Читать книгу Фаина Раневская. Великая и непредсказуемая - Владимир Гуга - Страница 4

Неприкаянность – ближайший родственник Фаины Георгиевны Раневской. Несмотря на то что большую часть жизни она находилась в кругу близких людей, актриса не являлась их кровной родственницей. Впрочем, Фаине Раневской это не мешало называть свою ближайшую подругу и учителя – актрису Павлу Леонтьевну Вульф – мамочкой и мамулей, а ее внука Алексея Щеглова – эрзац-внуком: для Фаины Раневской эти люди стали самыми близкими.

Корреспондент: – Кем была ваша мать до замужества?

Фаина Раневская: – У меня не было матери до ее замужества.

Со своей ближайшей родней Фанни Фельдман, будущая Фаина Раневская, рассталась в 1915 году. На заре своей юности она покинула родной Таганрог, твердо решив стать актрисой. И пока она добивалась признания в столице и в провинции, мать, отец и старший брат покинули Россию на борту собственного парохода «Святой Николай», держащего курс в заморские края. К слову сказать, с палубы этого судна любовался в 1902 году черноморскими красотами сам Лев Николаевич Толстой.

«В пять лет была тщеславна, мечтала получить медаль за спасение утопающих»

Семья Фельдманов покинула Россию вовремя. Вряд ли бы фамилию предпринимателя, то есть «узурпатора и мироеда», в новой России ждало светлое будущее, предрекаемое большевиками. Отец Фаины Георгиевны – купец второй гильдии, успешный нефтепромышленник, а также почетный член ведомства учреждений Императрицы Марии, староста Таганрогской хоральной синагоги, основатель приюта для престарелых евреев, очень уважаемый в Таганроге гражданин Гирш Хаимович Фельдман и его почтенная жена Милка Рафаиловна решили эмигрировать, после того как представители новой революционной власти, а может быть, обычные рэкетиры, прикидывающиеся большевиками, или рэкетиры и большевики одновременно – одно другому не мешало, – взяли нефтепромышленника в заложники, требуя за него баснословный выкуп. Родственникам удалось собрать лишь половину требуемой суммы, но экспроприаторы сжалились и милостиво освободили нефтепромышленника. Эта страшная история заставила Гирша Хаимовича принять окончательное и бесповоротное решение о переезде в другую страну.

Быстро собрав оставшееся добро, семья Фельдманов, отправилась в Европу на собственном пароходе.

«Бедный папа, он до утра просиживал в кабинете, прикидывая, куда лучше вложить, чтобы больше получить. Советская власть избавила нас от этой головной боли. Спасибо ей за это»

И Фаина осталась. Одна. В двадцать с небольшим лет. Так, в самом начале жизни великая актриса пережила психологическую драму, вероятно, сильно повлиявшую на ее характер и мировоззрение, – не успев остепениться и обрести более-менее жизненную устойчивость, она стала сиротой при живых родителях. Впрочем, так ли уж сильно травмировало ее расставание с близкими?

«Родители для сестры, – отметила в своем дневнике Изабелла Фельдман, старшая сестра Фаины Георгиевны, – были худшим злом, нежели революция. Она настолько ценила свободу, возможность всегда поступать по своему усмотрению, что предпочла этой свободе все – дом, благополучие, спокойную жизнь. Увы, от состояния отца остались жалкие крохи, но эти крохи позволяли жить, а не нищенствовать. Сестра сама оборвала нити, связующие ее со всеми нами»[1].

После революции Фаина Раневская утратила не только семью, но и малую родину. В городе, где она появилась на свет и провела детство, актриса уже не могла жить – негде, да и не с кем. А между тем Таганрог связывал ее с величайшим земляком, невольно подарившим Фанни Фельдман ее будущий фирменный псевдоним – Раневская. Более того, спустя годы актриса будет с гордостью вспоминать, как ей посчастливилось лечить зубы у самого племянника Антона Павловича Чехова.

Анекдот от Раневской:

– Вы не еврей?

– Нет, что вы! У меня просто интеллигентное лицо!

Никакой бравурный патриотизм или идеологическая убежденность, конечно, не объясняют сверхрискованное решение Фаины Раневской оторваться от семьи. Много лет спустя, беседуя с Елизаветой Моисеевной Метельской[2], актриса прокомментировала свою позицию: «Лизочка, не думай, что я, как моя тезка Фанни Каплан, хотела участвовать в революции. Февральской или Октябрьской. Но зато я точно знала, что не могу без России, без русского театра. Эти слова могу повторить вслух, даже на съезде коммунистов, только в партию их никогда не вступлю»[3].

В те годы бегство еврейской молодежи из состоятельных семей в большое революционное путешествие, нередко заканчивающееся царской виселицей, белогвардейской шашкой или пулей в чекистских застенках, было явлением распространенным. Но Фаина Раневская бежала из семьи не в революцию, а в театр. Причем не в революционно-экспериментальный театр, вождем которого был Всеволод Эмильевич Мейерхольд, а в новый художественно-академический, основанный Константином Сергеевичем Станиславским. Выгодными внешними данными Фанни Фельдман не обладала. А если говорить начистоту, ее данные были не просто невыгодными, а катастрофическими: некрасивая, нескладно-высокая, заикающаяся и к тому же болезненно стеснительная. С таким арсеналом Фаина Фельдман решила начать служение Мельпомене.

Отец, узнав о затее Фаины, призвал ее посмотреться в зеркало и оставить дурацкие мечтания. Могло ли такое унижение пройти даром? Вряд ли. Разлука с родной семьей в итоге продолжалась сорок лет. Лишь в 1957 году Раневская решилась, а точнее нашла силы и возможность проведать свою мать, брата и племянника, живших в Румынии. И встреча состоялась. Раневской, на тот момент народной артистке РСФСР, лауреату нескольких высших советских премий, было шестьдесят с лишним лет. Она не видела родную семью более четырех десятилетий. Способно ли человеческое сердце выдержать такую встречу? Сердце Раневской оказалось способно.