Читать книгу Битва за Балтику - Владимир Шигин - Страница 4

Поздней осенью на Балтику приходит пора белых ночей, когда солнце почти не заходит за водную гладь. В такое время долгими вечерами жители Кронштадта не зажигают свечей, а сидя у раскрытых настежь окон, ставят самовары, гоняют чаи да ведут бесконечные разговоры.

В один из таких осенних вечеров 1787 года и собрались в доме командира Кронштадтской корабельной флотской дивизии, что у Петербургских ворот, трое моряков: сам хозяин – вице-адмирал Круз, да двое его гостей: капитаны Григорий Муловский да Петр Слизов.

Супруга адмирала Аграфена Степановна, посидев некоторое время для приличия с мужчинами, дала указания прислуге и ушла к себе.

– Мне ваши разговоры без интересу! – сказала она, прощаясь. – В другой раз приходите не одни, чтобы и мне поболтать с кем было!

Хозяин-хлебосол самолично подливал гостям в фужеры. Однако капитаны пили и ели мало. Всего лишь несколько месяцев назад началась турецкая война и каждый из сидящих за столом пытался теперь предугадать, что же ожидает российский флот в скором будущем.

– Вот велено государыней слать эскадр корабельный к Дарданеллам, как и в прошлую войну. Ради того и вояж мой вокругсветный отменили. Да ведь и турок поди уже не тот стал, что раньше. Наверняка там нас дожидается! – рассказывал последние новости, только что приехавший из Петербурга Муловский.

– Все возвращается на круги своя! – качал седой головой вице-адмирал Круз. – Вот так и мы в свое время с дружками перед прошлым плаванием Архипелажским гадали, чего да как. Теперь вот снова сидим, трубки сосем. Ладно ли все выйдет?

– Причин для сумнений не вижу, – пожал плечами дотоле молчавший Петр Слизов. – Флот у нас ныне вполне первостатейный. Думаю, и теперича наложим турку под первое число!

– Да не о том речь, – махнул рукой Круз. – Иное меня беспокоит. Мы ныне своим плаванием почитай всей Европе, что кость в горле станем – и английцам, и французам. Пруссак битый и тот нынче голос свой противу нас подает!

– Король шведский Густав тоже не дремлет! – согласно кивнул Муловский.

– Этот прохвост только и мечтает, кабы нам ножик промеж лопаток втыкнуть! – насупился Круз. – Все нашей государыни наперекор дерзит!

– О, господи, все не ладно-то нам! – вздохнув, перекрестился Слизов. – Чует сердце, большая драка готовится!

– О том и речь! – отозвался, попивая из блюдца кофий, хозяин дома. – Драка будет, судя по всему, знатная, вкровь, и нашим кулакам тоже работа найдется!

Выскочившая из каминных часов кукушка откричала полночь. Гости засобирались. Проводив их, Круз еще долго ворочался в своих бездонных пуховиках, вспоминал прошлые годы, думал о будущем.

Предки вице-адмирала были выходцами из королевства Датского. Отец его в бригадирских чинах храбро отвоевал в Северную войну. Сам же Александр появился на свет в Москве дождливой осенью 1727 года. Как было принято, до семи лат воспитывался дома. Затем батюшка повез недоросля на смотр дворянских недорослей. Там и определили – ехать Саше Крузу в славный Морской корпус. В прусскую войну лейтенант Круз отличился при бомбардировке крепости Кольберг, где и получил две тяжелые раны» В 1769 году уже в чине капитанском на корабле «Евстафий» отправился под флагом адмирала Спиридова в Средиземное море. В знаменитой Чесменской баталии бился на абордаж с турецким флагманом и захватил его. Однако загорелась крюйт-камера и корабль взорвался. Спаслись немногие. Оглушенного Круза отбросило далеко в воду. Тонущего капитана спас оказавшийся рядом штурман Петр Слизов, а тут вскоре и шлюпка подошла.

За Чесму был капитан награжден Георгиевским крестом четвертого класса. А султан турецкий, проведав о столь отчаянном храбреце, велел от себя передать Крузу соболью шубу. Поэт Херасков писал тогда:

«Круз мужеством героев удивлял.

Он брань с срацинами забавой почитал…»

По возвращении на Балтику Александр Иванович командовал различными кораблями, фрегатским отрядом. В 1779 году надел контр-адмиральский мундир, а еще несколько лет спустя и вице-адмиральский. На флоте Круз пользовался славой человека безумной храбрости. Однако была у Круза и своя слабость. Он почему-то боялся грома и молнии, когда это случалось, Круз всегда бледенел. Над этой особенностью вице-адмирала за глаза посмеивались, но шутить с самим Крузом, зная его взрывной нрав, никто даже не пытался.

Удачно складывалась и личная жизнь. Женился Круз по взаимной любви, купил большой каменный дом в Кронштадте. Пошли дети, затем и внуки. Жил вице-адмирал зажиточно, но просто. Дружбу водил лишь со старыми товарищами. Во дворец старался не ездить, а уж когда по необходимости там и появлялся, то непременно держался гордо, а отвечал дерзко и зло. Биограф адмирала писал о нем: «Александр Иванович был невысокого роста, имел довольно открытый и проницательный взор, живой и вспыльчивый характер. Строгий во всем, что относилось к службе, и столько же добрый в домашнем быту, Круз никогда не отказывал в помощи ближнему, а, всегда защищая своих подчиненных, приобрел любовь их и уважение».

Частые и громкие скандалы с вельможами снискали вице-адмиралу славу заядлого строптивца. Когда в высшем свете теперь хотели сказать о ком-то, что он уж больно не сговорчив, то говорили: «Ну, этот впрямь как Круз!» Флот же, напротив, обожал своего любимца. Не было, пожалуй, в те годы среди балтийских начальников человека столь популярного среди матросов и офицеров, как Круз! Сколько рассказов и легенд ходило о нем!

Брюзга и строптивец, он постоянно ругался с начальством и равными по чину. При этом Круз был отходчив, к подчиненным заботлив, а в душе добр. Об этом на флоте знали все от седых адмиралов до последнего кают-юнги, а потому Крузу прощали и его вечное брюзжание, и ворчливость, и матерщину.

В последние годы Александр Иванович, правда, сильно растолстел, часто стали болеть ноги. Теперь Круз уже не мог взбираться по крутым корабельным трапам. Для него специально вырубали в бортах порты, через которые вице-адмирала и втаскивали на руках. Однако несмотря на это Круз, как и раньше, выходил в море, а его флаг хлестко развивался на фор-стеньге флагманского корабля.

Известие о начале войны с турками Круз воспринял как должное.

– Все к тому и шло! – говорил он своим домашним. – Нам ведь и Крым еще брать надобно, и пределы черноморские расширять!

Когда же вице-адмирал прослышал о предполагаемой экспедиции Балтийского флота в Архипелаг, он тотчас отправился к вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу Чернышеву.

Отец Ивана Григорьевича Чернышева был некогда оберштер-кригскомиссаром флота при Петре, а затем приближенным лицом у императрицы Елизаветы. По этой причине и сын его Иван с детства обретался при дворе. В первом браке Иван Григорьевич состоял с княгиней Елизаветой Ефимовской, двоюродной сестрой самой императрицы, Елизаветы Петровны, а значит, и внучатой племянницей Петра Великого. Родство наипрестижнейшее, открывавшее двери везде и всегда. После смерти жены граф Чернышев женился вторично. По отзыву современников, граф Иван Чернышев был человеком ловким, умел произвести нужное впечатление. С императрицей Екатериной он дружил еще до переворота, а потому был в числе особ, кому императрица особо доверяла. Службу свою граф начинал на дипломатическом поприще, но затем неожиданно для всех был поставлен во главе морского ведомства.

Весьма красноречиво о человеческих качествах графа Ивана Чернышева говорил в свое время историк – князь М. Щербатов: «Граф Иван Григорьевич Чернышев, человек не толь разумный, коль быстрый, увертливый и проворный и, словом, вмещающий в себе все нужные качества придворного, многие примеры во всяком роде сластолюбия подал. К несчастию России, он немалое время путешествовал в чужие края, видел все, что сластолюбие и роскошь при других европейских дворах наиприятнейшего имеют, он все сие перенял, все сие привез в Россию и всем сим отечество свое снабдить тщился. Одеяния его были особливого вкуса и богатства и их толь много, что он единожды вдруг двенадцать кафтанов выписал; стол его со вкусом и из дорогих вещей соделанный, обще вкус, обоняние и вид привлекал; экипажи его блистали златом, и самая ливрея его пажей была шитая серебром; вина у него были на столе наилучшие и наидорожайшие. И подлинно, он сим некоторое преимущество получал, яко человек, имеющий вкус, особливо всегда был уважаем у двора».

Мы можем не во всем согласиться с историком. Надо отдать должное, что флотом российским граф Чернышев начальствовал без малого три десятилетия, и начальствовал, прямо скажем, неплохо.

А причуды у него были. Так, свой рабочий кабинет в Адмиралтействе Иван Григорьевич обставил в виде лесной поляны. Стены были изрисованы деревьями и дальними рощами. Несколько искусно сделанных деревьев стояли прямо посреди кабинета и на них порхали птицы. Сам граф принимал посетителей в крестьянском наряде и в лаптях, инкрустированных бриллиантами. Сидел он при этом на стуле-пеньке и имея вместо стола пенек поболее. Но кого на Руси удивишь чудачеством! Делает свое дело человек и ладно, а ежели чудит, знать, у него на душе весело!

Что касается капитана 1-го ранга Григория Муловского, то он воспитывался в доме Чернышева. По некоторым сведениям, Муловский являлся даже внебрачным сыном графа, а то, что Чернышев считает Муловского своим любимцем, знали все.

В ту пору графу Ивану Чернышеву было уже за шестьдесят. Былая ловкость уступила место рассудительности и даже желчности. Но авторитет среди адмиралитета вице-президент Адмиралтейств-коллегии имел непререкаемый. Даже вечный строптивец и спорщик вице-адмирал Круз всегда прислушивался к его мнению.

– Желаю быть в сем походе! – объявил Чернышеву вице-адмирал прямо с порога.

– Увы, – развел руками вице-президент, уже подготовленный к визиту Круза сторонниками иностранной партии – Свободных вакансий флагманских на уходящей эскадре боле нет!

– Я имею право! – повысил голос раздосадованный этаким оборотом дела вице-адмирал, – Я чесменский герой, и в деле морском более иных многих знающ!

– В этом я и не сомневаюсь, но указ о назначении флагманов уже подписан государыней!

– Пускай! – багровел от ярости Круз. – Я готов взять под начало последний фрегат! Нет фрегата, возьму фелуку!

– Шутить изволите? – нервно передернул плечами граф Иван Чернышев.

– Нисколько! – потряс перед графским лицом кулаками Круз. – Не ради наград, ради славы Отечества желаю быть в сем многотрудном походе!

– Увы, увы, увы! – Чернышев лишь развел руками. – Вы остаетесь в Кронштадте!

– Но почему мне такая обида вышла! Неужто я хуже вожу корабли, чем любезный вашему сердцу прохвост Фондезин?

Чернышев насупился. Вице-президент не любил, когда ему чем-то пеняли. Однако, овладев собой, изобразил улыбку:

– Напротив вы несравненно лучше!

– Так почему ж не он, а я должен тухнуть в Кронштадте? – снова возвысил свой голос Круз.

– Именно поэтому! – оборвал его Чернышев.

– ??!!

– Вам предстоит собрать в единый кулак все оставшиеся на Балтике суда. Государыня не оставляет вероятности английского и шведского нападений!

– О, хосподи! – перекрестился сразу успокоившийся вице-адмирал. – Неужели и такое ноне возможно?

– К сожалению, – вздохнул Чернышев. – Едва начав войну турецкую, мы нынче стоим на пороге новой войны – шведской, и не дай бог нам чрез тот порог преступить!

Вернувшись домой, Круз устало развалился в кресле.

– Остаюсь при вас! – мрачно объявил он жене и дочерям. – Велите подавать на стол. Буду жевать пироги, потому как боле мне делать пока нечего!

* * *

А началось все с того, что еще в 1786 году Петербургу стало известно о нездоровом интересе англичан к дальневосточным морям. В Зимнем дворце заволновались не без оснований.

– Держава наша стоит ныне лицом к Европе, а спиною к окиану Восточному! – делился своими мыслями с императрицей Екатериной вице-канцлер Безбородко. – Но наступит час, когда все же обратим мы взор свой на восток. И что там увидим? Флаги английские!

– Сие верно говоришь, Александр Иванович, – вздыхала Екатерина, – да как их отвадить оттудова? Ведь сил морских у нас там и нет вовсе!

– Это все конечно так, – отвечал ей Безбородко, сложивши руки на толстом животе. – Но ведь, коли, флота нет, можно его туда и отправить!

Ни день и не два убеждал императрицу в реальности своего проекта вице-канцлер. Присоединился к нему и российский посол в Лондоне граф Александр Воронцов, тоже ратовавший за океанскую экспедицию. Среди доводов, что приводили оба дипломата Екатерине, было налаживание торговых связей с Японией и Китаем, доставка грузов в тихоокеанские порты. Однако все понимали, что задача куда как сложна, ведь еще ни один русский корабль не плавал в столь дальние воды.

– Да ведь это будет самое что ни на есть вокругсветное плавание, – изумилась Екатерина Вторая, когда Безбородко вместе с вице-президентом Адмиралтейств-коллегии графом Чернышевым принялись ее уговаривать в очередной раз.

– Мы к столь многотрудному вояжу готовы, матушка! – кивал буклями парика Чернышев.

– К тому же губернатор сибирский, генерал Соймонов, давно доносит о нарушениях наших восточных вод европейскими судами! – подал голос и Безбородко. – С какой стати нам терпеть позор такой! Пора бы уж и отпор дать достойный!

– Ну что ж, пришла, видимо, и в самом деле пора явить нам и своих мореплавателей куковых! – сказала императрица после некоторого раздумья. – Пишите проект указа! Да капитана для сего вояжа подберите достойного!

Двадцать второго декабря 1786 года секретный указ был готов. Он гласил: «Секретный указ пашей Адмиралтейской коллегии. Прилагая при сем копию указа, нашей Коллегии иностранных дел данного по случаю покушения со стороны английских торговых промышленников на производство торгу и промыслов звериных и на восточном море о сохранении права нашего на земли, российскими мореплавателями открытые, повелением Адмиралтейств-коллегии отправить из Балтийского моря два судна, вооруженные по примеру употребленных капитаном Куком и другими мореплавателями для подобных открытий, и две вооруженные же шлюпки морские или другие суда по лучшему ее усмотрению, назнача им объехать мыс Доброй Надежды, а оттуда, продолжая путь через Зондский пролив и оставя Японию в левой стороне, идти на Камчатку…»

Сразу же встал вопрос о начальнике кругосветной экспедиции. Достойных кандидатур было много, от известного полярного исследователя контр-адмирала Чичагова до молодых энергичных капитанов. Члены коллегии сошлись в одном, чтобы был глава экспедиции достаточно молод, всесторонне образован, имел хороший опыт командования судами в дальних походах и, самое главное, чтобы он всей душой и сердцем своим желал участвовать в сем многотрудном плавании. Перебирали кандидатуры долго, но когда граф Иван Чернышев выложил перед заседающими все скопившиеся у него кругосветные прожекты Муловского, решение членов Адмиралтейств-коллегий было единодушным – начальником экспедиции должен быть назначен капитан 1-го ранга Григорий Иванович Муловский.

Руководителю первой русской кругосветной экспедиции шел тогда всего лишь тридцать первый год, за плечами были многие годы плаваний. В его послужном списке факт назначения на эту многотрудную и почетную должность записан так: «Избранием (именно избранием, а не назначением. – В.Ш.) начальником первого кругосветного плавания Муловский обязан своей деятельной службе, доставившей ему репутацию лучшего морского офицера, и своему разностороннему образованию. Между прочим, он знал языки: французский, немецкий, английский и итальянский…»

Сам Муловский тем временем находился в Архангельске, готовя к переходу на Балтику только что построенный линейный корабль. Вскоре после решения коллегии его срочно отозвали в столицу. Надо ли говорить, как обрадовался капитан! В Санкт-Петербург как на крыльях летел! А там сразу за дела! Дел-то хватало…

Родился Григорий Муловский в Кронштадте в 1755 году. Рано оставшись сиротой, воспитывался в семье Ивана Григорьевича Чернышева. Впрочем, ходили и небезосновательные слухи, что был Гриша Муловский внебрачным сыном графа Чернышева. А так как более сыновей Бог графу не дал, то Григорий Иванович своего дитятю любил и ничего для него не жалел.

В 1770 году по собственному желанию Гриша был отправлен на учебу в Англию, одновременно по прошению графа Чернышева Екатерина Вторая повелела решить вопрос «О записании в корпус находящегося в Англии недоросля Муловского». Год, проведенный в стране, издавна славящейся морскими традициями, многому научил Григория. Особенно же большое впечатление на него произвели известия об экспедиции Джемса Кука. В следующем году он возвращается домой, где его ожидает звание гардемарина. В 1772 году Григорий Муловский, окончив Морской корпус первым по списку, просится на корабли, но его не пускают. Первая должность мичмана Муловского весьма ответственна и необычна – он становится адъютантом при адмирале Ноульсе.

Дело в том, что в 1771 году Екатерина Вторая пригласила на русскую службу английского адмирала – баронета Ноульса. Слава о семидесятилетнем адмирале ходила в ту пору громкая. Говорили, что он прослужил на море свыше пятидесяти лет, участвовал в тринадцати генеральных баталиях, управлял Ямайкой, изобретал хитроумные машины и составлял планы захвата новых колоний. На русскую службу адмирал согласился идти после длительных переговоров, запросив себе жалованье в шесть тысяч рублей. Русским адмиралам платили три тысячи шестьсот. Но императрица согласилась. Ноульс потребовал себе старшинства по сравнению со всеми российскими адмиралами. Екатерина приняла и это. Уж больно славен и известен был адмирал в Европе. Долго подбирали знаменитому иноземцу и адъютанта. Смотрели и так и этак: чтобы сообразительным был, языками владел да в деле морском разбирался. Глянули в списки корпусные. Кто первым там? Муловский. А что о нем коллегия скажет? А вице-президент граф Чернышев?

Работать с Ноульсом было нелегко. Делами адмирал особо не занимался, а целыми днями устранял недоимки по морскому ведомству.

– Я, – твердил он Муловскому, – второй отец вашего флота, а за труды свои заслуживаю здесь, в России, золотого памятника!

Долгими расчетами себя адмирал, впрочем, не утруждал. Установив годовую недостачу в пятьсот тысяч рублей, он лихо вписал еще два ноля и получил уже пятьдесят миллионов.

Понимал ли тогда Гриша Муловский, с кем имеет дело? Видимо, нет: уж больно хитер и опытен был старый адмирал. Но чем дальше, тем большее недоумение вызывали дела англичанина у его адъютанта. Так, Ноульс совершенно серьезно предлагал «улучшить» Кронштадский порт, который, по его мнению, занимал более места, чем ему положено…

Однако все «преобразования» Ноульса до поры до времени сходили ему с рук. Екатерине Второй почему-то нравился этот хамоватый и остроумный англичанин. Как-то, сопровождая адмирала в Зимний дворец, Муловский стал свидетелем одной из устроенных Ноульсом сцен. Вооружившись бумагой, адмирал принялся докладывать через адъютанта свои соображения о возможности дальнейших преобразований императрице. В это время за окном, выходящим на Неву, послышался шум. Прытко подбежав к окну и отдернув штору, Ноульс увидел, как два русских судна навалились на французский торговый бриг.

– Что там случилось, адмирал? – спросила Екатерина.

– Пустяки, ваше величество, два русских медведя давят французскую мартышку!

Ничего не поняв, императрица подошла к окну, а потом долго смеялась над сказанным…

Шутки шутками, но, в конце концов, Ноульса все же отправили в действующую армию на юг. Вместе с ним выехал и Муловский.

Шел 1772 год. В самом разгаре была война с Турцией, и русское командование торопилось создать на Дунае в противовес неприятелю сильную и боеспособную флотилию, что и вменялось в обязанность английскому адмиралу. Но, к всеобщему удивлению, деятельность Ноульса пошла совсем в ином направлении! Вместо того чтобы создавать на Дунае боеспособную флотилию, он рьяно принялся уничтожать то немногое, что уже было создано.

– Эти суда сделаны не в совершенной пропорции, как требует английская корабельная наука! – Указал он тростью на остовы строящихся судов. – Переведите же, мичман, всем этим остолопам!

Стоявшие рядом мастера из запорожцев зло крутили свои сивые усы, не понимая, о какой такой науке речь идет.

– На таких стругах еще батьки да деды наши турчина по всему морю Черному гоняли!

– Варвары, чистые варвары! – грозил им тростью адмирал. – Сжечь все эти страшные лодки до единой!

И заполыхали костры над широким Дунаем. Строить же новые суда в соответствии со всеми правилами английской корабельной науки Ноульс не особенно торопился. Один месяц сменял другой, а работы даже не начинались. Не имея средств к пропитанию, стали постепенно разбредаться плотники и другие мастера, с таким трудом собранные для создания флотилии. Воровской люд опустошал склады и магазины с заготовленными припасами. Улучив подходящий момент, Муловский все же сумел сбежать на некоторое время от своего бездеятельного патрона на корабли Азовской флотилии. Вместе с лихим капитаном Кингсбергеном он участвовал в крейсерстве крымских берегов и показал завидную храбрость и мужество в боевых столкновениях с турками.

А Ноульс тем временем устраивал на казенные деньги роскошные приемы да заверял командующего Дунайской армией фельдмаршала Румянцева, что все идет своим чередом.

– Что же это делается: все думают, что мы вот-вот погоним турок с Дуная, а у нас и нет ничего – вместо флотилии один пшик! – ругались промеж себя немногие офицеры-дунайцы, изнывавшие от безделья.

Больше Григорий Муловский терпеть не мог. Сел мичман в один из темных южных вечеров за стол, зажег свечу, очистил перо и, придвинув к себе бумагу, написал обо всем графу Ивану Чернышеву и императрице в Петербург. К письмам приложил скрепленные печатями документы.

Наутро, придя к адмиралу, рассказал ему об отправленных бумагах.

– Негодяй! – закричал багровый от злобы Ноульс. – Этот подлый донос я все равно перехвачу, а с тобой расправлюсь позже…

– Осмелюсь доложить, что я не негодяй, а верный сын Отечества своего. Бумага же моя не донос, а верное изложение действа, здесь происходящего!

Письма своего мятежного адъютанта Ноульс перехватить не успел: еще ночью с верным человеком они были отправлены в столицу. Скоро письма достигли адресатов. Именно они наконец-то пролили свет на безобразия, происходящие на Дунае.

Сигналы о непотребном, и даже преступном, поведении английского адмирала поступали в Адмиралтейств-коллегию и раньше, но теперь, когда перед вице-президентом Чернышевым лежали документы по фактической деятельности Ноульса, все стало ясно окончательно.

Немедленно последовал высочайший ордер на отзыв Ноульса в Санкт-Петербург, причем велено было произвести это столь поспешно, что граф Брюс, которому вменялось в обязанность проследить исполнение приказа, писал Ноульсу в Яссы: «Я получил приказание императрицы не останавливать вас в карантинах, как только для одной курки».

На юге страны в это время свирепствовала холера, и кордонные мероприятия были одинаково строги ко всем, независимо от званий и чинов.

В Петербурге адмирала Ноульса уже ждала записка императрицы следующего содержания: «…Если Вы хотите уехать отсюда, то я не вижу никаких препятствий…»

Принять адмирала Екатерина не пожелала. В несколько дней Ноульс был рассчитан и изгнан из России.

Вскоре прибывший в Петербург Григорий Муловский предстал перед своим учителем и воспитателем – Иваном Чернышевым.

– Ну, Гришенька, куда желаешь теперь служить идти? – спросил тот своего воспитанника, когда он подробно поведал об адъютантстве у Ноульса.

– Для моряка, ваше сиятельство, имеется лишь одна высокая награда – плавать на кораблях, а не ездить на перекладных!

– Ну что ж, – засмеялся вице-президент. – Быть по сему!

В тот год Муловский совершил плавание на пакетботе от Кронштадта до Любека и обратно, а осенью 1773 года отправился с эскадрой контр-адмирала Самуила Грейга в Средиземное море на флагманском корабле «Исидор». Эскадра спешила усилить русский флот, блокировавший в это время Дарданеллы, но поспела только к заключению мира.

– Ну, почему я такой невезучий? – сокрушался Муловский. – На Дунае повоевать не удалось и на море Средиземном тоже!

Было Грише Муловскому тогда лишь девятнадцать лет. Его манили дальние, моря и приключения. Мичман знал наперечет всех знаменитых мореплавателей прошлого. Втайне же мечтал о несбыточном – о кругосветном вояже.

В 1774 году Григорий Муловский переводится на Черное море и совершает плавание в Константинополь на фрегате «Наталия». Затем пришлось испытать сильнейший шторм на фрегате «Слава», а вскоре снова Средиземноморье. Там, в Архипелаге, находилось несколько балтийских фрегатов, которые Адмиралтейств-коллегия пыталась под видом торговых судов перебросить через Дарданеллы и Босфор для усиления зарождающегося Черноморского флота. Лейтенант Григорий Муловский получил под команду свое первое судно – фрегат «Святой Николай» в отряде Тимофея Козлянинова. Вторым фрегатом отряда «Святой Павел» командовал капитан-лейтенант Федор Ушаков. Молодые капитаны скоро стали друзьями, а суда их постоянно соперничали в лихости маневров и быстроте постановки парусов.

Служба в Архипелаге была интересной. Отряд фрегатов почти все время находился в море и Муловский очень много плавал, совершенствуя свое мастерство, изучая театр возможных боевых действий.

Попытка провести фрегаты в Черное море не удалась. Турки, разгадав обман, запретили «торговым судам» проход через свои проливы. После нескольких лет пребывания в Архипелаге отряд Козлянинова был вынужден вернуться на Балтику. Тогда эта экспедиция была расценена как неудачная, о ней быстро забыли. Но была ли она таковою? Ведь там, на Средиземном море, прошли великолепную морскую школу многие морские офицеры. Среди них и Ушаков с Муловским. И кто знает, может, именно там лежат истоки успешной деятельности адмирала Ушакова на Средиземном море в 1798–1800 годы, может, именно там Муловский окончательно поверил в свои силы, в то, что способен возглавить кругосветную экспедицию.

На острове Менорка лейтенант Муловский по приказанию из Петербурга передает командование фрегатом своему старшему офицеру, а сам принимает под начало груженный товарами английский транспорт, на котором и прибывает в Кронштадт. Еще не успели разгрузить английское судно, а Григорий Муловский уже поднимает паруса на фрегате «Святой Марк» и отправляется в новое плавание.

Обветренный и возмужавший, он вернулся в Петербург, когда Финский залив уже покрылся первой коркой льда. Муловский стал готовить свой фрегат к новой кампании. Между тем жена графа Чернышева Анна Александровна устроила мужу форменный скандал.

– Ты что делаешь? – ругалась она. – Пусть мальчик хоть годочек побудет дома, не век же ему по чужим краям маяться!

В расстройстве сильном граф Иван Григорьевич бумагу соответствующую и подмахнул. Когда же Гриша заехал к ним на побывку, отвел его вице-президент в сторону, взял под локоток и признался:

– Грех я, Гришенька, взял на душу, уступил Анне Александровне. Отныне ты не капитан фрегатский, а капитан коттерный!

– За что же немилость такая, ведь не штрафился я по службе нигде, а коттер, ныне вами мне под начало предназначенный, в сравнении с фрегатом моим, что дворняжка рядом с борзой!

– Не в пропорциях дело, Гришенька, – похлопал его по плечу Чернышев. – Коттер сей не простой, а придворный. Отдохнешь на нем годика два, знакомства новые заведешь, глядишь, и невесту себе там подыщешь!

Поглядев на своего любимца и увидев, что речь его действия не возымела, граф, чтобы как-то утешить опечаленного лейтенанта, спросил:

– Ну а какая твоя самая заветная мечта будет?

– Мечта моя поистине несбыточна! – вздохнул Муловский.

– И все же?

– Мечтаю принять участие в кругосветном путеплавании российском!

– Ну и ну! – почесал затылок вице-президент Адмиралтейств-коллегии.

На том разговор и закончился.

Всю кампанию 1777 года Григорий Муловский провел в плаваниях между Красной Горкой и Петергофом. Возил туда-сюда особ высоких. Особы пили да гуляли, а капитан следил, чтобы они по делу пьяному за борт не попадали да в целости-сохранности на берег доставлены были.

Друзьям своим он за стаканом вина признавался не единожды:

– Такого понасмотрелся, что во всю жизнь не отплюешься! Куда угодно и кем угодно пойду, но на будущий год коттер сей развратный в море выводить не стану!

Примерно в то же время товарищ Муловского по Средиземноморскому отряду, капитан 2-го ранга Федор Ушаков, также назначенный Чернышевым капитаном придворной яхты, презрел карьеру и упросил перевести его на юг в неведомый тогда никому Херсон, где закладывались первые линейные корабли будущего Черноморского флота. Так поступали люди, искренне преданные своему делу, готовые пожертвовать всем ради пользы Отечества…

Слово свое Григорий Муловский сдержал и на будущий год буквально сбежал в Архангельск на новостроящийся корабль «Слава России». Должность там ему досталась хлопотливая – старшего офицера. Забот по приемке нового корабля было много, однако Муловский справился с ними. К весне 1778 года на корабле подняли трехцветный вымпел и, распустив паруса, отправились в плавание вокруг Скандинавии. Удачно проскочив все моря и проливы, «Слава России» в июле бросила якоря на Кронштадтском рейде.

Корабль поспел как нельзя кстати: Балтийский флот в это время спешно готовил сразу несколько эскадр для походов на океанские просторы. Дело в том, что в ходе англо– французской войны испанские и британские военные корабли чинили разбой по отношению к торговым судам нейтральных государств. Стараясь причинить своему противнику как можно больший вред, англичане хватали все суда подряд, в том числе и русские. Возмущенная таким поведением Лондона, Екатерина Вторая объявила о создании новой международной системы вооруженного нейтралитета, к которому тут же присоединились почти все государства Европы. Для защиты европейской и своей собственной морской торговли и посылались в море боевые эскадры России: в Средиземное, контр-адмирал Борисов, в Северное – контр-адмирал Хметевский, в Атлантику – контр-адмирал Полибин!

Мог ли усидеть в такое горячее время на берегу Муловский? Разумеется, нет! На фрегате «Михаил» он ушел в плавание в составе эскадры Хметевского. В штормовом Северном море под началом опытного адмирала мужал молодой офицер. Крейсирование эскадры Хметевского было не из легких. Путь ее лежал в Ледовитый океан к острову Кильдюин.

С возращением же эскадры в Кронштадт Муловский выложил перед Чернышевым свой прожект кругосветного вояжа.

– Это уже пятый! – сказал. – Но те вышли неказистыми, а этот, по моему разумению, достоин внимания вашего сиятельства!

Чернышев прожект взял, автору же заявил так:

– За сей документ тебе спасибо, а сейчас пока готовься в вояж сухопутный. Вот тебе пакет секретный. Его надлежит доставить в целости и сохранности нашему посланнику в Ливорно.

Необычное и опасное задание Муловский исполнил блестяще. Едва вернулся – новое назначение, на этот раз флаг-капитаном эскадры контр-адмирала Сухотина, уходящей в Средиземное море. Снова трудности похода, шторма. Но, как и раньше, немногими свободными вечерами в тесной каютке-выгородке линейного корабля «Святой Пантелеймон» он высчитывал маршруты своей кругосветной экспедиции, мечтал об открытии и приключениях.

Через год капитан-лейтенант Муловский возвращается в Кронштадт, получает под команду новый линейный корабль «Давид Сасунский» и сразу же уходит на нем в Средиземное море, на этот раз в составе эскадры контр-адмирала Чичагова. Учитывая опыт и находчивость Муловскою, ему поручили продажу в Неаполе партии русского железа. И здесь молодой капитан оказался на высоте. Проявив изрядную предприимчивость и сметку, он удачно и прибыльно продал весь товар.

В январе 1784 года Григорий Иванович Муловский был произведен из капитанов 2-го ранга в капитаны 1-го ранга. Этим же указом был произведен в капитаны 1-го ранга и командир черноморского линейного корабля «Святой Павел» Федор Федорович Ушаков. Судьбы этих замечательных людей снова пересеклись, к сожалению, теперь в последний раз…

Вновь в России Григорий Иванович оказался только через два года.

– Тебе Гришенька, и о женитьбе подумать всерьез надо! – заявила ему в первый же день по возвращении графиня Анна Александровна. – У меня уже и невеста на примете есть. Лицом хороша, из семьи приличной!

– Чтобы жениться, надо время иметь немалое, – виновато улыбнулся каперанг. – А у меня оного и нет вовсе, да к тому же не совершено еще мною главное дело всей моей, жизни.

– Что же это за дело такое важное, что, не сделав оного, под венец идти нельзя?! – разволновалась графиня не на шутку.

– В плавание он все кругосветное собирается, почитай ужо лет пять! – разъяснил ей тайну своего любимца подошедший Чернышев.

– О, господи, – перекрестилась графиня. – Мало, что ли, ты, Гришенька, по морям плаваешь, так тебе еще вслед за англицким капитаном Куком хочется! Так ведь съели дикие Кука этого! Неужто и ты хочешь себе судьбы такой! Графиню, как мог, успокоил супруг:

– Слава Богу, Аня, что пока государыня сей вояж делать не предполагает! Хотя наш Гришенька меня сим путеплаванием Куковым уже доконал вконец!

По прибытии в Кронштадт принял Григорий Иванович под команду корабль «Иоанн Златоуст», а вскоре другой – «Иоанн Богослов», на котором ходил в поход по Балтике под флагом вице-адмирала Круза.

* * *

Вначале Адмиралтейств-коллегия хотела было снаряжать в экспедицию фрегат «Африка», но затем эту затею оставили. Фрегат находился в строю уже более двадцати лет, еще в Чесменском сражении участвовал, пришел в ветхость. По настоянию Муловского было решено отбирать в экспедицию суда надежные, а размерениями почти такие, как у английского капитана Кука. Всего в экспедицию было определено пять судов: два побольше – «Холмогоры» и «Соловки», два поменьше – «Сокол» и «Турухтан» Да еще транспортное судно «Смелый» для отвоза в Охотский порт крепостной артиллерии и других нужных вещей.

В указе о задачах экспедиции Муловского значилось: «…Объявить официально о наших открытиях у северо-западных берегов Америки и тем утвердить право на обладание открытых земель… Но как таковое объявление без существенного подкрепления едва ли достаточным будет, а может еще некоторым образом подвергнуть и достоинство двора, то завести на том море несколько военно-морских судов, которые бы могли на самом деле выполнить запрещение…»

Тогда же определили маршрут плавания: через Атлантику, мимо мыса Доброй Надежды, Индийским океаном и вдоль китайского побережья к восточной оконечности России. По ходу плавания было предписано «обойти и описать все малые и большие острова… причислить формально ко владению Российского государства, поставя или крепя гербы и зарыв медали в пристойном месте».

Капитаном «Соловков» был назначен капитан 2-го ранга Алексей Михайлович Киреевский – опытный, волевой офицер, участник Первой Архипелагской экспедиции. Капитаном «Сокола» – капитан-лейтенант Ефим Карлович фон Сиверс, плававший ранее в Ост-Индию на английском судне. Неоднократно совершали дальние плавания капитаны «Турухтана» и «Смелого» капитан-лейтенанты князь Трубецкой и Сарычев. Командование «Холмогорами» взял на себя сам начальник экспедиции.

Остальных офицеров подбирал уже Муловский. При этом особое внимание он обращал на опыт дальних плаваний, теоретическую подготовку и особенно – на умение вести опись побережий и островов.

Третьего февраля 1787 года Муловский представил в Адмиралтейств-коллегию список штаб– и обер-офицеров, изъявивших желание отправиться в дальний вояж. В него вошли, не считая офицеров «Смелого», четыре штаб-офицера, двенадцать лейтенантов, десять мичманов и один «морской артиллерии констапель».

По такому же принципу велся и отбор нижних чинов. Подавляющее большинство их были участниками средиземноморских походов. Общее число участников экспедиции составило 545 человек.

Суда экспедиции усиленно готовились к плаванию. Днища обшивали медным листом, меняли рангоут и такелаж, укрепляли корпус. Отправиться в плавание предполагалось осенью 1787 года. В декабре планировался выход судов экспедиции из Англии. Далее намечалось проследовать к мысу Доброй Надежды, пополнить запасы и взять курс к дальневосточным берегам. На подходах к ним транспортное судно «Смелый» должно было отделиться от отряда и самостоятельно следовать в Петропавловск-Камчатский с орудиями для крепостной артиллерии.

Специальным указом Екатерины II предусматривалось поощрение начальника экспедиции. «Когда пройдет он Канарские острова, – говорилось в указе, – да объявит себе чин бригадира; достигнувши мыса Доброй Надежды, возложить ему на себя орден Святого Владимира 3-го класса; когда дойдет до Японии, то и получит уже чин генерал-майора». На монетном дворе спешно изготовлялись «потребные гербы для ознаменования открытия островов…»

Особое внимание было уделено подготовке к научной работе. Известный российский естествоиспытатель и путешественник Петр Наллас разработал при участии Муловского инструкцию по предстоящим наблюдениям. Для научной цели решено было пригласить участника третьей экспедиции – капитана Кука, и проживавшего тогда в Вильно профессора Георга Форстера.

Для переговоров с Форстером выехал сам Муловский. Переговоры имели успех. Знаменитый профессор не только согласился отправиться в кругосветное плавание как натуралист, но и вызвался добровольно возложить на себя обязанность ботаника и историографа экспедиции. Единственно, что смущало профессора, так это финансовый вопрос.

– Адмиралтейств-коллегией вам как человеку ученому и достойному, а также опытом изведанному, велено положить жалованье в три тысячи рублей ежегодно. Неужели этого мало? – удивился капитан Муловский.

– О, нет-нет, – замахал руками Форстер. – Это более чем достаточно для такого маленького человека, как я, но дело в том, что пока я не выплачу пять тысяч четыреста рублей учрежденному в Польше воспитательному дому, я не могу покинуть Вильно!

– Откуда же долги такие? – еще больше удивился Муловский, наслышанный о скромном образе жизни ученого.

– Занял на переезд семьи и перевоз имения в Германию.

– Мы согласны выдать деньги тотчас! Муловский раскрыл дорожную сумку, достал увесистый кошель и быстро отсчитал червонцы. – Получите!

Потом они оба еще долго сидели над картами и книгами. Поговорить им было о чем!

Тогда же ими было решено поддерживать между собой постоянную связь через посла Штакельберга. Договорились, что Форстер самостоятельно доберется в Англию, где закупит необходимые инструменты и будет ждать судов экспедиции. Кроме того, Форстер предложил пригласить в плавание известного астронома Бейли (тоже участника экспедиции Кука), которого он взялся уговорить, а также профессора медицины Соммерса, «не токмо искусного как хирурга, но и анатома животных».

Договорившись с Форстером, Муловский поспешил на перекладных обратно. Дорог был каждый день! Скоро капитан был уже в Кронштадте и опять погрузился в круговерть дел. Легко ли ему приходилось? Наверное, нет. Но с уверенностью можно сказать, что это – самое счастливое время для Муловского. Никогда мечта всей его жизни не была так близка к воплощению, как теперь!

Подготовка экспедиции близилась к завершению. Суда вот-вот должны были поднять вымпела и выйти на внешний рейд. До начала плавания оставались считанные дни, когда пришло известие о начале войны с Турцией, буквально на следующие сутки последовал указ: «Приготовленную в дальнее путешествие под командою флота капитана Муловского экспедицию по настоящим обстоятельствам повелеваю отменить, и как офицеров, матросов и прочих людей, для сей экспедиции назначенных, так суда и разные припасы, для нее заготовленные, обратить в число той части флота ушедшего, которая, по указу нашему от 20 числа сего месяца, Адмиралтейской коллегии данному, в Средиземное море отправлена быть долженствует».

– Ничего, Гриша, – как мог, успокаивал своего воспитанника, граф Чернышев. – Будем живы, после войны непременно экспедицию возобновим!

Флагманский корабль Муловского тем временем в срочном порядке переоборудовали в госпитальное судно для Средиземноморской эскадры. «Соловки» и «Турухтан» готовили для перевозки пороха и артиллерийских припасов, а «Сокол» – для доставки в Средиземное море провизии. С началом войны с Турцией русское правительство приняло решение о посылке в Средиземное море эскадры кораблей Балтийского флота под командованием адмирала Грейга, и подготовленные к дальнему плаванию транспорты оказались очень кстати.

Сам же Григорий Муловский был назначен капитаном 74-пушечного линейного корабля «Мстислав», который также готовился к походу в составе эскадры Грейга. Война есть война, и морской офицер всегда должен быть готов к ней. Незадолго до выхода в море Григорий Иванович был помолвлен с юной графиней Екатериной Лопухиной. Свадьбу решено было справить после возвращения жениха из похода.

Поздней осенью 1787 года в Кронштадте формирование Средиземноморской эскадры, предназначенной для действий против турок в Архипелаге, было в самом разгаре. В успехе предприятия сомнений не было, опыт спиридовского похода 1769 года говорил сам за себя. Внушительной, по сравнению с Первой Архипелагской экспедицией, была и сама формируемая эскадра: пятнадцать линейных кораблей, шесть фрегатов да три бомбардирских судна решено было бросить на блокаду Дарданелл!

Подготовка к отправке велась тщательно. Корабельные корпуса обшивали для крепости медным листом, хватало пушек и ядер, вдоволь готовили и всяческих припасов.

Русский флот готовился повторить туркам Чесменское побоище и настроены моряки были серьезно:

– Пожгем флот магометов, а потом и сераль бомбами забросаем! Пора уж напомнить мамкам султана, как грохочут наши пушки! – говорили они промеж себя.

Но на все получалось не так, как того бы хотелось. Внезапно обнаружилось, что на флоте почти нет матросов. Вместо положенных штатом двадцати трех тысяч, их недоставало более десяти. Только прошлой осенью отправили три тысячи не самых плохих матросов в Архангельск на новостроящиеся корабли.

– Как так, вроде ни войны, ни мора у нас не было, куды ж мы матросов подевали? – ярился вице-президент Адмиралтейств-коллегии граф Иван Чернышев.

– Куды, куды, – чесали затылки адмиралы, таким непониманием смущенные. – Да кто ж нам, кавалерам, за обедами прибор меняет, кто в няньках при детках малых, кто, наконец, на дачах летних газон стрижет? Ведь куды не плюнь, везде матроз казенный!

– А совесть где? – не унимался Чернышев.

– А вы совесть нашу дворянскую не троньте! – отвечали флотовожди уже раздраженно. – Пошто зря кричите. Всегда так было. Не нами начиналось, не нами и кончится!

Но вице-президент Адмиралтейств-коллегии все решил посвоему:

– Выгребать на корабли буду всех подчистую!

И началось! По домам флагманским да капитанским вой и ор стоит – как так без матросов быть? Кто ж стряпать, стирать, за детьми ходить да убираться теперь станет! У подъездов начальственных дамы флотские толпами.

– Как же жить нам теперича несчастным! – кричали дамы с надрывом сердешным.

Начальство само было зло, а потому, выходя на крыльцо, потрясали начальники кулаками в небо:

– Чего орете зазря, когда у меня самого давеча последнего лакея на кораблик забрали. Каково ж нам, адмиралам да кавалерам, нынче по утрам самим одеваться!

Пристыженные жены расходились. Видать и впрямь дело нешуточное, коль столь важные чины самолично теперь себе штаны застегивают!

А по улицам кронштадтским патрули вылавливали всех без разбора. Сам начальник Кронштадта генерал-интендант флота Петр Иванович Пущин, у которого давеча отобрали в комендоры последнего писаря, самолично отписывал корявым подчерком приказные бумаги, щедро брызгая вокруг себя чернилами. Злился:

– Пусть теперь умники бумажки мои читают, коль смогут! Будут знать, как писарей лишать!

Однако Чернышевские облавы дело свое сделали, и буквально в несколько недель Средиземноморская эскадра была укомплектована опытными командами. Бывшие няньки да садовники вновь вернулись к своему уже изрядно подзабытому моряцкому делу.

Тем временем вице-президент коллегии иностранной Александр Иванович Безбородко чинил обстоятельный опрос адмиралу Самуилу Грейгу, идущему в Средиземное море главнокомандующим.

– Кого почитаешь ты, Карлыч, из флагманов наших к своей экспедиции наиболее годными? – спрашивал Безбородко, чулки на ногах сползавшие подтягивая.

– Толковых много, – отвечал Грейг степенно. – Из стариков многоопытны Чичагов с Крузом, но эти под мое начало пойти не пожелают. Из других неплох Виллим Фондезин, хотя и осторожен излишне. Достойным почитаю и контр-адмирала Козлянинова Тимофея – этот всем хорошо, особенно отвагою. Для начальства над транспортами и десантами хочу просить Спиридова Алексея, сына нашего первейшего флагмана.

– Хорошо! Хорошо! – соглашался пухлогубый Безбородко. – За сих кандидатур я с государыней говорить буду!

Сам адмирал Грей герой Хиоса и Чесмы был настроен наирешительным образом. При первой же встрече с Екатериной Второй, он без долгих разговоров раскатал перед ней карту дарданельских проливов.

– Вот, матушка, – сказал он, – Полюбуйся! Желаю я по прибытии своем на море Медетеранское форсировать сей пролив злосчастный и, разбив батареи неприятельские, встать на шпринг подле дворца султанского, бомбардируя его беспощадным образом, покуда злодей пощады и мира у тебя не попросит!

Екатерина была таким планом растрогана.

– С легким сердцем вверяю вам исполнение сего многотрудного подвига! – молвила она адмиралу, улыбаясь.

На грейговском проекте императрица размашисто начертала: «Быть по сему. Екатерина».

Стать главнокомандующим всеми воинскими силами в Средиземном море императрица предложила графу Алексею Орлову-Чесменскому, успешно исполнившему столь ответственную должность уже в прошлую войну. Но Орлов от предложенной должности наотрез отказался, сославшись на немочь.

– Не хочет, как хочет, – обиделась Екатерина. – Незаменимых у нас нет!

Командующим войсками на Средиземном море в тот же день был назначен опытный и боевой генерал Завадовский.

К середине мая следующего года Средиземноморская эскадра была уже готова к началу кампании. Корабли стали по одному вытягиваться из гавани на внешний рейд. Вперед других ушли в море дозорные фрегаты. Чтобы не было задержек и проволочек с отправкой эскадры, решено было отправлять ее отрядами. В Копенгагене отряды эти должны были объединиться и дальше уже следовать сообща. В передовой отряд, покидавший Кронштадт раньше всех, были отряжены новейшие и сильнейшие 100-пушечники: «Чесма», «Саратов» и «Три Иерарха». Команду над ними поручили вице-адмиралу Виллиму Фондезину – младшему флагману уходящей эскадры.

– Надлежит тебе, Виллим Петрович, подойдя к проливам, разгрузиться, чтоб способней было форсировать мелководный Зунд! – наставлял вице-адмирала граф Чернышев.

Спустя несколько дней 100-пушечные корабли с переменными ветрами взяли курс на Копенгаген. За линейными кораблями тянулась вереница транспортов с солдатами десанта и припасами.

Пока все шло по плану, но скоро все планы полетят в тартарары.