Читать книгу Портрет - Владимир Мамута - Страница 4

Эй, внучок! Ну, чего ты там ещё не видел в своём смартфоне? Игра с говорящими какашками – ниндзя? Ну хоть бы со Змеем Горынычем, Святогором – Богатырём, или даже говорящими мочалками… Что? Не актуально? Были уже такие, сто лет назад? Так тебе всего-то шесть, откуда знаешь-то? Ни фига себе, точно помнишь… Слушай, давай я тебе, что ли, сказку расскажу. Про трёх братьев—охотников, не слышал? Ещё бы… Дело-то было не каких – нибудь сто лет назад, а в глубокой древности, когда люди, если хотели песню, не наушники в уши запихивали, а собирались и пели, и даже на разных музыкальных инструментах сами пальцами играли, и, того мало, просто так пели, для себя, не собираясь, и не в микрофон, чтобы перед соседями хайпануть, а потихоньку, чтобы никому не мешать. Да не, не гоню… серьёзно, было так когда-то… Отдохнуть – не в Турцию на самолёте летели, чтобы всё включено, а в лес на электричке ехали, а потом пешочком, с рюкзачком, и там, у костра… Нет, вовсе не психи! Когда хотели пообщаться, не в чат писали, а шли в гости. Разговаривали, пели песни с интересными словами, танцевали там… Нет, не перед камерой, для трансляции, а друг с другом, для удовольствия. И на окнах занавески задёргивали, чтобы никого не смущать… Книги читали – тоже для удовольствия. Новости из газет узнавали. Что ещё… ну, телек ещё был… Что? Ну, как тебе объяснить про газету… Такая большая бумага, тебя в неё завернуть можно – а на ней буквы, фотографии… Каждый день новая бумага печаталась… Зачем – зачем, не отвлекай, потом отдельно расскажу. Так будешь слушать? Ну давай, слушай тогда…

Дело было, как я и сказал, в глубокой древности, в Тридевятом царстве, и было это царство не за тридевять земель, а прямо на этом самом месте, где ты сейчас в какашки играешь. И было это царство самым большим во всём мире, и таким сильным, что победило в самой большой войне, которая только была на земле, потому что люди в этом царстве очень свою землю любили, и друг друга любили, и когда на них напали… нет, не зомби, хотя типа того… то сражались, жизни своей не жалея за други своя… Да нет, не за друганов, а за товарищей, это другое, я отдельно потом расскажу. И про войнушку тоже… Очень много тогда людей погибло… Да нет, жизнь у каждого только одна была, не как сейчас. Война эта была совсем в незапамятные времена, а наши братья – охотники родились уже после неё, просто… в древние времена. Жили они, поживали, росли, учились, потом работать начали… Да нет, не зарабатывать, а работать, это другое, я отдельно потом расскажу…

Старший брат-охотник большой завод строил, чтобы потом на нём детали для компов делать… Ну да, тогда уже компы делали, только всё больше в других царствах, а старший брат хотел, чтобы в его царстве не хуже было. Средний брат-охотник главным лётчиком был во всём своём городе, и с другими лётчиками на самолётах людей возил, и очень своих друзей – лётчиков любил, и никого не обижал, потому что считал, что нельзя друзей – товарищей ни обижать, ни обманывать… Не, не в Турцию возил, а всё больше по всему своему тридевятому царству, потому что тогда люди очень любили по небу летать, даже если и можно за три часа на машине доехать, или на поезде. Нет, не на Боингах – в том царстве самолёты свои были, и не хуже, а даже лучше Боингов… иногда. Ну, а младший брат—охотник, так – ничего особенного – на бумажках дома рисовал, чтобы потом строители на эти бумажки смотрели и знали, как им дом строить. Не Бог весть что, но тоже работа полезная. А надо сказать, что в те незапамятные, а потом и в древние времена, и заводы, и самолёты и дома были общими, хорошо ли это, или же кому-то покажется, что плохо… Братья-то уверены были, что хорошо. И жили они, в общем-то, по правилам тридевятым, похожим на Заповеди Божии, хоть о том не знали и не думали. Что? Про Заповеди, и чьи они, я тебе потом, отдельно, расскажу…

Вот, ты правильно спрашиваешь, почему это старший брат завод строил, чтобы компы делать, средний со своими лётчиками по небу людей возил, младший на бумажках рисовал – а они все братья-охотники? Это потому, что они придумали себе общее дело, чтобы почаще вместе собираться. Людям вообще интереснее живётся, если у них есть какое-нибудь общее дело. В одиночку только фигнёй какой-нибудь заниматься способнее, да хоть говорящими какашками в смартфоне управлять.

По правде сказать, придумали стать охотниками старшие братья, так как были они людьми опытными и умными, а младший брат к ним только потом присоединился, потому что хоть и домики на бумажках рисовал, а не совсем уж дурак был, да и братьев своих любил. Вот… И ездили они вместе на охоту, и ценного зверя, и редкую птицу добывали, а главное, делали это вместе, и небом синим любовались, и лесами дремучими, и полями просторными, и звёздами ночными, и солнышком ясным, и реками широкими, и озёрами глубокими. И помогали друг другу, и ничего за это не просили, а главное, много о чём хорошем разговаривали они у жаркого костра, когда ночная птица выпь плакала о чём-то на дальних болотах… И были они счастливы, потому как и работа, и охота у них ладились, и Турция не была нужна им, и другая чужая земля.

Да только набежала однажды чёрная туча на ясное солнышко. Правил в ту пору Тридевятым царством государь Михаил, сын Сергеев, хотя кое-кто и считал, что не только Сергеев… да и не столько. В общем непонятно, чей сын. И было вокруг того Михаила челяди ни счесть, и каждый из той челяди, как заметит, что народ простой на него по телевизору смотрит – так одёжу на себе рвёт, низко кланяется на четыре стороны, и клятвы даёт страшные, что мол, так люблю я народ сей и его тридевятые правила, что каждый раз плачу от счастия и умиления, и не знаю, что бы ещё такое сделать, чтобы процветало Тридевятое царство чистым яблоневым цветом. И у каждого из той челяди, на самом видном месте – под кафтаном, у сердца – грамотка заветная лежала, с именем, отчеством, фоткой и фиолетовой печатью, для подтверждения, что царедворец сей иначе жить не может, как только в неустанном рвении и заботе о царствии Тридевятом, потому что иначе жить он, с малолетства голожопого, не обучен, ну и приписано было, под красною звёздочкой, мелким шрифтом, что ежели нарушит слово он своё, то настигнет его суровая государева кара. Да только грамотки-то их, видать, подмётными оказались, и мать у них… общею была – с Михаилом-государем, и более всего на свете хотели они не царству Тридевятому служить, и вообще не работать, а зарабатывать. Наверное, они злыми магами были, потому что дальше всё, как по волшебству случилось. Михаил, который чей-то сын, через голову трижды перевернулся, о землю ударился, в общечеловека обратился, шерстью собачей оброс, бросил всё, до чего достать мог, на погибель, да и ускакал куда подальше. А у народа государева в тот же час глаза застило – у кого завистью, у кого обидою, у кого соблазном – да не счесть причин, потому как народ брошенный и обманутый уже и не народ, а так… водки попить, да подраться. И не видел тогда народ ни прошлого своего, ни будущего, а только то, что здесь и сейчас. Говорят, есть такой заговор у магов чёрных – на отвод глаз.

Что? Откуда челядь эта зловредная взялась? Ну ты ведь, как я понял, знаешь уже, что если говорящих какашек вовремя не смывать, то они всплывают наверх и плохо пахнут? Так же? Во-от…

В общем, проснулись однажды поутру братья – охотники, а царства-то Тридевятого и нет, а есть какое-то Двунадесятое, да под корнем кубическим, и то не наверняка, а в минус первой степени, или около того. А по телевизору прежняя челядь, как-то враз на личность раздавшаяся, ласково разъясняет, что теперь мол заживёт бывший тридевятый народец по—людски, потому как существенно ему полегчает, как продукту незавершившейся эволюции животного мира. Раньше ведь что было? Украл там, чего очень хотелось, или продал… Да фигню какую-нибудь – ну хоть Родину, будь она неладна, прибежище негодяев… Так в тюрьму же сразу. Измучился простой народ от такого гнёта державного! Теперь же, говорят, совсем другое дело, при новом-то порядке – потому что в основании двунадесятом не правила какие-то архаично тридевятые, а право европейское юридическое, так что, при тонком подходе, не то что чего-нибудь… ну… лжесвидетельствовать там, а и украсть можно, и, при экономически обоснованной необходимости, убить даже, потому как – vive la liberté! Только сначала, всё-таки, экспертами рекомендуется именно украсть, а то право юридическое будет ненадлежащим образом обеспечено.

На другое утро просыпается старший брат – охотник, а на его компьютерном заводе, в самом главном цеху, прямо на его же глазах всё, что он там понастроил и к электричеству даже уже подключил, в бочки с селёдкою обратилось. Просыпается средний брат – а его самолётам лететь некуда, да и самолёты, то один, то другой, под землю без следа проваливаются, только запах керосиновый от них остаётся, да и тот по ветру быстро развеивается. Правда, у младшего брата в то нехорошее утро ничего не изменилось – бумажки его при нём остались. Только не нужны они стали никому, потому как строители работать перестали, пилы свои да лопаты побросали, и, всем скопом, в Турцию отправились, чтобы, по совету опытных людей из телевизора, кафтаны заморские подешевле купить, да в отечестве своём подороже продать, а потом снова купить, и опять продать, и так, пока не заработают злата—серебра на карету с пробегом, из колыбели благословенной liberté – Европы.

И ведь мог же тогда старший-то брат, селёдку ту, себе прибрать… только постыдился. Да и воняла она сильно. И средний брат мог бы самолёт-другой себе прихватить… да постеснялся. Ну, а младшему и делать ничего не надо было – бумажки-то с ним оставались. Правда, к делу он их приспособить не смог – от бескормицы.

А челядь-то бывшая, ликом масляным хотя и в телевизор уже не умещается, да всё твердит: забирай народ, что где плохо лежит, да дели поровну, ибо пришёл воровской час – а сама грамотки-то свои подмётные всё подпаливает, папироски заморские от них прикуривает, и хитро так подмигивает. Народ смотрит – а лежит-то уже всё очень даже хорошо, да под таким приглядом, что и не подойдёшь, чтобы забрать и поделить. И делать народу совсем нечего, разве в Турцию за кафтанами ехать. Да только кому те кафтаны продавать, коли все в Турции? И начал тогда народ помирать смертью стыдною от такой несправедливости, да не потихонечку, а по мильону душ каждый год, а когда и по два.

И собрались тогда братья-охотники, да и пошли на край земли – ну, ты знаешь, земля в древние времена плоская была… Идут они по земле три… не, теперь уже, двунадесятой, да… и глазам своим не верят: люди-то и вправду по-королевски живут – спирт «Royal» кушают, «Royal саnin» из красивых баночек заедают, да под заборчиком заводским отдыхают. Из труб же заводских дым проклятый, не экологичный, не валит, ценное углеводородное сырьё зря не расходуется… Из ворот грузовики, с ценным же металлом, катят – сырьём для поднятия китайской металлургии. Ну, а другие, тоже вроде люди, только в красивых малиновых кафтанах, друг в дружку постреливают, и свободе радуются… А рядом благородные юристы в галстуках – бабочках и с красивым пробором, каждый «ба-бах» учитывают, и, надлежащим образом, чин по чину, взаимовыгодно обосновывают, чтобы экономика, уже постиндустриальная, скорейшим образом развивалась.

Идут братья-охотники, идут, да по сторонам глядят: и здесь вроде бы можно прихватить, в малиновый кафтан приодеться, да назад повернуть, в личное светлое будущее… только стыдно и противно. И там бы отобрать… да всё совестно – ведь у такого же тридевятца отберёшь, с которым вместе общие заводы строили, да в общем небе летали. И рядом другие люди к краю земли идут – сразу видно, техническая интеллигенция, есть о чём с ними поговорить – и про компьютеры, и про самолёты. А что? «Royal» – он для всех «Royal».

Долго шли, но вот пришли они к краю земли и остановились. Дальше-то идти некуда, впереди только тьма внешняя… И тогда сделал ещё один шаг старший брат, обернулся, посмотрел печально на среднего и младшего, усмехнулся, да и… то ли края не заметил, то ли сам шагнул – не узнать теперь… И сделал свой последний шаг средний брат, успел только сказать горькие слова, да рукой махнул на прощание…

Ну, внучок, слышишь, мать зовёт? Давай ужинать, да спать, а то по шее получим. Что с младшим братом – охотником случилось? Да он и сейчас, говорят, жив-здоров… Когда пришёл его черёд, подошёл он тогда тоже к самому краю, глянул вниз, во тьму внешнюю, чёрную, чернее самой чёрной ночи, и покачнулся даже… Да что-то его остановило. Может, высоты испугался – он же не лётчик был. Может быть, про бумажки свои вспомнил – они ведь при нём остались, не то что завод старшего брата, или самолёты младшего. Когда есть, что терять – оно всегда труднее. А может, не так сильно, как братья, держался он правил тридевятых, просто потому, что младшим был, и не так больно ему поэтому было… Правила-то, людьми писаные, людьми же всегда нарушены будут, потому что смысл жизни – в движении. Это ещё до незапамятных времён известно было. Извини внучок, про смысл жизни я зря завернул, понесло деда… Но и без правил люди долго жить не могут – перестреляют друг дружку, или по-другому как-нибудь себя изведут. Откуда правила берутся? Про это я тебе потом, отдельно, когда-нибудь расскажу…

Так вот, добрался младший брат-охотник до дому, и не легко ему в пути было… Смотрит – а там людишки в малиновых кафтанах друг дружку уже перестреляли… Ну, может не окончательно, но и так терпимо… Благородные юристы решили, что пора им, на честно-то заработанное злато-серебро, терема строить, а тут и строители из Турции вернулись, пилы-лопаты в руки взяли. Да и народец тридевятый не так прост оказался – от морока да сглаза очистился… Ну, может, не совсем пока… Но некоторые даже работать принялись. И даже челядь толстоликую из телевизора выперли, чтобы сильно глаза не мозолила… Ну, может, и не до конца ещё…

В общем, стал младший брат снова свои дома рисовать, и жизнь у него потихоньку наладилась, да и царство какое-никакое образовалось вновь. Конечно, не Тридевятое, а только Двунадесятое, но хоть без кубического корня… Правда, перестал младший брат быть охотником, потому как, что за охота без костра, звёзд… и братьев?

Ну что, внучок, поедем завтра на велике кататься?