Читать книгу Мистерия-буфф - Владимир Маяковский, Владимир Владимирович Маяковский - Страница 4

Эйе!

Эйе!

Горланит.

                        Дела другого нет —

пальцем землю тыркать.

Дырка!

Где дырка?

Течет!

Что течет?

Земля!

О-о-о-о!

Дело нечистых рук.

Черт!

                        Пойду предупрежу полярный

круг.

Гер эскимос!

Гер эскимос!

Страшно спешно!

Пара минут…

Ну?

Так вот – сегодня сижу я это у себя в ресторане

на Фридрихштрассе.

В окно солнце

                        так и манит.

День,

как буржуй до революции, ясен.

Публика сидит

и тихо шейдеманит.

Суп съев,

смотрю я на бутылочные эйфели.

Думаю:

за какой мне приняться беф?

Да и приняться мне за беф ли?

                        Смотрю —

и в горле застрял обед:

что-то неладное с Аллеей Побед.

Каменные Гогенцоллерны,

стоявшие меж ромашками,

вдруг полетели вверх тормашками.

Гул.

На крышу бегу.

Биясь вокруг трактирного остова,

безводный прибой,

                        суетне вперебой,

бежал,

кварталы захлёстывал.

Берлин – тревожного моря бред,

невидимых волн басовые ноты.

И за,

и над,

и под,

и пред —

домов дредноуты!

                        И прежде чем мыслью раскинуть мог,

от Фоша ли это, или от…

Скорей!

Я весь

до ниточки взмок.

Смотрю —

все сухо,

но льется, и льется, и льет.

И вдруг,

крушенья Помпеи помпезней, картина

разверзлась —

                        с корнем

Берлин был вырван

и вытоплен в бездне,

у мира в расплавленном горне.

Я очнулся на гребне текущих сёл.

Я весь свой собрал яхт-клубский опыт, —

и вот

перед вами,

милейший,

всё,

                        что осталось теперь от Европы.

Н-н-немного…

Успокоится, конечно…

дня-с на два-с.

Да говори ты без этих европейских юлений!

Чего тебе надо? Тут не до вас.

Разрешите мне около ваших многоуважаемых

тюленей.

А еще омерзительней не было лиц?!

Мы – австралийцы.

Я – австралиец.

                        Все у нас было.

Как то-с:

утконос, пальма, дикобраз, кактус!..

А теперь

пропали мы,

все пропало:

и кактусы,

и утконосы,

и пальмы —

все утонуло…

                        все на дне…

Вот идите к ним.

А то они одне.

Котелок, у-ту!

Цилиндр, у-ту!

Крепчает!

Держитесь за северную широту!

Яреет!

Хватайтесь за южную долготу!

Знамя водружено.

                        Хозяин полный в снежном лоне я.

Нет, извините!

Я раньше водрузил.

Это – моя колония.

Нет – моя,

я уже торгую.

Нет – моя,

а вы себе поищите другую.

Ах, так!

Да чтобы ты погиб!

                        Ах, так!

Насажу я тебе шишку на нос!

Англия, гип-гип!

Вив ла Франс!

Ну и народ!

Не народ, а сброд чистый:

уже ни империй нет,

ни империалов,

а они все еще морду друг другу бьют.

Эх, вы,

                        империалисты!

Бросьте, что вы, право!

Ну и орава!

Почтенные,

это безобразие!

Да рази я Азия?

«Уничтожить Азию» – постановление совнеба.

Да я и в жисть азиатом не был!

   (Успокоившись немного.)

Вчера в Туле

сижу я спокойно в стуле.

                        Как рванет двери!

Ну, думаю —

из Чека!

У меня, сами понимаете,

аж побледнела щека.

Но

бог многомилостив на свете:

оказывается, не Чека – ветер.

Крапнуло немного,

потом пошло,

                        дальше – больше,

больше – выше,

хлынуло в улицы,

рвануло крыши…

Все

Тише!

Тише!

Слышите?

Слышите топот?

                         Множество приближающихся голосов.

Потоп! потопом! потопу! о потопе! потопа!

О господи!

                        Несчастие – как из трубы водосточной,

а тут еще этот вопрос восточный.

Хоть чуть чернее снегу-с,

но тем не менее

я абиссинский негус.

Мое почтенье.

Я покинул сейчас мою Африку.

Извивался в ней Нил, удав-река.

Как взъярился Нил, царство сжав в реку,

и потопла в нем моя Африка.

                        Хоть нет именья,

но тем не менее…

…но тем не менее

мое почтенье.

Слыхали, слыхали!

Прошу не забываться —

с вами говорит негус,

и негус хочет кушать.

Что это?

Должно быть, вкусная собачка?

                        Я те дам – собачка!

Это морж, а не собачка.

Иди садись, да никого не запачкай.

Это не я морж,

это он морж,

а я не морж,

я Ллойд-Джордж.

А вам чего?

Ничего!

Ничего!

                        Утоп мой Китай!

Персия,

моя Персия пошла на дно!

Даже Индия,

поднебесная Индия, и та!

И от Турции осталось воспоминание одно!

Осторожней!

Не рвите!

Шелк тонкий!

Мужик,

                        помоги поставить картонки.

Какая милая!

Какая пикантная!..

Дармоедка праздная!

Вы какой будете нации?

Нация у меня самая разнообразная.

Сначала была русской —

Россия мне стала узкой.

Эти большевики – такой ужас!

Я женщина изящная,

                        с душою тонкой —

я взяла и стала эстонкой.

Стали большевики наседать на окраины —

я и стала гражданкой Украины.

Брали Харьков раз десять —

я в какой-то республике устроилась в Одессе.

Одессу взяли, Врангель в Крыму —

я взяла и подчинилась ему.

Гнали белых по морю и по полю —

я уже турчанка,

                        Гуляю по Константинополю.

Стали большевики подходить ближе —

а я уже парижанка.

Гуляю в Париже.

Наций сорок переменила, признаться, я —

теперь у меня камчатская нация.

Какое паршивое на полюсах лето:

нельзя показать ни одного туалета!

Тише!

Тише!

Что это за гул?

Послушайте! —

Я не могу!

Послушайте!

Что же это такое?

Сухого места на свете нет!

Послушайте!

Оставьте меня в покое!

Отпустите меня домой,

в кабинет!

                        Послушайте!

Я не могу!

Я думал, потоп по Каутскому будет.

И волки сыты,

и овцы целы.

А теперь —

убивают друг друга люди.

Милые красные!

Милые белые!

Послушайте, я не могу!

                        Да не трите глаз…

не кусайте губ…

А вы которых наций?!

По свету всему гоняться

привык наш бродячий народина.

Мы никаких не наций,

труд наш – наша родина.

Старые арии!

 Испуганные голоса чистых.

Это пролетарии!

Пролетарии…

                        Пролетарии…

Шум потопа, небось, в ушах-то?

Лег бы сейчас и уснул на кровати?

Пустить бы тебя в окопы да в шахты!

Пошел бы в окопы —

в окопах мокроватей.

Милые! Ну, не надо! Не подымайте ругань!

Бросьте друг на друга коситься.

Протяните руки,

обнимите друг друга,

                        Господа, товарищи,

надо согласиться.

Чтоб я согласился?

Это уж слишком!

Ах ты, соглашатель!

Ах ты, соглашателишка!

Ну вот,

опять…

Я ему по-хорошему,

а он…

                        Так вот всегда:

зовешь согласиться,

а тебе наложат с двух сторон.

Правоверные!

Надо обсудить, что же произошло.

Давайте вникнем в суть явления.

Дело простое —

светопреставление.

А по-моему – потоп.

И вовсе не потоп,

                        а то б

дождик был.

Да,

не было дождика.

Значит, и эта идея тоже дика…

Но все-таки —

что же, правоверные, произошло?

Давайте, правоверные, посмотрим в корень.

Народ, по-моему, стал непокорен.

Думаю, война, я.

Нет,

                        по-моему, причина иная.

По-моему, метафизическое…

Война – метафизическое!

Начали с Адама!

По очереди!

По очереди!

Не устраивайте содома.

Давайте говорить постепенно.

Ваше слово, студент!

                        А то у него даже на губах пена.

Сначала

всё было просто:

день сменила ночь,

и только

заря чересчур разнебесилась ало!

Потом —

законы,

понятия,

веры,

                        гранитные кучи столиц

и самого солнца недвижная рыжина, —

все стало как будто немного текуче,

ползуче немного,

немного разжижено.

Потом как прольется!

Улицы льются,

растопленный дом низвергается на дом.

Весь мир,

в доменных печах революций расплавленный,

                        льется сплошным водопадом.

       Голос китайца

Господа! Внимание!

Сюда моросят!

      Жена австралийца

Хорошенькое моросят!

Измочило, как поросят.

Может, конец мира близок,

а мы

митингуем, орем и ржем.

Становитесь сюда!

Теснее!

                        Здесь не закапает.

Эй, ты!

Пошел к моржам!

Забить!

Заткнуть!

Зажать!

Братие!

                        Лишаемся последнего вершка!

Последний дюйм заливает водой!

Кто это?

Кто этот шкаф с бородой?

Сие на сорок ночей и на сорок ден!

Правильно!

Господь надоумил умно его.

В истории был подобный прецедент —

вспомните знаменитое приключение Ноево.

Это глупости —

                        и история, и прецедент, и воопче…

Ближе к делу!

Давайте, братцы, построим копчег.

      Жена австралийца

Правильно! Ковчег!

Вот охота!

Пароход построим.

Два парохода!

Правильно!

Весь капитал вложу!

Те спаслись, а мы умнее тех, никак.

                        Да здравствует,

да здравствует техника!

Подымите руки —

кто за.

И рук не надо,

видно за глаза.

И ты туда же?

Да и не тщись ты!

Господа,

давайте не возьмем нечистых!

                        Будут знать, как нас ругать!

А ты умеешь пилить и строгать?

Я передумал.

Возьмем нечистых.

Только отберем непьющих и плечистых.

Т-с-с, господа,

может быть, еще и не придется мириться с

нечистыми.

К счастью,

мы не знаем, что с пятой частью света.

Галдите, и даже не побеспокоились узнать,

                        есть меж нами американцы ли.

Ну и голова!

Не человек, а германский канцлер!

Радость прорезает крик австралийки.

Что это?

Милостивые государи,

где здесь строят ковчег?

Вот

от утопшей Америки

на двести миллиардов чек.

Чего разглазелись? Будет пялиться!

                        Ей-богу, выну!

Коченеют пальцы.

Ну что, товарищи,

построим, а?

     Незлобивый кузнец

А мне что,

по мне хоть…

Айда, товарищи!

Ехать, так ехать.

Поскорее, товарищи,

поскорее, милые!..

                        За работу!

В руки топоры и пилы!

Работать —

и не подумаю даже.

Сяду себе вот тут

и займусь саботажем.

Живей поворачивайся!

Руби, да не промахивайся мимо!

А ты чего сидишь, руки сложивши?

Я спец, я незаменимый…