уточнил я, глядя на её почти детски черты лица.

– Полгода назад, – ответила она.

Я улыбнулся.

С этого времени по вечерам мы стали вместе заниматься французским языком. Её успехи меня поражали. Она имела идеальный музыкальный слух. Буквально всё схватывала налету. Через несколько занятий я стал провожать её до дому. С каждой встречей она мне нравилась всё больше и больше. Возможно, что я уже влюбился в неё. Провожая её домой, я говорил с ней на разные темы, и она всё впитывала в себя, как губка. Кое-что она рассказывала мне сама, но очень сдержанно и, как мне казалось, смущённо. Её смущение мне очень нравилось. Возможно, она считала меня очень начитанным студентом, и принижала свои знания и способности. Я её постоянно хвалил. У меня возникла мысль, что она влюбилась в меня, но она была настолько сдержанной, что я понять этого не мог, поэтому не переходил границы в наших отношениях. Однажды я её пригласил в театр на оперу, она с радостью приняла моё приглашение. Когда мы возвращались из театра на такси, сидя с ней на заднем сидении, я пожал её руку. Она её не отняла. Я её обнял за талию, она опять никак не среагировала. В тот вечер, провожая её, я впервые поцеловал её. И она это восприняла спокойно.

Через несколько вечеров я пригласил её на бутылку шампанского в один офис, где я по ночам подрабатывал сторожем. В здание никого не было, мы уселись в приёмном зале на кожаном диване возле журнального столика, где я поставил бутылку шампанского и вазу с фруктами. Не знаю, решил ли я соблазнить её сознательно, или всё происходило неосознанно, сейчас мне трудно это понять. Я чувствовал, что она девственница. До этого я не делал таких попыток.

Да, она мне нравилась. Но она казалась мне ещё такой юной, а я был намного её старше. Я учился, и женитьба не входила в мои ближайшие планы. Но один раз я увидел её разговаривающей с милиционером. Милиционер ей что-то весело говорил, а она смеялась. Помню, как меня в сердце кольнула ревность, а в голове пронеслась мысль: «Если не я, то это сделает другой». И этот случай повлиял на мою решимость.

Я налил ей в бокал вина и сказал:

– Я люблю тебя, и знаю, что ты меня любишь, но сейчас я не могу на тебе жениться, потому что учусь. Нам как-то нужно, во-первых, не допустить секс, воздержаться от половой близости. Во-вторых, не нужно, чтобы ты сейчас забеременела.

Мы выпили, я поцеловал её в губы. Она таяла в моих объятьях и отдавалась мне вся целиком. Я стал склонять её голову на валик дивана, она не сопротивлялась, я уложил ей на диван и, обнимая, одной рукой сорвал с неё нижнюю одежду. Она инстинктивно хотела освободиться, но я не дал этого сделать, так как сам был очень возбуждён. Я прижал её к дивану и почувствовал нижнюю часть её голого тела. Бёдра и талия были хрупкими и изящными, своими изгибами напоминая скрипку. Я сознавал уже тогда, что держу в своих руках единственную драгоценность всей моей жизни. И я почувствовал, что если бы сейчас кто-нибудь захотел отнять её у меня, то я б не пожалел своей жизни, чтобы её удержать. Я попытался войти в неё, но не смог этого сделать, она ещё не принимала меня. Я не выдержал напряжения и кончил. Когда я это делал, ногой толкнул журнальный столик, один бокал упал на пол и разбился. Обнимая её, я продолжал целовать её лицо, но возбуждение уже спало, я немного успокоился. Встав с дивана, я посмотрел на осколки разбитого бокала и подумал: «Уж не дурное ли это предзнаменование». Но я уже ничего не мог с собой поделать, если б даже мне сказали, что после её соблазнения меня ждёт смерть, я бы всё равно был с ней, и умер бы самым счастливым человеком. Она была девственницей.

– Вот, видишь, этого не получилось, – сказала она, как бы облегчённо, – между нами ничего не было.

– Да, – сказал я, – уже поздно. Мне нужно отвезти тебя к маме и вернуться на работу.

Я собрал осколки разбитого бокала. Она встала с дивана и быстро оделась. Я прибрался и вызвал такси. Когда мы ехали по ночному городу, я, обнимая её, спросил:

– Можно к тебе приехать утром?

– Да, – ответила она, – мама уходит на работу в восемь часом.

Отвезя её домой, я вернулся на работу и лёг на тот самый диван, на котором она чуть было не стала женщиной. У меня даже в мыслях не было отступить и оставить её в покое. Утром я приехал к ней. Когда она впустила меня к себе, взгляд у неё был смущённый.

Мы прошли к ней в комнату. В маленькой комнате стояла узкая старая кровать, платяной шкаф, стол и два стула, скромная келья девственницы. Я стал её молча раздевать, она стояла передо мной, покорная как овечка. И это меня приводило в сильное возбуждение. Я раздел её и уложил на постели. Она смотрела на меня испуганно, но не произносила ни одного слова. Я сказал ей:

– Потерпи, сейчас тебе будет немного больно, но через это нужно пройти.

Я с силой вошёл в неё, она вскрикнула от боли. Но я уже находился в ней, она стала моей на всю жизнь.

Я так думал тогда, и, может быть, не ошибся. После этого я каждое утро приходил к ней, как только её мама уходила на работу. Это были самые счастливые часы в моей жизни. Мы любили друг дуга. Я любил её не только как женщину, но как своего ребёнка, которого у меня никогда не было. Она же, потеряв отца, относилась ко мне с безропотным послушанием и какой-то благоговейной любовью, может быть, я, и в самом деле, заменял ей тогда её отца.

Иногда я её спрашивал, почему у неё не было до меня парней из её знакомых сверстников, она мне призналась, что с ними ей всегда было скучно. Я спросил, неужели у неё никогда не возникало ситуаций, когда её могли сделать женщиной. Она улыбнулась и сказала, что была одна такая ситуация, когда они однажды отправились с сокурсницами на выступление в другой город. Учитель, опекавший ей, поместил её в купе с собой, и ночью попытался овладеть ею, но она так пихнула его ногами, что у того чуть не получилось сотрясение головы.

В том году она оканчивала училище, а я – предпоследний год своего обучения. Летом я домой не поехал, а провёл всё лето с ней, живя в общежитии. Мы вместе уезжали в лес, вдвоём устраивали пикники где-нибудь в укромном местечке, при этом я её раздевал донага, любуясь её совершенной фигурой, длинными стройными ногами балерины и изумительной пластикой её движений. Она сидела голенькая на простыне, гармонично сливаясь своей красотой с красотой природы. Я, как художник, любовался ею и сравнивал её с божественной феей, ниспосланной мне с небес на землю. Она всегда меня смущалась, в силу своего строгого семейного воспитания, но безропотно исполняла все мои желания. И это меня очень возбуждало и толкало к таким изощрённым действиям, что я сам удивлялся себе. Она смущалась ещё оттого, что, как ей казалось, мало знала то, о чём я ей рассказывал. Но я говорил ей:

– Не стесняйся, что ты чего-то не знаешь, я тоже многого не знаю, и чем больше узнаю, тем больше чувствую, что меньше и меньше что-то знаю в этом мире. Но у меня последнее время возникло мненье, что и другие знают очень мало об этом мире и нашей действительности, как будто знанья эти рассыпаны по всему миру, и каждый знает только небольшую их часть, а собрать все знания вместе мы не в состоянии.

В один из таких дней она мне сказала, что уже не хочет быть балериной, а собирается поступить в иняз, чтобы изучать французский язык.

Меня это несколько удивило, но я с готовностью предложил ей свою помощь в подготовке к экзамену. Осенью она поступила в институт и стала студенткой. Мы могли ужу встречаться открыто, но с её матерью у меня произошёл неприятный разговор. Её мать была профессиональной балериной, и обвинила меня в том, что я своим влиянием закрыл ей дорогу к блестящей карьере. Поэтому я всегда избегал встреч с её матерью. Прошёл целый год нашей безоблачной любви, мы духовно, физически и психологически так подходили друг к другу, что я в минуты нашей близости ей говорил, что мы с ней всегда будем неразлучны, как кинжал и ножны. Она была верной мне во всём, и даже многое перенимала из моих привычек и увлечений, так самостоятельно, втайне от меня, начала учить японский язык. Как потом призналась, хотела удивить меня. Когда я узнал об этом, то опять предложил свою помощь, и мы некоторое время занимались вместе. Но японский язык ей давался трудно, она никак не могла привыкнуть к иероглифам.

Но вот наступил момент, когда меня решили отправить на двухгодичную стажировку за границу. Натали очень не хотела расставаться со мной. Перед самым моим отъездом мы даже из-за этого поссорились.

Я уехал в Японию, а она попала на практику переводчицей в Интурист. Я послал несколько писем на её домашний адрес, но ответа не получил. Когда же я вернулся через два года в институт, то узнал, что вскоре после моего отъезда она познакомилась в Интуристе с американцем и вышла за него замуж. Это потрясение было для меня как удар кинжалом в сердце. После этого я её не видел, прошло уже более семи лет, как она жила в Америке. И вот в это утро я увидел её с преуспевающим американским парнем, который официально являлся её супругом. Я и раньше не мог представить, что она ещё с кем-то могла заниматься любовью, и кто-то мог обладать тем, что принадлежало только мне. Но вот жестокая реальность в то утро продемонстрировала мне весь ужас разрыва с моей единственной любовью в этом мире. Перед моим внутренним взором всплыл фрагмент нашего довольно жёсткого разговора перед расставаньем с ней. Она мне сказала в расстроенных чувствах:

– Как ты можешь оставлять меня одну на два года?

– А что, ты не можешь два года прожить без секса?

– Нет, не могу, – сказала она.

– А сколько можешь?

– Два месяца.

– И как нам быть?

– Не знаю, тебе решать.

– Но твоя мама не хочет, чтоб я женился на тебе.

– При чём здесь моя мама?

– Ну как же? Она же твоя мать?

– Но я не собираюсь с ней жить вечно.

– Да, ты такая симпатичная девушка, можешь найти себе очень хорошего парня на это время, – я сказал ей это как бы в шутку, испытывая её, ожидая, что она на это ответит.

– Ты этого хочешь? – гневно спросила она меня.

Я промолчал, удивляясь сам своим словам. Как я мог ей сказать такое, да ещё перед нашим долгим расставанием? Я прикусил язык. В жизни иногда случаются моменты непонимания между очень близкими людьми. Если сразу же не объясниться в такие моменты, то они могут обернуться бедой. Иногда вылетят такие слова, и за них не расплатишься всей своей жизнью. Так и случилось со мной. Она резко повернулась и ушла. Оставалось несколько дней до моего отъезда, я пытался её найти, но безуспешно. Дважды, приходя к ней домой, я натыкался на холодный взгляд её матери, её не оказывалось дома. Я уехал, так и не попрощавшись с ней. После этого я её потерял окончательно. И вот сейчас, возможно, что они с этим парнем лежат в одной постели и предаются любовному экстазу.

От этой мысли у меня потемнело в глазах.

Я встал и побрёл к своей хижине возле огромного дерева.

К моему удивлению я увидел на поляне Натали, которая прогуливалась одна, без своего мужа.

– Наконец-то, – сказала она, – ты появился. Я тебя уже около получаса жду. Мой муж лёг спать, мы вчера вечером прилетели в Токио и тут же поехали на западное побережье, так что не спали всю ночь. Муж лёг спать, а мне с тобой нужно поговорить. Пойдём куда-нибудь в укромное место.

В противоречивых чувствах я потащил её именно туда, где только что предавался отчаянью. Она нисколько не изменилась, стала разве что женственнее. Когда мы оказались возле плоского камня на уклоне горы, я неожиданно для себя обнял её, и моя рука заскользила, как обычно, туда, где были открыты для меня всегда двери. Она не отстранилась, покорная всем моим желаниям, как и раньше. Я расстегнул её джинсы и уложил её на камень. Мы опять соединились после семилетней разлуки.

– Почему ты меня предала? – спросил я, после того как мы, насладившись страстным единеньем, лежали, обнимая друг друга, на прохладном камне.

– Ты ещё спрашиваешь меня, после того, что я пережила?! – воскликнула она гневно. – Это ты меня предал, уехал на два года в самое трудное для меня время. Ты знаешь, что я воспитываю твою дочь?

– Как? – воскликнул я ошарашенно, сев на камне. – Какую дочь? Почему я ничего о ней не знаю?

– Ты вообще-то и тогда ничего не хотел знать. Ты уже забыл, как предложил мне найти хорошего парня на это время?

– Но я же пошутил тогда, решил просто проверить, что ты мне ответишь.

– Вот и проверил, я тогда и воспользовалась твоим советом, так как сразу после твоего отъезда обнаружила, что беременна.

– Но как же так! – воскликнул я.– Тебе нужно было тут же дать знать мне.

– Как я могла дать тебе знать, когда не знала, куда тебе писать.

– Но я дважды посылал письма на ваш адрес. И думал, что ты на меня сердишься.

– Мама, наверное, уничтожала эти письма, ты бы должен был это сообразить, и попытаться меня разыскать другим путём.

– Я этого не знал.

– Ты никогда ничего не знал, что касалось меня, – обиженно сказала она. –      Когда мы гуляли в лесах, ты никогда не брал завтраки и морил меня голодом.

– Но почему ты не говорила мне, что голодна.

– А ты не мог догадаться? Я тогда очень многого стеснялась, не могла тебе сказать открыто всё, так как любила тебя очень, и терпела.

– А сейчас ты меня любишь?

– Я воспитываю твою дочь, что тебе не понятно? Если бы не любила тебя, то сделала бы аборт. Но и родить без мужа тогда я не могла. Это такой стыд. К тому же я воспитана была очень строго. Когда ты уехал, я узнала, что беременна. Мне жить тогда не хотелось. Я не знала, что делать. Матери я признаться не могла. Я тогда работала в Интуристе, ходила как помешанная, не могла ни на чём сосредоточиться. А тут подвернулся он, вероятно, я ему понравилась. Он знал французский язык, и попросил заведующую отделом перевода закрепить меня за ним как переводчицу на всё его пребывание. Мы ездили по стране, он постоянно за мной ухаживал, а однажды случилось так, что я выпила немного лишнего, а утром проснулась с ним в одной постели. После этого он сделал мне предложение.

– И ты согласилась?! – воскликнул я, едва сдерживая свои эмоции.

– А что мне оставалось делать? Ведь я не собиралась делать аборт. Он и не знает, что дочь не его.

– Как ты её назвала?

Машей.

– Мэри Смит, моя дочь, ни разу не видевшая своего отца, и даже не знающая, что где-то в России живёт её папа, – мрачно сказал я.

– Ей шесть лет, скоро будет семь. Она очень похожа на тебя, такие же плечи, нос, губы. Даже цвет волос её не мой. Она светленькая, как ты. Я учила её русскому языку, так что она довольно хорошо говорит по-английски и по-русски.

– И как ты спишь с этим Смитом?

– Я закрываю глаза и представляю тебя, и это помогает мне привыкать ко всему.

– Я убью его.

– Лучше убей меня. Он не виноват. Впрочем, семь лет назад ты уже убил меня.

– Ну как же так, – воскликнул я в отчаянье, хватаясь за голову. – Как так всё произошло? Как случилось, что я потерял тебя?

– Ты уехал, бросив меня. Если бы ты перед отъездом сделал мне предложенье, ничего бы этого не случилось. Я бы дождалась тебя, если бы даже тебя не было десять лет.

– А как же наш разговор о сексе, когда я спросил у тебя, сколько времени ты можешь терпеть.

– Глупый ты, – сказала Натали, – был глупым, таким и остался. Я тебе это тогда и сказала, чтобы ты что-то предпринял. Если бы ты меня тогда любил, то нашёл бы выход.

– Но я люблю, всю жизнь любил, и сейчас люблю тебя ещё больше.

– И что?

– Оставайся со мной.

– Я тебя тоже очень люблю, но не могу потерять дочь, тем более, что она твоя. Сейчас всё это сложно. Я боюсь, что при разводе муж заберёт её себе, если даже узнает, что она не его дочь. Сделает это из принципа, как делают все американцы.

– Что же делать?

– Не знаю, раньше нужно было думать об этом.

– Я не хочу потерять тебя вторично.

– В нашем мире нет ничего безвозвратно потерянного. И ты не можешь меня потерять, потому что я люблю тебя. Ты был первым мужчиной в моей жизни, и останешься всегда моим единственным и любимым.

– Я бы убил твою мать за то, что она не дала нам соединиться.

– Причём здесь моя мать, тебе нужно только самого себя винить в том, то мы сейчас не вместе. Ладно, сейчас нам нужно думать, как дальше жить.

– Угораздило же тебя связаться с этим американцем. Кто он?

– Он здесь представляет НАСА. Довольно неплохой парень, умный, окончил Гарвардский университет. Работает на правительство, как говорят у них.

– Разведчик?

– Что-то в этом роде, но больше он – учёный. К России относится неплохо.

– Почему?

– Трудно назвать причину, может быть, из-за того, что я с ним.

От этих слов у меня опять перехватило горло.

– Когда я с ним познакомилась, ему было двадцать три года. Он немного младше тебя, и рано лишился родителей, они погибли в авиакатастрофе. Его воспитывал дядя, один из богатейших людей Америки. Я с ним несколько раз встречалась, довольно благородный человек. Я подозреваю, что его дядя из масонской ложи.

– Миша, я так его называю…

– Зови его лучше Майкл при мне, – нервно перебил я её.

– Хорошо. Майкл с детства тоже изучал языки. Когда он со мной встретился в Интуристе, то скрыл, что знает русский язык. Признался мне после того, как я вышла за него замуж. Дядя воспитывал его довольно строго, навязывая ему свои стандарты мышления, но Майкл рано проявил свою независимость мышления и часто спорил с дядей, что того бесило, но спорил так, что вещи, которые он предсказывал вскоре происходили на самом деле. Так что твой соперник очень умный и обладает аналитическим умом.

– А что он здесь делает?

– Я ещё до конца не понимаю всей сложности его работы, но он проводит исследовательскую работу в Японии, связанную с установкой электронных ловушек рядом с большими деревьями. Работа эта засекречена, многих вещей он даже мне не говорит.

– Не доверяет?

– Не знаю. Американцы на русский не похожи. Если что-то нельзя нарушать, то они, не при каких обстоятельствах, не нарушат. Это у нас в России часто мужья делятся с жёнами секретами, а потом удивляются, что секреты просачиваются на Запад. Но иногда он говорит мне такие вещи, которые, я думаю, должны храниться за семью печатями. И вообще, он имеет на многие вещи своё особое мнение, сравнивая Америку с Россией, высказывает очень интересные мысли о современном месте России в мире, такое не всем русским могут прийти в голову.

– К примеру?

– Как-то я была в гостях у его дяди, и он с ним заспорил об американо-российских отношениях, и высказал довольно оригинальные мысли. Так он говорил, что у Америки есть болезнь гигантомании и слабость к огромным масштабам. Что, якобы, многие американцы верят в то, что Соединённые Штаты захватили весь мир и стали мировым гегемоном, но, на самом деле, самой великой страной в мире можно считать только Россию. Потому что, во-первых, она географически имеет огромную цельную территорию, в несколько раз превышающую территорию Штатов, а не отдельные базы, разбросанные по всему миру. Так что завоевать эту территории не удастся ни одному агрессору. В России настоящая суровая масштабность, истинное тысячелетнее владение землями с развитием на них своей культуры в очень продолжительный период. А это значит, что эта территория составляет единое целое со многими народами, живущими на ней, которые никогда не станут врагами России, так как Россия всегда проводила очень умную межнациональную политику. Во-вторых, межнациональный состав Росси таков, что определяющая нация всегда будет объединять вокруг себя все народы, а не дробить их, как это делается в Штатах. Могут быть временные конфликты, но общая тенденция добросердечия и сотрудничества всегда являлась основным принципом отношения русских к другим народам. И если лозунг американцев, как у римлян, разделяй и властвуй, то у русских – объединяйся и совместно процветай. Каждый народ в России имеет свои земли, объединённые с российской родиной. И родину старшего брата все будут защищать так же, как и свою землю. Сейчас, во времена перемен, эти земли временно отделились, но уже сейчас все опять объединяются в единый уникум под эгидой той же России. Так что России является самой могущественной страной в мире. И в-третьих, с политической точки зрения, Россия выигрывает на мировой арене как лидер, и отыгрывает у Штатов с каждым днём и годом всё больше и больше союзников, потому что Штаты, постоянно создавая очаги напряжения в мире, теряют все свои позиции и обречены на поражение. Закон диалектики. Сила, достигая своих пределов, переходит в свою противоположность – слабость. Американцы стараются любым способом добиться цели. Могут даже ради этой цели положить свою жену в постель противника, я говорю фигурально и имею в виду честь страны, её имидж и отношение к ней мирового сообщества, и часто приходят к обратному результату. Добившись цели, сами себя уничтожают в глазах всего мира. Так что рано или поздно Штаты сойдут с мировой арены, и её место займёт Россия с новой более гуманной внешней политикой. Так что сейчас противостояние Штатов с Россией – не в пользу Штатов. Вот такие вещи он говорил своему дяде.

– Довольно оригинальные.

– Но ты не обольщайся, хоть он и принадлежит к новой когорте людей и старается как-то реабилитировать Штаты в глазах иностранцев, но всё равно он всегда останется американцем, и при всех конфликтах будет защищать интересы Штатов. Есть очень хорошая английская пословица, которая характеризует всю англосаксонскую нацию: «Если не можешь уничтожить противника, то задуши его в своих объятиях».

– А ты имеешь американский паспорт?

– Да, – ответила она, – но я имею также и российский. У меня двойное гражданство.

– И кем ты себя чувствуешь?

– Конечно же, русской, и всегда буду оставаться ею, защищая Россию. Гражданства могут меняться, а родина всегда остаётся Родиной.

– Значит, и я всегда остаюсь твоим единственным любимым мужчиной, раз я был у тебя первым? – спросил я без иронии, и даже с некой дрожью в голосе.

– Разумеется, – сказала она.

– Но как же ты после меня ляжешь опять к нему в постель?

– Я постараюсь в тот же день этого не делать. И вообще, не знаю, смогу ли я после этого иметь с ним какую-то близость.

Я обнял её и поцеловал в губы. Я понял, что вернул себе мою Натали.

Она посмотрела на часы и сказала:

– Нужно идти, а то нас потеряют, и заподозрят о нашей связи. Давай договоримся, пока я нашу дочь не перевезу в Россию, Майкл не должен знать, что мы любим друг друга.

– Хорошо, – я дал согласие.

Мы встали с камня и поодиночке вернулись к храму. Но прежде чем отправиться к отцу Гонгэ я её некоторое время побродил по лесу среди диких зарослей, приводя свои мысли в спокойное состояние.

Возле Храма на небольшой террасе был накрыт европейский стол, где сидело всё общество, пять человек, на стульях, чему я очень удивился. Раньше отец Гонгэ с монахами принимали пищу за маленькими столиками, сидя на дзабутонах – таких подушечках.

– Наконец-то, вы пришли, – радостно сказал отец Гонгэ, – извините, а то мы начали без вас.

– Это вы меня извините, – сказал я, – вот прогуливался с утра и забрёл в одну чащу, еле выбрался.

Я сел на стул рядом с американцем. Отец Гонгэ с Натали сидели по торцам стола, Мосэ и Хотокэ – напротив нас.

– Вы уже знакомы? – спросил меня отец Гонгэ.

Я пожал плечами.

– Мы видели господина Хризостома утром и поздоровались, – бойко вступил в разговор американец. – Поистине, как говорят у нас, где появится американец, там сразу же возникнет и русский.

– Но если вы не можете нас уничтожить или задушить, то хотя бы обнимите, – резко сказал я, не глядя в сторону американца.

Американец рассмеялся и сказал:

– Ценю вашу шутку. Извините, я не хотел вас обидеть, а сказал это потому, что нас везде преследует один ваш соотечественник по прозвищу Синий Дракон – легендарная личность. Он уже долгое время живёт в Японии, и обрел здесь такие способности, что любой даос бы ему позавидовал. Кстати, вы его знаете?

– Нет, – сухо ответил я.

– С такими способностями хорошо быть разведчиком. А вы, случайно, не разведчик.

– Нет, – ответил я резко, и тут же спросил его, – а вы?

– Ну, что вы! – воскликнул американец. – Я простой учёный, и стою далеко от политики. А вот Синий Дракон мог быть бы разведчиком. Он умеет переноситься на расстояние, внезапно появляется и внезапно исчезает. Как он умудрился такому здесь научиться, а главное – у кого. Я тоже очень часто бываю в Японии, и даже подолгу живу здесь, но мне так и не удалось обрести здесь какие-либо экстраординарные способности. Вообще-то, я всегда преклонялся перед русскими, перед их талантами и способностями. Никто не добивается такого, чего добиваются русские, может быть, в силу их особой удивительной духовности. Самую лучшую литературу и музыку миру дали русские, ну, я здесь не упоминаю французов и итальянцем. Но во Франции кто может сравниться с вашим писателем Львом Толстым, а в Италии – с Чайковским? Всё время я бьюсь над тем, чтобы разгадать секрет феномена русских, и мне это не удаётся. Я слышал сегодня от отца Гонгэ, что вы тоже знаете много иностранных языков, как и я, но вот чтоб по шелесту листьев научиться узнавать будущее – это для меня недостижимо и непостижимо. Вы тоже являетесь феноменом непостижимости русских. Читаете Библию на немецком языке.

– Моя мать была немкой, а эта её библия осталась мне после её смерти. Я с ней нигде не расстаюсь.

– Извините меня великодушно. Я не знал. А вы считаете себя русским или немцем.

– Мой прадед был русским дворянином, а значит, дед и отец тоже. Кем же я могу себя считать?

– Понимаю, – улыбнувшись, сказал американец, – значит, тягу к иностранным языкам вы приобрели от своего дворянства. Я очень сожалею, что в Штатах никогда не было дворян, графов, князей. В этом мы, американцы, перед вами, русскими, выглядим как недоростки, или, точнее, как нация, неизвестно откуда взявшаяся со своей куцей историей и искусственно созданными своими социальными устройствами. Я завидую вашей стране, и иногда жалею, что не родился русским. Я знаю, что вы создали совершенную церковь. Православие всегда стояло особняком от всех религий, а благодаря России, оно стало мировой религией. Религией будущего. Да-да, я в это искренне верю. И человечество никогда не сможет обойтись без Православия. Религия, вообще, необходима человеку, но религия разумная и совершенная. Ведь всё живое должно создавать свою матрицу, чтобы упорядочить хаос вокруг себя и создать некую оболочку для развития. Это должна быть, прежде всего, духовная оболочка, потому что именно дух формирует материю. Если дух не присутствует, то наступает разложение и загнивание. Религия, как проявление духа, не должна вмешиваться в политику, она должна стоять над человеком и над государством. И цель её – не направлять человека куда-то, а поправлять его, иными словами держать его в соответствующих рамках его развития. С этим лучше всего справлялось Православие, которое всегда являлось самой естественной религией. Её основные задачи и установления – соблюдения рамок, за которые человек не имеет права заходить, если не желает самоуничтожения. Католицизм всегда вёл религиозные войны, навязывал всем народам своё управление в мире, а сам внутри себя постепенно разлагался. Протестантизм в любых своих проявлениях старался разрушать установленные рамки, что, в конечном итоге, проводило к бездумной либерализации и достигло, в конечном итоги, своей кульминации в однополых браках, как результат попустительства и отхода от религиозных норм. И только одно Православие достойно держалось в продолженье всей двухтысячелетней истории, и приносило народам спокойствие и любовь. Ислам всегда прибегал к фанатизму и ни в грош не ставил человеческую жизнь, отличаясь крайней нетерпимостью к другим религиям. Я думаю, что, в конечном итоге, ислам приведёт всех мусульман к уничтожению другими народами, что уже и началось.

– Вы имеете в виду Штаты, – заметил я, – которые сейчас ведут свои основные военные действия в мусульманских странах?

Американец улыбнулся и сказал:

– Не будем говорить об этом. Поговорим лучше о терпимости, но не той, которая не признаёт никаких рамок, а той, которая способствует взаимопониманию. Вот вы изучаете иностранные языки, и как я понял, очень хорошо ими владеете. Что вы чувствуете, когда говорите на чужом языке?

– Я ничего не чувствую, – признался я, – когда я говорю на языке, я даже об этом не думаю, я всегда слежу за своей мыслью, и стараюсь яснее донести её до слушателя.

– Вот именно, – обрадованно воскликнул американец, – со мной происходит то же самое. Слова и выражения не важны, важны мысли человека. Это нас всех объединяет. Но когда мы говорим на иностранном языке, мы как бы становимся сами носителем этого языка с его внутренней системой мышления. Мы преображаемся и становимся гражданами этой нации. Когда вы говорите по-немецки, вы становитесь немцем, когда говорите по-французски, становитесь французом, по-английски – англичанином или американцем, а когда я говорю по-русски, то становлюсь русским, тем более у меня жена – русская, а значит, я – вдвойне русский, и, может быть, даже больше, чем американец.

Впервые, сидя за столом, я посмотрел в сторону Натали. Она побледнела. Мне хотелось схватить нож со стола и вонзить его в сердце этого нахального Майкла. Я даже представить не мог в своём воображении, как они лежат в одной постели, и он обладает ею.

– Поэтому, – продолжал он, – во всех нас заложены инструменты трансформации, когда мы понимаем суть чего-то, то сами становимся этой сутью. Все мы можем проникнуть в запредельное, я это понял здесь на Востоке, всё зависит только от нашего умения концентрироваться. Ведь всё живое обладает своей системой и своими рамками, в которых и функционирует эта система. Если мы научимся взламывать эти рамки, то сможем проникнуть в эту систему и обретем такие свойства, которые присущи этому живому и одухотворённому предмету, или вещи. Мы можем стать пчелой, муравьём, камней, птицей или деревом. Похоже, что вы уже взломали эти рамки и проникли в сознание и сущность дерева?

Вопрос предназначался мне. Я покачал головой и ответил:

– Не знаю, какие рамки я взломал, и в какую сущность я проник.

При этом я посмотрел на Натали, которая слегка покраснела.

– Я понимаю, – сказал американец, – многое мы не осознаём, особенно, когда проходим через что-то непонятное. Но если нам удаётся одолеть какой-то предел и приобрести какое-то удивительное свойство, то глупо им не воспользоваться и не поставить это приобретённое на службу человечеству. Я предлагаю вам войти в нашу исследовательскую группу и помочь нам в разгадке некоторых тайн природы, а, может быть, и не самой природы, а неких сущностей, с которыми мы хотим установить отношения. Такой специалист, как вы, нам бы очень помог в нашей работе.

– И что же это за работа? – спросил я с интересом у американца.

– Это – секретная информация, но если вы согласитесь с нами сотрудничать, то я вам расскажу всё, что происходит последнее время в мире, и чем очень озадачено моё агентство НАСА. Практически я уже добился у отца Гонгэ согласия на сотрудничество с нами, и уговорил его монахов Мосэ и Хотокэ, которые тоже обладают способностями медиумов-проводников, судя по их рассказам, войти в нашу группу. Дело осталось за вами.

– Но позвольте, – возразил отец Гонгэ, – я не давал вам согласия на установку ваших электронных ловушек возле моего дерева, также, как не даю согласия на участие моих подопечных в вашем эксперименте.

– Но этого пока и не нужно, – сказал американец, – важно, чтобы вы согласились отпустить ваших подопечных с нами.

В это время я смотрел на Натали, которая слегка кивнула мне головой.

– Тем более, – продолжал американец, – вы согласились стать сами нашим консультантом, как изучающий птичий язык. Для нас это может стать очень важным оружием, когда начнут развиваться события.

– Ну, сказать, что я владею птичьим языком, было вы неправильно, – скромно заметил отец Гонгэ, – просто долгое время я наблюдал за жизнью птичек, и особенно занимался своими попугайчиками Чарли и Риччи. Некоторые наблюдения за ними дали мне основание полагать, что птицы нисколько не глупее нас, а, может быть, и умнее. Я думаю, что все люди любят этих пернатых существ, потому что они напоминают нам об ангелах, спускающихся с неба. Святой Франциск тоже очень любил птиц, кормил их с рук и общался с ними. Он понимал их язык. А я так до конца и не освоил птичий язык. Смерть прервала жизнь Ричика. М-да, смерть – жестокая вещь. Она неминуема и приходит, когда мы её меньше всего ждём. А мы столько времени теряем попусту, растрачивая свою жизнь на всякую ерунду. А когда спохватываемся, то становится поздно. Что поделаешь, физическим бессмертием мы, простые смертные, увы, не обладаем. Это мы должны себе чётко уяснить, и никогда не забывать. Моменто мори! – как говорили древние римляне. И мы должны это помнить, и в каждую минуту нашей жизни сознавать, что сами творим свою судьбу. Я вот смотрю на своих учеников, и постоянно думаю об их земном существовании. Ведь оно может быть коротким, если они не будут беречься, а начнут ввязываться во всякие авантюры, желая оставить о себе яркую память не только в моём сердце, но и в истории человечества.

Он с некоторой иронией и упрёком посмотрел в их сторону и продолжил:

– Они так желают спасать мир, что не думают о том, что могут быстро уйти в вечность, вместо их обычных углублённых занятий, чтений и раздумий. Им ещё так много нужно прочитать книг в моей библиотеке, а то последнее время занимаются совсем бессистемно, читают всё, что попадается им под руку. Не знаю, как я буду без них служить богине Каннон и бодхисатве Дзидзо. Открыто заявляю, что я недоволен тем, что они решили ехать с вами. Если я им надоел, то пусть они живут в своей хижине особняком от меня. Я не буду им мешать, также как и они мне. Только по утрам мы будем вместе в храме предаваться дзэнской практике созерцания «дзадзэн» (самадхи), сидя в зале мудрости в позе лотоса.

Монахи, слушая излияния старика, едва сдерживали улыбку. В конце концов, Хотокэ не выдержал и сказал настоятелю:

– Мы же поедем всего на две недели. Как только исследования закончатся, мы сразу же вернёмся.

– Этой ночью во сне мне явились мои попугайчики и предупредили меня, что с вами может произойти несчастье. И что лучше вам никуда не ездить, а оставаться здесь.

– А ещё что сказали вам попугайчики? – спросил его американец с улыбкой.

– Они сказали, что вся эта ваша затея с вашими ловушками закончится катастрофой.

Американец, не выдержав расхохотался.

– Но мы хотели бы через этот эксперимент найти истинные начала, – вставил своё слово Мосэ.

– Если вы хотите найти истинный начала, то почитайте свитки второй половины семнадцатого века «Когансёдзё» – «Предисловие к запискам наглеца» священника Кэйтю. Он там пишет: «Если стремиться найти истинные начала, то они существуют только в поэзии Ямато».

– Вот и прекрасно, – сказал американец, – ваши монахи не только найдут истинные начала в этих свитках, но и извлекут их из нашего эксперимента.

– Я ещё не дал своего согласия, – твёрдо заявил отец Гонгэ.

– А когда вы его дадите? – настаивал американец.

– Пока не знаю, – ответил тот.

Наступила неловкая тишина. Американец повернулся ко мне и спросил:

– Ну а вы как же? Решили участвовать в нашем эксперименте, или вам нужно посоветоваться с вашим правительством?

– Не с кем мне советоваться не надо, – сказал я сухо. – Я сам по себе.

– И что вы решили?

– Я согласен.

– Вот и прекрасно! – воскликнул американец. – Раз дело складывается таким образом, то давайте поступим так. Мне нужно срочно выехать в Токио и уладить там кое-какие дела. Если вы, отец Гонгэ, не возражаете, то моя жена поживёт у вас несколько дней и поработает в вашей библиотеке, найдет материалы, касающиеся вашего храма и этого дерева. И если вы разрешите своим подопечным участвовать в эксперименте, то моя жена с ними и русским выедут туда, куда я сообщу телеграммой. Деньги на их поездку я перешлю. Вы согласны?

– Да, конечно, – ответил отец Гонгэ, – пусть ваша супруга живет здесь, сколько нужно, и пользуется библиотекой.

– Вот и прекрасно, – воскликнул американец и посмотрел на часы, – а я, наверное, успею на поезд до Ниигаты, а там пересяду на самолёт до Токио.

У меня приятно засосало под ложечкой от предвкушения того, что несколько дней мы сможем находиться с Натали вместе, и нам никто не будет мешать.

Американец встал из-за стола, Натали тоже встала. Встали и мы.

– Пойдём, поможешь мне собраться, – сказал он Натали, и они, поблагодарив настоятеля за угощение, спустились с веранды.

Монахи принялись убирать посуду со стола, а мы с отцов Гонгэ вошли в храм.

– Зачем вы сказали американцу, что я услышал предсказание в листве вашего дерева, и что я владею языками? – спросил я его с недовольным видом.

– Вы уж простите, – стал извиняться он, – но эти американцы ведут себя у нас, как дома. Я думал, что, сказав это ему, и указав на вашу заинтересованность деревом, я остужу его пыл, но ничего не вышло. Он даже вас уговорил работать с ним. Сейчас он будет жать на меня со всех сторон, чтобы я дал разрешенье установить здесь их чёртову ловушку. Всё это мне очень не нравится. Да ещё моих монахов соблазнил перспективой проехать по стране. На них я очень зол, не ожидал, что они так легко согласятся.

Я видел, что отец Гонгэ несколько рассеян и находится в расстроенных чувствах, и пытался его как-то успокоить, но это не помогло, и я, оставив его в покое, вышел из храма и тут же встретил американца с рюкзаком, направляющегося к тропинке, ведущей в долину.

– Как замечательно, что я вас встретил, – сказал он. – Вы хорошо знаете эту местность? Если вы меня немного проводите, то не заблудитесь, возвращаясь?

– Нет, – ответил я, – а разве вы не хотите со всеми проститься?

– Времени нет. Да и здесь остаётся моя жена, как бы официального расставания ещё нет, к тому же, нам могут помешать говорить, если пойдут меня провожать.

Мы стали спускаться по узкой тропинке в долину. Он шёл впереди и разговаривал со мной через плечо, успевая смотреть под ноги.

– Раз вы согласились со мной сотрудничать, то я могу открыть вам некоторые секреты. Я не беру с вас подписку о разглашении тайн, потому что вы не являетесь гражданином моей страны, но настоятельно прошу вас не делиться ни с кем информацией, которую я вам расскажу. Я допускаю, что вы работаете здесь на своё правительство, поэтому вы должны являться профессионалом, а значит, знаете, как беречь тайну. Возможно, что в скором времени нам придётся сотрудничать с вашим правительством по этим вопросам, так как ситуация выходит из-под контроля. Дело в том, что НАСА через эти ловушки решило установить контакт с тонкими сущностями, проникающими последнее время в наш мир. Проникновенье идёт настолько интенсивно, что впору его назвать вторжением, а всем нам объединяться, чтобы противостоять этому проникновению. Думаю, что вы здесь исполняете ту же миссию, что и я. Можете мне ничего не говорить.

– Так в чём суть проблемы? – спросил я озадаченно.

– Дело началось с того, что я как-то познакомился с одним членом императорского фотографического общества господином Ягисита Хироси, который фотографировал по стране самые старые в Японии деревья. А затем издал альбом с их иллюстрациями. Он фотографировал их в разное время суток и в разных режимах выдержки, и обратил внимание на то, что у него при съёмках стало получаться много брака, и объяснить этого он никак не мог.

Сняв со спины рюкзак, он вынул из него небольшой фотоальбом и показал мне. Мы спускались по довольно крутому уклону, и я успел прочитать только первую страничку предисловия к снимкам фотографа. Там значилось:

«Наша родина Япония облагодетельствована природой, которая одарила её обильным зелёным покровом и богатством смены четырёх времён года. По сравнению с Европой, где преобладает культура строительства из камня, мы воспитаны на культуре дерева и не стараемся покорять природу, сознавая её покровительство и благодеяние, и, можно сказать, умело с ней сосуществуем. Сейчас, когда раздаются крики, что на земном шаре наступает кризис уничтожения лесов, хотелось бы, чтобы в нашей жизни больше придавали значения гармонии с природой и пересмотрели свои взгляды по отношению к ценности лесов…»

– И что дальше? – спросил я его, небрежно пролистав альбом и возвратив его американцу.

– На многих фотографиях, особенно старых деревьев, он обнаружил некие разводы различных цветов, свечения, а также выбросы туманной субстанции от стволов и кроны деревьев. Как будто какая-то энергия исходила от них. Так как он служил в министерстве лесного, водного и земельного хозяйства, то он показал эти снимки учёным, а те заинтересовались этим феноменом и привлекли нас. Мы тут же ухватились за это непонятное природное проявление неизвестной нам энергии и установили электронное оборудование возле этих деревьев, которое начало фиксировать разные воздействия на приборы. Не буду вдаваться в технические детали, скажу лишь, что деревья источали из себя не только неизвестную нам энергию, но и выпускали некие бестелесные сущности, состоящие из сгустков энергии и тонкой материи. До сих пор мы не находим объяснения этому феномену. Некоторые сущности пытаются войти с нами в контакт, но мы не понимаем их системы коммуникации, иными словами, их языка и способа общения. Поэтому для нас будут очень важны ваши знания и умение. Дело в том, что дерево – это корень жизни и начало всего живого. Здесь, на Востоке, существует особое отношение к миру в силу специфики их отличающегося от западного мышления и неких собственных философских установок. Как вы знаете, в их философии существует пять элементов: огонь, вода, дерево, металл и воздух. Так вот, огонь, вода, воздух и металл создают жизнь в форме дерева, растительности, флоры; а флора порождает фауну – всё движущееся живое. Флора – это то, что имеет корни и место своего постоянного обитания. Дерево – это царь растительности, также как человек – царь фауны. Вот такая выстраивается цепочка и иерархия на земле. Дерево и человек связаны тесными узами меж собой, но каждый имеет свои природные особенности. На земле они являются венцом развития природы. Человек развивается в движении, а дерево – в покое. Так что каждый из двух этих венцов занимает два противоположных состояния. И каждый, извлекая из этих состояний свои преимущества, достигает превосходства над своей противоположностью. Как мы знаем, всё живое развивается благодаря своей памяти, а накопление памяти дерева и человека разняться. Память в живом организме является своего рода хранилищем информации, где полученная информация постоянно анализируется и создаёт предпосылки для дальнейшего развития. За память у человека отвечает мозг с его извилинами, а у дерева – ствол с его кольцами. Чем больше извилин, тем больше объём памяти, чем больше колец, тем объёмнее информация. Человек за свою короткую жизнь, не успевает проанализировать всю информацию, собранную им в себе, у дерева же срок жизни намного дольше, и информация за этот период анализируется так тщательно, что создаётся своеобразный уникум времени, где прошлое, настоящее и будущее сливаются в едином продолжении. Поэтому деревья способны предсказывать будущее и вещать о прошлом, ибо передача памяти у них существует такая же, как и у человека. Кольца дерева хранят память не только столетий и тысячелетий, но и связаны с будущим ростом, и знают о будущем больше человека. Все комбинации воды, огня, воздуха и металла соединены в памяти дерева. Может ли дерево говорить? Естественно человеческим языком оно говорить не может, но, я думаю, оно способно силой своей энергии и внушения передавать свои мысли другим живым существам. Шелест листьев говорит вам что-то? Вот это и есть язык дерева.

Майкл остановился на небольшой полянке и посмотрел на струящийся между камней ручеёк.

– Мы многого ещё не знаем о природе, – глубокомысленно заявил он, – мы не в состоянии понять, как дерево устанавливает контакт с источниками всякого движения, как оно получает энергию, только ли от солнца, и как эту энергию трансформирует и передаёт дальше. Дерево может черпать информацию из воды, огня, металла, воздуха, в конце концов, даже от живых существ. Деревья сами по себе являются антеннами между землёй и небом. Кстати, я рассматриваю металл как минерал, землю – как лаву, а воздух – как эфир или космос. Мы, занимаясь наукой в Штатах и России, я считаю, упускаем главное – общее виденье мира, выстраивая наше научное восприятие мира из частичек, как бы собирая мозаику общего, и поэтому все наши знания дробные, осколочные и частичные, изобилующие ненужными мелкими деталями, которые застилают от нас целое – общую картину мироздания. Наука давно уже потеряла монументальность, если вообще когда-то её имела. В науке много посредственностей. Каждый учёный занимается какой-нибудь маленькой проблемкой, разрабатывает свою общину, как говорят ещё в научных кругах у нас. Из-за узкой специализации мы теряем общие виденье проблем. Но сейчас я хочу сказать о другом. У нас мало времени. Главное для нас всех сейчас – это понять, что за сущности проникают в наш мир? Как они могут влиять на нас? И какие изменения произойдут в будущем. Для этого мы все на земле должны объединиться перед вторжением в наш мир чего-то чуждого.

– Что вы имеете в виду.

– Это уже совсем секретная информация, о которой я не должен вам говорить, но скажу, потому что, сотрудничая с нами, вы должны знать всё. У нашего правительства состоялся контакт с чужаками, я не могу подобрать другого слова, потому что их нельзя назвать инопланетянами, ибо они уже давно присутствуют на нашей планете, скрываясь от нас под водой и под землёй. Очень скоро к земле прибудет их огромное представительство, что это будет, корабль, планета или сгусток космической энергии, мы не знаем. Возможно, что выброс этой энергии уже идёт от этих деревьев, которая начинает влиять на нашу жизнь. Я думаю, что и ваше правительство находится в курсе этих последних событий. Поэтому мы все должны объединить наши усилия и забыть о наших мелких разногласиях.

– Но почему такая секретность? Почему кроме нас об этом никто ничего не знает?

– Но вы же не хотите, чтобы раньше времени в мире возник коллапс. Тем более вы, представитель духовенства, тогда все наши базисные и настроечные установки полетят к чёрту. Ведь религия создаёт рамки внутри космического хаоса, обустраивая духовную территорию для комфортного существования. Это же философия стремится разрушить все рамки, что, кстати, и успешно делает. Этим религия и философия отличаются друг от друга, и они всегда буду идти вместе, рука об руку, дополняя друг друга. Человек хочет быть в безопасности в своей комнате, но страстно желает выглянуть в окно, чтобы узнать, что же творится в мире, но ему обязательно нужна твердь, на которой он мог бы стоять. Знаете, как у Германа Гессе:

Ведь если мы допустим на минуту,

Что за поверхностью зияют бездны,

Возможно ль будет доверять уюту,

И будут ли укрытья нам полезны.

Будь кроме двух, знакомых нам извечно,

Какие-то другие измеренья,

Никто, твердят, не смог бы жить беспечно,

Никто б не смог дышать без опасенья.

Майкл, процитировав стихи поэта, опять посмотрел на часы и сказал:

– Извините, мне надо торопиться, а то я опоздаю.

Он по-японски поклонился мне и добавил:

– Не обижайте мою жену и присмотрите за ней. Впрочем, она женщина очень самостоятельная и может за себя постоять.

Он повернулся, и, ускорив шаг, стал спускаться по склону горы, а мне захотелось дать ему такого пинка, чтобы он кубарем катился до самой долины.

Я поднимался по тропинке к храму и думал только о встрече с Натали, в эту минуту меня мало интересовал весь мир с его проблемами. Несмотря на жуткую ревность, я в какой-то степени был ужу счастлив от предвкушения встречи с моей возлюбленной.

Я нашёл её в библиотеке отца Гонгэ. Она, развернув пожелтевший от времени свиток, читала на старо-японском языке записи настоятелей этого храма, сборник с названием «Роккакурон» – «Учение шести углов». Накануне я тоже обратил на него внимание, но времени просмотреть его так и не нашёл.

– Ну что, проводил моего мужа? – спросила она с улыбкой, повернувшись ко мне. – Он мне поручил, чтоб я к тебе пригляделась.

– Я мне он сказал, чтоб я о тебе позаботился.

– Но так в чём же дело? Идём, будешь заботиться обо мне, – рассмеялась она, вставая.

Мы вместе отправились к нашему заветному камню на уклоне горы, где провели время в объятиях друг друга до самого вечера. Тем временем в храме развивались события следующим образом:

С отъездом Майкла жизнь в храме приняла свой обычный размеренный ход. Время текло медленно и лениво. Монахи так же лежали во дворе храма, прячась от жары в тени дерева и борясь с послеобеденной дрёмой, и опять вели неторопливый разговор, который обычно заканчивался храпом обоих монахов.

Мосэ, лежащий на веранде хижины, смахнул рукавом выступающий на лбу пот и спросил брата Хотокэ:

– Что ты думаешь об «Учении шести углов»?

Тот, лежащий прямо на траве в тени дерева, потягиваясь и зевая, ответил:

– М-да, много загадок у истории, ответы на которые канули в Лету вместе с ушедшими поколениями. Во втором году правления императора Тэммэй (в 1782 году по европейскому летоисчислению), когда по всей стране проходил погром чертей, храм Роккакудзи был сожжен, потому, как писалось в летописи, что его настоятель оказался чёртом. Он был одним из подручных главного бессмертного Чёрта, обитавшего тогда на горе Ояма в префектуре Тоттори. Все документы, касающиеся «Учения шести углов» сгорели, но последующие настоятели по памяти вроде бы восстановили его, правда, я очень сомневаюсь, что вспомнили они всё, что было в нём изложено ранее. Ты же читал этот свиток у отца Гонгэ, но мне кажется, что он знает больше, чем там изложено. Может быть, где-то он хранит копию той старой рукописи, и никому её не показывает.

– Зачем это ему?

– Мало ли что в ней изложено, не всегда некоторые тайны полезны и пригодны для раскрытия.

– Я слышал, что сожжение храма Роккакудзи принесло Японии несчастья, – заметил Мосэ, – в ноябре следующего года после пожара произошло большое наводнение на реке храма Великая Святость (Дайсейдзи-гава), а ещё через год случился большой неурожай, и умерло много крестьян от голодной смерти.

– Припоминаю, читал об этом в летописи, – заметил Хотокэ, – это именно то время, когда начался разброд в нашей святой вере. На следующий год после смерти императора Тэммэй произошёл раскол между Старыми и Новыми храмами секты Истинного учения Синсю. Раньше наши предки ссылались на то, что все несчастья происходили от чертей, но когда все черти были выгнаны из страны, то несчастья не прекратились. Может быть, причина всего того была не в чертях, а в наших предках?

Мосэ ничего ему не ответил.

Хотокэ, согнав с руки проворного паучка, продолжил:

– Чаще всего так оно и бывает. К тому же до сих пор неизвестно, кем были эти черти. До начала эпохи Мэйдзи японцы всех европейцев считали чертями с длинными носами. Матери пугали своих маленьких детей: «Вот будешь плакать, придёт чёрт и утащит тебя за море в своём огромном кармане».

– Почему в кармане? – удивился Мосэ.

– Так ведь до иностранцев у нас не было карманов, это они придумали карманы, пуговицы, носовые платки и много всякой другой ерунды, которой мы сейчас пользуемся повседневно.

Мосэ рассмеялся.

– В твоих рассуждениях есть здравый смысл, но всё же кое-что здесь не сходится. С приходом к власти сёгуната Токугава началась эпоха закрытых дверей для всех иностранцев. Откуда иностранцы могли взяться в нашей стране, если никто из них не смог бы проникнуть вглубь страны даже на один километр?

– Но ты забываешь, что этот народ мог появиться намного раньше прихода португальцев, испанцев и голландцев.

– И кем же были эти иностранцы?

– Евреями.

Мосэ почесал затылок и улыбнулся.

– Ты хочешь сказать, что Япония во второй год правления императора Тэммэй изгнала из Японии евреев?

– Вот именно.

– Говоришь ерунду.

– И совсем даже нет. Обратимся к истории. В пятнадцатом веке испанцы освободили страну от мавров и изгнали евреев. Куда они могли деться?

– Переселились в Японии? – спросил с иронией Мосэ и улыбнулся.

– Евреи уже жили здесь с незапамятных времён, – ответил Хотокэ. – Есть такое предание, что двенадцатое колено израилево исчезло где-то на Востоке, и его никто не мог отыскать.

– И когда это произошло?

– Никто этого не знает. Так что евреев часто изгоняли из своих стран те, которые опасались конкуренции с ними. Поэтому евреи всегда старались быть незаметными, приспосабливались к культуре того или иного народа, и, сохраняя свою культуру и сущность, становились как бы невидимыми. Ты же знаешь, китайскую пословицу, если хочешь спрятать вещь, то спрячь её в самой себе. Возможно, что они постигли секрет становления невидимыми. Кстати, именно таким секретом и обладали те черти.

– Ты хочешь сказать, что их изгоняли отовсюду до тех пор, пока они не превратились в невидимых чертей?

– Вот именно. А, может быть, на наши острова они вообще проникли в виде невидимок.

– Каким же образом?

– Первое столкновение с ними описано ещё в сказке о Момотаро. Помнишь, как Момотаро нанял за кусок лепёшки Обезьяну, Фазана и Собаку, и вместе они вторглись на остров главного Чёрта, разгромив всё его войско. Тому прошлось, спасая свою жизнь, откупаться подарками.

– Но это же сказка.

– В любой сказке есть доля истины. Но вот только истину нам никогда не узнать.

– Почему же? – удивился Мосэ, повернувшись на бок. – Если задаться такой целью, то всё можно разузнать.

– И как ты собираешься сделать это? – спросил Хотокэ и, разинув челюсти, зевнул.

– Отправлюсь на поиски правды, как это делают бродячие монахи, пытающиеся обрести истину.

– Тогда не забудь захватить с собой обезьяну, собаку и фазана, о которых говорится в сказке, иначе тебе не осилить чертей.

– Вчера я видел Ангела смерти, который предрёк через сорок дней конец света, – молвил Мосэ.

– Конец света – это печально, как сказано в трактате «Удзисюи». Последний раз Конец света ожидался в 1052 году, но он так и не наступил, – молвил Хотокэ и через минуту его храп уже заглушал стрекот сверчков.

Некоторое время Мосэ смотрел на своего спящего товарища, а затем перевёл взгляд на ствол дерева, испещрённый мелкими трещинками, и думал о своём незавидном положении в обществе.

Ещё в те времена, когда жил Кэнко Хоси, в своих «Записках от скуки» он писал, что никого нет незавиднее монаха. Оттого что бонзы галдят во всю мочь, внушительными они не выглядят. А поэтесса Сэй-сёнагон вообще была о монахах невысокого мнения. Она заявляла, что в глазах людей монах подобен чурбану. С одной стороны, монах должен был отказываться от всех соблазнов мирской жизни и быть примером духовной чистоты для всех мирян, но с другой стороны, он тоже был живым человеком, и в глубине души ничто человеческое не было ему чуждо. Даже мудрец Дога замечал, что жажда мирской славы не соответствует учению Будды, но и у праведного отшельника есть, какое-то заветное желание. У Мосэ тоже было своё заветное желание. Единственное, что его беспокоило после сообщения Ангела смерти, – успеет ли он реализовать его в жизни. Его совсем не беспокоила мысль, что вскоре он должен умереть. Нет, о своей жизни он не печалился, но вот смерть других живых существ его беспокоила.

Уж если миру отпущено всего сорок дней, подумал он, то стоит ли печалиться о своей безвременной кончине. Древние полагали, что, если бы наша жизнь продолжалась без конца, ни в чём не было бы очарования. В мире замечательно только непостоянство. Как говорил Кэнко Хоси, «посмотришь на живущих – нет никого долговечнее человека. Есть существа вроде подёнки, что умирают, не дождавшись вечера, и вроде летней цикады, что не ведает ни весны, ни осени. Достаточно долог и год, если его прожить спокойно. А если жалеешь, что не насытился жизнью, то и тысячу лет прожив, будешь испытывать чувство, будто это был сон одной ночи. Что станешь делать в мире бесконечной жизни, дождавшись, когда облик твой станет безобразным. «Если жизнь длинна, много примешь стыда». Поэтому лучше всего умереть, не дожив до сорока лет». Поэтому, какая разница? Сорок дней можно прожить также и как сорок лет. Всё проходит как мимолётный сон. Но мир, где мы живём, должен остаться после нас…

Глаза Мосэ начинали слипаться, его явно клонило ко сну. Глядя на орнамент переплетающихся ветвей кроны дерева, Мосэ то открывал глаза, то закрывал. Мысли путались, его охватывала дрёма. Вдруг среди листвы дерева что-то зашелестело, как будто горячий ветерок пробежал по его верхушке, и рядом с ним свалилось на землю что-то мягкое, как будто яблоко упало на траву. Мосэ протёр глаза и сел. Недалеко от него, на том же месте, где вчера стоял Ангел Смерти, сидел молодой человек европейской наружности и держал в руке сломанный сук дерева. Мосэ смотрел на свалившегося с дерева человека с нескрываемым удивлением.

– Да кто вы такой? Откуда взялись? И что вам здесь надо? – спросил он его.

Чужеземец рассмеялся.

– Да вот, – признался тот добродушно, – свалился от храпа вашего товарища. Уж очень у него самозабвенно это получается.

Они оба посмотрели на спящего Хотокэ и улыбнулись.

– А что вы делали на дереве? – спросил Мосэ.

– Смотрел на храм Роккакудзи. Я здесь не был уже более ста лет.

– Так долго не живут, – заметил Мосэ.

– Заблуждаетесь, – ответил тот серьёзно. – Я знаю людей, возраст которых уже более двух тысяч лет.

– Назовите мне хотя бы одного.

– Чужестранец посмотрел на толстый ствол дерева кэяки, на ветку, которую продолжал всё ещё держать в руке, затем, отбросив её в сторону, спокойно ответил:

– Ну вот, хотя бы, возьмём человека, который посадил это дерево.

– Вы его знаете?

– Его зовут Онмёо-но-ками – Повелитель Светлого и Тёмного пути.

– Но этот человек умер полторы тысячи лет назад и похоронен под этим деревом.

– Опять ошибаетесь, милейший, – сказал чужестранец и рассмеялся. – Человек, обладающий секретами бессмертия, не может умереть.

– Но об этом дереве есть одна легенда, – возразил ему Мосэ.

– А вы не верьте легендам, – посоветовал европеец.

– Может быть, поверить вам? – иронично спросил его Мосэ.

– А почему и нет? – ответил вопросом на вопрос тот.

– Ну, знаете ли, – возразил монах, – чтобы поверить вашим словам, нужно поменять все наши представления об этом мире. У нас, конечно, есть свои взгляды на вещи. Мы тоже верим в чудеса, но объяснимые с нашей точки зрения.

– В этом мире всё объяснимо, – просто ответил ему пришелец.

– Тогда как вы объясните то, что погребённый под этим деревом человек вдруг ожил и продолжает жить?

– У вас есть свидетели, что его погребли там?

– Так говорят.

– Не верьте всему, что говорят. Этот человек никогда не умирал. Зовут его ещё Красная Птица, и прибыл он с юга.

– С индонезийского архипелага?

– Возможно. С ним я познакомился в Киото во второй год правления императора Тэммэй. Можно сказать, в год разрушения этого храма, который принадлежал чертям. С этого времени прошло уже более двухсот лет.

– Вы хотите сказать, что храм Роккакудзи принадлежал чертям? – воскликнул Мосэ.

– Так мне сказал Развалившийся Сонный Будда – «Канбэ-но-син-сяка» из храма Тэнкакудзан-рёкодзи (Сияния Дракона на горе Небесного Болота), что находится недалеко от порта Сироко.

Мосэ не знал, что и подумать, до такой степени весь этот разговор казался ему неправдоподобным.

– Так вот, – продолжал между тем тот, – я познакомился с Повелителем Светлого и Тёмного Пути – Онмёо-но-ками в то время, когда он имел в Киото на улице Умэкодзи (Сливовой улочке) в доме с названием Цути-микадо (Врата Земли) астрономическую обсерваторию и лабораторию по производству пилюль бессмертия. Одну из таких пилюль проглотил я и обрёл бессмертие. Но должен сказать, что одну из пилюль бессмертия, которая готовилась тогда для стареющего сёгуна Токугава, украл и разделил со своим подручным Тора (Тигр) главный Чёрт, которого звали ещё Абурауси (Жирная Корова) или Золотой Телец. В результате этого, стареющий сёгун Токугава умер. Тора обрёл бессмертие и стал родоначальникам японской мафии «якудза». А Абурауси, этот черт в обличии быка, и так обладал бессмертием, выпив же пилюлю бессмертия, приобрёл такую потенцию, что через двадцать лет чертей по всей Японии расплодилось видимо-невидимо. И тогда Будда Канбэ-но-син-сяка приказал мне очистить от них эту землю. Так я приступил к исполнению завета Будды и изгнал чертей из всей Японии, а храм этот сжёг.

– Вы рассказываете какие-то фантастические вещи, – усомнился Мосэ.

– А вы плохо знаете историю Японии, молодой человек, – парировал чужестранец и продолжил, – время от времени я посещаю этот храм и, сидя в густой листве этого дерева, предаюсь воспоминаниям о прошлом.

– Значит, вы утверждаете, что это вы двести лет назад сожгли этот храм и прогнали монахов, проповедующих «Учение шести углов»? – с неприязнью в голосе спросил пришельца Мосэ.

– Не я лично, а мои подручные – Обезьяна, Собака и Фазан. Я лишь отдавал распоряжения. А вот сейчас я наблюдаю, как храм возрождается, а его настоятель преуспевает. Как видно, прихожане не скупятся на пожертвования. Вот и вы, монахи, живущие в этом храме, такие упитанные и раздобревшие, проводите здесь время в лени и безделье. Днём дрыхнете, да так что от вашего храпа можно свалиться с дерева. Что же вы делаете по ночам?

– Ночи мы проводим за чтением сутр. Кстати, по вашей милости вместе с храмом сгорели сутры «Учения шести углов» и нам приходится проповедовать учения других сект. Вы хоть знали, что это было за учение?

– Понятия не имею, да и такой цели передо мной не ставилось? Вообще-то, я – русский и прибыл сюда из Сибири, здесь я прошёл причащения к вечным тайнам и обрёл бессмертие, получив имя Синий Дракон. Дремлющий Будда после моей инициации в сонме небожителей, дал мне задание истребить всех чертей в Японии, что я и сделал.

– И куда бежали черти?

Чужестранец пожал плечами, почесал затылок и, подумав, заметил:

– Насколько я знаю, все они от наших притеснений бежали из крупных городов. Но мы прочесали и сельскую местность. И вот тогда они, почувствовав, что им не будет от нас житья, решили бежать из страны. На западном побережье они мастерили плоты, захватывали торговые корабли купцов и отправлялись через Японское море в Корею, где расселились в провинциях Кёнсан, Чхунчхон и Чола. В горах, вблизи города Тэгу, они даже построили свой Замок Чертей, конструкция которого очень напоминала разрушенную крепость на горе Ояма. И как писали летописи, часто вздыхая, они с ностальгией устремляли свои взоры на восток. Многие из них отправились путешествовать в Китай, Среднюю Азию и Европу, где неплохо устраивали свою жизнь и даже служили при дворах европейских монархов. Некоторые из них устраивали свои поселения на Святой Земле. А вот где искать их следы в Японии – ума не приложу.

Некоторое время чужестранец и Мосэ молчали.

Вдруг пришелец стукнул себя ладонью по лбу.

– А что мы головы ломаем? Следы их можно отыскать на западном побережье Японии в префектуре Тоттори на горе Ояма, которая имеет высоту 1729 метров. Там у них располагался Замок Чертей. Он так и назывался Они-но-сиро. Вам надо отправиться туда и покопаться в его руинах. Может быть, какие-нибудь свитки вы и найдёте в катакомбах крепости. Ведь прошло-то всего чуть больше двух сотен лет. Правда, там был пожар, и крепость была разрушена до основания. Но я думаю, что-нибудь там осталось.

– А вы не поможете мне разыскать людей, которые могли бы что-то знать об «Учении шести углов», или хотя бы вспомнить о том времени, когда наш храм проповедовал это учение?

Синий Дракон задумался, почесал затылок, потом посоветовал:

– Прежде всего, вам нужно разыскать Повелителя Светлого и Тёмного Пути учителя Онмёо-но-ками. У него мудрая голова, и я думаю, что он многое может прояснить.

– А где его можно найти?

– Когда-то он преподавал в канадзавском университете, но последнее время, я слышал, он увлёкся ботаникой и собирался устроиться на работу в ботанический сад на южном побережье острова Кюсю в местечке Ибусуки. Так что, ищите его на юге. Знаете, как у нас, небожителей, говорят: Красная Птица обитает на Юге, Чёрный Воин – на Севере, Белый Тигр – на Западе, а Синий Дракон – на Востоке.

– Синий Дракон – это вы?

Чужеземец кивнул головой.

– И где же вы обитаете на востоке?

– В разных местах. Но чаще всего в Киото, Осака и Токио. Я веду кочевой образ жизни. У меня есть свой цирк, натягиваю палатку возле какого-нибудь большого города и даю представления для детей вместе с моими артистами Собакой, Фазаном и Обезьяной. Кстати, Обезьяна пишет неплохие стихи и сценарии. Кроме цирковых представлений мы устраиваем ещё и театральные спектакли. Если будете в наших краях, милости прошу.

– Спасибо. А чем занимается Чёрный Воин и кто он такой?

– В данный момент он находится на северном побережье острова Хоккайдо и пытается отвоевать у русских Курильские острова. Ходят слухи, что он под именем маркиза Треножника строит Небесную империю. Но на самом деле, он является одиннадцатым князем Маэда Харунага, другом учителя Онмёо-но-ками, который и подарил ему пилюлю бессмертия и сделал небожителем. Однако, я слышал, что после второй мировой войны они рассорились и прекратили всякое общение.

– Вам, как я понимаю, Онмёо-но-ками тоже подарил пилюлю бессмертия? – заметил с улыбкой Мосэ.

– Не совсем так, – ответил с некоторым смущением Синий Дракон, – эту пилюлю у профессора я проглотил по ошибке, думая, что принимаю яд. Был у меня такой период в жизни.

– Значит, Белый Тигр живёт на Западе. А где живёт Абурауси – Толстая Корова? И чем они занимаются?

– Белый Тигр – Тора живёт в Канадзаве и заправляет всей торговлей подержанных машин с Россией. Его организация имеет тесные контакты с русской мафией, через них он поставляет в Японию русских девушек для публичных домов. Абурауси имеет банк в Токио в район Синдзюку и родовое поместье недалеко от столицы. У него есть красавица дочь.

– Значит, вы хотите сказать, что пять бессмертных небожителей живут сейчас в Японии? И одним из них являетесь вы? – спросил Мосэ и улыбнулся.

– Ну, да, – ответил ему Синий Дракон.

– Признаюсь, в Японии я встречался с долгожителями, которым было более ста лет, но впервые вижу перед собой небожителя. Тогда у меня возникает вопрос, почему вы живёте ни на небе, а на земле?

– Ну, во-первых, во всей Вселенной нет лучше места, чем земля. Во-вторых, нас небожителей, не пятеро, а шестеро. Вы забыли о Летающем Зайце, который сейчас живёт на луне, и занимается изготовлением пилюлей бессмертия. Время от времени он спускается на землю, чтобы набрать смолы с камфорных деревьев для своих снадобий, а также встретиться со своими друзьями.

– Вот как? – удивился Мосэ. – Значит, можно ещё где-то купить пилюли бессмертия?

– Не совсем так, – ответил Синий Дракон, – Летающий Заяц не продаёт эти пилюли людям.

– А кому он продаёт?

– Он никому их не продаёт. Не всё покупается в этом мире.

– Но для кого-то ведь он их делает? – удивлённо спросил Мосэ.

– Да, конечно, кое для кого он их делает, – ответил Синий Дракон и вдруг, посмотрев на часы, заторопился. – Извините, я и так вам сказал много лишнего. А теперь мне пора уходить, а то опоздаю на представление.

Он вскочил на ноги, подпрыгнул и плавно полетел вверх как птица, крикнув на лету Мосэ:

– Счастливо оставаться! Если захотите поговорить со мной, то ищите меня в районе горы Фудзи.

– Но постойте! – крикнул ему вслед Мосэ. – Я забыл спросить вас…

Но Синий Дракон уже исчез в голубом небе.

– Чего ты орёшь? – одёрнул его брат Хотокэ, протирая веки и таращась на Мосэ своими заспанными глазками. – Ты так кричишь, что меня разбудил.

Мосэ посмотрел по сторонам, как будто возвращаясь в реальность, и спросил Хотокэ:

– Тебе ничего не показалось?

– А что мне должно было показаться?

– Ты никого сейчас здесь не видел?

– А кого я должен был видеть? Отца Гонгэ? Так он тоже сейчас спит без задних ног. Или священника Хризостома с американкой? Так они ушли вместе на прогулку.

– Ты знаешь, в это трудно поверить, но я только что видел небожителя.

– Это приснилось тебе, – успокоил Хотокэ. – Со мной тоже иногда такое бывает.

Взгляд Мосэ упал на сломанную ветку дерева. Подойдя к ней, он взял её в руки и сказал:

– А это разве не доказательство? Небожитель упал с дерева, сломав эту ветку.

– Так он упал с дерева или с неба? – с иронией спросил Хотокэ.

Мосэ отмахнулся от его шутки.

– Я серьёзно говорю тебе, что видел Синего Дракона, который сказал мне, как разыскать «Учение шести углов».

– Всё это – плод твоей фантазии, – сказал Хотокэ, улыбаясь, – ведь всё, что мы видим, это – продукт нашего сознания. Как там говорится в свитке отца Гонгэ «Хранилище глаза истинного Закона» – «Сёбо гэндзо»: «Все дхармы, вся природа, всё живое на земле – всего лишь сознание, всё друг в друга включено и друг другу тождественно. Все учения гласят: всё равным образом есть одно сознание». К тому же, на нас постоянно влияют разные символы. Вся наша жизнь проходит под знаками символов. И ещё не известно, мы творим символы, или символы творят нас, тем более, если мы их получаем в наследство от наших предков. Ведь и история человеческая слагается из ряда символов. У нас даже простые истории преобразуются в символы. Так вот наслушаешься всяких небылиц, вначале отнесёшься к ним с юмором, и даже посмеёшься, а потом начинаешь в них верить, и попадаешь уже под их влияние. То, что по своей природе не может быть, начинает уже происходить. Самое лучшее, что может сделать человек, это – жить без всяких символов, и не верить в разного рода небылицы.

Но Мосэ вдруг пришла в голову одна мысль, и он воскликнул:

– Я знаю, как уговорить отца Гонгэ, чтобы он отпустил нас попутешествовать с американцами по Японии. Нужно ему сказать, что подлинный свиток «Роккакурон» находится в префектуре Тоттори, и мы его сможем разыскать, а заодно и поможем американцам в исследованиях этих высоких деревьев.

На этот раз Хотокэ отнёсся к заявлению своего собрата серьёзнее.

– Я понимаю, – сказал он. – Иногда во сне снисходят на нас откровения. И что тебе сказал небожитель?

– Он сказал, что я должен отправиться в путь на поиски этого учения.

– И куда же это?

– Пока толком не знаю. Но нужно побывать и на юге, и на западе, и на севере, и на востоке.

Хотокэ засмеялся, заметил:

– Это значит, тебе нужно побывать везде, где только можно.

– Вот именно. На юге я должен встретиться с Красной Птицей, на Западе – с Белым Тигром, на севере – с Чёрным Воином, а на востоке – ещё раз с Синим Драконом. Но главное, мне где-то нужно разыскать Абурауси – Жирную Корову. Он, наверняка, знает что-нибудь об «Учении шести углов».

– А ещё с кем ты хочешь встретиться? – спросил его Хотокэ, с интересом разглядывая своего собрата.

– Ещё бы я хотел увидеть Летающего Зайца с луны, – ответил тот.

– Может быть, тебе ещё и на луне нужно побывать? Но для этого тебе нужно записаться в астронавты в Агентстве НАСА, – серьёзно заметил Хотокэ, подойдя к Мосэ и тряхнув его за плечо. – Проснись и перестань нести чепуху. Нам уже нужно идти к настоятелю за поручениями.

Мосэ не стал возражать брату Хотокэ. Запахнув полы лёгкого кимоно и поправив пояс, он поднялся со своей лежанки и отправился в основную пагоду храма – хондзан – для встречи с настоятелем.

Вот такие события произошли по рассказам монахов в моё отсутствие. Вечером, когда мы все вместе собрались на ужин, отец Гонгэ объявил нам, что отпускает монахов с нами для поиска подлинной копии свитка «Роккакурон» – «Учения шести углов».