Читать книгу Перекличка с прошлым. Стихи - Владимир Пучков - Страница 18

Декарт, Лаплас – великие французы,

Их вклад в прогресс по-настоящему велик.

Они средневековья рвали узы,

Чтоб мир узрил научных истин лик.

Их имена, могучие их знанья, —

Живущим на земле живой пример, —

Всемирным общим стали достояньем,

Как Пушкин, Гёте, Данте и Гомер!

Вечная музыка. Вечные звуки

Дарят нам радость и гасят в нас муки.

И люди стремятся в концертные залы,

Чтоб час или два – суета не терзала.

Странно устроен сей мир, очень странно:

Рядом – бессмертие, жизнь и нирвана,

А в фокусе жизни – боренье со страстью:

Плоть душу терзает и страстью и властью.

Время не властно над творчеством гения:

Моцарт – бессмертен, – и нет здесь сомнения.

Два века прошло и опять замелькало

Волшебное имя, гармоний – зерцало.

Праздник – сегодня, – душа торжествует:

Моцарт увел её в сферу другую,

Где нимфы и музы, где дух и томленье,

Где царствует он и его вдохновенье.

Звуков движенье, гармонии – сила

Душу мою к небесам возносили,

И словно нет плоти – есть чувство паренья,

Душа одолела земли притяжение.

Нет уже связи с материей, с миром, —

Есть ощущенье духовного пира,

И есть состоянье, что выше экстаза,

Как будто елеем духовным помазан.

Кто испытает однажды такое,

Тот потеряет чувство покоя,

И будет в ответе за это лишь гений, —

Гением ставший в Зальцбурге и Вене.

Полотна мастера в столицах

Смотрел я, точно, и не раз:

И в галереях за границей,

И те, немногие, у нас.

Цветы, пейзажи, натюрморты, —

В них Гончаровский колорит,

Цвет, словно музыка звучит,

Где как анданте, где как форте.

В ее полотнах есть загадка, —

Смотри и пробуй разгадать,

Но мне открылась, если кратко, —

От них тепло, светло и сладко,

Да так, что трудно рассказать.

Но средь полотен Гончаровой

Не видел сряду трех картин,

Чтоб был на них цветок суровый,

Пространству, цвету – господин;

И был он центром притяженья,

Особой тайною творца,

Одним предметом восхищенья,

И будоражил те сердца,

Что к медитации готовы;

В обычном видят образ новый,

Стремятся с Духом говорить

И духом новое творить.

Цветок простой, порой невзрачный,

Витиеватой красоты,

Но пир украсить может брачный,

Как знак девичьей чистоты;

Цветок в колючках – недотрога,

Но излучает силу, мощь;

Он для защиты создан Богом,

И всяку нечисть гонит прочь.

Творенья тайны в нем сокрыты,

И лунный свет, и солнца зной, —

Давно уже цветок забытый

Старинный оберег живой.

И вот теперь мой взор прикован

К тому, что мастер сотворил, —

Чертополох я видел снова,

А голос внутренний твердил:

Здесь проведение – не случай,

Я доказать это готов,

Передо мной букет колючих

С шипами длинными цветов.

Цветов того чертополоха,

Что детство мне напомнил вдруг, —

Средь тьмы и яростных сполохов

Судьбы замкнулся тайный круг.

И в этом круге – Гончарова,

Ее душа близка моей:

Сошлись в единый фокус слово

И образ милый для очей.

Он в красках лег на холст картины,

И словом в стих – куда поздней…

Одна дорога – в палестины

Искусств и творческих страстей.

Но в детстве я еще не ведал,

Что жил художник где-то там,

И рисовал цветы, – их с дедом

Я рвал в овраге по утрам.

Потом цветы я взял в дорогу,

Когда покинул дом родной,

И мне сказали очень строго,

Что связан оберег с судьбой.

Я с детства был не суеверен,

Всегда с природою на «ты»,

И ей как матери я верен,

Она – родник всей чистоты,

И вдохновения источник,

И может радость нам дарить,

Когда союз наш с нею прочный,

А сердце пламенем горит…

И то, что было в детстве в радость,

Приобрело на склоне лет

Особый вкус, особый цвет, —

Их не испытывает младость.

Я все хранил цветок и память

О мудрых предках, старине.

Моей душе легко, как в храме

Иль даже в горней вышине.

И я стоял ошеломленный,

Не в силах взгляда отвести,

И понял я, что во Вселенной

Пересекаются пути

Духовных чад, творящих чудо,

Искрящих божией искрой,

И наполняющих сосуды

Искусства вечною струей.

А те сосуды – божьи люди —

Всегда стяжают благодать;

Искусство в них надежду будит,

Они – Прекрасному под стать.

Ты словно апостол Андрей Первозванный:

Светел твой лик, как алмаза кристалл.

России для подвига трудного данный,

Пришел ты к народу пророком желанным,

Чья совесть как горный источник чиста.

Но был ты недолго пророком негласным, —

Лишь долго секреты хранила страна.

Негласных и гласных, и всех несогласных

В России терзали во все времена.

Ученого мантию ты вдруг отринул,

Она оказалась тебе не к лицу.

Ты голову вскинул и выпрямил спину,

Чтоб устремиться навстречу венцу

Из веток терновых, а значит – к концу.

Лишь только один путь начертан нам свыше,

Тебе удалось отыскать этот путь,

Поскольку ты совести голос услышал,

Услышав, смог к правде святой повернуть.

Отвергнув вериги всех прошлых деяний,

Ты дух несвободный сумел расковать.

Сознательно в атомный век испытаний

Решил ты о правде всю правду сказать.

В знак покаянья, с болью отчаянья

На всех достиженьях поставил ты крест,

И выбрал дорогу борьбы и страданий,

Что к храму вела, но сначала – на съезд.

Как искажались властями известия

О смысле и ценностях жизни твоей.

Узнали мы правду лишь в траурном шествии,

При свете неярком дрожащих огней,

Плывущих по кладбищу тысяч свечей.

И вместе с огнями все тени дрожали —

Забитых, казненных и ныне живых.

И вместе с живыми тебя провожали

Все те, кто еще не попали в скрижали

Невинно погибших – честных, святых.

Бессмысленны клятвы, позорны проклятья,

И нет нам прощенья, нам всем – до конца:

На наших глазах совершалось распятье

Подвижника правды, свободы певца.

Но голос призывный услышан, подхвачен,

Дорогу осилит идущий вперед, —

Тот самый, кому путь борьбы предназначен,

Кто медленно в скорби за гробом идет.

Андрей, Духом званный, земля тебе пухом,

Отныне бессмертие – твой пьедестал.

И поняли тысячи, сильные духом:

Ты совестью нашего времени стал.

Да, чистый разум – это чистый разум, —

Он не даёт покоя никому,

Но Кант решил проблему эту разом, —

Я полагаю, только потому,

Что сущностью его был чистый разум

И философия, как чистый бриллиант.

Он корифеем философии стал сразу —

Светлейший ум Земли, великий Кант.

Теперь Сократа диалог

Известен просвещённым людям, —

Нам удалось прочесть меж строк:

– Платон поднёс его на блюде. —

Благодаря тебе, Платон,

Мы знаем много о Сократе,

Когда б не ты, сей камертон

Античный мир мог бы утратить.

Ты записал, что говорил

Учитель твой тебе, народу,

И как он истину любил,

И как отстаивал свободу.

Он всюду истину искал —

На площадях, в местах публичных,

И как утёс, средь волн и скал,

Стоял против толпы безличной;

И не щадил друзей, богов,

И был к себе намного строже:

– Платон мой друг, ну что с того? —

Ведь истина всего дороже! —

Известна эта мысль его.

Сократ Платону, словно брат,

Конечно, старший, очень мудрый.

Платон внимать ему был рад —

Звучали истины, как сутры.

Философ-эрудит, Сократ!

Тебе бы рядом быть с Минервой!

И зная, что ты прав стократ,

Всё ж проверял себя в сто первый.

И здесь, и там, в любом пространстве

Мы можем точку отыскать,

Вернуть её из дальних странствий —

Нам нужно лишь координаты знать.

Всё сущее, вплоть до галактик,

Мы можем в точку поместить,

А дальше знаем мы из практик:

Координаты – это нить;

Она любой объект привяжет

К пространству, времени, мирам

И, если нужно, то укажет,

Где быть ему: иль здесь, иль только там.

За эти знания Декарту

Обязан просвещенный мир.

Не горячись! Садись за парту, —

Учись! Узришь Великих славный пир!

Напрасно Сократа теперь забывают, —

Трудно нам будет без истин его:

«Я знаю, что я ничего ведь не знаю, —

Иные не знают даже сего», —

Я истину эту всегда вспоминаю.

Святая наивность – не знать, что не знаешь

Сократа, Платона и много чего!?

Да, трудно признаться, чем ты обладаешь,

Тем более трудно, коль нет ничего.

Стоит он у холста, что на мольберте,

Мешает краски, держит кисть в руке,

И вдруг ему подумалось о смерти,

Что притаилась тут, невдалеке.

Давно уже недуг его терзает,

Но в близкую кончину веры нет, —

Ведь возраст – с небольшим лишь сорок лет, —

И, слава Богу, дух его дерзает.

Да, дух его дерзнул взлететь высоко,

Чтоб Русь посконную окинуть с высоты:

Сквозь времени прошедшего пласты

Духовным и художественным оком

Познать явленье русской красоты.

Достойно быть на полотне суровым

Событиям истории Руси,

Давно минувшим и омытым кровью, —

Победы цену дал Господь вкусить!

Плывут чредой истории картины,

Но разум выбирает среди них

Такие, что ложатся на триптих

И связаны с тем временем причинно.

Остановился взор на поле Куликовом

И битве, состоявшейся на нем;

Увидел он, как кони бьют подковой

И воинов сердца горят огнем.

А прежде были проводы дружины

На смертный бой за Веру и за Русь:

Объятья, поцелуи, слезы жинок,

И у детей в глазах восторг иль грусть.

Блестят на солнце шлемы и кольчуги,

В движении мечи слегка звенят.

Средь провожающих в почетном круге

Жена Димитрия, и все глядят

Вослед дружине, уходящей к Дону,

Благословенной колокольным звоном.

А раньше чуть Московский князь Димитрий

Благословения у Сергия просил.

В простой одежде старец и без митры, —

Могутный3, мудрый, полный сил.

Он – воплощенье святости и духа,

Что русский дух крепят четвертый век, —

Для крестного знаменья поднял руку:

Благословенны Русь и русский человек.

Спешит художник выплеснуть виденья

Изображением на серый холст, тугой:

Тотчас же кисть его без промедленья

Включается в творенья день шестой4.

Но день шестой объял собою годы

Раздумий напряженных и труда,

А в сорок три – духовная свобода.

Зачем же его падает звезда,

Что отличалась яркостью всегда?

Спешит его рука, торопит разум

Но каждый образ говорит: «Постой,

Еще, еще работай надо мной».

Да, вот такое не напишешь сразу.

О, как медлительны движения порой!

И снова боль, а вместе с нею слабость, —

Они приходят как-то невпопад, —

Ну, как работать плотно и подряд?

В душе его страдание и радость,

И мысль одна: «Успеть бы этот труд

Окончить к круглой дате, юбилейной.

Дай, Господи! Молюсь благоговейно.

Мой час пришел, сегодня я умру,

Картины же мои пускай живут…»

С трудом он отошел чуть от мольберта.

«Поставил, кажется, последний штрих», —

Подумал он, взглянув на свой триптих:

В душе светло и мысли нет о смерти.

Но вдруг упал и так навек затих.

Вот так и воины на бранном поле

Достойно уходили в мир иной

За Веру и за Русь, исполнив Волю

Того, кто правит миром и судьбой.

Он с ними пал на поле Куликовом,

Сражаясь духом за Святую Русь;

Исполнен долг и дух его раскован, —

В наследство людям: торжество и грусть.

Художник, гражданин и воин, —

Он вечной памяти достоин.

Взгляни вокруг, – увидишь цвет

И то, что мы зовем фигурой;

Они всегда, сомнений нет,

Рождают в ясных душах свет

Или презренье в душах хмурых.

Вот наступил двадцатый век,

И год пятнадцатый сгустился;

Давно уж Черный человек

С мечом в Европе объявился;

С плеча он рубит второй год,

Кругом – вражда, везде – раздоры,

Война гуляет по просторам, —

Как будто гибель в мир идет.

Но жизнь есть жизнь, она – во всем:

В труде, искусстве, песнях, стонах, —

Не истребить ее огнем,

Не отменить ее законом.

И в то же время на Земле

Художник был, творил как прежде,

Но душу он держал в тепле

И сокровенной жил надеждой.

Вот устремил он в космос взгляд

Души мятущейся и страстной, —

Увидел черный там квадрат

И черный крест в овале красном.

В квадрате том застыла мысль,

В овале – время и пространство…

Нет, нет! Судить не торопись,

Что было б лучше Санчо Пансу

Для нас писать. Призыв звучал:

«Долой искусство для искусства!»

А взгляд Горгоны умерщвлял

Творивших дух, будивших чувство

И горы мертвых душ и тел

На фоне неба, как курганы.

Творец квадрата чудом цел,

И устоял пред ураганом.

Но поглотить стремилась мгла

Его квадрат и крест в овале.

Несправедливости игла

Пронзила дух, что был в опале…

Хитер и страшен Вельзевул:

Он губит то, что не по нраву.

Но миру вновь Творец вернул

Полотна Мастера по праву.

Теперь квадраты будят мысль,

А крест с овалом – людям в благость.

В борьбе со злом заложен смысл:

Страданья, труд, – да будут в радость!