Читать книгу Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка - Владимир Качан - Страница 1
Предисловие автора
ОглавлениеПоначалу я хотел назвать этот труд «Цветной блюз», но потом подумал: не слишком ли это красиво? Хотя общему замыслу название отвечало: не столько написать, сколько спеть – свободное сочинение в неспешном темпе, иногда переходящее в ритм-блюз, в экстаз импровизации или жизнеутверждающий драйв… Красиво, правда? А «цветной», потому что оно должно быть похоже на лоскутное одеяло, сшитое из разных цветных и вроде случайно попавшихся под руку кусочков материи. И все, казалось, правильно. Но что-то не понравилось мне в слове «блюз», я счел его несколько пижонским, что ли… Роль автора названия взяла на себя интуиция, она, как известно, часто бывает права, и вскоре вы узнаете, почему все называется так, как называется.
Поскольку сочинение свободно, многого ожидал я от себя в этой истории или даже – в этих историях. Самому было любопытно, куда, в какие углы и переулки заведет меня свобода передвижения. Однако хоть какие-то границы надо было обозначить. Поэтому я намеревался следовать некому жесткому плану, который сложился у меня в голове. Я полагал написать лирическую документальную повесть о школьных годах с Михаилом Задорновым, о студенческих – с Леонидом Филатовым, о наших одноклассниках, однокурсниках и друзьях – словом, о том, «как молоды мы были, как искренно любили, как верили в себя» – и все! Что это будет – мемуары? Да не приведи Господь! У меня аллергия на это слово! Как-то Михаил Жванецкий сказал, что после того, как напишешь мемуары, приличнее всего – умереть. А пока не хочется.
Условимся заранее: все, что вы прочтете в данном произведении, не будет строго документально – это принципиально. Я оговариваю себе право на свободу фантазии, полет воображения, анархию мысли, а проще – напридумывать то, чего не было. Нет, нет, правда тоже будет, только вы не поймете, где она и где вымысел. Таким образом, черты документального будут размыты.
Какой же это жанр? А ну его к черту, этот жанр! Вам он нужен? Мне – нет!..
Единственное, что я твердо знал, вернее чувствовал, начиная: надо поймать тон, звук, настроение; уловить в сети прозы тающее облако поэзии, легкий дымок любви и творчества, витавший над нами, ощущение которого мы сохранили по сей день. Поэтому повествование надо постараться сделать поэтическим, решил я. И все равно, все равно мои установки и задачи забылись, когда все началось, листы расположились на столе, и перо побежало по бумаге.
Дело было ранним утром, часа в четыре, а спустя полчаса я с удивлением обнаружил, что перо бежит впереди меня и бег его не хочется, да и нельзя останавливать. Забытый кофе стыл в чашке, сигареты улетали одна за одной, собака тяжело вздохнула в соседней комнате; за окном было черно и тихо-тихо. Строчки, торопясь, обгоняя и расталкивая друг друга, ложились на бумагу, а бумага словно упрекала: стой, подожди, ты же хотел совсем другого – вот тут, сейчас, в этом месте.
– Замолчи! – говорил я себе и ей. – Пусть все идет, как идет, пусть жизнь течет, как тогда, пусть переносится в сегодня и опять возвращается в те годы. Сама! Не вмешивайся! Пусть летает из года в год, из зимы – в лето, без всякой логики, из портрета – в портрет, из любви – в любовь…
И понял я в ту ночь, что параллельный мир – это не что-то метафизическое, а это именно та ночь, то окно, те звуки и лица; далекий шепот далеким вечером, платок у глаз, светящийся павильон на берегу моря, бег по перрону за уходящим поездом, рука из окна вагона – всё, всё, из чего рождается то ли холст, то ли стих, то ли музыка, и становится вовсе не важным: 1999 год, 1830-й или, наконец, тот самый – 1965-й…