Читать книгу Сборник прозы - Владимир Хрулёв - Страница 4

Крымский хан совершил свой очередной набег на Московское государство в 1571 году и сжёг Москву. Иван не посмел стать защитником Москвы против 120 000 войска хана и делал вид, что Ливония его больше интересует в ведущейся войне, чем набеги крымцев.

Девлет – Герай писал Ивану следующее:

Жгу и пустоши твои и города и селения, а всё из-за Казани и Астрахани, а всего примешалось в прах и подеялось по божьему величесву. Я пришёл на тебя, город твой сжёг, хотел взять венца твоего и головы, но ты не пришёл и против нас не стал, а ещё хвалишься, что я де московский государь! Был бы у тебя стыд и дородство, так ты бы пришёл против меня и стоял напротив меня.

Ошеломлённый разгромом, сожжением и разграблением Москвы, Иван с трудом нашёлся что ответить. Но в конце концов отвечает:

Ты пишешь мне о войне и если я буду об этом писать, то к доброму делу не придём. Если ты сердишься за отказ в Казани и Астрахани, то мы Астрахань хотим тебе уступить, только теперь скоро этому делу стать нельзя, для этого дела у нас должны быть твои послы. До тех пор ты пожаловал, а для нас сроки и земли наши не воевал.

Девлет – Герай на это не ответил, промолчал. Не посчитал нужным.

А после серии казней Иван занялся образованием своей новой дражины. Советовался со своими любимцами, со своими верными друзьями: Алексеем Басмановым, Малютой Скуратовым, князем Афанасием Вяземским. К ним, к этому совету из четырёх организаторов, приводили молодых детей боярских представиться царю и продемонстрировать своё удальство, распутство и готовность пойти на всё. что потребует Иван в своём деспотизме. Иван спрашивал их об их роде, о их друзьях, о их покровителях. Требовалось для отбора в новую царскую дружин, что бы молодые конкурсанты не имели никакой связи с знатными боярами, неизвестность и самая низость происхождения вменялась им в достоинство. Вместо 1000 Царю взял себе на службу 6000 молодых людей и взял с них присягу служить ему верой и правдой, доносить на изменников, не водить дружбу с зкмскими, то есть не записанными в опричники, не знать ни отца, ни матери, а знать единственно своего государя. За это царь дал им не только земли, но и дома и всю дваижимую собственность старых владельцев, а их было 12000 лишённых земли и собственности, которая была передана 6000 опричников. Все 12000 лишенцев своего имущества, высланных из пределов опричнины с голыми руками, были людьми заслуженными, израненными в битвах, с жёнами и детьми шли зимой пешком в изгнание, в отдалённые, пустые поместья. А «новые дворяне», которые из нищих сделались большими господами, хотели пышностью закрасить свою плдлость. Они имели нужду в деньгах. обременяли своих крестьян налогами и деревни разорялись. Иван мог надеятся на усердие опричных людей в новых замышляемых им убийствах. Чем больше государство ненавидело эту новую дружину царя, тем больше царь доверял этим людям: общая ненависть людей была залогом их верности. Затейливый ум царя изобрёл для них затейливый символ их служения ему: опричники возили с собой, притороченную к коню собачью голову и метлу в ознаменовании того, что грызут врагов Ивана и выметают их из России.

Новый дворец Ивана в Москве хотя и уподобился неприступной крепости, но Иван не считал себя в нём в безопасности. Да и Москву он не взлюбил и стал проживать с некоторых пор в Александровской слободе, которая стала городом с церквями, каменными домами и лавками. Царь жил в больших палатах, обнесённых рвом, Никто не смел ни выехать из города, ни въехать в него без ведома царя, для чего в трёх верчтах от слободы стояло воинская стража. Живя в городе, окружённом тёмными лесами Ивани посвящал себя церковному бдению, что бы набожной службой успокоить свою душу. Он даже иной раз порывался свой дворец превратить в монастырь, для чего из своих кромешников выбрал 300 самых отъявленных и назвал их братией, себя игуменом, князя Афанасия Вяземского – келарем, Малюту Скуратова – параклисиархом. Сочинил для них устав монашеский и служил для них первым примером. Ещё в ночи не забрезжил рассвет, а Иван в сопровождении Малюты Скуратова спешил на колокольню благовестить к заутрене, а братия спешила в церковь. Кто не являлся, того наказывали восьмидневным заключением. Служба продолжалась до восьми часов. Царь пел, читал, молился столь ретиво, что на его лбу вечно оставались следы ревностных поклонов. К восьми часам опять собирались к обедне и в лесять садились за братскую трапезу, все. кроме самого Ивана. Иван обедал позже всех, за обедом беседовал со своими любимцами, потом за беседой той дремал или ехал в темницу править следствие. Ужасное зрелище темницы забавляло его, возвращался оттуда с видом полученного сердечного удовольствия – шутил и разговоры вёл веселее обыкновенного и добрее. В восемь часов шли к вечерне, а в десятом – в десять он уходил в спальню, где трое слепцов, один за други, рассказывали ему сказки. Однообразие этой жизни он прерывал так называемыми объездами: посещал монастыри, осиатривал крепости, ловил диких зверей в лесах, в особенности любил медвежью травлю. Между тем всегда не забывал дел государственных, ибо земские бояре, мнимуполномоченные правители государства, не смели ничего решить без его воли.

Когда в Россию приезжали послы, то Иван являлся в Москву с обыкновенным великолепием самодержца российского и торжественно принимал их в новой кремлёвской палате. Опричники, блистая в золотых одеждах, наполняли дворец, но не заграждали пути к престолу и к старым боярам, ьолько смотрели на них спесиво, как подлые рабы, находясь в чести у подлеца недостойного.

Ещё старый конюший доживал свой век с престарелою своей супругой, то и он почему то испытывал верность Царю. Не раз князья Бельский, Мстиславский, Воротынский испытывали его недоверие. Вот и Фёдоров, вельможа царского двора не уцелел в отличие от этих старорусских князей – и слава в том богу нашему, а вот Фёдоров не уцелел и конюший – не уцелел. И влезло же в голову царю такое, что ветхий старец удумал свергнуть царя с престола и царствовать над Россией. Так что удумал царь?

Он в присутствии двора посадил Фёдорова на трон. Дал ему в руки скипетр и державу, снял с себя шапку, низко поклонился и сказал: Здрав буди, Великий Царь земли Русской! Это ты принял от меня честь, тобою желаемую! Но имея власть сделать тебя царём, могу и низвергнуть тебя с престола! Сказав эти слова, царь ударил старика ножом, а опричники дорезали старца, а мёртвое тело бросили собакам.

А 1 сентября 1569 года скончалась другая супруга Ивана – Мария. Кончина двух его супруг. Столь разных по своим душевным свойствам, имела одно несчастное следствие для России: распустив слух, что Мария, подобно Анастасии, было отравлена тайными злодеями, он приготовил Россию тем самым к ужаснейшим исступлениям своей ярости. Многих и многих он извёл, кто считал – без счёта на российской земле. Олин из них троюродный брат Владимир со своей семьёй. Когда Иван призвал к ответу Владимира, то семья поняла к чему его призывает тиран и двинулись все вместе предстать перед ним не боясь ответа перед деспотом.

И вот ведут несчастного с женой и двумя детьми к вымышленному ответу. Все падают к ногам Царя и клянутся в своей невиновности и просят о своём пострижении в монахи, заменив топор палача. Но Царь им говорит: Вы хотели умертвить меня ядом. Так пейте его сами! И слуги подали отраву Владимиру – первому умереть. Владимир готовый умереть только не из собственных рук принять смерть, ведь он христианин. Тогда супруга его, Евдокия (родом княжна Одоевская), умная, доброжелательная, видя, что нет спасения и не будет, отвернула своё лицо от Ивана, осушила свои слёзы и с твёрдо сказала мужу: Не мы себя, но мучитель нас отравляет. Да и лучше принять смерть от Царя, чем от палача. Владимир простился с женой, благословил детей и выпил яд. За ним выпила яд Евдокия и дети Они вместе все молились перед наступлением смерти. А за ними наблюдал их терзания леспот и тиран, царь России. Яд начинал действовать и Иван был свидетелем их терзаний. Тогда царь призвал служанок княгини Евдокии и сказал: Вот трупы моих злодеев! Вы служили им, но из милосердия дарю вам жизнь.

С трепетом взглянув на тела своих господ, они единодушно отвечали ему: Мы не хотим твоего милосердия, зверь кровожадный! Растерзай лучше нас, мы не хотим твоего милосердия, а гнушаясь тобой: презираем жизнь и муки твои, посланные тобой.

Иван велел обнажить их и расстрелять.