Читать книгу Бабушка В и все, все, все… - Владимир Иванович Лисуков - Страница 2

Рифмованные строки начали проступать в сознании, как стихи Винни Пуха: «Бум бурум, бурум бучилки, тум турум пурум тачилки». И никуда от этого было не деться. Постепенно слов становилось всё больше и, к концу 2002 года, появились первые графоманские поделки, которые ваш покорный слуга оценивал весьма высоко.

Раз поэзия вернулась, то встал вопрос о литературной стае, к которой следовало бы прибиться.

Поскольку в Минске вообще ничего не нашел, то полез в интернет. Слава богу, что первым подвернулся сайт stihi.ru.

Старая стихира – апофеоз творческой вольницы, всего самого высокого и низкого в человеческом общении, школа поэзии, которой никогда раньше не было и, похоже, больше никогда не будет.

Сразу обнаружил, что я ноль и звание моё «лох». Такие авторы! Такие стихи!!! Ума не приложу почему решил остаться. Наверно во мне уже окончательно укоренилось понимание того, что халява в жизни – не моя история. Только пахать по-черному и вырывать зубами.

Начал учиться и подражать всем подряд. Обнаружил, что чужое вдохновение – отличный трамплин для собственного. За некоторые «полёты с чужих трамплинов» и сегодня не стыдно.

***

Весна расщедрилась и душу отпустили

Осенний сон и зимняя бравада.

Легко на сердце. Для любви не надо

Каких-то дополнительных усилий.

Веселый жар и сладкое томленье.

Подбрасывает тело, словно мячик.

И снова я влюбленный щедрый мальчик.

И снова не знакомо мне сомненье.

Синтон на «Весна расщедрилась на звонкие ручьи…»

(Дмитрий Артис)

***

Тьма прошлого – причина и ответ,

утаскивает дни в свою берлогу

и что-то там бормочет. Силы нет

сносить ее стенанья. Понемногу

свыкаюсь с ощущением вины

за пошлые, бездарные минуты,

спрессованные в годы. Холодны

её глаза, как льдинки, почему-то.

И взгляд не отвести, не убежать

и, даже позабыть не удается,

что где-то впереди ее встречать

там, где сама с собой она сольется.

Синтон на «кругосветка»

(Катя Непомнящая)

Затменье.

Нигде спасения мне нет

Среди затменья.

Слова как ультрафиолет

Зудит и жженье.

И все не то, и все не так

Качаюсь пьяно.

Веду чужую, как дурак,

Из ресторана.

Зачем-то музыка во мне,

Томленье, нега.

Топлю беспомощность в вине

И куче снега.

Иду, не чувствуя подошв,

На сердце рана.

И пусть меня ты где-то ждешь.

По барабану!

Синтон на «нигде спасенья нету…» (Абеляр)

Ну, и что-то своё понемногу стало прорезаться сквозь завалы проб и ошибок.

***

Уснуть под звуки первой вьюги,

Уйти от тягостных забот.

Презент за муки и заслуги -

Мешок чудес под новый год.

От чистых звуков верной лиры

Щемит и чешется в носу,

А вы бессмысленно красивы,

А я пустую чушь несу.

Закружит вихрем вдохновенья,

Всхрапнув, помчит лошадка ввысь

И нет ни капли сожаленья,

И скажет Гена: «За…сь».

Смутившись, Ляо покраснеет,

Глаза Катюни – темный яд,

Исчез Иван, а сердце тлеет,

Мозги поверить не хотят.

Серега с Димой строят планы

По постижению души,

А мысли снова окаянны

Молчи и даже не дыши.

Дурной привычкой быть хорошим

Закручен в кокон, сверху бант

И громко хлопает в ладоши

Случайно-встречный дилетант.

Под свист неугомонной вьюги

На спину ступит новый год.

Молчат приятели, подруги

И лишь душа меня зовет.

***

Поговорим?

Конечно же слова,

довольно никудышняя замена,

желанию коснуться непременно.

И кружится пустая голова.

Поговори,

со мною.

Я сольюсь

с улыбкой растворяющейся боли,

смиренно безнадежный алкоголик,

дорвавшись, обалдевши,

так напьюсь!..

Пожалуйста, со мной поговори,

как с другом достопамятно знакомым,

дорогой под ногами, отчим домом,

знамением подкравшейся зари.

Пожалуйся бесчувственному мне

на глупость и умчавшую удачу.

Я, смутное, в слова переиначу,

согрею на безжалостном огне.

Обманами нас стравливает жизнь.

Доверие – опасное лекарство.

Безмерно лжи разнузданное царство,

но всё-таки поверь и расскажи.

Надежные как сейф сухие пни,

хранящие загубленные годы.

Страстями исцарапанной колоды

доверие

прими и отдохни.

Не сдвинуться мне. Пробовал бежать,

запрятаться, сойти и раствориться.

Бессмысленно!!! Вы можете садиться,

сударыня. Судьбы не избежать.

Затравленные страстью, помолчим.

Затраханные жизнью, посмеёмся

над тем, чего боимся, и сорвемся

в отчаянно целебные ключи.

Пожалуйста,

со мной

поговори…

Юбилей.

Мужчина, «отдохнувший» на работе,

попутно схлопотавший где-то в морду,

пришел домой, ну вы меня поймёте,

в такие сроки, что уже не гордый.

Готовясь к злым речам про «изувера,

которому лишь бабы да поддача»,

на всякий случай взгляд из-за торшера

бросал как можно праведней, иначе

светили ледниковые денечки

голодные и шумные к тому же.

Подруга не дошла ещё до точки

и даже собрала зачем-то ужин.

Бутылка, совершенно не по делу,

торчала среди закуси с горячим.

А дура вся лохматая сидела

и кажется вот-вот, да и заплачет.

Сомнениями мучаясь и страхом,

(Зачем всё это? Где искать подставу?),

подумав: «Да гори оно всё прахом!»,

решил, что заработал всё по праву.

Разлили, закусили. Понемногу

расслабились, как будто так и надо.

Добавили. «Что корчишь недотрогу?»

Облапил. А она уже и рада.

Прикончили. Ещё чего-то съели.

Ухмылки расплываются по лицам.

В обниму добирались до постели,

Чтоб, шмякнувшись, друг в друга погрузиться.

Пружины то стучали, то визжали,

Стонали, задыхались будто дети.

Он сразу захрапел, как горло сжали.

Она уснула только на рассвете.

Странно.

Вихря черное трико

Крутит трюки над рекой,

Вертит вереск и камыш.

Кыш!

Не пугай речную гладь.

Сядь.

А далече, там за речкой,

Крутит речи человечек,

Осуждает у мужчин

Сплин.

И никак не пробудиться.

Спится.

А над крышей ветер дышит,

Серый клён едва колышет,

Сор забвения метёт.

Ждёт.

Вдруг над пыльной мостовой

Вой!

Тишина ушла за стены.

Закоулки сокровенны.

Вопли тают у стены.

Сны

Привередливы, туманны.

Странно.

Растение.

Мычит иссохшими губами.

Вокруг – кокетливый газон.

Озноб не студит. Жалит пламя.

Зубов морзяночный музон

звенит в висках.

Душа

живая

забилась в тело словно гвоздь.

Как будто нет соблазна рая

и жизни этой не стряслось?

Да шла бы к лешему!

Покоя

поди давно уж заждалась.

Лежит растение. Живое.

Пока ещё не просто грязь.

Иуда. Евангелие от Владимира. Явления и толкователи.

Уже свершилось. Как же больно!

И липнет страх к душе. Откуда

для жизни силы взять? Довольно!

Петля спасет тебя, Иуда.

За что достались смрад проклятий

да слава самых бестолковых

ему – умевшему страдать и

быть верным истине и слову?

Двенадцать праведных сомнений

вокруг беспомощно метались,

а он – вершитель откровений,

помог привить живую завязь.

И что теперь? Ему дорога

во тьму невежественной склоки?

Иного не было у Бога.

Иными не были истоки.

Великой жертвой искупленья

рождён порыв, века творящий.

А жрец, замкнувший эти звенья,

был раб, слуга. Был настоящий.

Его судьба, как страшный жребий

слова скрутить в клубок событий.

А глас ничтожеств и отребий

Забыть и…

***

… любить и даже не хотеть

любить и плыть в тягучей каше

где жрёт судьба надежды наши

и вроде силы нет терпеть

кусают лишние слова

где ты права и где я в праве

тут речи нет о липкой славе

в тумане верная братва

а день разорван на мечты

зубовный скрежет

вой скелета

и страх всё выложить за это

и швах душевной красоты

привычный ужас вновь и вновь

напоминает о финале

но мы в делах, но мы устали

но мы под пытками любовь

не продаём толпе и вою

слова – враньё глаза – враги

тебя от яростной пурги

бездушной тушей я укрою

и отодвину ту муру

что мозг сосёт неумолимо

весь мир пускай шагает мимо

я в этот день и сам умру

и будет нам с тобой легко

идти вдвоём в чуднЫе дали

а эти страсти мы видали…

На. Пей. Остынет молоко!