Читать книгу Прошлое и пережитое - Владимир Иванов - Страница 3

Дети просят меня написать о нашей семье, ее быте, событиях и условиях жизни. Мой отец родился в довольно зажиточной семье – купца первой гильдии Андрея Дмитриевича Иванова. У него был лучший в городе магазин кондитерских, гастрономических и других мучных и, как тогда именовали, «колониальных» товаров.

Ил. 1.8. Андрей Дмитриевич Иванов. Фотография начала XX века. Из архива семьи Ивановых

Ил. 1.9. Магазин "Колониальные товары". Редкая открытка изд. Н. И. Финогеева из коллекции коллекционера из Ярославля Костюченко К. В.

Ассортимент товаров до столичного уровня был поднят после того, как в городе была расквартирована артиллерийская воинская часть и появились даже среди офицеров генералы, а также после открытия восьмиклассной гимназии и появления довольно большой и высококвалифицированной группы учителей. Однако расчёты деда на торговлю товарами, «колониальными» фруктами, закусочной гастрономией, дорогими винами не оправдались.

Надо сказать также, что дед вёл широкий образ жизни. Он щегольски одевался, курил сигары, держал выезд, участвовал во всяких благотворительных лотереях, принимая расходы на личный счёт, поддерживая материально общественные и т. п. расходы.

Ил. 1.10. Евфалия Яковлевна Иванова (в девичестве Пелёвина). Бабушка автора. Из архива Е. В. Вичутинской

Ил. 1.11. ГМЗРК. Отец Е. Я. Ивановой Я. А. Пелёвин, портрет подарен музею Д. А. Ивановым

Любил угостить, но сам алкоголь не употреблял. Когда дед в 1913 году глубокой осенью скончался, оказалось, что он был на грани банкротства. Бабушка передала торговлю сыну, Сергею Андреевичу, дом продала [4], расплатилась с долгами и уехала доживать в Петровск (24 км от Ростова) к старшей замужней дочери Анне Андреевне Беззубовой. Скончалась она в 1920 году зимой и похоронена рядом с дедом на кладбище Яковлевского монастыря. Могилы были утрачены, когда кладбище превратилось в огороды. Но ещё в предпоследний, в 1948 году, раз я был на могиле, на которой сохранился гранитный памятник. После памятник был украден, и, естественно, могил сейчас не найдёшь. А рядом с могилами дедушки и бабушки в 1922 году был похоронен мой отец Николай Андреевич и старший брат Сергей Николаевич, безвременно умерший от дизентерии в августе 1925 года. До 1906 года семья моего отца жила в родительском доме. Но затем отец был отделён. Недолго они снимали квартиру в доме Бутыриных на Ярославской улице (ныне Пролетарская). Я почти не помню этого периода. Вскоре, видимо, в 1907 году, отец снял квартиру на Московской (ныне Ленинской) улице. Это одноэтажный дом с мезонином примерно постройки 1880-х годов.

Было пять комнат, большая кухня, коридор, который делил дом на две половины. В его конце был тёмный чулан. У правой стороны дома – большая деревянная терраса, на ней летом пили чай, а дети в дождливые дни играли. Она же служила парадным входом в квартиру. Чёрный вход – каждодневный – был со двора через коридорчик, из которого был вход на кухню, на лестницу в мезонин, кладовку, а самая крайняя дверь в выгребную уборную. Большая детская, угловая, она выходила во двор; противоположная ей угловая комната, тоже большая, была столовой, другие комнаты занимали родители и старшие дети.

При доме был большой фруктовый сад, отделенный от общего двора высоким забором; вход в него нам был запрещен. Нам был предоставлен небольшой палисадник сбоку дома. В нём росли тополя, которые были клейкими и после дождя восхитительно пахли. Между фруктовым садом и домом находился хозяйственный двор, обстроенный деревянными дровяным сараем, амбаром и сараем для хозвещей, из которых запомнился каток для глаженья белья – это замечательное изобретение сейчас, конечно, вышло из нашего быта. Кроме того, был ледник, который каждую весну забивали льдом, вырубленным на озере. Последним сооружением близ выгребной ямы уборной был помойный довольно большой сруб, закрытый дощатой крышей.

В начале 1914 года родители сменили квартиру. Новая была на Ярославской [5] улице в только что построенном новом двухэтажном доме. Весь низ занимали мы. Топографическая ситуация была очень схожа с предыдущим домом: так же был сад, в который нам вход был запрещён, так же был отгороженный зелёный дворик с цветами и какой-то другой растительностью. Прожили мы так же лето. Поздней осенью родители купили собственный домик на Ильинке-Всехсвятской. Почему-то запомнил, что для того, чтобы расплатиться за него, мама продала свои «бижу», которые были даны ей в приданое. Из заветной шкатулки были вынуты все наиболее дорогие вещи: золотые с алмазами серьги, браслеты, кольца, броши, часы, цепи с крестами. Она оставила себе только любимый ею кулон, брошь из золота с мелкими алмазами на платине, смонтированными на переплетающихся ветках всех цветочков.

Домик деревянный, в три окна, но длинный внутри двора. По фасаду было две комнаты: столовая и спальня родителей. В этом же срубе была небольшая прихожая, в которую входили через небольшую террасу с чуланом, а из прихожей входили в столовую и маленькую комнату, где были две кровати для старших братьев, письменный стол и шкафчик. Второй сруб, примыкающий к этому срубу, вмещал большую комнату, в которой разместились все девочки, и коридор в кухню. Коридор большой; в нем размещался большой гардероб, сундук, на котором я любил спать в летнее время, и умывальник с мраморной доской, зеркалом, краном и фарфоровой раковиной, через которую вода стекала в ведро, скрытое в тумбочке. Из коридора была топка голландской печи с лежанкой – любимым местом всех ребят в зимнее время. На ней же размещали горшочки с луковицами, когда наступало время выгонки гиацинтов и тюльпанов.

Ил. 1.12. Семья А. Д. Иванова. Фотография 1898 г., копия из архива семьи Ивановых. Первый ряд (слева направо): Михаил, Мария Александровна (жена Дмитрия), Андрей Дмитриевич (отец, глава семейства), Евфалия, Евфалия Яковлевна (мать), Анна, Константин, Ольга; второй ряд: Яков, Андрей, Сергей, Дмитрий, Николай, Никита, Мария

Ничто, казалось, не предвещало серьёзных изменений в материальном положении нашей семьи. Однако смерть деда, собственная несостоятельность и фактическое отсутствие наследства заставили отца принять решение уехать на заработки в Москву. Выяснилось, что наша семья оказалась в крайне тяжёлом материальном положении. Ей выделили небольшую лавочку, оформили на имя хороших знакомых. Отец присылал какие-то деньги, но мы еле-еле сводили концы с концами. Мне часто приходилось сидеть продавцом в этой лавочке. Но торговля шла очень нешибко, и бывали дни, что не продавалось ни одного предмета.

Из событий первого периода жизни в доме дедушки и на квартире осталось очень немного сведений и воспоминаний.

Семья дедушки состояла из 12 детей. В Ростове жили только старшие. Дмитрий торговал писчебумажными товарами и книгами. Сергей был в деле и торговал в дедушкином магазине. Мой отец Николай торговал в большом посудном, мебельном и игрушечном магазине под вывеской «Торговый дом Андрей Иванов и Николай Хомяков». С этими семьями мы были близки и часто встречались. Другие дети – дочери: Анна была замужем за торговцем в Петровске; Мария – за торговцем и огородником Лисицыным в Москве; третья, Ольга, замужем за мировым судьёй в Ярославле; четвёртая, Евфалия, – за деятелем по народному образованию в Москве. С этими семьями мы встречались реже, но всё же родственные отношения поддерживались. В Ярославле я часто гостил у тёти Оли, её старший сын был мне ровесником. После революции у этой семьи сложилась трудная жизнь. Глава семьи был лишён службы. Семья переехала к сестре Анне в Петровск. Валерий Александрович заболел какой-то болезнью нервов и превратился в полного инвалида. Сын уехал на юг и пропал без вести. Дочери выучились на учительниц и работали в сельской школе. У остальных сестёр жизнь сложилась более благополучно. Я с ними встречался в Москве, когда был студентом. Братья отца работали: Никита, Яков, Андрей – бухгалтерами, кто в Курске, кто в Тамбове, и мы с ними связь потеряли. Только с Никитой встретился перед войной у сестры Насти в Москве, которую он знал и помнил с девочек. Жил он тогда в Загорске, работая бухгалтером в какой-то конторе. Михаил [6, с.50] был социал-демократом, приезжал в Ростов нелегально, он очень уважал мою мать. После революции работал в Киеве, а затем в Москве – кооператором и скончался бездетным в 1934 году. Самый младший, Константин, кончил Московский Университет, преподавал в институте Ростова-на-Дону, приезжал в Москву и обязательно заходил нас навестить. Единственный его сын погиб во время войны, а сам он во время оккупации Ростова эвакуировался на Кавказ и там скончался в 1955 году.

Воспоминания о нашей семье сохранились очень отрывочные. Но поскольку они характеризуют быт 1900-х годов и отчасти 1910 годов семьи с достатком, это, наверное, имеет и общественный интерес.

В семье существовал твёрдый порядок. Вставали обычно к 8 утра. Туалет был примитивный: мытьё рук, лица и шеи, чистка зубов. В воскресенье к утреннему чаю собирались все одновременно за большим столом в столовой. Огромный самовар выпускал пар, мама разливала. Полагалось какао, хлеб с маслом, каша досыта. К обеду собиралась также вся семья в 2 часа. Летом – салат, огурцы; зимой вместо них – винегрет, шинкованная капуста, селёдка. Суп или щи мясные, борщ. Очень любили суп со снетками (обычно постом) и суп грибной, конечно, из белых грибов. На второе – котлеты, мясо тушёное, курица; дичь бывала редко, по праздникам; гарнир – картофель, макароны, зелёный горошек и другое. Надо сказать, что готовка была очень разной, и пищу приготавливали вкусно. На третье – компот, кисель, по сезону ягоды и фрукты. Вечерний чай в 6 часов. Обычно с домашним печеньем и обязательно с вареньем, конфеты только по праздникам. Ужин в 8.30–9 часов. Детям молоко, каша, творожники. Закуски: колбасы, ветчины, горячекопчёные рыбы – бывали очень редко: когда были гости или по большим праздникам. Кусочков между общими трапезами не полагалось и даже преследовалось. Этот порядок, между прочим, сохранился у нас до настоящего времени; введённый с детства, он действовал безотказно и протестов ни у детей, ни у взрослых не вызывал.

Всё это нарушалось в праздничные дни. Это были папины именины – Николин день, в мае (9 ст. ст.), мамины именины – 24 ноября (ст. ст.), Рождество, Масленица, Пасха, Троицын день (июнь). Каждому из этих праздников были свойственны свои блюда. В Рождество обязательно запекали окорок (заднюю свиную ногу). Приготовленная дома в русской печи, это была вкуснейшая еда. Отваривался поросёнок, которого добела отмывали холодной водой из колодца. Покупались так называемые «крымские яблоки» продолговатой формы с румянцем, крохонькие, они прекрасно украшали ёлку. В Пасху пекли куличи, делали разнообразные творожные пасхи, красили яйца. Масленица – блины, конечно, с икрой, с грибами, с рыбой. В Троицу – пирог с зелёным луком и яйцами, покупались самые разнообразные закуски и даже выписывались из Москвы, например, ромовые бабы высотой почти в метр или заморские фрукты. В мои именины 15 (28) июля обязательно пекли пироги с черникой, и все ребята с весёлыми ужимками демонстрировали свои фиолетовые руки и рты. Весной пекли из теста булочки в виде птичек с изюминами вместо глаз – жаворонков, предвестников весны. На переломе Великого поста пекли кресты из теста и в перекрестье запекали символический сувенир: копейка – к богатству, крестик – к тяжёлому переживаниями году; и особенно не хотели взять крест с тряпочкой, что предвещало саван; в этом случае надо было произнести особое заклятье, слова которого, к сожалению, я забыл. В сочельник обязательно гадали (у нас обычно крещенский – в январе), что так поэтично воспел Пушкин.

В праздники собирались гости, много, родители были гостеприимными. Выпивали за ужином изрядно, было шумно. Составлялся обычно преферанс, для чего были специальные «ломберные» столики с зелёным сукном. Рассчитывались костяшками круглой, прямоугольной, треугольной формы, которые символически имели ценность 1 коп., 10 коп., 1 рубль, четырёх цветов (белый, красный, сиреневый, зелёный). Костяшки, выигранные каждым игроком, давали возможность рассчитываться после каждой сдачи и избавляли от мелков и возможности испортить костюмы.

Из праздников, имевших свою обрядность, хорошо запомнилась ёлка. У нас в доме ёлка всегда была великолепна. Высокая, до самого потолка, пушистая и душистая, она ставилась обычно накануне 25 декабря. Все ребята готовили из бумаги разных цветов, золотой и серебряной фольги самодельные игрушки и маскарадные костюмы. Электричества не было, поэтому к ветвям прикреплялись особые приспособления из разноцветных свечей. Когда мы, дети, уже спали, под ёлку родители клали подарки, которые, проснувшись, мы получали от имени Деда Мороза, который ночью посетил наш дом. К спинкам кроватей привязывали обязательно чулки, в которые тот же Дед Мороз опускал гостинцы. Вечером ёлка сверкала от зажжённых свечей. А в один вечер обязательно приезжали гости: двоюродные братья и сёстры, близкие друзья. Веселье стояло невероятное. Музыкальное оформление осуществлял граммофон с большой трубой, на котором всё время сменялись пластинки. В конце вечера родители устраивали «бенгальские огни»: небольшие порции порошка, от сжигания дававшего самую разнообразную цветовую окраску, а из специальных хлопушек летели искры и мелкие звёздочки; как только ни разу не случилось пожара, просто удивительно.

Очень приятным праздником была Масленица. Катались в покрытых коврами или мехом санях; лошади, украшенные лентами, вплетёнными в гривы и хвосты; массы одетых в лучшие одежды горожан прогуливались по главной улице. Были маски, пели песни.

Троица отличалась зеленью и цветами. И церкви, и дома наполнялись ароматом, основным был аромат берёзы. Берёзки стояли в углах комнат, ветки были заткнуты за иконы, за кровати, за шкафы. Цветы варьировались в зависимости от того, как протекала весна. Иногда только черёмуха заполняла вазы, в другие годы – сирень. Если была Троица тёплая, гулянье на улице, в городском саду – оркестр, танцы.

Были общегородские праздники. 15 (28 н. ст.) июля в день князя Владимира в городе был праздник пожарной дружины, которая существовала тогда частично на добровольных началах. Утром было богослужение; устраивался парад дружинников в медных, начищенных до золотого блеска касках. Ухоженные упряжки с бочками с водой и с ручными насосами торжественно проходили по площади, а затем демонстрировалось искусство управлять упряжками, развёртывать и свёртывать рукава и другие профессиональные навыки. После обеда празднование переносилось в городской сад, где мы глазели на шутки, игры, вроде того, кто быстрее пробежит с ногами, завязанными в мешке, или с завязанными глазами пройдёт между бочек, наполненных водой, или преодолеет препятствие ползком, на четвереньках и т. п. Победителям полагались комические призы. А в сумерки начинались танцы под оркестр. Было ещё общегородское развлечение – «Белая ромашка». Это благотворительный сбор пожертвований для больных туберкулёзом. Молодые дамы и девицы с лентами через плечо и металлической кружкой просили добровольно опустить в кружку любую монету. Жертвующий взамен получал искусственный цветочек ромашки на пиджак, рубашку или курточку. Не знаю, сколько собирали, но подавляющее большинство горожан в этот день ходили с ромашкой. Вечером в городском саду было гулянье.

Ежегодно также устраивалась благотворительная лотерея. Каждый горожанин мог пожертвовать для лотереи любую вещь из домашнего обихода, конечно, хорошей сохранности. Были чашки, тарелки, лампы, чайники, самовары, книги, безделушки, дамские украшения, мебель. И почему-то главным призом всегда была живая дойная корова. Не знаю, жертвовали ли её или покупали за счёт доходов от лотереи. Выигрыши выдавались после того, как были раскуплены все билеты. Народу всегда было много, шуток и прибауток можно было наслушаться на всю жизнь.

И, конечно, одним из главных общегородских событий был Крестный ход вокруг города духовенства всех церквей [7, с. 344–345]. А их было 24 и четыре монастыря. Я уж не знаю, по какому поводу устраивался этот Крестный ход. Во имя избавления от нашествий, от катастрофических болезней-эпидемий, но это, как теперь привыкли выражаться, мероприятие, собирало много народа. И, если день был летний, тёплый, безветренный, выглядело шествие внушительно. По сторонам дороги шли хоругвеносцы – по две хоругви каждой церкви. Они ярко блестели, металлические детали издавали мелодичный звон, матерчатые (неразборчиво) колыхались в такт идущим. По дороге шла процессия из четырёх человек – мужчин или женщин, – которая на носилках, поднятых на уровень плеч, несла храмовую икону. Каждая церковь встречала и провожала шествующую мимо неё процессию колокольным звоном. Духовенство замыкало шествие икон, являя собой весьма примечательную и яркую группу. Я всегда жалел священников: им, наверное, было очень нелегко это шествие в тяжёлых парчовых одеждах. Верующие, кто желал, конечно, опускались на колени перед иконой, она проплывала над коленопреклонённой и смиренной фигурой. В этом была вера в прощение прегрешений.

Детские воспоминания отрывочны. Но, как сейчас, помню выезды всей семьёй в Белогостицкий лес, на восток от города, сухой, хвойных пород. Ныне его уже нет, был сведён во время первых лет после Октября на топливо горожанами. В день выезда нас привозили к дедушке. Там запрягался конь Король, на телегу грузили самовар, корзину с едой и нас – кучу ребят, няньку. Ехали через весь город. Видимо, была уже знакомая очаровательная полянка, расстилались ковры, и пока готовили завтрак и чай, мы, предоставленные сами себе, искали ягоды, подбирали разноцветные мхи, играли в прятки и догонялки. К вечеру довольные и утомлённые, полные впечатлений возвращались домой и несколько дней делились впечатлениями и подвирали, рассказывая приятелям, что видели зайца, вдали пробежал волк и что-нибудь про птичьи гнёзда.

Любили ездить к дедушке в баню. Она стояла рубленная из дерева на дворе близ большого дома. Было так забавно плескать водой в раскалённые камни. Вода шипела, превращалась в пар, заполнявший всю комнату. Почему-то дети старались догадаться, вымылся ли уже дедушка. Если да, то нас ждала с ним встреча в зале за большим столом и гостинцы. Чай после бани полагался всегда, но гостинцы только от дедушки.

Запомнилась очень ярко Крещенская Иордань. Из большого зала, в котором дедушка принимал гостей и который был заполнен громадным столом, уставленным закускам и вином, мы, вся ребятня, прилеплялись к окнам и ждали процессии. Крещенское водосвятие – Иордань – происходило в специальной проруби на озере. Крестный ход с хоругвями двигался по дороге мимо дедушкиного дома. Очень много духовенства в богатых облачениях, за ними почётные горожане в богатых дохах или меховых пальто, за ними духовой военный оркестр и, наконец, колонна солдат, а в хвосте процессии – простые граждане. Этот праздник 6 (19) января чаще всего совпадал с волной сильных морозов. Нас интересовало, как это музыкальные инструменты не примерзают к губам музыкантов, а у солдат не замерзают уши. Духовенство нас как-то не беспокоило – у него были длинные волосы и мощные бороды с усами. Не менее волнующим было ожидание возвращения искупавшихся в проруби смельчаков. Их развозили закутанными в шубы и одеяла на розвальнях, а купцов, которые имели собственные выезды, на санных повозках. Если узнавали, кого везут, громко хором кричали прозвище, имя или фамилию. Нас, накормив, завязав в башлыки и шарфы, засветло отправляли домой на розвальнях кучей, а родители оставались на вечерний ужин с гостями дедушки.

Комичный случай произошёл со мной в день именин 15 (28) июля. Мама в садике около веранды занималась приготовлением угощения для приглашённых моих сверстников. Я вертелся около, стараясь незаметно лизнуть что-нибудь из вкусных приправ. Видимо, чтоб отделаться от меня, мама вдруг сказала: «Сходи, купи себе мороженое». Она сказала, где взять два пятачка, посуду (стаканы) в буфете. Я с энтузиазмом бросился исполнять поручение. Достал в буфете два стакана, опустил в них по пятачку, бегом помчался по улице к мороженщику. Всё было очень здорово: я быстро бежал, видел, что мороженщик стоит на своём обычном месте, пятачки звонко гремели в стаканах. Вдруг – трах! – один тонкий стакан лопнул и развалился в руках. Найдя пятачок, бросился обратно. Тихонечко, чтоб не увидела мама, вновь полез в буфет. Но меня, видимо, услышали, вошли в комнату и поинтересовались тем, что я делаю. Я покаялся. Назвали меня подходящим словом, которое всегда произносится в сердцах, я, выслушав нравоучение, был ради именин амнистирован, и всё состоялось как всегда: было и мороженое, и традиционный торт с черникой.

Ёлка на Рождество у нас всегда была роскошная, украшений много. Но моя сестричка, немного постарше меня, решила ещё улучшить убор ёлки и пригласила пойти с ней до магазина игрушек. Был морозный день. Очень скоро я почувствовал, что у меня мёрзнет нос, щёки. Попытка согреть руками привела к тому, что выдернутые из рукавиц, они тоже замёрзли. С плачем мы добрались до магазина, в котором оказали нам скорую помощь – оттирали с какими-то мазями. К счастью, магазин Червинского с медикаментами был рядом. Обмороженные щёки некоторое время поболели, но, к счастью, следов не осталось.