Читать книгу Разум слов - Владимир Гандельсман - Страница 25

Слушай! Когда тишина над рекой бессловесна,

там, на кольце сорок пятого с семьдесят первым,

там, где деревья стоят над рекою отвесно

в чём-то сыром – то коричневом, то светло-сером, —

дни моей жизни таким убывают манером,

что пресловутому сердцу становится тесно.

Слушай! В ветвях облетевших не больше смиренья,

чем в оживлённых листвой, но в осенних пробелах

ищет смиренных сестёр сиротливое зренье

прямолинейнее… И в монотонных пределах

низкого неба, среди облаков крупнотелых,

осени блёклое солнце – ему озаренье.

Что же, не зря облюбован был мной этот угол,

где по ночам, в черноту непроглядную в оба

глядя, твердил: примирись! если кто и напутал

в жизни – ты сам, примирись, привыкай к форме гроба

в этой каморке, где затхлости запах особый,

где ты безверие зябко в иронию кутал.

Что же, отъявленный бред полагать, что за ширмой

был кукловод – разве он уместился бы в образ? —

нет, никогда, никогда ты не слышал надмирный

голос Того, для Кого ты придумывал голос,

хоть и не верил в Него, и осенняя морось

всё застилала, как жгучей тоскою обширной.

Слушай! Когда, вкруг полуденной точки свернувшись,

день, не успев посветлеть, угасал, там, где вечер

осени поздней под дверь мою сбрасывал тушку

голубя – вот благовещенье! – там, где я встречи

этой пугался и вздрагивал, там, где диспетчер

метрах в двухстах, на кольце, превращалась в старушку —

слушай! – там дни моей жизни текли неизбывно,

впрочем, щадя и ночные часы замедляя,

там, где последний автобус гасил свои бивни,

там, где, инерцию наглого слова теряя,

я засыпал и вставал, уже не понимая

прошлого дня с его пульсом тяжёлого ливня.