Читать книгу Пильпанг - Владимир Петровский - Страница 14

Вначале был сон. Интересный сон.

Это был интересный сон. Сквозь него слышался шум машин на улице и голоса прохожих. Ярослав Панюрин, пришедший домой на рассвете жаркого августовского дня, морщился и хмурился от светившего в лицо солнца, но ни повернуться на другой бок, ни закрыть лицо не мог: слишком тяжело давалось каждое движение. Только лег, вот только сейчас. Закрыл глаза и почти сразу открыл. И все. Это что, отдохнул называется?

А теперь вставать. Ох, как тяжело. Что же тяжело-то так? Сразу вылезло из памяти вчерашнее: был у друзей. Вот почему так тяжело. У кого же? А, у Боба. Или это Боб с ним у кого-то был? Нет, он у Боба. Посидели-выпили.

Пора была вставать и идти на работу.

Но вместо этого, с трудом продрав глаза, Ярик Панюрин принялся оглядывать комнату. Что-то тут было не так, что-то озадачивало его. Но что?

Вроде, все привычно, обыкновенно. Стены оклеены обоями в фиолетовую полоску. Это первое, что бросалось в глаза любому сюда вошедшему – обои. Адаптироваться к ним было нельзя. Все, кто сюда заходил, рано или поздно начинали недоуменно коситься на стены: как в цирке у клоуна. И цвет слишком яркий, и полосы слишком широкие, и расстояние между ними какое-то ненормальное. Все так и тянет к себе внимание. Противоречит и логике, и вкусу. Можно сказать, что обои были главным элементом его квартиры. Мать клеила. Специально, наверно, по всей Москве искала такие. Чтоб как гвоздь вбить, чтоб уж наверняка.

Ярик недовольно засопел. Уж эта мать. Ладно, фиг с ними, с обоями. Может, чего другое странное не заметил?.. Он даже привстал на локте, заглянул куда мог. Да нет, ничего, все нормально. Ботинки валяются, брюки… кинул на стул, но не попал. Поднять бы надо. И снова его взгляд попал на обои. Переклеить, что ли? Потом, конечно, не сейчас.

Он скривил лицо и рухнул обратно на подушку. Нет, делать что-то противоречащее здравому смыслу он не станет. Есть обои – и ладно. Зачем клеить, если уже есть? Пусть даже такие. Он себе не враг.

Лежать на спине было правильно. Виден только потолок, никаких поэтому лишних мыслей. Никаких обоев. Это точно из-за них такое странное ощущение возникало. Точно, точно…

Постепенно он смог переключиться с обоев на что-то еще. Квартира эта осталась ему от отца. Тогда мать уже переехала к своему второму мужу. Давно это было, очень давно. В Союзе еще. Тогда нельзя было иметь две квартиры. Если в одной прописан, другую отдай. Вот так. Иначе мать царила бы и здесь, и там, и жизни не было бы. Уж он-то свою мать знает. Они сильно поссорились тогда, она не могла смириться с происходящим помимо ее воли. И вот однажды приехала, когда Ярика не было дома, и налепила эти обои. Доказывала, кто здесь настоящий хозяин. Наверно, ей специально везли откуда-нибудь… спецзаказ. Ярик не мог представить, чтобы такие обои делались серийно. Точно, точно, заказ… Для подрывной работы на территории противника. Хотел он после этого даже ключ у нее забрать, а то приедет вот так и еще чего-нибудь тут смастерит. Но как-то неудобно все же у матери отбирать. Оставил.

Однако странное чувство, преследовавшее Панюрина с момента пробуждения, вновь заставило его приподняться на локте и оглядеть комнату с растущим недоумением. Он честно старался сосредоточиться на этом неведомом беспокойстве, но фиолетовые обои снова завладели его вниманием. Вокруг были стены, а на стенах – они, медали. Панюрин, сопя, перевел взгляд куда-то вверх. Там, над диваном, где он лежал, поверх обоев висели его спортивные медали и грамоты разного достоинства – за первенство Союза, России, Москвы, Столыпинской конноспортивной школы, еще всякие. Это был набор для девушек, которые все равно не разбирались в них, поэтому награды висели все вместе – и ценные для Панюрина, и так себе. Но количество впечатляло, что и требовалось в таких случаях. Тут он раскрыл рот и замер. Вот что мешало ему жить и думать этим утром! Медали!

Ярик сразу забыл про обои и округлил глаза. В голове у него ясно оформилась мысль, что никаких медалей у него давно уже нет. Но почему?.. Он наморщил лоб, вспоминая.

Может, потому, что однажды приезжал Боб… в гости. Хотел выпить. Точно! Так и было. Что для друга не сделаешь… Сразу ясно вспомнился Боб, долговязый, со своей обычной улыбкой, продающий его медали на Новом Арбате перекупщику. Точно, так и было. Ярик вздохнул. Деньги кончились, спортивные подвиги давно в прошлом… В общем, продал и продал.

Магическое слово шнапс.

Не так это сейчас было важно. Главное, что продал. И пропил тогда же вместе с Бобом, про которого все давно знали, что он гипнотизер и алкогольный экстрасенс. Еще и не такие вещи пропивались, когда приходил в гости Боб. И звали его акулой за это самое потрясающее чутье насчет «шнапса» – где и когда можно выпить. Это был Боб, вежливый и мягкий в общении, но обладавший постоянной почти мистической уверенностью, что шнапсом жизнь его не обнесет никогда. И этого действительно никогда не случалось.

Панюрин встряхнул головой и Боб временно выпал оттуда, позволив снова подумать о главном: медали. Откуда они взялись? Прилетал волшебник и повесил обратно? Нет, нет. Все это с перепоя ему почудилось. Утро лирических размышлений – то обои в глаза лезут, то вот Боб вспомнился. Сейчас вот посмотрит – и нет там никаких медалей. Панюрин испуганно улыбнулся сам себе и вновь поднял глаза на стену над диваном, надеясь, что там ничего нет. Но оно было.

Ярик осторожно приподнялся и снял ближнюю. Командное первенство России. Как бы золотая. Он был в запасе, не выступал. Но медаль пришлась очень кстати, показывал ее потом девушкам с особым удовольствием. Большая, на самом видном месте повесил. Сейчас, однако, Ярик изучал ее почти с ужасом, осторожно рассмотрел большую стилизованную единицу, потом повернул другой стороной и внимательно изучил изображение прыгающей лошади.

Что было особенно удивительно, с этого момента время пошло назад, то есть теперь уже вперед, нормально, и он снова узнавал целые эпизоды, которые не вспоминались годами, но теперь вот выплыли из глубин памяти. Это был интересный сон.

Пока он разглядывал стены, из передней донесся щелчок замка, стук входной двери и характерные звуки, в равной степени и знакомые, и неприятные Панюрину. Он уставился в пространство и слушал. В этих звуках угадывались каблуки, сумки, шуршание целлофановых пакетов в этих сумках, какой-то особый треск расчесываемых перед зеркалом волос, после этого один-два сухих шмыга носом, для чего левая щека прижималась пальцем, так как нос был кривой и потому сам шмыгал лишь вполсилы. За шмыгами последовали непродолжительный вдох-выдох, как перед выходом на ковер для борьбы, и затем твердые и одновременно настороженные шаги.

Принадлежали они женщине уже пожилой, но полной желания вмешаться во все, что делает Панюрин, и все переделать как надо, то есть, по-своему, то есть, не так, как делает он. Услышав эти шаги, Ярик сразу пришел в себя и перевел на дверной проем, ведущий в переднюю, уже вполне осмысленный взгляд. Это была его мать.

Она вошла и встала посреди комнаты. На ней был серый брючный костюм и черные ботинки на высоком и крепком каблуке. Она озиралась вокруг с таким видом, будто оказалась на помойке. Панюрин проследил за ее взглядом – да, конечно… не убрано. Настроение его сразу упало гораздо ниже того уровня, где оно было никаким – то есть, стало скверным.

– Я не понимаю, что происходит, – сказала она сухо. – Уже десять часов, ты спишь… Рабочий день сегодня. У тебя не так?

– Ты бы звонила в дверь, что ли, – ответил Панюрин с дивана.

У него вновь появилось такое чувство, словно видит ее впервые. Решив, что и это со вчерашнего, он подумал, что не припомнит дня, когда ему хотелось бы ее видеть, и то, что они не здороваются, даже и лучше.

– Я не понимаю, – повторила она, опустив свои сумки на пол посреди комнаты, где стояла, и разводя руки ладонями вверх. Продержав их так некоторое время и не получив ответа, она продолжила: – Ты мне скажи, ты собираешься быть человеком?.. Или ты так и будешь лентяем и бездельником?..

– Мать, – сказал Панюрин. – Иди кофе выпей на кухне. Если найдешь. Мне встать надо.

С саркастическим выражением на лице она вышла из комнаты, а Панюрин встал и отправился в ванную. Когда он вернулся, мать уже пила кофе в комнате, сидя за столом.

– Нашла? – удивился он.

– Нет, конечно. У тебя даже сахара нет. Это я Сергей Сергеичу кофе купила. Тебе налить?

– Нет. У меня и без кофе башку ломит.

Панюрин сел на диван. У него еще и спину ломило от того, что спал неудобно.