Читать книгу Приключения моряка Паганеля - Владимир Гораль - Страница 13

– Кстати тогда, – продолжал рассказ боцман, – клеша снова в моду входили, и мурманские менты частенько именовали наших морячков клёшниками. И опять, как в песне, идём мы большой, тёплой компанией по Нууку…

Устиныч негромко пропел хрипловатым баритоном:

Лето как-никак, хотя и полярное. Особых достопримечательностей в гренландской столице не замечалось, да и городом это трудно назвать, скорее посёлок. Одна улица, дома всё деревянной постройки в один, два этажа. Более всего этот городок Нуук походил на города Дикого Запада из американских вестернов. Складывалось такое смутное впечатление, что из ближайшего салуна вот-вот вывалится компания подгулявших ковбоев в широкополых шляпах и начнет от избытка своих ковбойских чувств палить в воздух из огромных длинноствольных кольтов. Однако смотрим в низине новостройка – длинный дом на сваях, пятиэтажный и современный – из стекла и бетона, прям дворец посреди хижин. Как и наш родной заполярный Мурманск, располагался этот Нуук-Готхоб не на равнине, а на самых натуральных, привычных нам, северянам, сопках. Оттого, как и наш Мурманск, – правда, Мурманск что Нью-Йорк по сравнению с этим городком, – был покрыт этот Нуук широкими крутыми, деревянными лестницами, как корабль трапами. Так что особо не нагуляешься по лестницам этим. А нам молодым всё это не мешало, и лестницы мы эти перемахивали без одышки, как у себя дома. Идём мы себе и навстречу разный народ местный. Датчан-европейцев много, в основном понятно – мужики, но и дамочки попадаются. И те, и другие одеты по мужицки – в штанах-джинсах по летнему делу, да куртках-кухлянках или во всепогодных «алясках», собачьим мехом подбитых. Эскимосы – те с фантазией. Смотрим – сидит на крыльце бабка, длинной трубкой дымит. На голове платок пёстрый, китайский, с драконами, и сверх того – советская полковничья папаха из серой мерлушки. Пригляделись, а на папахе той сзади ценник картонный с надписью ВоенТорг. Ну, говорю, ребята, не первые мы тут, не первые. Да уж какие там первые! Выруливает из-за поворота и прёт на нас, подпрыгивая на ухабах… кто бы ты думал! Нет, не иномарка какая-нибудь, а новенький наш «Москвич 412». За рулём раскосый парень лет 25-ти. Машина несётся километров под 100, и это не германский автобан какой-нибудь, нормальная ухабистая дорога. Гляжу – мать моя! На дороге, прямо посредине, дитё местное в пыли копошится, – годов двух, не боле. «Ну, – думаю, – пропадёт карапуз, сшибёт его лихач этот!» Ну, и как-то само собой получилось… скакнул я, как кенгуру австралийский, метров на пять вперёд, ребёнка схватил и вместе с ним сальто-мортале изобразил. Вместе в сторонку и укатились. Дитё перепугалось, орёт. Народ из домов выскочил. Мамка непутёвая малого своего у меня выхватила и бежать, да и наши все подоспели, суетятся. А этот автогонщик нуукский на «Москвиче» – он не затормозил, нет. Понимал, видать, что его на такой скорости занесёт и по инерции вверх колёсами перевернёт. Он и впрямь водилой классным оказался. Управляемый занос мастерски исполнил и машину плавно кормой вперёд поставил. Я, правда, сгоряча мастерства его не оценил, да и обложил трехэтажным текстом при всём гренландском народе. Парень этот понял, что ругаюсь я и в душу, и в мать… да и тюлень бы понял. Стал он умиротворяющие жесты делать – успокойся, мол, и говорит что-то. Сначала на английском, потом на датском. Поостыл я малость, как-никак родная душа – полиглот эрудированный, не дикарь какой. Спрашиваю его наудачу: «Шпрехен зи дойч?» А он мне в ответ: «Я! Я! Натюрлих!» Тут я от умиления совсем успокоился. Похлопали мы друг друга по плечам, и начал я общаться с жителем столицы гренландской – города Нуук. Оказывается, наша русская слава не миновала и такой беломедвежий угол, как столицу эту эскимосскую… – продолжил испивший любимого индийского чая со слоном Бронислав Устиныч. – Представь себе, пригласил меня мой новый приятель по имени Миник, – так он представился, – новое знакомство отметить. Подходим мы с ребятами к местному заведению с новым другом. Салун как салун – прямо из вестерна, а на нём, ты не поверишь, хоть и белый день на дворе, вывеска неоновая сине-голубая мерцает, и буквы наши, русские. Написано там Гагарин, только в конце вместо русской Н латинская N присобачена. Заходим внутрь – обычный кабачок, чем-то на наши мурманские «Полярные Зори» смахивает, только столы без скатертей и не пластиковые, как у нас, а как есть солидные, из морёного корабельного дерева. Дизайн такой. Слово такое новомодное, ты мне напомни, я потом объясню, что оно значит. Заходим мы с нашим провожатым всей честной клёшной компанией, глядим: твою маман! Портрет на стене метровый и на нём – Юра Гагарин в русской рубашке, и улыбается своей знаменитой улыбкой, солнышко наше! Фото цветное, увеличенное, и в углу автограф, – как положено. Сели мы за стол деревянный, длинный такой, со скамьями, как в деревнях наших – все уместились. Официант пиво принес, отменное – датское, куда нашему жигулёвскому. Ну, наш знакомец встал и тост произнёс короткий: «Кашута!» Я-то подумал – что-то вроде нашего русского тоста «за здоровье!» Ан нет, как Миник потом объяснил, это пожелание мужчинам удачной охоты. Так что американцы обмишурились, когда циклон Кашуту пьяной эскимоской выставили… Выпили мы за дружбу советских и гренландских рыбаков, а Миник мне доверительно так и говорит: «Рони…» – это он меня так из Брониславов перекрестил. «Просьба у меня к тебе: пока вы с друзьями в Гренландии, пожалуйста, не называйте мой народ эскимосами. Мы калааллит – люди. А эскимос – это ругательство, означает „пожиратель сырого мяса“. Мы и в самом деле никогда сырым мясом не брезговали, но слово для нас звучит оскорбительно. Так как ты для меня теперь близкий друг – ааккияк, то сделай, как прошу. Я, – говорит, – хочу видеть тебя новым братом, а потому приглашаю тебя поохотиться со мной и с младшим братом моим по имени Нанок, что значит медведь. Пусть будут тому свидетели Килак и Имек – небо и вода, а так же эти большие сильные мужчины, твои испытанные братья, поскольку ты с ними много раз охотился на славную большую рыбу в диком холодном море». Красиво сказал, почти как грузин. Беда, что кроме меня его гренландско-кавказское красноречие, исполненное на языке Гёте и Шиллера, никто из наших не оценил. Я-то, конечно, перевёл, но это всё одно, что Баха напеть. Одно стало понятно – гренландцы-калааллиты народ весьма красноречивый и дружелюбный. «А что, – спрашиваю, а сам на потрет Юры Гагарина киваю, – неужто, когда первый космонавт Земли вокруг света путешествовал, и к вам, калааллитам, в Нуук наведывался?» Он смеётся и говорит: «Нет. Я тогда в Дании, в Университете учился, а Ури (они так Юрий произносят) в Копенгагене королевскую семью навещал, и на приёме во дворце меня ему представили как самого лучшего студента самой большой датской провинции самого большого острова на глобусе. Гагарин улыбнулся и сказал, что видел из космоса Гренландию, и что она самая белая и чистая страна на планете и сверкает под облаками, словно королевский бриллиант». Миник по пути во дворец в газетном киоске открытку с Гагариным в русской косоворотке купил, вот Юра ему автограф и подписал. А когда год назад дядя Миника получил лицензию на открытие заведения, то племянник ему идею с названием и подбросил. Вывеску в Дании заказали, да там с буквами напутали, ну не переделывать же из-за одной буквы. Дорого, долго, да и далековато будет. Что скажешь, – вздохнул Устиныч, – капиталисты – они деловые ребята. Портит людей мир чистогана.