Читать книгу Битва за Степь. От неудач к победам - Владимир Шигин - Страница 13

Кратчайший путь в Афганистан пролегал через Кавказ и Персию. Именно этим путем и отправились Виткевич и Гуссейн-Али. Дорога обошлась без происшествий. В Тегеране Виткевич встретился с новым русским посланником графом Симоничем.

Иван Симонич был человеком удивительной судьбы. Далматинец по происхождению, он начал службу в наполеоновской армии и в 1812 году участвовал в походе на Россию. В сражении под Красным Симонич был взят в плен и отправлен на жительство в Казань. Там в Казани Симонич вскоре женился. После свержения Наполеона Далмация вошла в состав Австрии, и Симонич, не желая служить австрийскому двору, попросился на российскую службу. В 1816 году он был принят в чине капитана в Кременчугский пехотный полк, при этом служил старательно. Спустя четыре года Симонич был произведен в майоры и переведен на Кавказ командиром егерского батальона. Там он участвовал в многочисленных походах против горцев. Особенно же отличился в Елизаветпольском сражении с персами в 1826 году, получив тяжелое ранение и Георгия 4-й степени. Затем Симонич не менее храбро воевал с турками. Между тем карьера бывшего наполеоновского капитана шла в гору. В 1830 году Симонич был произведен в генерал-майоры, вскоре после чего последовало назначение его послом в Персию. Уже известный нам участник Большой Игры капитан Генерального штаба Николай Муравьев (будущий генерал Муравьев-Карский) называл Симонича человеком храбрым и доброй души, чадолюбивым отцом, но нераспорядительным и слабым полковым командиром. Какой был из Симонича дипломат, Муравьев не написал, а жаль! Что касается историков, то они оценивают миссию Симонича положительно.

Узнав о задачах миссии поручика, Симонич был обрадован, так как и сам являлся сторонником поддержки Дост Мохаммад-шаха в его борьбе с англичанами.

В это время Симонич вел в Тегеране собственную сложную политическую игру, склоняя молодого персидского Мохаммед-шаха к аннексии Герата.

В 30-е годы XIX века Герат являлся полунезависимым ханством. В 1836 году Ост-Индская компания поддержала стремления Герата к полной независимости от Персии, что ухудшило отношения Англии и Тегерана. Этим пользовался наш посол в Персии генерал Симонич, который без особого труда склонил персидского шаха на свою сторону, подстрекая его к захвату непокорного Герата.

В случае успеха этого предприятия Персия вклинивалась в афганские владения, и наш посол получал возможность прямого контакта с тамошними владетелями и в первую очередь с Дост Мохаммадом. Ну, а от Афганистана до Индии, как говорится, всего один Хайберский перевал…

– Верните эту жемчужину, захваченную коварным ханом Камраном, и потомки назовут вас великим! – льстил он самолюбию молодого властелина Персии.

При этом Симонич заверял шаха, что уже штурмовал немало крепостей в Европе и прекрасно знает, как это делается.

– Я буду сопровождать вас в походе и помогу в захвате Герата! – соблазнял он Мохаммеда.

Интрига Симонича имела полный успех, и шах начал лихорадочную подготовку к походу, который должен был его прославить. Проведав о происках Симонича, английский посол Джон Макнейл пришел в ужас. На его глазах русские руками персов готовили вторжение в сопредельную с Индией страну, а он был бессилен этому помешать…

В июле 1837 года шах Мохаммед наконец-то выступил в поход против Герата с 25 тысячами пехоты и девятью тысячами иррегулярной кавалерии. Артиллерия персидской армии насчитывала шесть десятков пушек.

Увы, шах Мохаммед не унаследовал никаких военных талантов от своего отца принца Аббаса Мирзы. Фактически персидской армией командовал визирь Хаджа-Мирза-Агасы и генерал Симонич. Вместе с деятельным Симоничем в походе участвовал капитан Генерального штаба Бларамберг и несколько членов российской миссии.

26 октября персидская армия подошла к стенам пограничной гератской крепости Гуриан и, овладев ею за неделю, двинулась дальше. 11 ноября персы уже появились в окрестностях самого Герата. Город-крепость защищал трехтысячный гарнизон во главе с Яр-Магомет-ханом, которому помогал уже знакомый нам английский капитан Поттинджер.

Дальше начались странности. В первый же день шах приказал блокировать двое ворот, но остальные три оставались свободными более трех месяцев, что дало возможность защитникам города свободно подвозить припасы и увеличить гарнизон.

Разбив лагерь к юго-западу от города, персы решили захватить ближайшую к ним башню Бурдж-Хакистер и начали ее обстреливать из пушек. Однако бомбардировка велась крайне бестолково: большинство ядер попадало в город, не нанося башне никакого вреда…

Симоничу приходилось нелегко. Помимо своих прямых дел советника, ему приходилось все время быть настороже. Дело в том, что рядом с ним в осадном лагере Мохаммед-шаха находился английский майор Чарльз Стоддарт – элегантный тридцатилетний красавец с вьющимися волосами. Чтобы быть в курсе всех дел под Гератом, английский посол в Тегеране Генри Эллис отправил вместе с персидской армией своего военного секретаря майора Стоддарта. При этом Стоддарт был сведущ в военном деле, особенно в артиллерии.

Ситуация сложилась для персов и для Симонича неприятная. В осажденном Герате всем верховодил английский лейтенант Поттинджер, а в их собственном лагере официально собирал информацию для Поттинджера Стоддарт. Раздосадованный этим обстоятельством, Симонич неоднократно убеждал персидского шаха удалить английского шпиона:

– Я не сомневаюсь, что у Стоддарта есть канал тайной связи с Гератом и все наши замыслы сразу же становятся известны там! Так воевать нельзя! Англичанина надо немедленно изгнать!

На это Мохаммед-шах лишь качал головой:

– Я не менее вас ненавижу инглизов, но сейчас мы находимся на грани войны с ними, и я не хочу давать удобного повода для этого!

– Уж англичане повод всегда найдут, когда им будет надо! – пробурчал себе под нос Симонич, возвращаясь с аудиенции в свою палатку.

Пребывание Виткевича в Тегеране осенью 1837 года было настолько засекречено, что даже английский посол Джон Макнейл, внимательно отслеживавший все телодвижения русских дипломатов, так ничего и не узнал.

Поэтому появление Виткевича под Гератом стало для Стоддарта громом среди ясного неба.

Надо сказать, что, следуя джентльменским традициям Большой Игры, Виткевич пообщался и со своим противником Стоддартом. Разведчики даже вместе отобедали, говоря на отвлеченные темы, но одновременно прощупывая друг друга. Участники Большой Игры никогда не упускали возможность личного знакомства с оппонентами, чтобы лучше узнать друг друга и выведать планы соперника. Такие поединки случались нечасто, но участники Игры никогда их не избегали, так как считали словесные дуэли вершиной настоящего мастерства. Во время своего интеллектуального поединка Виткевич полностью переиграл Стоддарта.

Вечером Виткевич сообщил Симоничу:

– Стоддарт примерный служака и дело в свое знает, но уровень его значительно ниже, чем у знаменитого Бёрнса. Ему недостает гибкости и хитрости.

– И слава Богу! – перекрестился Симонич. – Нам тут еще новых Бёрнсов не хватало!

Калейдоскоп участников Большой Игры поистине невероятен. Вот и теперь в далекой Персии серб и поляк замышляли пророссийский заговор в Кабуле против англичан!

По просьбе Симонича шах разрешил Виткевичу и его казакам безопасный проход по своим владениям. Провожая поручика, Симонич его трижды расцеловал и перекрестил:

– С Богом!

И отвернулся, чтобы тот не увидел набежавшую генеральскую слезу.

Вскоре после отъезда Виткевича майора Стоддарта срочно отозвали в Тегеран. Это еще больше взволновало Симонича. Пользуясь случаем, он сообщил о своих тревогах Мохаммед-шаху. Тот лишь безмятежно рассмеялся:

– Вначале вы требовали от меня изгнать этого инглиза из лагеря, когда же он сам ускакал, вы снова недовольны!

– Все именно так, – кивнул седой головой Симонич. – Ускакал Стоддарт не просто так. Сейчас в Тегеране посол Эллис готовит вам, а соответственно и нам, какую-то большую пакость!

– Какую именно? – разгладил бороду молодой шах.

– Это мы очень скоро узнаем! – вздохнул Симонич.

Все именно так и вышло. Вскоре Стоддарт снова появился в персидском лагере под Гератом. На этот раз он привез ультиматум английского правительства о том, что если осада Герата не будет немедленно снята, английский флот войдет в Персидский залив и высадит там большой десант, который начнет захват персидских городов.

Тут уж Мохаммед-шаху стало не до улыбок.

– Что мне теперь делать? – тревожно спрашивал он вызванного русского посла.

– Выхода у вас, а соответственно и у нас, к сожалению, нет! – честно признался Симонич. – Можно, конечно, еще потянуть время, но сворачивать шатры и убираться из-под Герата восвояси придется все равно, пока англичане не оттяпали у вас сразу несколько провинций. Надо признать, ваше величество, эту партию мы им проиграли!

* * *

А проблем хватало и у Виткевича. Вскоре после его отъезда прямо в дороге внезапно скончался его верный друг и спутник Гуссейн-Али. С его смертью Виткевич лишился влиятельного союзника и теперь мог рассчитывать только на себя. А неделю спустя вдалеке внезапно показалась группа вооруженных всадников. Даже беглого взгляда было понятно, что это не купцы. Две группы медленно сближались. Виткевич и его спутники на всякий случай приготовили оружие.

– По количеству мы лишь немного уступаем, а это значит, что если это местные разбойники, то отобьемся! – приободрил казаков Виткевич.

Каково же было его удивление, когда во главе всадников он опознал европейца. Обе группы остановились на расстоянии выстрела, изучая друг друга.

– Кто вы такие? – первым крикнул Виткевич вначале по-персидски, а потом по-тюркски.

В ответ последовал ответ на фарси:

– Я английский офицер!

После чего кричавший привычно козырнул. Сказать, что Виткевич был удивлен, значит, не сказать ничего.

– А вы кто такие? – спросил в свою очередь англичанин, хотя по одежде казаков и самого Виткевича обо всем можно было уже вполне догадаться.

– I am a Russian officer! – на чистом английском ответил Виткевич, козырнув в ответ, чем вверг кричавшего ему всадника в не меньшее изумление.

После этого обе группы съехались и началось уже более близкое знакомство. Как оказалось, Виткевич случайно наткнулся на лейтенанта Генри Роулинсона, который с проводниками и охраной проводил рекогносцировку приграничных с Афганистаном персидских областей. По неписаным законам Большой Игры разведчики противоборствующих сторон при личных встречах стремились быть взаимно вежливы. Вот и теперь, раскинув совместный бивуак, Виткевич с Роулинсоном выпили, перекусили и, раскурив трубки, завели разговор, стремясь прощупать друг друга. Один спрашивал, второй отвечал. При этом спрашивали много и конкретно, а отвечали неохотно и уклончиво.

«Их офицер, – написал позднее в своем донесении Роулинсон, – был молодым человеком изящного телосложения, с прекрасным цветом лица, яркими глазами и очень живым взглядом».

– Чем вызвано ваше появление в таких диких краях? – поинтересовался англичанин.

– Я везу подарки российского императора новому шаху Персии.

Данная легенда была вполне правдоподобной, так как шах именно в этот момент находился на расстоянии дневного перехода, следуя во главе своей армии на захват Герата. Фактически и сам Роулинсон направлялся в лагерь шаха, везя с собой письмо посла в Персии Джона Макнейла.

– А чем вызвано ваше появление здесь? – немедленно отыграл Виткевич.

– О, я просто любознательный английский путешественник…

– Наверно, вы интересуетесь местной флорой и фауной? – ехидно поинтересовался Виткевич.

– Как-то так, – без всякого энтузиазма ответил собеседник, панически испугавшись, что сейчас его начнут расспрашивать о белуджистанских медведях и безоаровых козлах.

Но русский поручик деликатно промолчал.

Позднее в своем донесении Роулинсон написал, что в легенду Виткевича он тоже не поверил, так как не без оснований заподозрил, что тот со своим маленьким отрядом направляется в Кабул. При этом Роулинсон понимал, что если это действительно так, то в Лондоне и Калькутте появление русского разведчика в афганской столице грозит серьезными последствиями для англичан.

Передохнув и переговорив, офицеры расстались. При этом оба направились в ставку персидского шаха, хотя и разными дорогами. Вскоре после расставания с Роулинсоном отряду Виткевича пришлось отбиваться от нападения местных кочевников, которых, как он утверждает, натравил на него именно вежливый англичанин. Впрочем, никаких доказательств этого Виткевич в своих письмах не привел.