Читать книгу От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири - Владимир Обручев - Страница 5

Русское предместье Калгана. Вулканические горы. Городские ворота. Мой караван. Носилки. Китайский способ навьючивания. Главная улица города, ее состояние и жизнь. Современная дорога и императорский тракт. Китайская гостиница. Гора Цзиминшань, воспетая богдыханом. Перевал через хребет Гундушань. Великая стена. Ворота Цзяйюйгуань. Пекинская равнина.

С высоты монгольского плато у Великой стены мы спустились на 750 м к г. Калгану. Западное предместье, в котором я остановился, не доезжая города, состояло из подворий кяхтинских торговых домов, так как здесь был перегрузочный пункт. Чай прибывал сюда на телегах или вьюком на мулах из глубины Китая, и здесь формировались верблюжьи караваны для отправки их через Монголию в Кяхту. Поэтому каждый двор был достаточно обширен для разгрузки и нагрузки, а вокруг него, кроме жилого дома и служб, виднелись амбары для товаров. Все постройки были солидные, кирпичные, дома крыты черепицей, архитектура частью русская. Другие дома принадлежали китайским купцам, которые вели торговлю с Монголией и имели здесь свои склады и лавки. Предместье, в сущности, находилось на территории Монголии, так как сам город был расположен на главной ветви Великой стены, построенной более солидно, чем та ветвь, которую мы видели на окраине Монгольского плато. Стена еще хорошо сохранилась и тянулась в обе стороны от города, поднимаясь извилинами по отрогам и склонам гор; на всех перегибах местности над стеной возвышались башни.

Калган вместе с предместьем расположен в низовьях ущелья Янбошань, по которому мы спускались из Монголии. По обе стороны ущелья поднимаются скалистые горы из липарита – вулканической породы; они представляют остатки когда-то существовавшей здесь, у подножия обрыва Монгольского плато, группы больших вулканов.

Собственно город начинается непосредственно за Великой стеной, и ее ворота являются въездом в город; эти ворота каждый вечер вскоре после захода солнца закрывались громадными, окованными железом дверями и открывались только утром. Запоздавший путник вынужден был ночевать в одной из гостиниц предместья. В Китае все старые города окружены высокой кирпичной или, в худшем случае, глинобитной стеной с зубцами и башнями; с двух или четырех сторон – ворота в стене, которые на ночь закрывались. Но так как жизнь давно уже вышла за старинные стены и за воротами выросли большие предместья с лавками и постоялыми дворами, то это закрытие ворот на ночь не мешало проезжим, а городские жители умели попасть в позднее время и через ворота – за известную мзду караульным.

Калган (по-китайски Чжанцзякоу) – крупный торговый центр на границе Монголии и Китая, поэтому густонаселен и оживлен. Вокруг города, в долинах и на склонах вулканических гор, везде были видны прилепившиеся фанзы поселян, ремесленников и рабочих, небольшие поля, огороды, садики, отдельные деревья. Ко многим домикам можно было добраться только пешком, по тропинкам. Я познакомился с ними, так как мне предстояло переснаряжение каравана. За это время я экскурсировал по горам, дома упаковывал коллекцию, собранную на пути из Кяхты, для отправки ее на родину вместе с чаем, а по вечерам писал для Географического общества отчет о законченной части путешествия с характеристикой Восточной Монголии.

Мой хозяин убедил меня, что европейцу-путешественнику неприлично ехать в китайской телеге или верхом, а нужно нанять носилки; по незнакомству с Китаем я согласился. Эти носилки представляли собой сиденье с крышей на столбиках и занавесками со всех сторон, прикрепленное к длинным оглоблям или жердям, концы которых спереди и сзади клали на оседланных мулов. В этом неповоротливом экипаже можно удобно сидеть, даже полулежать и, раздвигая занавески, смотреть вперед и по сторонам, а в случае надобности, скрываться от любопытных. Но влезать в носилки и слезать с них, когда они подняты на седла, очень неудобно, поэтому я настоял на найме еще одной верховой лошади, чтобы иметь возможность производить свои наблюдения. На другой лошади ехал Цоктоев.

Весь багаж также был разбит на вьюки для мулов очень своеобразным, принятым во всем Китае способом, о котором нужно сказать здесь. Вьючное седло представляет деревянный полуцилиндр с выдающимися бортами. Вьюк в виде ящиков, чемоданов или тюков привязывается к двусторонней лесенке, поровну с каждой стороны, и погонщики требуют, чтобы ваши ящики и пр. имели попарно одинаковый вес. Когда багаж привязан, к лесенке подводят мула, два человека поднимают ее и кладут на полуцилиндр описанного седла, ничем не привязывая. Этим способом караван из нескольких животных готовится к отъезду в самое короткое время. По приезде на ночлег также быстро снимают лесенки, а те части багажа, которые вам нужны ежедневно – тюк с постелью, чемодан с одеждой, ящик с канцелярией и кухней, – отвязывают и вносят в комнату; ненужный багаж остается во дворе, привязанный к лесенкам. В пути погонщики должны только следить за тем, чтобы лесенка не сползала в ту или другую сторону, иначе она может свернуться и упасть. А для того чтобы лесенка не сползала, обе стороны должны иметь точно одинаковый вес.

В день, назначенный для отъезда, погонщики с утра принесли лесенки и долго были заняты сортировкой и взвешиванием багажа, подбирая вьюки и увязывая их. Потом во двор въехали носилки с голубыми занавесками, пригнали вьючных мулов и верховых лошадей; я простился с гостеприимным хозяином, забрался в носилки, животных завьючили – и мы направились по большой дороге, пролегающей по северной части провинции Чжили в Пекин.

В городских воротах Калгана была небольшая остановка: стража проверила мой паспорт и взяла с погонщиков какие-то деньги за проезд через город. Я впервые видел улицу большого китайского города. Она кишела народом. С обеих сторон тянулись лавки с разными товарами, под навесами других лавок работали портные, сапожники, цирюльники, дымились котлы с рисом, пшеном, вермишелью, жаровни распространяли запах сала и горелого масла. На неровной мостовой с выбоинами толпились китайцы и монголы, разносчики выкрикивали свои товары, стоял гортанный говор и крики. Мы продвигались медленно, погонщики, не переставая, кричали что-то, раздвигая толпу. Встречались легкие и грузовые телеги, вьючные мулы, ослики, нагруженные вязанками хвороста, корзинами с каменным углем, большими плетенками и кувшинами с водой, навьюченные верблюды, величественно шагавшие, не обращая внимания на окружающую суету; пошлепывая губами, они изредка издавали ворчливые звуки.

Главная улица Калгана, называемая Дамынцзэ, дает полное представление о том состоянии, в котором содержались в то время улицы городов в Китае. Ширина ее местами была едва 4 м; древняя мостовая из крупных плит сохранилась только местами; многовековая езда врезала в плиты глубокие колеи, из которых колеса экипажей невозможно вывернуть, чтобы разъехаться при встрече. На немощеных участках такие же колеи врезаны в лёссовую почву и достигают 40 см глубины. Их ежедневно засыпают всяким мусором, который колеса быстро разбрасывают. По общему обычаю китайцы выбрасывали на улицу все отбросы из лавок, кухонь и мастерских. Канализации в городах еще нигде не было. В сухое время года воздух был наполнен едкой пылью и вонью, а после дождя улица покрывалась глубокой липкой грязью. Хотя для пешеходов имелись тротуары из плит, но их ширина часто достигала только 40–50 см, так что разойтись двоим было трудно; тротуары то поднимались на 1 м над уровнем улицы, то опускались. Они, конечно, не вмещали прохожих, которые заполняли и улицу, как описано выше.

Наконец мой караван выбрался из городской сутолоки, миновал восточные ворота и пошел по большой дороге, которая тянется вдоль подножия таких же вулканических гор по берегу р. Цзинхэ; река вырывается из этих гор слева, и мы миновали ее по красивому каменному мосту тотчас за восточными воротами. С дороги еще видна была Великая стена, то поднимавшаяся на вершины гор, то спускавшаяся на седловины. Каменистая дорога местами врезается выемками в 2–3 м глубины в холмы, покрытые пашнями. На половине пути мы миновали селенье Юлинпу в долине небольшой речки, вверх по которой виднелись острые вершины хребта Даваншань, уже покрытые снегом. Вспомнились холода Монгольского плато, оставшиеся позади; здесь, так недалеко от этих высот, было совершенно тепло.

За речкой мы пересекли цепь скалистых холмов; на подъеме к ним дорога шла долго по глубокой выемке в лёссе. На холмах я заметил рядом с дорогой, выбитой в вулканической породе, остатки старого императорского тракта, вымощенного тесаными плитами. С тех пор как этот тракт забросили, дорога врезалась на 2–3 м в твердую породу. Остатки старых, вымощенных плитами дорог я часто встречал в Китае – они говорили о том, что когда-то заботились о путях сообщения и затрачивали на них много средств. Маньчжурская династия прекратила эта заботы. На этой дороге, врезавшейся в скалу, два экипажа не могут разъехаться, и возчики дожидаются у подножия холмов, пока встречные не спустятся с перевала.

За этими холмами дорога вступила в обширную долину р. Янхэ, почти сплошь распаханную; участки полей были обсажены деревьями, нижние ветви которых обрублены. На пашни местами навеян сыпучий песок из русла реки. На дороге мы часто видели китайцев – собирателей удобрения. Это старухи или мальчики с корзиной на спине и вилкой или лопаточкой на длинной палке в руках; заметив на дороге лепешку или катыши свежего навоза после прохода каравана, собиратели подхватывают их лопаткой и перебрасывают через плечо в корзину. Навоз идет на удобрение полей или, в сухом виде, для отопления домов.

По этой долине мы к вечеру приехали к большому городу Сюаньхуафу и остановились в гостинице. В Китае нет возможности ночевать в поле, в палатке. Если последнюю и можно разбить где-нибудь на пустыре, то для животных корма не найдется почти нигде, а кроме того, мулы и лошади китайцев привыкли к яслям, к зерновому корму, и скудной травкой, полынью и всяким бурьяном, который едят верблюды, они довольствоваться не будут. Не найдется также топлива для приготовления пищи, потому что обильный в Монголии аргал в Китае не залеживается на дорогах, а лесов и сухих кустов нет.

Поэтому нужно познакомить читателя с китайской гостиницей, вернее постоялым двором того времени, наверно и теперь сохранившимся повсюду вдалеке от железных дорог в более глухих местностях. Караван въезжает в более или менее обширный двор, по сторонам которого в глубине устроены навесы и ясли для животных, а ближе к улице – номера для людей. Каждый номер занимает 10–15 кв. м, вы попадаете в него через дверь, открывающуюся во двор; рядом с дверью – большое или малое окно; вместо стекол на переплет наклеена беловатая китайская бумага вроде пропускной. Большую заднюю половину номера занимает «кан» – низкая глинобитная лежанка, которая отапливается изнутри или со двора; на кане располагается путешественник со своими пожитками; кан покрыт только соломенной циновкой. Зимой в номере холодно, как на дворе, если кан еще не топился. Когда он натоплен, на нем тепло или даже жарко, так что с непривычки спать неприятно. Если он топится из номера, последний наполняется едким дымом, пока не установится тяга.

В лучших гостиницах в передней части номера бывает кресло, а на кане – низкий столик для еды и ватные валики для изголовья. Но обычно номер не имеет никакой мебели, стены не беленые, а желтого лёссового цвета, и часто вместо потолка крыша из тростника на тонких балках, снаружи покрытая слоем глины. Иногда номер не имеет даже окна и освещается через дверь.

В лицевом к улице здании помещается кухня, столовая, иногда лавка, и живет хозяин. В кухне проезжий может заказать еду, согреть чай.

Итак, въезжаем во двор гостиницы: погонщики снимают носилки с мулов и ставят на землю, потом снимают лесенки с вьюками и отводят животных в стойла, где они некоторое время будут отдыхать, потом им дадут рубленую солому, слегка посыпанную солью и мукой, а на ночь или утром – зерно, большей частью полевой горох, размоченный в воде или слегка разваренный. Овса в Китае нет, и животных кормят главным образом горохом или бобами.

Я вылезаю из носилок, иду в отведенный номер, куда вносят и часть багажа – тюк с постелью, ящик с канцелярией и посудой, складной столик и табурет. Достаю чайник, и Цоктоев идет на кухню за кипятком. Пьем чай, сидя на кане, который топится или истоплен. Уже темно, зажигаем свою свечу. Освещения в номере никакого не полагается, или дают светильню в чашке или черепке с маслом, вроде лампадки. В те годы электричество и у нас было только в виде фонарей Яблочкова на Литейном мосту в Петербурге, а в глубине Китая не знали ни керосина, ни стеариновых свечей; можно было достать сальные свечи, которые горели тускло и оплывали. Поэтому в моем багаже был запас стеариновых свечей на два года.

После чая пишу дневник, нумерую собранные образчики пород, которые Цоктоев заворачивает в китайскую оберточную бумагу, вычерчиваю карту. Все это занимает часа два или три, в зависимости от строения местности и обилия выходов горных пород. Потом Цоктоев приносит ужин, заказанный на кухне или сваренный из своей провизии. После ужина – опять чай. Развертываю на кане свою постель и ложусь. Цоктоев располагается тут же – на кане места достаточно.

Интересно отметить, что багаж, привязанный к лесенкам, всегда оставался на дворе гостиницы под слабым надзором погонщиков, ночью, конечно, спавших. И за все путешествие ни разу не было кражи багажа ни со двора, ни из номеров, которые обычно не запираются. Целость имущества и животных у приезжих гарантировалась хозяином гостиницы.

На следующий день мы продолжали путь вниз по долине р. Янхэ до городка Цзимини. Сначала продолжались поля; впереди виднелась длинная горная цепь, через которую прорывается река. На правом берегу реки она носит название Хуаняншань, т. е. хр. Антилопы, который интересен тем, что на его северном склоне поднимается высоко лёсс, а на его поверхности видны до высоты 160 м над рекой сыпучие пески в виде коротких барханных цепей. На левом берегу тот же хребет называется Иеняншань, и к его северному склону примыкают высокие холмы из вулканических пород, через которые переваливает дорога. Колеи ее врезаны на 20–25 см в голую скалу, что говорит о древности этой дороги. Второй перевал через эти холмы называется Лаолунбей, что значит «ребра старого дракона»; крупные каменные плиты, торчащие на склоне над дорогой, вероятно, дали повод к этому названию. Спуск с него приводит к селению Шаньхуаюань, окруженному деревьями. Шаньхуаюань – «высокий цветник» (объясняется это название тем, что императрица Сао из древней династии Ляо разводила здесь цветы).

Отсюда началось ущелье реки Янхэ в горной цепи; все дно его занято рекой, а дорога лепится по левому склону и местами высечена в скалах; разъехаться двум телегам невозможно, и встречные долго ждут с той или другой стороны. Впереди виден зубчатый профиль горы Цзиминшань, которая круто поднимается над рекой, несколько обособившись от хр. Иеняншань. Она изобилует скалами, среди которых живописно разбросаны здания большой китайской кумирни и небольшие рощи. Место это очень красивое, и император Канси, современник Петра I и также большой реформатор, поднимаясь на гору, сочинил такие стихи:

Склоны этой горы, которые дорога огибает, сложены из угленосной формации, и население городка Цзимини, расположенного у южного подножия, занимается добычей угля в нескольких копях.

Следующий переход привел нас в г. Хуайлай. Дорога шла по густонаселенной местности через несколько городков и селений, расположенных вдоль подножия скалистых цепей Иеняншаня и следующей к югу Цзинвушаня; она все более отклонялась от р. Янхэ, которая, уже под именем Хунхэ, прорывается длинной, непроходимой тесниной через последний хребет Гундушань перед Великой Китайской равниной. Поэтому дорога идет на восток к единственному удобному перевалу через этот хребет. Последний мы видели уже от Цзимини в виде высокой зубчатой стены, закрывавшей южный горизонт; но лёссовая пыль, часто наполняющая воздух в Китае, не позволяла рассмотреть его отчетливо и сфотографировать.

На следующий день мы пересекли наискось широкую долину р. Гуэйхэ, сплошь занятую пашнями, но дорога была в ужасном состоянии – то глубоко песчаная, то усыпанная валунами, то врезанная траншеей в плоские холмы. Встречались многочисленные повозки, вьючные караваны, всадники, пешеходы. В этот день мы приехали рано в село Чадао, где пришлось остановиться, так как через хребет предстоял слишком большой переезд, который мог занять целый день. Стены некоторых городов в этой долине насчитывают, по данным истории, более 1000 лет.

Село Чадао расположено у третьей ветви Великой стены, которая западнее села тянется по гребню Гундушаня, спускаясь в седловины и поднимаясь на вершины, каждая из которых увенчана башней.

Само село окружено стенами и представляет маленькую крепость, через которую проходит большая дорога. За воротами сразу начинается подъем к перевалу по правому склону ущелья, сложенному из гранита. На перевале в 2 км от Чадао дорога проходит через ворота Великой стены. Эта последняя внутренняя ветвь ограждала от набегов кочевников богатую и густонаселенную Великую равнину Китая и его столицу, являясь последним оплотом в случае завоевания неприятелем обеих наружных ветвей и гористой пограничной местности.

Великая стена, которую китайцы называют Ваньли Чанчэн, т. е. «стена длиной в десять тысяч ли» (ли – дорожная мера, равная 576 м), начинается на востоке на границе Маньчжурии, окаймляет провинции Чжили, Шаньси, Шэньси и Ганьсу с севера и кончается на западе крепостью Цзяюйгуань у подножия гор Наньшаня. Качество ее и поэтому современное состояние разрушенности зависят от местности и возможности добыть тот или другой строительный материал. На границе провинции Чжили, вблизи от столицы и при обилии камня в горах, стена вся сложена из тесаных плит; на границе провинций Шэньси и Ганьсу, далеко на западе, где камня по соседству часто нет, стена просто глинобитная (из лёсса), а башни построены из сырцового, частью из обожженного кирпича. Понятно, что за несколько сот лет она здесь пострадала гораздо сильнее: местами превращена в глиняный вал, местами совсем исчезла, тогда как на востоке ее внутренняя ветвь еще в хорошем состоянии и производит внушительное впечатление.