Читать книгу Лисичкин хвост - Владимир Положенцев - Страница 2

– Ну чего тебе, болезный? – Чернец Никодим недовольно обернулся на вошедшего в келью худого, как щепа, остроносого, послушника Онофрия. Маленькие, болотного цвета глаза его, впавшие в глазницы, словно пустые ведра, опущенные в темный колодец, выражали ужас.

– Стрельцы двинские да холмогорские на великом множестве ладей и стругов вновь обложили остров! – выпалил послушник.

В монастыре он обретался давно. Уже получил подрясник, пояс и скуфью, но в монахи его так и не посвятили. Настоятель Соловецкой обители архимандрит Никанорий считал, что инок еще не прошел все ступени испытаний. На самом деле, ему доносили, что Онофрий «зело любит выпить», а когда его посылают в села за припасами, «заглядывается на девок со свекольными щеками и щипанными бровями». Инок часто подкашливал, но не потому, что имел слабое здоровье, просто у него была такая привычка. Из-за пугливого нрава, прежде чем что-то сказать, он делал паузу и кашель ему в этом помогал. Однако не теперь. Онофрий был очень напуган: царских войск у монастыря не видно было с поздней зимы.

На рассвете стрельцы, зимовавшие в Сумском Посаде в количестве нескольких сотен, нагрянули под предводительством стряпчего Агатия Волкова. Как и два года назад, летом. Тогда Волков представил монахам царское повеление: отречься от ереси и принять церковную реформу патриарха Никона. Однако и в тот раз и в этот насельники заявили, что «по новым книгам петь и служить не будут». Позапрошлым годом царский воевода предпринял попытку штурма монастыря. Его стрельцов встретили картечью из монастырских пушек. Стряпчий отступил, но обложил его со всех сторон. Зимой Волков штурмовать обитель не стал, сделал по его словам, последнее предупреждение: мол, если летом не одумаетесь, «на всех обрушится кара страшная и придет к Соловецким стенам огромная армия».

Как видно, Волков сдержал свои слова.

Никодим вставил гусиное перо в медную, в виде головы медведя чернильницу с красными чернилами. Ими он выводил на пергаментном листе очередное заглавие: «В лѣто 6576. Придоша иноплеменьници на Рускую землю, половци мнозѣ…».

Монах, летописец монастыря Никодим, в миру Савелий сын Петров, переписывал несторовскую «Повесть временных лет». Это была копия с Ипатьевского списка, которую продали монастырю шведские гости за два воза сушеной рыбы, пять кадок меда и дюжину соболиных мехов. Они нашли копию вроде как в одной из библиотек захваченного шведами Кракова.

Несмотря на осаду, и зимой, да и летом тоже, в Соловецкую обитель, когда царские стрельцы «отдыхали», пробирались торговцы, в том числе иноземные. На помощь монахам, так же тайно, пришли недовольные реформами Никона стрельцы из Кеми, Онеги, Беломорска, вольные ополченцы. Продуктами их снабжали не только торговцы, но и жены, и родственники. Всего монастырский гарнизон, вместе с чернецами, послушниками, трудниками насчитывал около двухсот пятидесяти человек.

Из Соловецкого острога выпустили нескольких воевод, находившихся там по царскому повелению. Воеводы чем-то провинились во время взятия русскими войсками Вильно. Говорили, что они присвоили немалую часть награбленных в городе ценностей. Вместо того чтобы передать их в казну. Но это были лишь слухи, которые мало волновали монахов. Так или иначе, воеводы возглавили полусотни стрельцов и ополченцев.

«А может, шведы нас обманывают? – вопрошал настоятель архимандрит Никанорий. – Может, это вовсе и не копия Ипатьевского списка, как она вообще оказалась в ляшском Кракове?» «Нет, – отвечал ему Никодим. – Не обманывают. Я в свое время в Ипатьевском монастыре под Костромой трудником обретался. Иноком и монахом так там и не стал, потому как с настоятелем отцом Филимоном не сошелся. Я всегда испытывал тягу к летописанию. И однажды мне удалось проникнуть в местную библиотеку. Там я нашел Ипатьевский список, в котором наряду с перечнем киевских князей, Галицко-Волынской летописью, была и „Повесть временных лет“ в переписи монаха Сильвестра. Я внимательно ее прочел и почти всю запомнил…»

В этом настоятель Никанорий не сомневался, память у насельника Никодима была действительно отменной. Но когда архимандрит узнал о цене копии, пришел в ужас. Он не стеснялся в выражениях, какие могли себе позволить лишь простолюдины: «Да ты что, брат Никодим, совсем умом тронулся? Нам самим жрать из-за осады нечего, а ты едой разбрасываешься!» «Не кричи, брат Никанорий, – спокойно ответил Никодим. – Ежели наш монастырь станет хранителем священной русской летописи, он прославится на века. Назовем эту летопись Соловецкой. Я ведь в список включу и историю обители, ее героическую оборону от предавших святую православную веру никоновских раскольников. И твое имя, брат Никанорий, как славного рыцаря, возглавлявшего оборону, никогда не забудут потомки». Далеко не тщеславный настоятель, тяжело вздохнул, махнул рукой и вышел из душной кельи Никодима, где тот предпочитал работать.

Низкая дверь отворилась, будто ее стукнули дрыном. В келью, пригнувшись, втиснулся большой как медведь помощник Никодима инок Макарий. Его сбитый на бок нос – когда-то он служил мушкетным стрельцом в полку боярина Трубецкого, участвовал в битвах с ляхами и литовцами – с шумом втягивал и выдыхал воздух. Это говорило о его сильном напряжении.

– Войско царское…, – начал он, но увидев Онуфрия, поморщился. – А-а, ты уже тут. Со страху что ль прибежал?

– Преподобный за отцом Никодимом прислал, – смиренно ответил послушник, – просил срочно к нему прибыть. Сам-то он занемог.

Никодим догадывался, чего хочет от него архимандрит. Летописец, а когда-то и он служил в царском войске, был капралом солдатского полка, то есть урядником нижнего ранга. Однако за доблесть и сноровку был пожалован указом царя Михаила Федоровича в капитаны. Стать бы Савелию Петрову и урядником высокого ранга – сторожеставцем или полковником, но попал в плен к полякам под Смоленском. Бежал через Литву, а когда узнал о позорном, по его мнению, для России Поляновском мире с Речью Посполитой, решил больше не служить царю, а подался на север, в Архангельск. Там в кабаке, узнал от странствующих чернецов о Соловецком монастыре и тоже решил стать монахом. Переправился на остров с торговцами, напросился в обитель трудником. Так и прижился на Соловках.

Обороной Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря « от нехристей» командовал лично архимандрит Никанорий. Хоть он и не имел военных навыков, но организовать монахов, стрельцов – добровольцев и ополченцев он умел хорошо. Его правой рукой в этом деле был Никодим: где расставить пушки, чем их заряжать – бомбами или картечью, куда определить мушкетеров, кто им будет заряжать и подавать ружья и т. д. Никодима беспрекословно слушали выпущенные из острога воеводы. За ним неотступно следовал его помощник инок Макарий. Если кто почему-то возражал Никодиму, помощник мог без церемоний, «по-светски» дать тому в зубы. Широкого в плечах, мощного телом, молодого, но уже абсолютно седого Макария боялись как белого медведя, какие иногда забредали зимой на остров. Его и прозвали Нануком – хозяином медведей.

«Идеологический» дух меж сторонников «истинной веры» поддерживал в обители и вообще на Соловках, казначей и тоже летописец монах Гаронтий, в миру Григорий Рузанов. Понятно, что на почве конкуренции Гаронтий и Никодим недолюбливали друг друга. К тому же, как считал Никодим, его соперник слишком уж высокого мнения о себе, а по сути ничего собой не представляет. Гаронтий, еще до «нашествия царёвых войск», несколько раз отправлял Алексею Михайловичу челобитные «в защиту старых богослужебных чинов». Но тщетно. Никодим тут же воспользовался этим и заявил, что царь не одобрил челобитные, потому как они были составлены бестолково и написаны косноязычно. Поручили бы это дело ему, все было бы иначе. Между летописцами чуть до драки не дошло. Их вовремя остановил настоятель.

Так или иначе, Большой Московский собор придал анафеме «древние богослужебные чины», а заодно и всех тех, кто их держится. Соловецкий монастырь был объявлен «гнездом раскола». Собор назначил в обитель своего настоятеля отца Иосифа, который должен был провести на Соловках никоновскую реформу. Но братия его не приняла, выслала в Сумской Посад, где он несколько лет управлял монастырскими землями. Ему это позволяли потому что, Иосиф был ставленником Алексей Михайловича, а братия, даже после осады монастыря войском стряпчего Волкова, продолжала за царя усердно молиться.

– Ладно, ступайте. Скажите преподобному, что сейчас буду.

Онофрий дернул носом, моментально, словно его сдуло ветром, вылетел из кельи. Инок Макарий в дверях задержался:

– За лекарем Томасом Винклером в Кемь послали. Архимандрит совсем плох. Пусть немец хоть кровь Никанорию спустит. Может, отпустит. Хотя… на всё воля Господа.

Когда помощник удалился, Никодим собрал рукописи, аккуратно сложил в обитый железом сундук, где лежала медная, раздвижная увеличительная труба. Ее как бы в довесок к копии Ипатьевской летописи присовокупили шведские купцы. Туда же, в сундук, монах положил несколько пергаментных листов. Они тоже прилагались к черновику, но были как бы отдельно от нее. Кто составил эти листы и как они попали в перепись «Повести временных лет», было неизвестно и шведским гостям. Впрочем, торговцам до этого не было дела. Забрали плату и уехали. А вот Никодим внимательно изучил эти листики.

В них было сказано, когда на небесах вдруг появлялись яркие, хвостатые звезды и что за этим следовало. Ну, про Вифлеемскую звезду, ставшую предвестником рождения Иисуса Христа, Никодим хорошо знал. Но оказывается, как было сказано в рукописи, «хвостатую звезду» наблюдали и в 5672 году, и в 6038, 6574…

«И паки сице же бысть при Устиньянѣ цесари, звѣзда восия на западѣ, испущающи луча, юже прозываху блистаницю, и бысть блистающи дний 20». Это была ссылка на Лаврентьевскую летопись. Она же сообщала, что появление яркой звезды с хвостом предшествовало нашествию монголо-татар на Русь и Тохтамыша. «Бысть нѣкое проявленіе, по многія нощи являшася таковое знаменіе на небеси: на востоцѣ, пред раннею зарею, звѣзда некая, аки хвостата, и якоже копейнымъ образомъ, овогда вечерней зарѣ, овогда же во утреней, тоже многажды бываше».

Никодим, внимательно изучив записи, неожиданно пришел к выводу, что «хвостатые звезды» появляются на небе с определенной периодичностью, а именно приблизительно через 76 лет. Последней даты появления такой звезды в листах указано, разумеется, не было, она обрывалась на 7039 годе. Здесь же было отмечено, что звезда всегда летит от солнца хвостом вперед.

Темными звездными ночами монах Никодим поднимался на самую высокую Никольскую башню монастыря и смотрел в увеличительную трубу на звезды, в надежде обнаружить среди них ту самую, хвостатую.

Закрыв сундук на замок, монах спрятал ключ за икону Спасителя, перекрестившись, вышел из кельи. Он предпочитал работать у себя в тесной коморке, нежели в монастырском книгохранилище, называемом по-новому «библиотекой», как его соперник Гаронтий, где всегда было многолюдно. Никодим же предпочитал одиночество, не считая тех дней, когда приходилось выдерживать очередную стрелецкую осаду.