Читать книгу Белое проклятие (сборник) - Владимир Санин - Страница 7

Филатов даже был разочарован: несколько сбитых в один щитовых домиков да еще два домика в стороне – вот тебе и вся станция Восток. Взглянуть не на что – так, вроде турбазы средней руки, покажешь фото приятелю – пожмет плечами. С надрывом говорили, чуть глаза не закатывали: «Восток! Ледяной купол! Полюс холода»! – а здесь и купола никакого не видно – заснеженная гладь, да и мороз пока что градусов сорок пять, не больше.

– Ощущаешь? – Бармин похлопал Филатова по плечу. Никаких резких движений, Веня, дыши через подшлемник. Восток, брат!

Филатов смолчал. Он ощущал небольшую одышку, и голова слегка болела, но ожидал он куда худшего и подумал, что док занимался психотерапией, когда расписывал ужасы акклиматизации. Правды ради, тот же док говорил, что иной раз Восток принимает новичка сразу, но это редкое исключение делается для человека с феноменальными физическими данными, для хорошо тренированного альпиниста, например. Филатов же, когда проходил обязательные для восточников испытания в барокамере (где его «поднимали» на пятикилометровую высоту – в атмосфере Востока кислорода примерно столько же), заслужил самые лестные отзывы врачей: абсолютно здоров, к зимовке на куполе стопроцентно годен. Почему бы ему и не стать тем самым новичком, который быстро переходит с Восток на «ты»? А что? Гаранин уже анальгин принял, у Семенова губы как в чернилах, а он…

Филатов чутко к себе прислушался. Вместе с Барминым он подтаскивал к самолету небольшую, размером с двухспальную кровать, алюминиевую волокушу. Снег под ногами был крепко сбитый, на нем почти не оставалось следов, и волокуша скользила плохо, как по песку. Такого странного снега Филатов еще не видел. Да, рот совсем сухой и шершавый, слюна, что ли, не вырабатывается, и, пожалуй, сердцебиение, вроде и нагрузки никакой, а стучит быстро. Вспомнил, как два года назад прилетел на льдину и разгружал самолет: подставлял плечи под мешок с углем, чуть не вприпрыжку тащил метров за двести и спешил обратно – без всякого сердцебиения, с улыбкой. Здесь бы такой фокус не прошел, точно… Филатов покосился на Бармина, не наблюдает ли, уловил его взгляд, кивнул: все в порядке, док.

В самолете Семенов, Гаранин и Дугин подтаскивали вещи к грузовому люку, Семенов посмотрел в иллюминатор: Крутилин стрекотал кинокамерой, а летчики позировали, окружив столб с указательными стрелками. Крутилин заходил с разных сторон, раздвигал людей, чтобы в объектив попали стрелки с надписями – «ПАРИЖ – 15 050 км», «ВОЛГОГРАД – 14 747 км» и другие, в этом ценность будущего фильма. Не так уж много людей на свете могут попасть в такой кадр, будет чем похвастаться.

Столб-реликвия для туристов, подумал Семенов, запечатлеешь его, и всем понятно, где ты был. Лучше бы ты, Ваня, отснял эту пару гнедых, Бармина и Филатова: богатыри, кровь с молоком, а плетутся, как пенсионеры, будто на унты по двухпудовой гире навешено Эх, не было в первую зимовку кинолюбителей, и нет фильма о том, как восточники рыли шурф, магнитный павильон в толще снега. Вон он, шурф, который чуть не стал могилой начальника станции. А там стояли сани с наваренной железной решеткой из труб, механик Покровский ударил кувалдой по решетке, а она хрустнула, будто фарфоровая. Тогда и узнали, что железо при восьмидесяти градусах – вещь хрупкая, с которой следует обращаться деликатно. Отснял бы ты, Ваня, этот кадр – цены бы ему не было… Или Сашу Бармина, который под восемьдесят пять градусов выходил гулять на полосу, чтобы доказать маловерам и самому себе, что прогулка под луной в любую погоду исключительно важна для организма.

– Волокуша на подходе, – сообщил Дугин.

– Идите сюда! – донесся голос Белова. – Запечатлеемся вместе, для истории!

– Нам для истории не надо, – ухмыльнулся Дугин. – Идите, груз пустяковый, мы с Веней свободно справимся.

Семенов, Гаранин и Бармин пошли к летчикам. Филатов забрался в самолет.

– С чего начнем, Женя?

– С перекура, – предложил Дугин, присаживаясь. – Или не хочется?

– Не очень, – признался Филатов.

– Нормальная вещь, скоро и про девочек забудешь, – пообещал Дугин. – До конца зимовки.

– Врешь, – недоверчиво сказал Филатов. – Нет, в самом деле?

– Шучу. – Дугин подмигнул. – Но во сне раньше чем через месяц не увидишь. И то без душевного волнения.

– Ну, это еще терпимо. А то чуть не до смерти напугал, даже слабость в ногах почувствовал.

– А вообще как? Шарики в глазах не прыгают?

– Еще нет. Но и в футбол играть не хочется.

– И не захочется. У нас только док психованный, в пинг-понг напарников искать будет. Силы девать некуда, гирей зарядку делает.

– Саша – мужик что надо, – возразил Филатов. – На Льдине, сам знаешь, лучшим грузчиком был. А ты чего на него хвост поднял?

– Некультурно выражаешься, Веня. Мне с твоим Сашей делить нечего, разные учебные заведения кончали. Я в его клистирных трубках не разбираюсь, а он в моих дизелях.

– Что-то я тебя не пойму, Женька. Ласковый такой, в глаза всем улыбаешься, а в кармане фигу показываешь.

– Грубый ты человек, Филатов. – Дугин поднялся. – Кончай перекур. Я вниз спущусь, принимать буду. Носом дыши, слышишь? И нагибайся так, будто пузо у тебя выросло, медленно, понял?

– Проинструктировали, – отмахнулся Филатов. – Ну, принимай.

Аккумуляторы были тяжелые, двухпудовые. Первый из них Дугин принял на руки, как ребенка прижал к груди, осторожно нагнулся и положил на волокушу. С непривычки даже кровь в голову хлынула, с трудом отдышался.

– Может, подождем со вторым? – предложил Филатов.

– А чего ждать, давай.

Дугин, чтобы стать повыше, влез на связку спальных мешков и только принял второй аккумулятор, как мешки вдруг поехали из-под ног. Дугин покачнулся, аккумулятор выскользнул и с грохотом упал на волокушу.

– Цел? – испугался Филатов.

– Что с ним сделается? – Дугин укутал аккумуляторы спальными мешками. – Все, что ли?

– Ящик еще с бифштексами. Да ты разверни, посмотри.

– Бифштексы?

– Какие там бифштексы, я про аккумулятор.

– Никуда он не денется, подавай ящик.

– Держи.

– А теперь все сюда. – Белов подошел к флагштоку. – Ваня, камеру отогрел? Снимешь церемонию подъема флага, зови свою кодлу, Сергей!

– Только побыстрее. – Бортмеханик Самохин взглянул на часы. – Сорок минут стоим, моторы застынут, Николай Кузьмич!

– Быстрее не выйдет, – сказал Семенов. – Рановато, Коля, флаг поднимать.

– Почему это? – с деланным удивлением спросил Крутилин.

– Будто не знаешь, Ваня. Станция оживет, выйдем в эфир – тогда и поднимем.

– Бюрократ же ты, Серега! – возмутился Белов. – Не разводи канитель, поднимай флаг, чинуша!

– Это я чинуша? – засмеялся Семенов. – Не проси, Коля, не стану традицию нарушать.

– Даже ради друга? – забросил удочку Белов. – Который, не щадя своей драгоценной жизни, приволок тебя в эту чертову дыру?

– Именно так, – подтвердил Семенов. – Голый перед тобой разденусь – снимай, а флаг поднимем, когда отобью первую морзянку.

– Тьфу! – Белов под общий смех сдернул подшлемник, вытер слюну. – Такого кадра лишил, собака!

– А где Волосан? – спохватился Бармин.

– Дрыхнет на моем кресле, – сообщил Крутилин.

– Оставайся с нами, пусть летит вторым пилотом, – предложил Бармин. – За тебя вполне сработает!

– Моторы, Николай Кузьмич, – напомнил Самохин.

– Все, братва, летим! – Белов знаком успокоил бортмеханика. – Ну, Серега, ну, бюрократ! Давай обнимемся, что ли? Снимай, Ваня, все-таки тоже кадр не из последних!

– Ради кадра? – с притворным негодованием спросил Семенов. – А вот и Волосан, с ним и обнимайся.

Летчики помогли подтащить волокушу к дому, стали прощаться.

– С завтрашнего дня, Сергей, начинаем рейсы двумя бортами, – пообещал Белов. – Так оставить тебе на денек охотника за пингвинами?

– Конечно, веселее открывать зимовку.

– С одним условием: без меня флаг не поднимать! Нету еще такого кадра в моей коллекции, понял?

– Попутного ветра, Коля!

– Лучше никакого. Ну, до связи!

– До связи, дружище!