Читать книгу Приключения моряка Паганеля - Владимир Гораль - Страница 8

По словам все той рыжей бестии Эпельбаума, ваш покорный слуга спускался по трапу на родной борт с «мечтательно-счастливой физиономией клинического идиота». На вытянутых руках я торжественно нёс большую пластиковую ёмкость, весьма напоминающую детскую ванночку для купания младенцев. Ванночка была заполнена пёстрыми картонными коробками. Как выяснилось позднее, внутри этих коробок находились хитро сработанные, буржуйские анализаторы качества рыбы. Все вышеуказанные обстоятельства и предметы, вкупе с моей нечеловеческой паганельской ловкостью, превратило такое несложное сооружение, как корабельные сходни, в практически непреодолимое препятствие…

Наверное, в прошлой жизни я был домашним гусем…

Нереализованная мечта о полете тайно жгла моё сердце и в этой жизни. Пролетая над родной, свежевымытой, благоухающей хвойным мылом палубой, я столкнулся с проблемой выбора. Мне предстояло одно из двух, либо обогнать летящую впереди, детскую ванночку с грузом и приземлиться за бортом нашего траулера, либо избрать в качестве более комфортного пункта прибытия родную палубу. Благо, что совсем близко ярким посадочным знаком маячила чья-то рыжая голова…

Близкое знакомство с костлявым арийским естеством Генриха Оскаровича не входило в число моих ближайших планов. Тем не менее, встреча двух добрых друзей прошла в теплой непринужденной обстановке…

– Пенипона Дульядед Рама тринадцатый! Свазиленд об Лесото через Антананариву поперек брашпиля! В рот тебе клеш, сволота малолетняя! – блеснул сбитый с ног Эпельбаум знанием географии и прочих гуманитарных наук.

* * *

Наша судовая разведка тем временем не дремала. В русский матросский кубрик пригласили парочку языков из числа юных театралов-десантников. Норвежских ребят, что называется, приманили на любопытство. Наши парни, как говориться, накрыли поляну… и поляна сия заслуживает отдельного описания.

Вы знаете, что такое мороженый рулет из атлантической скумбрии? Не знаете? Тогда поезжайте в Мурманск и спросите! Нет, вы поезжайте и спросите! Ей-богу, оно того стоит!

Филе свежевыловленной, пухленькой атлантической скумбрии замачивают на короткое время в тузлуке, насыщенном соляном растворе, после чего скатывают в рулет с кусочками чеснока, лавровым листом и горошками чёрного перца. Всё это ненадолго замораживают в морозильном трюме…

Получается потрясающий, нежнейший полярный деликатес с остро-пряным, непередаваемо свежим, изыскано-оригинальный запахом и вкусом. Льдистое, ароматное совершенство самым буквальным образом тает во рту…

Как-то в тропиках, примерно по тому же рецепту, мне довелось готовить рулет из филе сто килограммовой скумбриеобразной меч-рыбы. Получилось неплохо, но… не то.

Норвежские гости и их хлебосольные хозяева, в общем, посидели неплохо. Алкоголь в рейсе не приветствуется, но, как говорится, у нас с собой было!

В качестве переводчика дебютировал все тот же рыжий Эпельбаум. Бабушкины уроки родного немецкого языка не прошли для него даром, более того, оказались весьма полезными.

Кстати, норвежские ребята, в отличие от нашей братии, в школе не баклушничали, а действительно учили иностранные языки. Немецкий язык входил в число обязательных предметов.

В процессе русско-норвежского братания при помощи языка Шиллера, Гёте и Шикльгрубера была получена следующая ценная информация:

Прежде всего, сторожевик типа «Нордкап» – «Сенье» не должен был находиться в акватории острова Медвежий! Здесь вообще в течение нескольких недель не должны были находиться корабли береговой охраны норвежского ВМФ!

Норвежское военно-морское командование временно отозвало все боевые корабли Королевства в территориальные воды материковой Норвегии. Причина была в некоем политическом правительственном кризисе в королевстве, связанном со свежеразведанными, огромными нефтяными месторождениями на морском шельфе Норвегии…

По словам наших новых друзей «для отвлечения внимания от нефтяной темы» в газетах выходили заказные статьи, а на телевидении усиленно и нарочито остро обсуждалась тема разграбления русскими морских рыбных богатств страны…

Наш «Сенье» только что сошёл со стапелей кораблестроительной верфи. А посему, должен был, проходить ходовые испытания, то есть бороздить прибрежные воды где-нибудь у побережья, в районе порта Тромсё.

Однако, командир «Сенье» майор Свен Бьернсон то ли, руководствуясь чувством долга офицера и патриота, желающего приструнить русских, то ли по какой-то иной неизвестной причине самовольно и самоуправно принял решение следовать в сектор острова Медвежий…

Выслушав юных, подвыпивших, словоохотливых норвежцев, мы рассудили так:

Скорее всего, состоявшееся показательное задержание и демонстративное дефиле с нашим бедным арестованным «Жуковском» имело целью напугать всех потенциальных нарушителей-браконьеров. Эта устрашающая акция предназначалась многочисленной и пестрой группе иностранных и, прежде всего, советских судов, промышляющих у Медвежьего. И лишь внезапно разыгравшийся ураган, а также проблемы с одним из двигателей необкатанного сторожевика «Сенье» смешали планы майора Бьернсона.

Честно говоря, наши советские морячки, все до одного прошедшие срочную военную службу, были немало удивлены поведением своих норвежских коллег.

У них возникли элементарные вопросы:

Существовала, а если да, то куда смотрела контрразведка норвежских ВМФ? Проводилась ли хоть какая-то работа с личным составом на весьма актуальную для военных тему: «Болтун находка для шпиона»?! Эти вопросы так и остались без ответа.

* * *

Светлым полярным вечером, часов, эдак, в восемь, в скромном, уютном, немного пропахшем мужским духом и рыбой матросском кубрике возник наш новый корешок до гроба – Юрик Скелет. Вообще-то, вчерашней ночью старший капрал представился как Йорик Бриньюльф. Однако уже через пару часов общения с нашими северными альбатросами Бедный Йорик, страдавший, скорее, избытком роста, но не веса был скоропостижно перекрещен в Юрика Скелета. Иногда для разнообразия к нему обращались иначе. Например, так:

«Слышь, Юрок, дай я тя, братан, варяжская твоя морда, поцелую. Нет, погоди, сначала выпьем на брудершвахт… или нет, на брудершвайн… ну, ты, зёма, понял».

Не помню точно, действовал ли уже тогда в королевстве сухой закон или нет, но Йорик, в качестве варяжского гостя, выступать его сторонником явно не собирался. Когда на второй день тощий Йорик появился в русском матросском кубрике, за пазухой у него что-то булькало. Этим что-то оказалась завернутая, почему-то, в красно-сине-крестоносный норвежский флаг литровая бутылка виски «Катти Сарк»…

Так вышло, что еще вчера нетрезвый толмач Гена Эпельбаум сообщил о своем нынешнем дне рождения и, от широты своей давно обрусевшей немецкой души, пригласил к себе на днюху всю ораву дружелюбных варягов. Следом за Юриком шествовал белобрысый красавчик Фритьоф, вылитый Ди Каприо из «Титаника»; впрочем, тогда Леонардо еще «под стол пешком ходил» или даже ещё не родился.

Фритьоф был той самой звездой палубной самодеятельности, разыгравшей перед нами что-то вроде самурайских воинственных разборок. Кроме этих двоих явились еще трое или четверо незнакомых норвежских ребят. Но главный и самый приятный сюрприз был впереди. На трапе, ведущем вниз в наши матросские покои, знакомый девичий голос мелодично запел:

– Хэпи бёфдэй ту ю! Хэпи бефдэй ту ю! – На пороге кубрика стояла и улыбалась Моя Ленни.

Она была одета в гражданское, расклешенные синие джинсы и модную в те годы узкую блузку с логотипом шведского квартета АББА. В руках Ленни держала большой, круглый и, судя по запаху, свежеиспеченный пирог. Пирог был украшен клюквой и дольками лимона. На вершине этого кулинарного шедевра восседал маленький игрушечный клоун с красным носом и красной же, торчащей во все стороны фирменной цирковой прической.

Ленни полагалось в третий раз пропеть «хэпи бёфдэй», но уже с указанием имени потерпевшего. Она, улыбаясь, потыкала пальчиком в сторону зардевшегося, что маков цвет, именинника, призывая присутствующих подсказать его имя.

– Сволочь, сволочь рыжая! – подсказал кто-то из дорогих коллег-товарищей. Гену спасло улучшающееся на глазах владение Ленни нюансами русской речи.

– Най, най! Он не есть сволощ. Он есть… как это – найс соул? – повернулась она ко мне.

– Душка! – догадался я.

– Йа! Йа! Дущка! – Ленни резво запрыгала на месте, рискуя уронить пирог на палубу. Доверив безопасность деликатеса моим надежным рукам, она приблизилась к новорожденному и нежно чмокнула его в пылающую, пунцовую щеку.

– Хэпи бефдэй ту дущка! – провозгласила Ленни.

Рыжего проняло до глубины его немецко-русского естества…

Гена весь вечер не сводил с Ленни преданных голубых глаз. Что касается пирога, то он оказался не только с рыбой, но и с ревенем, – и в этом была некая скандинавская пикантность. Испекла его Ленни при мощной поддержке пышнотелой Марты, чьим оригинальным предложением о кормлении я так и не воспользовался…

В кубрике было очень тесно и очень весело. Помню ощущение распирающей юношеской гордости, когда дивно благоухающая Ленни уютно расположилась у меня на коленях. Я тут же неимоверно вырос в собственных глазах. Моя обычная застенчивость мгновенно скрылась в волнах гормонального шторма, и я обозрел товарищей взглядом бывалого морского орла. И лишь чуть заметная, явно презрительная ухмылка нордического красавца Фритьофа быстро привела меня в чувство…

Незаметно дело дошло до культурной программы. Старшина Толяныч достал свою семиструнную, настроил её и взял несколько виртуозных аккордов. Семен Анатольевич исполнял свою любимую «Вершину» из кинофильма «Вертикаль». В 1967 году он, молодой инструктор по альпинизму, познакомился с великим Высоцким на съемках этого фильма. Владимир и Семён оказались, что называется, родственными душами, и даже внешне они походили на братьев. Только Семен был повыше ростом и, как признавался сам Владимир Семенович, лучше, профессиональнее играл на гитаре.

– Профессиональнее не значит – талантливее, – парировал Семен Анатольевич.

Через два месяца, в конце июля, он выйдет под бодрую песенку о Московской Олимпиаде из радиорубки, сжимая в руке смятую радиограмму.

– Семёныч умер, – почти прошепчет он пересохшими губами и замолчит надолго, уставившись на сидящую у кромки фальшборта серую чайку.

А в тот вечер тесный кубрик, набитый людьми, захватила мощная энергетика великой песни, не нуждающейся в переводе. Всякий раз, услышав ее, я вижу лицо Семена, вдохновенно поющего эти строки, – строки, ставшие его судьбой:

Семен погиб через год, в горах на Кавказе, спасая в неожиданный буран группу неопытных альпинистов.