Читать книгу Записки шкраба на пенсии. Книга 2 - Владимир Иванович Шилин - Страница 2

Итак, подошел к концу очередной этап моей жизни. В октябре 1989 года я был назначен летчиком-инспектором в Центральную инспекцию по безопасности полетов авиации Министерства обороны СССР (ЦИБП МО СССР).

Жить на первое время в Москве я собирался пока один без семьи у родителей. Ехал в Москву на своем стареньком Москвиче и по дороге где-то за пятьдесят км до Ряжска словил в лобовое стекло камешек от встречной машины. Дело было в конце октября, шел противный дождь со снегом. От лобового стекла через какое-то время остался неразбитым кусок напротив моего лица, за которым я прятался от снега.

Источник – фото из архива автора

До Москвы оставалось более 300 км и я понял, что так доехать мне не удастся. Решил заехать в Ряжск к моему прежнему месту службы и попробовать заменить стекло. Надежда моя оправдалась, и с помощью друга по училищу Вити Иванова лобовое стекло было заменено в течение полутора часов. Не забывайте, шел 1989 год и на все в стране был страшный дефицит, особенно на запчасти. В последующем уже в Москве однажды я случайно наткнулся на продажу лобовых стекол в автомагазине. С испугу я купил целых три и все они мне пригодились в самое ближайшее время. Одно пришлось поставить на свой новый Москвич, причина такая же (камень от встречного автомобиля), второе отдал сестре, у которой лопнуло лобовое стекло на моем старом Москвиче, третье продал по хорошей цене (почти оправдал затраченные средства – капитализм в действии).

Родители были, конечно, рады тому, что я буду служить в Москве и жить у них. Потом, правда, выяснилось, что жить я буду не один. На целых три года в их трехкомнатную малогабаритную квартиру пришлось перевезти всю мою пятизвездочную семью (пять человек). Квартиру в Москве я смог получить только в июне 1992 года. Мы с моим коллегой по СБП были одними из последних счастливчиков, которые сумели получить квартиры с отделкой и оснащенные всей сантехникой, электрической плитой и прочим необходимым оборудованием. В дальнейшем другим менее счастливым обладателям новых квартир, стало значительно сложнее. В квартирах надо было за свой счет делать ремонт (стены, потолки и полы были без покрытий), устанавливать сантехнические приборы и электрические плиты, и приводить их в жилой вид. Так что я успел заскочить в последний вагон уходящего поезда под названием Советский Союз.

Все это я рассказываю для того, чтобы было понятно, как сложно было в момент развала Союза не только всем гражданам страны, но и офицерам, так называемой «элиты Вооруженных Сил». Далее становилось только хуже и хуже. Даже в офицерской форме стало опасно ездить по Москве, не говоря уже о безденежье. Зарплату перестали регулярно платить, перерывы достигали 4-х месяцев. Пришлось осваивать новую специальность таксиста – бомбилы. Жителям столицы некоторые продукты стали продавать по талонам. А моя семья таких талонов не имела. Чтобы их получить, я был вынужден выписаться из квартиры в Борисоглебске, ее сдать и прописать временно всех своих в квартире родителей. Это поставило под угрозу в дальнейшем возможность иметь квартиру не только в Москве, а и где бы то ни было. Но к счастью все обошлось, квартиру мы сумели получить до наступления полного краха, когда офицерам стали давать только служебное жилье.

Дети к тому времени должны были некоторые учиться, а некоторые уже поступать в институты. Старший по своему сумел адаптироваться к новым реалиям жизни, в институт поступил, но бросил его на втором курсе и занялся коммерцией, сначала по-мелкому, а потом серьезно ушел в строительный бизнес. Наступило такое время, когда нам с женой пришлось даже неоднократно занимать у него денег (как говорится до получки). Средний поступил в институт и тоже стал слегка подрабатывать, чтобы иметь карманные деньги. Сначала продавать газеты, потом курьером в фотоателье, а потом ремонтировать на дому компьютеры.

Чтобы напомнить вам как все это тогда было, расскажу об одном забавном эпизоде. Возвращается средний сын с «дневных заработков» и говорит, что у него наряд милиции в метро отобрал весь его дневной «тираж» газет и требует, чтобы к ним пришел отец, то есть я. Еду с ним на станцию метро Пражская, заходим в отдел милиции к дежурному по станции. Тот заявляет, что мы пришли поздно, дело уже передано в суд Советского района (Чертаново Южное). Нам была объявлена дата заседания суда. Делать нечего пришлось ехать на суд. Это была настоящая трагикомедия девяностых. Кого только там не было в качестве подсудимых. Бабушка, попавшаяся на продаже новых мужских ботинок, которые не подошли ее «деду». Наш самый гуманный суд в мире сапоги у бабушки конфисковал в пользу государства (еще надо посмотреть, кто воспользовался этой конфискацией) и оштрафовал ее, не помню уже, на какую сумму. Следующий подсудимый – приверженец модной в то время секты «Аум синрико», приговор – конфискация комплекта книг этой секты, которые он распространял в районе станции метро и штраф. Настала очередь моего сына. Решение суда – конфискация газет и штраф. Но больше всего развеселила реакция моего сына. Он потребовал вернуть пластиковый пакет, в котором были эти книги. Судья был вынужден согласиться с законностью требования, и обязал вернуть пакет сыну. Вот такие дела были в подавляющем большинстве, которые рассматривали наши суды в те времена. Очень реалистично весь сюрреализм того времени представлен в фильме Сергея Урсуляка «Ненастье».

Когда я ехал представляться к новому месту службы (как, и положено, в парадной форме одежды), случайно на железнодорожной станции Люблино я встретил своего давнего товарища Витю Чиркова, с которым в школе сидели на одной парте до восьмого класса. Естественно разговорились, обменялись последними сведениями о семейном положении и жизни. Вспомнили как в классе восьмом или седьмом мы с ним на самодельной байдарке переплывали Москва-реку в самом широком месте около Коломенского затона. Как я однажды на уроке пения в школе заставил его петь вместе со мной песню о Щорсе, это там «где голова обвязана, кровь на рукаве». Он мне этого долго простить не мог, как это мы два «знаменитых тенора», оба без слуха и голоса петухами пели про Щорса. С этой встречи на некоторое время наши дружеские отношения возобновились с новой силой. Витя был крутым электронщиком, закончил в свое время радиотехнический техникум и работал по специальности. Он мне иногда ремонтировал кое-какие бытовые приборы, а я его снабжал дефицитными радиодеталями, найденными на месте авиационных происшествий. В этой груде железного хлама постоянно находилось множество плат от различных электронных устройств самолетов, которые после осмотра специалистами списывались как не пригодные к дальнейшему применению и не имеющие отношения к причинам данного авиационного происшествия.

Я утверждал и буду утверждать постоянно, что те, кто говорит, что развал Союза это благое дело, а разгул демократии это хорошо или жил в это время не в России, или сумел нахапать народного добра на фоне приватизации, ваучеризации и прочего беспредела, который творился в стране в девяностых годах.

Мне могут возразить, кто меня заставлял переводиться в Москву, служил бы и дальше в своем Борисоглебске и не знал бы этих проблем, семья была пристроена, жена работала, дети учились. Все было хорошо. Но я точно знаю, что большинство офицеров, мечтает по окончании службы на пенсии вернуться к родным берегам, то есть в город, из которого был призван на военную службу, и где остались родные и близкие. Я и моя супруга, оба москвичи и естественно, особенно она, мечтали после ухода из армии вернуться жить в Москву. Перед этим в 1985 году председателем горисполкома Москвы стал печально знаменитый и не к ночи, будь упомянут Ельцин. Так вот этот карьерист и разрушитель СССР на подсознательном уровне ненавидевший и боящийся армии и военных издал указ о запрете возврата в Москву москвичей при уходе из армии на пенсию. Таким образом, наша с супругой мечта когда-нибудь в далеком-далеком будущем опять вернуться к своим родителям и родным и жить в Москве, рухнула в одночасье.

А генерал Герасимов мой будущий начальник в СБП осуществил нашу мечту своей рекомендацией. Очень отчетливо помню звонок ко мне в кабинет в Борисоглебске начальника отдела кадров СБП полковника Кречетова перед назначением на должность. Он меня спросил: «У вас есть возможность один-два года пожить в Москве без квартиры у своих родственников?». Мой естественный ответ: «Да, есть». Вот и все собеседование. Я даже не знал, куда и на какую должность меня переводят в Москву. Было достаточно одного только волшебного слова «Москва». О том, что звонил Кречетов, а рекомендацию мне дал Герасимов, я так официально и не узнал, только по косвенным признакам догадался. Знакомый (впоследствии) голос по телефону и намеки Герасимова позволили мне об этом догадаться. У меня очень хорошая память на голоса, однажды услышанные.

Мое назначение, однако, могло и не состояться по одной простой глупости. Когда мои документы дошли до ГУКа (Главное управление кадров МО СССР), бывший командир Борисоглебского полка, которого я сменил на этой должности и ушедший инспектором в ГУК Иванов Николаевич Александр, отслеживал мое назначение и, к сожалению, ушел в отпуск. Специалист, которому он поручил следить за прохождением моих документов, просто об этом забыл, и в очередной приказ министра обороны о назначении старших офицеров моя фамилия включена не была. В этот момент у меня в полку, причем при моем руководстве полетами случается очередная авария. Курсант 3-го курса забывает после выпуска шасси добавить обороты и усердно, но тщетно пытается удержать самолет в горизонтальном полете, выбирая, что есть мочи ручку управления самолетом на себя. Это естественно приводит к потере скорости и сваливанию самолета в штопор.

После аварии понаехало туча комиссий, одна во главе с заместителем главкома ВВС начальником ВУЗов ВВС. Так что я уже был уверен, что плавно накрывается медным тазом мой перевод в Москву. Но тут, вот что значит судьба, звонит мне Иванов и говорит, что он вернулся из отпуска и в уже подписанный министром обороны приказ сумел вставить мою фамилию, и я назначен в ЦИБП МО СССР. Так что на все комиссии, которые понаехали в училище и в полк с разбирательствами и оргвыводами я смотрел уважительно, но уже ничего не опасаясь. Знаете, как приятно чувствовать себя «пофигистом». В результате за эту аварию мне даже выговора не объявили.