Читать книгу Белая метель. Жизнь за свободу - Владимир Положенцев - Страница 4

Снаряды взрывались вокруг фермы и в роще всю ночь, не давая Лавру Георгиевичу заснуть. Только прикорнул под утро на охапке сена, принесенной вечером в тесную, двухметровую комнату поручиком Хаджиевым, и вот опять. Рвануло где-то у кузницы, послышались сначала голоса, потом истошный крик. Вышел.

Во дворе, огороженном только с реки Кубани низеньким, плетеным заборчиком, корчился казак. Одна нога у него была оторвана выше колена, вторя, неестественно, подвернута под себя. Над ним стоял другой казак, качал головой, не зная, что делать. Рядом – пулемет Максима, который они, вероятно, чистили.

Из другой комнаты фермерского домика выскочил начальник штаба Романовский. Побежал за санитарами в перевязочный пункт, находившемся в том же домике за углом.

Раненого положили на шинель, понесли. За сапогами санитаров оставался темно-кровавый, пенящийся след. На него хмуро глядели невыспавшиеся офицеры, закуривали папиросы. День начался не лучшим образом, настроение с утра испорчено.

Впрочем, оно не особо поднималось все четыре дня штурма Екатеринодара. Комиссары проявляли невероятное упорство, не желая сдавать город. Разведке штаба удалось узнать только приблизительное количество большевиков – около 18 тысяч штыков. Несколько бронепоездов, полтора десятка тяжелых и легких орудий. Это при численности Добровольческой армии в 4 тысячи человек и 12 орудий. До наступления. А что сейчас не может сказать точно никто. Корниловский и Партизанский полки понесли серьезные потери, Офицерский почти полностью сохранился, хотя тоже есть убитые и раненные.

Генерал Марков держит своих людей в окопах, в бой не бросает, ждет удобного случая. А когда он наступит? С полковником Неженцевым связи нет, пропал и все. Накануне днем поступило донесение, что под огнем добровольческих орудий, красные оставили Артиллерийские казармы на окраине Екатеринодара. Успех, победа? К вечеру сообщение иного рода – большевики опять заняли казармы. Наступившим утром ситуация так и не прояснилась.

Умывшись, генерал Корнилов собрал в своей комнатке совещание. Генералы Алексеев, Деникин, Марков, Багаевский пили крепкий чай, заваренный адъютантом Хаджиевым. Где он такой брал, оставалось для всех тайной, но ароматный, бархатный на вкус восточный чай, у поручика никогда не переводился.

К лепешкам на тумбочке никто не притронулся. Лавр Георгиевич склонился над картой Екатеринодара. Из перевязочного пункта доносился истошный крик изуродованного бомбой казака.

Корнилов расстегнул воротник гимнастерки, повертел шеей, словно ему было трудно дышать, хлопнул карандашом по карте:

– Нет, так невозможно, господа. Как- нибудь успокойте его. Обезболивающего дайте, что ль.

– Дали, ваше превосходительство, самогона, – ответил Романовский. – Ногу отрезают до паха, любой взвоет. Морфин и кокаин у санитаров закончился.

Генерал вздохнул, вновь склонился над картой.

– Иван Павлович, – обратился он к Романовскому, – будьте любезны, доложите нынешнее положение дел.

Романовский занял место начальника штаба армии вместо Лукомского. Тому поручили налаживать связи с союзниками. Почему-то сразу невзлюбили генерала добровольцы. Возможно, потому что ему приходилась брать на себя самые неблагодарные миссии, которые обязан был выполнять Антон Иванович Деникин – наказывать, отказывать, лишать. Характер он имел резкий, бескомпромиссный, что тоже не добавляло ему симпатий корниловцев. Руководителем добровольцев считался генерал Алексеев, однако армия негласно стала называться именно Корниловской. Но более всего ругали Романовского за то, что армия пока не достигла никаких значимых успехов. Корнилову это почему-то прощали. Чтобы поддержать в войсках свой авторитет, Лавр Георгиевич, во что бы то ни стало, хотел взять Екатеринодар. Так считал генерал Алексеев, хотя понимал, что взятие города имеет и огромное политическое значение. В успехе похода уже сомневались многие офицеры.

Допив, не торопясь до дна стакан чаю, Романовский откашлялся.

– Бригада генерала Маркова, насколько знаю, закрепилась слева, в полуверсте от Артиллерийских казарм. – Марков кивнул в знак согласия. – Конница Эрдели отошла к Садам, Корниловский полк занимает прежние позиции, с генералом Казановичем связи нет, пропал.

– Что значит, пропал? – строго взглянул на начальника штаба Корнилов.

– Вечером видели, как он со своими партизанами выдвинулся к окраинам города. Вроде бы связывался с генералом Кутеповым, просил его поддержать в прорыве к центру. Но потом исчез.

– Что же говорит Александр Павлович?

– С Кутеповым тоже связи нет.

– Так наладьте! – крикнул Корнилов и тут же осекся. – Извините, господа, нервы.

В комнату без стука ворвался поручик Хаджиев. Глаза его были красными, сам бледный.

– Неженцев погиб! – выпалил он.

– Как?! – воскликнул Лавр Георгиевич. Закрыл тут же побагровевшее лицо руками. – Не может быть.

Офицеры перекрестились. Деникин тихо произнес: «Бедный Митрофан Иосифович, один из лучших командиров». Потеря Неженцева была для армии тяжелой, но теперь Антон Иванович больше волновался за Корнилова. Неженцев был близким другом командующего и этот психологический удар мог помешать делу. Ведь нужно было принимать немедленные, но хорошо обдуманные решения.

Корнилов довольно долго молчал. Потом спросил:

– Кто сообщил?

– Адъютант Индейкина. Полковник тоже убит.

«Кошмар», – вырвалось у кого-то. Полковник Индейкин являлся помощником Неженцева.

– Где он?

В комнату вскоре вошел низенький казак с лихим чубом из-под помятой, пыльной фуражки. Его шашка доставала до земли. Видно, не своя, в бою взял. На плече кавалерийская трехлинейка с пристегнутым, сломанным на самом кончике, штыком. Глаза его при виде командующего вспыхнули радостным огнем, будто он не с передовой, где пули и кровь, а с прогулки. Представился:

– Поручик Савельевич, ваше высокопревосходительство.

– Как все случилось? – спросил его генерал.

– Дык как… Когда казармы-то Артиллерийские марковцы взяли, Митрофан Иосифович приказал в атаку подниматься. Он сам на возвышенке находился. Но красные такую пальбу устроили, мама не горюй. Словом, цепи залегли. Стихает, они опять вперед. И опять большевистские пулеметы. Еще пушка им тяжелая помогала, только она сзади бомбы бросала, нас не доставала. То лягут, то встанут. А тех, кто вставал, все меньше и меньше. Вот полковник Неженцев и не выдержал, сам в атаку бойцов повел. Я за ним… Пуля ему в голову попала. Взял я его на руки. Он еще живой, хрипит – «Не останавливаться, вперед, корниловцы». И тут вторая пуля ему в бок, другая мимо моего уха просвистела. И капитана Курочкина позже убило. Ну, мы опять вместе с елизаветинскими казаками в окопы да овраги залегли. Там и сидим.

В приоткрытую дверь вошел худой рыжий кот. Обнюхал сапоги поручика Савельевича, по-деловому, ни на кого не обращая внимания, запрыгнул на табурет, стал вытягивать шею к тарелке с лепешками. Никто, казалось, животное не замечал. В комнате висела тишина. Вдруг где-то недалеко, в роще разорвалась очередная бомба. С потолка посыпалась пыль. Кот соскочил с табурета и в мгновение ока скрылся за дверью.

– Нельзя вам здесь находиться, Лавр Георгиевич, – сказал генерал Багаевский. – Так шальная бомба не ровен час в окно залетит. Ферма как на ладони с окраин города просматривается. Наверняка комиссары знают, что вы здесь, потому и бьют.

– Ах, оставьте, Африкан Петрович, – вздохнул Корнилов. – Не солдат ищет пулю, а пуля солдата. От своей не уйдешь. Сергей Леонидович, – обратился он к Маркову, – берите командование над полком Неженцева. Ох, беда…

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Марков оправил свои длинные усы, которые умудрялся всегда держать острыми, лихо закрученными кверху, козырнул.

– Пойдем, – сказал он Савельевичу.

– Обождите, поручик, – остановил Корнилов. – А что вам известно о резервном партизанском отряде генерала Казановича? По донесениям он вчера ворвался в город.

– Так генерал и пришел нам на выручку. Когда мы залегли, на нас красные пошли. Целая тьма. Думали, ну все, конец. Даже если б мы побежали к реке, нас бы из пулеметов покосили. И тут как ангел-спаситель – генерал Казанович со своим отрядом. Во фланг большевикам ударил. Они не ожидали, помчались обратно к своим позициям. Много их порубали.

– Ну, а дальше? Где теперь Борис Ильич?

– Кто ж его знает, – пожал плечами поручик. – Разве там разберешь! Знаю, он велел капитану Курочкину, пока тот был жив, оставаться на позициях. А сам пошел в город, за большевиками.

– Как это пошел? – спросил Деникин.

– Не знаю, господа офицеры. У вас тут штаб, вы ж армией командуете. Куда он, чего, зачем, мне генерал Казанович не докладывал. Да я и от тела Неженцева – то не отходил. Вроде как генерал давал поручение Курочкину связаться с Кутеповым, чтобы тот тоже в город продвигался, его поддержал.

– Это немыслимо, господа, – сломал в руке карандаш Корнилов. – Немыслимая организация наступления. И я за эту неразбериху несу полную ответственность.

Генерал Романовский подошел к столу, взглянул на карту со стрелочками и кружками. Развернул ее к себе, долго всматривался.

– Все мы несем ответственность за слабую организацию операции, Лавр Георгиевич, – сказал Романовский. – Предлагаю прекратить наступление, отозвать отряды, дабы не потерять всю Добровольческую армию во время первого же похода.

Начальника штаба поддержал Деникин:

– Думаю, это лучший вариант, господа. Нужно отойти к станице Ольгинской, откуда мы и начали наш марш, передохнуть.

Корнилов долго молчал, потом подошел к окну. Из лазарета снова раздался крик раненного, но командующий, словно его не услышал. Заговорил тихо, полушепотом:

– Значит, наши жертвы теперь напрасны? Значит, лучшие люди нашей армии сложили головы впустую? – И уже в полный голос. – Одумайтесь, господа офицеры! Честь, совесть, воля, родина, все в выгребную яму? Если мы уйдем без победы, то более уже никогда ее не добьемся. Мы окончательно потеряем доверие людей. Как командующий армией я не могу пойти на это. Положение действительно тяжелое. И я не вижу другого выхода… как завтра же начать наступление на Екатеринодар по всему фронту.

– Это будет катастрофа, – сказал Деникин.

Опять повисла тишина. Ее прервал генерал Алексеев:

– Что ж, командующий не только имеет право принимать решение, но и обязан это делать. Армия верит Лавру Георгиевичу, надеюсь, и нам. Предлагаю наступать послезавтра. Войска отдохнут, проведем перегруппировку. Может, казаки еще подойдут. И вообще, нужно разобраться, как следует в ситуации.

– Не возражаю, господа, – сказал Корнилов. – Назначаю штурм Екатеринодара на послезавтра. Решено.

Дверь опять распахнулась. Поручик Хаджиев с порога крикнул:

– Генерал Казанович! Раненный!

Все прильнули к окну, а потом выскочили во двор. Двое добровольцев поддерживали под локти пропавшего генерала. Одна рука его была замотана тряпками и кусками шинели. Лицо заострившееся, злое. Он присел на полуразбитую снарядом телегу, попросил воды.

Выпив целый ковш, обвел всех тяжелым взглядом:

– Что же это вы, господа, меня не поддержали? Я же до самого сердца города дошел. Кутепова ждал. Какое там… А вы здесь прохлаждаетесь. Екатеринодар уже почти был в наших руках.

Корнилов подошел к Казановичу, сел рядом.

– Будьте любезны, Борис Ильич, без нападок. Доложите как было.

Лавр Георгиевич понимал, что «нападки» адресованы именно ему, слышать их было неприятно. Командующий, не знающий, что происходит на фронте, которым он командует. Скверно, очень скверно.

Генерал Казанович сплюнул что-то павшее ему рот, начал рассказывать.

Когда он пришел на выручку полку Неженцева, тот уже был убит. Большевики не ждали удара с фланга и побежали. Не теряя времени Казанович со своими 200 бойцами 1 -го партизанского отряда устремился следом. Порубали и постреляли красных, которых удалось догнать, остальные растворились в переулках и дворах. Генерал отправил порученца – кадета Соломина к полковнику Кутепову, зная что он занимает позиции правее, у хлебных амбаров. Послал с просьбой тоже немедленно выдвигаться в город, «пока комиссары не пришли в себя».

Войдя в город, чтобы не наткнуться на основные силы большевиков, повернули влево, к Госбанку, а оттуда к Греческой школе. Мимо лютеранской церкви вышли к Старому базару.

Тишина в городе стояла пугающая, ни одного выстрела, как будто и не было здесь никогда войны. Генерал послал вперед разведчиков со штабс-капитаном Авдеевым. Те вскоре вернулись, доложив, что за базаром стоит артиллерия из двух орудий с приблизительно 40 солдатами.

– Можно обойти и ударить по красным со стороны синагоги, я хорошо знаю город, – предложил Авдеев. – Темнеет, нас не заметят.

– Сейчас не время, – ответил генерал. – Думаю, Кутепов уже начал продвижение параллельно нам. Он наверняка доложил об этом в штаб. Соединимся с ним, а утром ударим по красным вместе, с севера. Надеюсь, бойцы Маркова нас поддержит. Продвигаемся к Хлебному рынку.

– От него до железнодорожной станции недалеко.

– Именно, заодно поглядим, что у красных на путях- 2 или 3 бронепоезда. С божьей помощью, еще и захватим. Прятаться по углам более не станем, красные, не исключено, нас тоже заметили. Так что вперед, мы – сорокинцы.

И вышли на площадь Старого базара. Ружья за плечами. Увидев отряд, красные поднялись. Один из них вышел вперед.

– Кто такие? – спросил он зычным, хорошо поставленным командным голосом. Видно, из бывших ефрейторов или прапорщиков. Может, унтер.

– Не видишь что ль, свои, – ответил Авдеев.

– Свои все давно по лавкам спят.

– С кадетами у Артиллерийских казарм бились, не успели спать лечь, в отличие от вас.

– Пароль назови.

Авдеев обернулся на генерала Казановича. Тот вышел вперед.

– Так его как час тому сменили. Какой тебе сказать? – спросил он.

– Сменили? – озадачился артиллерист. Товарищ Зильбер… как его мать, все забываю.

Его приятели заржали. Стали подходить ближе, кто-то поднял винтовки.

– Зильберглас, – выговорил, наконец, фамилию прапорщик.

– Ну, правильно, Зильберглас и поменял, – кивнул Казанович. – Не знаю, почему вам не сказали. Бардак.

– Бардак, – охотно согласился красноармеец. – Какой же теперь?

– Самый простой – «Кубань».

– Во как. А был – «25 октября». Надо же, о чем они там думают? А еще хотят кадетов побить.

– А ты не хочешь?

– Своим руками бы передушил вражье племя. С германской ненавижу. Ты-то где служил?

– В 127-ом Путивльском полку, – честно сказал Казанович, который командовал этим самым полком.

– Во-она, – протянул артиллерист, – а у нас тут твой однополчанин есть. Эй, Семен, ты где?

Из тьмы, сгущавшейся каждую секунду, вышел высокий, как жердь солдат.

Авдеев незаметно взялся за рукоятку нагана, сзади за поясом. Но генерал был полностью спокоен – вряд ли кто его узнает в таком виде. В отличие от других генералов, он не носил пышных усов и холеной бороды, сбрил их перед походом. Теперь зарос щетиной и был похож на обычного солдата. Что же касается одежды, то в бой в генеральских шинелях, разумеется, никто не ходил, чтобы первым не попасть на мушку. И вообще, отличить красногвардейца от бойца Добровольческой армии было практически невозможно. И те и другие – без погон, в одинаковой форме, а то и вовсе без нее. Казаки, так те и вовсе как братья-близнецы.

Семен прищурился, стал похож на казаха. Прям Корнилов. Вгляделся в генерала.

– Нет, не помню, – сказал он, наконец.

Прапорщик нехорошо ухмыльнулся.

– Ну а полковника Лузового из 4-го батальона помнишь? – спросил солдата Казанович. – Отчаянный вояка был. Он однажды один 15 австрияков в плен взял. С солдатами плясать любил. А в дни рождения каждому старался подарочек сделать.

– А-а! – обрадовался Семен. – Полковника помню. Он однажды мне в харю так дал, что голова три дня тряслась. Но по делу, в карауле закурил.

Красноармейцы заржали.

– Погиб он, – недовольно обернулся на приятелей Семен. – Чего гогочете, и среди их благородий хорошие люди попадались.

– Смотри, комиссару это не скажи, – посоветовал Семену прапорщик.

– А ты меня, Федька, товарищем Зильбергласом не пугай. Он человек рассудительный и понимает, что люди разные бывают. Нельзя всех скопом черным дегтем мазать.

– Ты это корниловцам скажешь, когда они сюда придут и тебя на виселицу потянут.

– А что, Федор, – подошел к артиллеристу Казанович, – думаешь, не устоим, дрогнем, побежим от кадетов? Идею свободы, равенства и братства рабоче-крестьянских классов, за которую стоит товарищ Троцкий, предадим?

– Я…, – замялся Федор. – Я такого не говорил, товарищ… Да что там, шли своей дорогой и идите.

Казанович махнул рукой. Тоже сделал и капитан Авдеев. Нестройная колона добровольцев потянулась мимо орудийной позиции красных.

– Вы сейчас куда? – спросил Семён.

Авдеев отодвинул его рукой от генерала:

– Тебе что за дело?

– С вами пойду. Мне к Новому базару надо. Сестра у меня там живет. Хлеба отнести. -Он встряхнул вещь мешок за спиной. – Как эшелон с продовольствием пришел, подкармливаю. У Глашки трое детей. Отпустишь, Федька?

– Совсем устава не соблюдают, – вздохнул прапорщик. -Ну иди, токмо не засиживайся. Туда и обратно. А то комиссары проверку спроворят, тебя в дезертиры запишут… сам знаешь. И мне достанется.

Прошли синагогу, реальное училище, музыкальную школу.

Семен, который шагал рядом с Казановичем, сказал ему:

– Мимом больницы вам идти не следует.

– Почему? – удивился Борис Ильич.

– Потому что там полно красных постов. Из латышей. Те ушлые, не то, что Федька -балабол. Вмиг раскусят.

– Что? – схватил за плечо солдата Авдеев.

– А то, что я сразу признал вас, господин генерал. Что же я своего командира Казановича не узнаю? Не ослеп еще. Вы-то меня, конечно, не помните, я в хозвзводе служил, иногда вам ужин в штаб приносил. Знаю я, для чего вы в город пожаловали, но не сдам. За пару месяцев я понял, что эта за власть такая, большевистская. И не только я. Злоба, ненависть и обман. Латыши с китайцами такое творят, что и во сне страшном не приснится. И русские теперь от них не отстают. Комиссары говорят, генерала Корнилова поймаем, будем его как Пугачева в клетке по России возить. А потом, говорят, голову отрубим, как бешеной собаке и останки сожжем на революционном костре. А я слышал, Корнилов на Германской войне героем был, как и вы… Борис Ильич. Комиссары, гады, с немцами мир подписали. Всех нас продали жидам.

– Что ж, хорошо, что ты это про большевиков понял, Семен, – приобнял солдата Казанович. – Дай бог, чтобы и остальные твои приятели быстрее прозрели. Веди нас… на Сенную площадь. Кстати, сколько поездов на станции?

Семен тут же рассказал, что у вокзала 2 бронепоезда. Был третий, но он ушел в Ростов. Вчера пригнали состав со снарядами и хлебом, он стоит на 5-ом пути. Раненых, а их много, увозят на санитарном поезде в станицу Медведовскую, там вроде как разбили большой госпиталь. Завтра должно прибыть большое пополнение в 5 или даже 10 тысяч человек.

– Та-ак, – протянул Казанович. – Замечательно. Только бы Кутепов не оплошал.

Когда совсем стемнело, добрались до Сенной площади. Добровольцы рассредоточились по всему ее периметру – заняли позиции за лавками и магазинами, у фонтана. Что делать дальше было не понятно.

– Где же Кутепов? – нервничал Казанович. – Если бы прорывался, мы бы его услышали. Черт, город вроде бы теперь перед нами как на тарелке – бери, не хочу. Ударь в спину красным, они побегут, только пятки будут сверкать. Но одного нашего отряда мало.

Под утро стало понятно, что ни полка Кутепова, ни других отрядов, добровольцы не дождутся. Казанович принял решение уходить из города, пока еще не совсем рассвело.

Тем же путем, по совету Семёна, который ни на шаг не отходил от генерала, не пошли. Сделали большой крюк через северную часть города и мимо Хлебного рынка вышли на Кругликовскую подъездную дорогу. Хотели пробраться к реке Кубани через Сады Сельскохозяйственной школы.

Здесь и нарвались на разъезд красных. Сначала вроде бы неплохо поговорили, мол, свои, сорокинцы, идем на передовые позиции к Артиллерийским казармам. Но тут появился еще один разъезд, а за ним немалый отряд большевиков. Может, и обошлось бы, однако кто-то не выдержал, выстрелил в комиссара. Тот свалился с лошади, будто скошенный шашкой стебелек. Фуражка с красной звездой докатилась до ног Семена. Поднял.

– Это ж товарищ Зильберглас, – выдохнул он.

А потом началось…

Прорваться к реке Кубани удалось не всем. Тем не менее, потери оказались не такими уж большими. Шли стремительно, с натиском, нагло.

У кирпичного завода опять бой. Красные успели развернуть пушку, выстрелить шрапнелью. С одного раза уложили 5 добровольцев. Повторить им не дали, забросали гранатами. И это было ошибкой. Снаряды сдетонировали. Взрыв случился такой силы, что уничтожил не только расчет красных, но и столько же корниловцев. Осколком ранило в руку Казановича. Генерала кое-как перевязал капитан Авдеев. Вскоре его самого не ранили в предплечье.

Семен остервенело отстреливался от большевиков. Как будто и не сидел он с ними еще вчера вечером в одном окопе и не ел из одной миски. Видно, здорово они ему опротивели, – думал Казанович.

Фамилии его Борис Ильич так и не узнал. Когда уже до спасения было близко, передовой отряд марковцев открыл по красным отсекающий огонь, появилась из Садов и конница Эрдели, Семена убило рикошетной пулей прямо в висок. Он и понять ничего не успел. Казанович закрыл ему глаза, перекрестил широко, словно поп. «Славный был парень, – сказал он. – Побольше бы таких прозревших. Ничего, скоро все поймут, что такое жидо-большевизм».

– Вот я вас, господа штабные, и спрашиваю – куда подевался полковник Кутепов? – заключил вопросом свой рассказ Казанович. – Струсил что ли?

Александр Павлович Кутепов пользовался в армии непререкаемым авторитетом, и подобное обвинение могло иметь большие последствия, если бы его услышал сам полковник или его адъютанты. Именно Кутепов в январе разбил, да дважды, красных под командованием Сиверса у Матвеева Кургана. Это была первая крупная победа Добровольческой армии, которая необыкновенно вдохновила людей. Теперь Кутепов был командиром 3 роты 1 Офицерского полка. К счастью, ни полковника, ни его помощников на ферме не оказалось.

– Тихо, голубчик, – попытался успокоить Корнилов Казановича. – Нельзя же так.

– А вы мне рот не затыкайте! – вспылил генерал. Подскочил со сломанной телеги, она изменила центр тяжести, и Лавр Георгиевич упал на землю, смешно задрав ноги.

Кто-то засмеялся. Первым ему помог подняться сам раненный Казанович.

– Простите, ваше превосходительство. Право, неловко вышло. Не ушиблись?

– Ах, оставьте, Борис Ильич. Пустяки. Я вас понимаю, но и вы поймите…

– Нет, уж это вы меня поймите, – перебил Казанович.

В разговор вмешался Антон Иванович Деникин. Он отряхнул командующего, взял за плечи Казановича.

– Полно, господа, прямо как юнкера. Лучше обсудить все без эмоций.

– Что же тут обсуждать? – уже более спокойно, но так же хмуро ответил генерал Казанович. – Я пробился к центру города, фактические его уже взял. Но… потерял людей практически напрасно.

Санитары начали разматывать тряпки на раненой руке Казановича. Идти с ними в перевязочный пункт он отказался. Красуется генерал, ухмыльнулся про себя Романовский, хочет всем показать, что он кровь проливает за Россию. А мы тут в тылу прохлаждаемся.

Но Казанович вовсе не по этой причине не шел с санитарами. Генерал потерял много крови и боялся, что в душном помещении потеряет сознание, а он еще не все сказал этим «стратегам».

На ферму прискакал запыхавшийся Кутепов. Поручик Хаджиев разыскал его у Артиллерийских казарм. Полковник узнал, что убили Неженцева и решил занять его позиции, не дожидаясь расстановки из штаба. Он не знал, что командовать отрядами Неженцева, Корнилов поручил уже Маркову.

– Что случилось, ваше высокопревосходительство? – вытянулся он перед командующим.

Высшие офицеры и командиры могли позволить себе не называть Корнилова «вашим высокопревосходительством», достаточно было лишь «превосходительства», но Кутепов всегда строго соблюдал армейский и гражданские этикеты и не мог позволить себе, как он выражался, «пренебрежения» к командованию.

Корнилов лишь махнул рукой, давая возможность задать вопрос полковнику Казановичу. И тот не заставил себя ждать:

– Извольте объясниться, Александр Павлович. Вы получали мою просьбу с кадетом Соломиным поддержать меня в продвижении в центр города? По параллельным улицам.

– Никакой депеши, уважаемый Борис Ильич, или устного донесения я не получал. Кадета Соломина я и в глаза не видел, – ответил тот.

– Как же так…, – не знал, что на это сказать Казанович.

– Видно, это тот парнишка, который бежал к нам от церкви, ваше благородие, – вступил в разговор адъютант Кутепова. – Его красные в спину застрелили, у бакалейной лавки. Помните?

– Да, помню, – кивнул Кутепов. – Знал бы о вашем продвижении, господин Казанович, непременно пошел бы тоже. Плохо согласуем наши действия, господа.

– Очень плохо, – охотно поддержал Кутепова Казанович и посмотрел на Корнилова.

Командующий резко развернулся и пошел в свою комнату.

Однако ни через день, ни через два наступления на Екатеринодар не состоялось. Утром Лавра Георгиевича убило вражеской гранатой, которая пробив стену возле окна, залетела в комнату. Первыми прибежали генерал Казанович и адъютант Хаджиев. Командующий был еще жив, но помочь ему они ничем уже не могли. Корнилова вынесли на высокий берег Кубани. Он открыл глаза, попытался что-то сказать, но не смог.

Начальник штаба Романовский спросил генерала Деникина:

– Вы примите командование, Антон Иванович?

– Да, – коротко ответил помощник Алексеева.

На совещании командиров, обсудив положение, пришли к выводу, что наступать на Екатеринодар- значит погубить армию. Нужно отходить на отдых в южные станицы. Новый командующий Деникин утвердил это решение.

Многие вздохнули с облегчением.

Лавра Георгиевича все безмерно уважали, но будь он жив, о екатеринодарский утес белое движение разбилось бы вдребезги.

Над рекой повис густой туман, а под утро началась тяжелая метель. Весна никак не могла взять власть над кубанской землей.