Читать книгу Фаина Раневская. Великая и непредсказуемая - Владимир Гуга - Страница 3

Жизнь Фаины Раневской напоминает знаменитую сказку «Гадкий утенок». Только в отличие от умилительного персонажа истории, придуманной датским писателем, Раневская так и не взмыла белоснежным лебедем над глупым курятником. Из гадкого утенка она превратилась не в красавицу-птицу, а в большое, неуклюжее Чудо-в-перьях, которое, по идее, не должно летать, но вопреки всем законам аэродинамики устремилось вверх… Причем это неказистое чудо взлетело гораздо выше той планки, которой достигают самые грациозные представители крылатой фауны. Объяснить эту метаморфозу непросто. Возможно, многое стало бы ясно, имей поклонники Фаины Георгиевны под рукой ее воспоминания, но…

На закате своих дней Раневская совершила странный, вызывающий, если не сказать экстремальный, поступок. Чтобы понять масштаб катастрофы, случившейся по воле Фаины Георгиевны, необходимо хотя бы приблизительно представить себе продолжительность и насыщенность жизни нашей героини. Детство Фаины Раневской прошло на фоне правления последнего российского императора Николая II, юность и молодость совпали с отрочеством нового государства, зрелость и творческое становление пришлись на сталинскую эпоху, то есть на время расцвета советской империи, пожилой возраст совпал с «оттепелью», а глубокая старость – с параличом и маразмом коммунистической власти в России. Она жила при царе и семи руководителях Страны Советов. В число актеров, волею судеб побивших рекорд Фаины Георгиевны Раневской, пожалуй, входят лишь Владимир Михайлович Зельдин и Александра Александровна Яблочкина…

«…Весна в апреле. На днях выпал снег, потом вылезло солнце, потом спряталось, и было чувство, что у весны тяжелые роды. Книжку писала три раза, прочитав, рвала»

Фаина Георгиевна Раневская была лично знакома с Максимилианом Волошиным, Анной Ахматовой, Мариной Цветаевой, Константином Станиславским, Соломоном Михоэлсом, Сергеем Эйзенштейном, Василием Качаловым, Ольгой Книппер-Чеховой, Всеволодом Абдуловым, Михаилом Роммом, Эрастом Гариным, Борисом Ефимовым, Еленой Камбуровой, Алексеем Толстым, Борисом Пастернаком, Еленой Булгаковой, Святославом Рихтером, Александром Твардовским, Владимиром Высоцким, Аркадием Райкиным, Мариной Нееловой и многими, многими другими известнейшими людьми, перечисление которых может занять несколько страниц. С некоторыми из них, несмотря на свой, мягко говоря, очень жесткий характер, Фаина Георгиевна искренне и преданно дружила.

Ее искусством восторгались первые лица государства, включая Иосифа Сталина и Леонида Брежнева. Причем последний даже принял и простил публичную дерзость Раневской, направленную в его адрес. Да, Фаину Раневскую нельзя не любить, хотя она и была персоной чрезвычайно хлесткой в общении с людьми. И ее строптивый нрав имеет причины.

«Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга»

Во времена братоубийственной бойни, названной впоследствии Гражданской войной, Раневская оказалась в котле наиболее кровопролитных событий того жуткого времени – в Крыму. Ужасы, которые там творились, позже будут описаны в некоторых классических литературных произведениях и запечатлены в ряде знаменитых кинофильмов. А она видела этот ад собственными глазами. Когда все это начиналось, Раневская не разместилась вместе с семьей в каюте уплывающего за границу парохода, а осталась в России одна… Осталась в потерявшей всякую политическую и экономическую устойчивость стране без родителей, родных, покровителей, без специального образования. Не обладая навыками выживания, эта угловатая, высокая, с крупными характерно еврейскими чертами лица, сильно заикающаяся девушка не убежала из рассыпающейся России потому, что… стремилась стать русской актрисой! Ну чем не грустный еврейский анекдот? Но она добилась своей цели.

* * *

Фаина Георгиевна была человеком непростым, трудно укладывающимся в принятые нормы человеческого существования. Очень многие свидетельства и высказывания Фаины Раневской противоречат устоявшимся в общественном сознании заблуждениям и мифам. Известно, что она никогда не состояла в коммунистической партии и с большим скепсисом относилась к особенностям социалистического государства. Но при этом Раневская не питала никаких иллюзий относительно «забугорной жизни». Несколько поколений советских интеллигентов млели при упоминании Европы и Америки. А взгляды Раневской на Запад оставались такими же прямолинейными и неудобными для окружающих, как и на СССР.

Вспоминая о приезде Соломона Михоэлса из США, Фаина Георгиевна пишет: «Он был озабочен и печален. Я спросила о Чаплине. „Чаплина в Америке затравили“, – сказал Соломон Михайлович. В одном из баров ему, Соломону Михайловичу, предложили выпить коктейль под названием „Чаплин“. Коктейль оказался пеной. Даже так мстили Чаплину за его антифашистские выступления».

В Америке – фашизм? Конечно, Фаина Георгиевна использовала этот термин не по назначению. Но она, пожалуй, имела право назвать фашизмом откровенное, циничное зло, которое отравляло жизнь ее гениальному коллеге на другом полушарии планеты. Иного слова-то и не подберешь: фашизм, да и только. Несомненно, Фаина Раневская искренне сочувствовала Чарльзу Чаплину, подвергавшемуся яростной дискриминации на своей второй родине. Она была человеком донкихотского склада, умеющим впитывать чужую боль всем своим естеством. А Дон Кихоту были совершенно безразличны политические и идеологические установки.

«Когда я начинаю писать мемуары, дальше фразы: „Я родилась в семье бедного нефтепромышленника…“, – у меня ничего не получается»

Как и Дон Кихот, она обладала взрывным характером. А если называть вещи своими именами, следует признать, что Фаина Георгиевна была крайне тяжелым человеком. Но ведь частенько именно люди с острым языком и боксерской реакцией на несправедливость и хамство хранят в себе отзывчивость и готовность к состраданию. При этом дипломатичные, корректные и вежливые «няшки», как правило, ничем, кроме умения идти по головам (а то и по трупам), похвастаться не могут. Появись Раневская сегодня, ее снабдили бы ярлыком «неадекват». Именно из-за «неадекватного» характера она меняла театры как перчатки, ругалась с режиссерами и очень, очень, очень сильно страдала из-за своей невостребованности. Зато только Фаина Георгиевна на бестактное и довольно пошлое замечание кого-то из постановочной группы: «Фаина Георгиевна, говорите четче, у вас как будто что-то во рту», могла, не задумываясь, ответить: «А вы разве не знаете, что у меня полон рот говна?!»

Она была человеком, неоднократно начинавшим свою карьеру с чистого листа. Ведь что такое поменять театр? Это означает прийти новенькой в устоявшийся творческий коллектив, представляющий собой хитросплетение дрязг, интриг, невыполненных обещаний, гнусностей. Все знаменитые площадки, на которых работала Раневская, одинаковы в своем величии и в низости внутренней борьбы за место на сцене. Если кто-то в этом сомневается, пусть прочитает мемуары известных актеров, например остатки воспоминаний той же Фаины Георгиевны. Страшно уходить из одного театра, в котором вроде бы знаешь все острые углы и подводные камни, в другой, представляющий ежа в мешке. А Раневская находила в себе смелость менять театры, продолжая при этом оставаться Раневской.

* * *

Так зачем же Фаина Георгиевна, человек, отличающийся острейшей, пристальной наблюдательностью, не упускающий из поля зрения ни одной характерной детали окружающего мира, уничтожила свои воспоминания?

Возможно, актриса похоронила нерожденную книгу, решив, что писать о «себе любимой» – занятие вызывающе нескромное. И эту версию подтверждает один из чудом сохранившихся клочков ее воспоминаний:

«Все бранят меня за то, что я порвала книгу воспоминаний. Почему я так поступила? Кто-то сказал, кажется Стендаль: „Если у человека есть сердце, он не хочет, чтобы его жизнь бросалась в глаза “. И это решило судьбу книги. Когда она усыпала пол моей комнаты, – листья бумаги валялись обратной стороной, то есть белым, и было похоже, что это мертвые птицы. „Воспоминания“ – невольная сплетня. „Воспоминания“ – это от чего? У меня от одиночества смертного. Писать должны писатели, а актерам положено играть…».

Вполне вероятно, что Фаина Раневская действительно раздумала описывать события давно минувших дней, не желая выглядеть сплетницей. Не исключено, что она не хотела теребить незаживающие душевные и сердечные раны. Может быть, ее не устраивал уровень собственного литературного мастерства (Раневская всегда страстно стремилась к совершенству в любом деле). Но она обладала отменным писательским дарованием, что подтверждают те же «Послания Кафинькина» – оригинальные тексты-письма Фаины Георгиевны, адресованные ее близким. Раневская действительно серьезно работала над книгой воспоминаний, за которую ей был выплачен аванс. Но в результате текст был разорван в клочья, а аванс возвращен.

Что же на самом деле заставило ее уничтожить свои недописанные мемуары? Почему она не позволила нам, поклонникам ее творчества, ознакомиться с ее подробным рассказом о собственной жизни и встречах с великими друзьями?

«Меня спрашивают, почему я не пишу об Ахматовой, ведь мы дружили… Отвечаю: не пишу, потому что очень люблю ее»

Версий много. И все они вполне убедительны. А эта книга представляет собой попытку еще одного, вполне вероятного объяснения печально известного поступка Фаины Раневской, очевидного и еще раз подтверждающего масштаб личности героини. Также книга является своеобразной данью памяти поколения, заставшего последние годы жизни и творчества Великой Актрисы. Как это ни странно, мы, родившиеся в последние десятилетия прошлого века, отлично помним и искренне любим Фаину Георгиевну, хотя и годимся ей во внуки, а то и в правнуки. Впрочем, что же тут странного? Ведь шедевры, созданные Раневской на сцене и на киноэкране, не имеют срока давности. Равнодушие к культуре и отсутствие вкуса у последующих поколений – вот единственное, что угрожает им. Но пока среди нас остаются люди, не отличающиеся этими «славными» качествами, не иссякнет интерес к жизни и творчеству Фаины Георгиевны Раневской, восхищение ее острым глазом и острым словом, ее независимостью и смелостью в суждениях.

О Раневской написано немало. Книги и статьи прошлых лет содержат более компетентные сведения, чем современные. Большинство же новых работ о великой актрисе относятся к категории псевдодокументального бульварного чтива. Авторы многих сочинений о Раневской и о других масштабных личностях уже не демонстрируют грязное белье своих героев, как это принято у журналистов «желтой» масти. Они заходят дальше. Теперь у публицистов-биографов, ориентирующихся на сенсации, принято не выискивать в биографии популярных артистов жареные факты, а «пачкать белье» своими собственными пошлыми фантазиями. К сожалению, образ Фаины Раневской, непримиримого врага мещанства, в какой-то момент сам превратился в фетиш мещанства, в Мулю-не-нервируй-меня. А она была гораздо, гораздо больше той упаковки, в которую ее запихнуло коллективное бессознательное информационного общества.

Книга посвящена наиболее ярким моментам жизни и творческого пути Фаины Раневской. Автор опирается на авторитетные источники и предлагает свое видение судьбы великой актрисы, того вклада, который она внесла в мировое художественное наследие. Книга написана с уважением, восхищением и искренним удивлением.