Читать книгу Свидетель. Записки советника в отставке - ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ ЧЕРНЯКОВ - Страница 4

Дед мой, Харитон Васильевич Черняков, как и многие в то злое время, попал в годы коллективизации в кулацкую ссылку. Из деревни Трасное выслали, практически, со всей семьей – прямиком в Сибирь, в тайгу, на поселение.

Как сейчас известно, происходило это всё вот каким образом. В конце января 1930 года, через 13 лет после революции, вышло специальное постановление Центрального комитета ВКП(б) (кто не знает – Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). «По крестьянству в стране». Было принято решение ликвидировать богатых крестьян (кулачество) как общественный класс. На всей территории СССР.

Постановления ЦК тогда приравнивались к законам. Документ этот ни в какое сравнение нельзя ставить с законами, которые сегодня сотнями за каждую сессию штампует российская Государственная Дума. Сталин к тому времени уже отладил государственную машину Союза. Работала как новая мельница на хорошей речке. Законы и постановления ЦК исполнялись категорически – «от и до. Боялись совчиновники. Было кого и чего бояться.

Так вот, по поводу раскулачивания. После постановления ЦК партии, началась по всей земле советской так называемая работа на местах. Сильно старались отличиться чиновники. В большинстве своем это были ребята из бедноты. Малограмотные, но ретивые, очень даже желавшие пробиться куда-нибудь наверх. Выселяли они не столько по злобе, сколько из усердия – всех подряд, кто мало-мальски побогаче был, зажиточных селян, другими словами.

По официальной советской статистике, всего два с небольшого процента крестьян относилось тогда к кулацким хозяйствам. А на деле, во многих районах, в том числе и в Белоруссии, раскулаченными оказались до 10–15 % населения (!). Ситуация местами смахивала на анекдот. Раскулачивание проводилось даже там, где оно не планировалось: например, в Северном крае, в том числе среди малых народов Севера (чукча-кулак!?). Потребовалось отдельное постановление ЦК чтобы остановить особо ретивых холуев.

Занимались раскулачиванием так называемые особо уполномоченные райисполкомов, совместно с ОГПУ (тогдашнее КГБ-ФСБ) и деревенскими комитетами бедноты. Самих раскулачиваемых поделили на три категории. Первая, самая враждебная – «контрреволюционный актив». Этих сажали без суда в концлагеря и даже расстреливали. Членов их семей могли отправить на спецпоселение, но могли и оставить дома. Вторая категория – «остальные элементы кулацкого актива, богатые кулаки и полу помещики». Их выселяли в отдаленные местности СССР или отдаленные районы тех областей, где они проживали. Некоторых кулаков третьей категории оставляли и в пределах своих районов. Их сселяли в поселки на землях за пределами колхозных. Само-собой, у ссыльных всех трех категорий конфисковалась большая часть их имущества и денежных накоплений.

С февраля 1931 года по всему Советскому Союзу прокатилась еще одна волна раскулачивания. В результате этой акции только с территории Белоруссии было выслано в районы Сибири свыше 60 тысяч крестьян. Всего, по данным ведомственной статистики ОГПУ-НКВД, по стране в 1930–1931 годах было раскулачено 569,3 тысяч хозяйств, их них в отдаленные районы отправлено 381 тысяча, в том числе из Белоруссии – больше 15 тысяч семей.

Были и разнарядки: по первой категории указано было депортировать по всему Союзу 60 тыс. семей кулаков, по второй – 150 тыс. Общее количество намеченных к депортации составляло 245 тысяч крестьянских семей. Если подушно считать – больше миллиона человек было сослано.

В Белоруссии раскулачивание началось в марте 1930 года. Предков моих раскулачили и сослали, похоже, обоснованно, по тогдашним меркам. Попали они во вторую категорию. Тут им, можно сказать, повезло. К маю того года из Белоруссии выслано было около пяти тысяч семей на Север; четыре с половиной тысячи – на Урал и только 183 семьи (1787 человек) – на Дальний Восток. Вот среди последних и поехали в дальние края Чарняки-кулаки.

Деда моего Харитон с женой Ефросиньей и сыновьями Марком, Лукой, Петром и Николаем привезли «на поселение» в таежный край неподалеку от транссибирской железной дороги за Байкалом. Называются эти места: Тыгдинский район Амурской области.

Интересно, что старшего из сыновей, Тихона не тронули. Не сослали, не репрессировали. Он к тому времени выучился на фельдшера и служил в Красной Армии. Не попали под высылку и мои родные тетки – Варвара, Анастасия и Ольга. Скорее всего потому, что успели выйти замуж, а мужья небогатые попались. Они без лишних проблем продолжали жить в Белоруссии, не хуже других, вроде бы. Варвара с мужем Зиновием, Ольга со Степаном оставались с семьями в Трасном, а Настя с мужем Дмитрием перебрались в Оршу.

Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн – духовный отец русского патриотического движения в последние десятилетия двадцатого века, рассматривал весь период с момента революции и до начала Великой отечественной войны как «агрессивно русоненавистнический». Как он категорически утверждал, «большевицкая верхушка прекрасно понимала, что только насилие может обеспечить ей политическое будущее. Правительство советский России уничтожало и рабочих, и крестьян, и казаков также, как буржуазный класс населения. Целью ставилось уничтожение оплота христианской культуры. От ста тысяч дореволюционных священников уже к 1919 году в России осталось всего сорок тысяч. В 1932 году была объявлена «безбожная пятилетка». К 1936 году планировалось закрыть последнюю церковь, а к 1937-му добиться того, чтобы имя Божье в России вообще перестало упоминаться.

Страшное потрясение новой мировой войны в очередной раз изменило судьбу России. Великая отечественная война со всей остротой поставила вопрос о физическом выживании народа и существовании государства. На этом переломном этапе произошел настоящий переворот в национально-патриотической политике советского руководства.

Надо отдать должное Сталину– идеологическую работу в массах он повсеместно, резко и принципиально изменил, придавая ей несомненно национал-патриотические черты. При этом пересмотр осуществлялся решительно во всех областях: от культурно-исторической до религиозной.

* * *

И здесь снова о переселенцах и заключенных. Зачем их столько понадобилось Сталину, советской власти?

Экономика. Как говорят у американцев: ничего личного – только бизнес. В двадцатые-тридцатые годы в СССР активными темпами создавались тысячи новые промышленные объекты. Значительную часть рабочей силы составляли сотни тысяч заключенных и принудительные переселенцы, которые, помимо всего прочего, должны были осваивать огромные территории незаселенных земель на севере и востоке России.

И везли эшелоны тысячи и тысячи крестьян с Запада на Восток и Северо-Восток огромной страны. Среди них и оказались мои предки.

Расселяли кулаков небольшими поселками под управлением комендантов. В официальных бумагах называли их спецпереселенцами, а позже – спец поселенцами.

Наших расселили в поселках двух лесопунктов. У большой сибирской реки Зея. Местное население в тех местах занималось в основном лесоразработками, охотой, оленеводством, золотодобычей. Сельское хозяйство там можно вести только в узкой полосе правобережья Зеи. Лесопункты в этих краях были чем-то вроде административно-промышленных центров районного масштаба. Кроме лесопилок и складов леса там находились и больниц, и школы, и магазины вместе с другими снабженческими организациями. Даже что-то вроде клубов открывали для работяг и поселенцев. А ближайшим центром связи с большой землей для наших была железнодорожная станция на транссибирской магистрали Сковородино.

Сегодня она знаменита тем, что через неё проходит российско-китайский нефтепровод, и в 2010 году именно там построили мощную перекачивающую станцию. Понятно, и народу в этих местах заметно прибавилось, рабочих мест стало больше.

На лесоповале братья Черняковы недолго, кажется, трудились. Через какое-то время Лука и Марк оказались на железнодорожной станции Магдагачи (в этом же, Тыгдинском районе, недалеко от Сковородино). Нашли они там работу себе, устроились с жильем. Лука вообще председателем колхоза какое-то время работал. Дед Харитон с бабушкой Ефросиньей жили в доме у них.

А Петр вообще за сотни километров уехал, в город Читу. Выучился на шофера, устроился там на работу, женился.

Отца моего взяли работать заведующим магазином ОРСа (так называлась организация по снабжению). Магазин находился там же, в тайге, на 4-м лесопункте.

Мои отец и мама

1942 год. Дальний Восток

Где-то в 1940 году на на танцах в рабочем клубе Николай Черняков познакомился с Любой Сауцкой, дочкой ссыльного поляка Иллариона. Младше отца она была. На 10 лет.

Сауцкие попали в Сибирь раньше, еще при царе. Похоже, после польского восстания 1863 года. Жили они восточнее, под Благовещенском, как мама рассказывала. Деда Иллариона Сауцкого в семье Черняковых никто не знал, никогда не видели. Про новую родню мало что знали.

Трудно понять, почему не сложились отношения между ними. Братья Черняковы дружно жили между собой, много друзей у них было там, на Дальнем Востоке, а вот с Сауцкими не сложилось. Помню, мама говорила, из-за того, что отец её суровым и своенравным мужиком был, не соглашался на её замужество с Николаем Черняковым. Скорее всего католик он был поэтому и не хотел дочь за православного отдавать.

Бабушка по матери была русская. Однако, даже имени её я сегодня не помню. Мама редко вспоминала в разговорах свою семью. В те наши края попала она, приехав учиться на медсестру в медучилище в Сковородино. Вышло замуж, вросла в семью Черняков, дети пошли… Домой, к Сауцким так и не ездила. Кажется, Не помню, не рассказывала. А после и вовсе уехали мы в Белоруссию. Следом, лет 20 спустя приехала, откуда-то с Сахалина в Могилев мамина родная сестра Валентина с маленькой дочкой Ириной. Связей с родителями они так и не восстановили.

Так вот и складываются судьбы людские. Кого тут винить? Советскую власть или деда Сауцкого?

Вот Черняковы мои крепко друг за дружку держались, помогали в трудную минуту, семьями близки были. Хотя, надо сказать, жизнь заставляла их поступать иногда не так, как совесть велела. Когда деда Харитона забрали гэбэшники, растерялась родня его, не осмелились разыскивать, узнавать где он и что с ним. И мои, после возвращения в Белоруссию не посмели узнать хоть что-то о судьбе его. Боялись. Да что там говорить, я сам только в 2012 году решился, наконец. Были мы с братом Игорем в могилевском областном Комитете государственной безопасности Белоруссии. Сделали запрос про деда Харитоне. Безрезультатно.

* * *

С января 1935 г. жизнь бывших кулаков-переселенцев начала потихоньку меняться к лучшему. Их восстановили в избирательных правах, приравняв к другим гражданам СССР. Были сняты ограничения в выборе профессий, и они уже не обязаны были становиться на учет по трудоиспользованию, т. е. на том же лесоповале, в рудниках, на стройках.

Быт переселенцев мало-по-малу налаживаться стал. Уполномоченный НКВД по Хабаровской области, например, писал в докладной записке наркому внутренних дел Н. Ежову: «Некоторая часть труд поселенцев пошла по пути хозяйственного кулацкого роста. Например, в Обнорском районе Хабаровской области (это неподалеку от тех мест, где мои Черняковы находились) 64 хозяйства трудпоселенцев имеют по 3–5 коров, по 1 лошади, 2–3 свиньи, 2–3 головы молодняка. Имеют оружие, занимаются охотой».

Вот же скотская система власти была. Снова в черные списки попадали люди, умеющие с душой, хорошо трудиться на себя, стремясь устроить жизнь получше.

Помаленьку-потихоньку обживались и мои Черняковы. Зарабатывали и копили деньги (на возвращение, да и тратить там не было особенно где). Подсобным хозяйством обзаводились (коровы, поросята, куры и пр.)

А вот дед мой с самого начала затосковал по родным местам. Не выдержал, сбежал, не дожидаясь послаблений от власти. Кстати, по всему видно, контроль за переселенцами не такой уж строгий был. Это ж надо! Полуграмотный мужик-белорус, до того за всю жизнь ни разу не бывавший нигде дальше близлежащих уездных городков в Белоруссии, поездом добрался через весь Союз из Сибири до белорусской деревни Трасное. Где-то около 8 тыс. километров. Через Москву на Оршу, потом пешком. Не прятался, жил в своем доме, начал на своей земле что-то по хозяйству соображать.

Пришли гэбэшники, арестовали, увезли. Навсегда. Никто, ничего до сих пор толком знает о его дальнейшей судьбе.

Царствие небесное тебе, раб божий Харитон. Только и остается, что поминать, когда в храм ходишь, в молебных записках об упокоении усопших и убиенных.

Таких как Харитон Черняков, оказывается, немало было. Благо бежать из трудпоселка было несравненно легче, чем из тюрьмы или лагеря. С 1932 по 1940 гг. из кулацкой ссылки бежали около 630 тысяч человека. Треть из них были возвращены из бегов. Многие, как мой дед Харитон, пропали потом по тюрьмам или лагерям. Многим бывшим кулакам, восстановленным в избирательных правах, местные власти позже начали разрешать выезд из мест поселения. Жаль, Харитон Васильевич не дождался той поры.