Читать книгу Битва за Балтику - Владимир Шигин - Страница 6

В Кронштадте в то неспокойное время распевали залихватское:

У простого люда подъем духа был небывалый. Война стояла у порога их дома, а потому к ней относились со всею серьезностью. Минует еще четверть века – и Россия познает великий порыв 1812 года. Год же 1788-й можно считать ее своеобразным прологом. Впрочем, общее настроение было тревожным. Все волновались, удастся ли Грейгу остановить шведский флот, ведь в противном случае десант у Петербурга становился реальностью. У Зимнего для возможной спешной эвакуации двора в Москву стояло с полтысячи запряженных лошадей. Все ждали известий от адмирала Грейга.

В те дни Екатерина, храбрясь, писала на юг князю Потемкину ироничные письма: «Король шведский себе сковал латы, кирасу… и шишак с красными перьями. Выехавши из Стокгольма, говорил дамам, что он надеется им дать завтрак в Петергофе. Своим войскам в Финляндии и шведам велел сказать, что он намерен превосходить делами и помрачить Густава-Адольфа и окончить предприятие Карла ХII. Последнее событие сбыться может, понеже сей начал разорение Швеции, так же уверял он шведов, что он меня принудит сложить корону. Сего вероломного государя поступки похожи на сумасшествие».

Но за иронией чувствовалась тревога. Светлейший, письма подобные читая, ходил мрачный:

– Сумасшедший он, может, и сумасшедший, но уж кровушки нашей попьет вдосталь, хотя, может статься, в ней же и захлебнется!

Над Финским заливом клочьями стелился туман. Ветер был тихий. По этой причине адмирал Грейг велел по флоту держать все паруса. С кораблей запрашивали: «Дозволено ли будет прочистить стволы холостыми залпами?» Командующий ответил утвердительно. Гулкие отрывистые залпы вспугнули дремавших на волнах чаек, и те с пронзительным криком закружили над кораблями. На траверзе белел Толбухин маяк. Над его маячным конусом еще курился легкий дым ночного костра.

Впереди своего флота в авангард Грейг поставил отряд Мартына Фондезина, состоявший из наиболее старых кораблей, так сказать, для присмотра. Наиболее надежные корабли, наоборот, были поставлены им в арьергард под началом контр-адмирала Козлянинова. Самые же мощные линкоры, вошли в кордебаталию, под началом самого адмирала.

В Петербург Грейг доносил: «…Снялся с якоря с порученной мне эскадрой. Лавирую для сыскания шведского флота при противном ветре. На флоте произвожу пушечную и ружейную экзерцицию».

Вместе с командиром флагманского «Мстислава», Муловским, командующий подолгу сидел над картой Финского залива.

– Ну, некуда шведам деться! – говорил он, тыча в бумагу курительной трубкой. – Путь у герцога один – к Кронштадту и на этом пути мы его непременно должны встретить!

– Шведам самим нужна генеральная баталия и герцог сам станет нас всюду искать! – высказал свое мнение капитан 1-го ранга Муловский.

– Что ж, сойдемся всерьез! – резюмировал Грейг. – Спесь сбивать сразу и навсегда!

Впереди эскадры дозорные фрегаты. Капитаны фрегатские имеют строгий приказ останавливать все преходящие торговые суда. Всех опрашивают: где шведы и в каком количестве?

Получив доклад, Грейг самолично дырявил циркулем карту:

– Ежели флот шведский усмотрен купцами подле Ревеля и Кокшхара, то ждать нам гостей осталось недолго!

В сумерках уходящего дня командующий перенес свой флаг с 74-пушечного «Мстислава» на 100-пушечный «Ростислав». Прощаясь с Муловским, он сказал:

– Знай, Гриша, что любезней твоего «Мстислава» кораблей для меня нет, но в бою должен я быть на корабле наисильнейшем, дабы в случае нужды решить исход баталии!

Ночью походный порядок эскадры был изменен. Вперед навстречу неприятелю адмирал выслал сильный дозорный отряд: линейные корабли «Мстислав» под брейд-вымпелом капитана 1-го ранга Муловского и «Брячеслав» да фрегат «Надежда Благополучия».

Пока ж Грейг стремился не потерять ни одной свободной минуты, чтобы хоть как-то поднатаскать свои сырые команды. Цейхместер эскадры Леман, не единожды обходя шлюпкой корабли, внушал капитанам:

– Матроза не жалеть! Скоро экзамен кровавый!

Капитаны кивали молча, что ж тут непонятного? Затем уже спрашивали по-деловому:

– Дозволено ли нам при экзерцициях пушечных палить зарядом половинным?

– Палите! – кричал в ответ Леман.

Ближе к полночи миновали Гогланд. Командир дозорного отряда Муловский имел от командующего ордер строгий: обнаружив шведов, сосчитать его силы и, немедля ни минуты, отходить к главным силам. Грейговским приказом молодой капитан доволен не был. Сам он предпочел бы атаковать!

На марсы «Мстислава» послали самых зорких. Офицеры до боли в глазах вглядывались в зрительные трубы. Где же неприятель?

– С оста паруса! – раздалось внезапно сразу несколько голосов.

– Кажется, дождались! – облегченно вздохнул капитан 1-го ранга, вытащив из кармана золотые часы.

Вдалеке мазнул по горизонту одинокий парус. Через пару часов «Мстислав» уже подходил к обнаруженному судну. То был кронштадтский галиот «Слон», спешащий с грузом мануфактуры в Ревель.

– Чего здесь шляетесь? – крикнул на транспорт вахтенный лейтенант. – Жизнь не дорога? Швед рядом!

– Против нашего «Слона» и слон иной, что муха! – пытался было отшутиться галиотский шкипер.

– Что б духа твоего здесь не было! – прокричал ему в ответ выскочивший на шканцы Муловский. – Не то сменишь кафтан на матросский бастрог!

Поняв, что дела и впрямь серьезные, на «Слоне» тотчас прибавили парусов и отвернули к берегу.

А сверху уже, сосчитав неприятеля, кричали:

– До полутора десятка вымпелов! Следуют на ост!

К Муловскому подошел старший офицер корабля, капитан-лейтенант Эссен:

– Прикажите ложиться на обратный курс?

– Мы остаемся в прежней позиции! – отрезал Муловский. – Бить аллярм!

Ударили барабаны, вызывая наверх дремавшую подвахту, тревожно засвистали боцманские дудки.

– Открывать порты! Изготовиться к пальбе! – кричали, разбегаясь по декам, артиллерийские начальники.

Муловский с тоской поглядел на обвислые косицы вымпелов. Ветра почти не было! Лишь к полудню шведский флот открылся полностью. Дистанция между противниками по этой причине сокращалась крайне медленно. Не понятно почему, обнаружив отряд Муловского, шведы не придали ему никакого значения. Когда все же спохватились и отправили к нему напересечку несколько линкоров, было уже поздно – к Муловскому подходили главные силы. Над флагманским «Ростиславом» трепетали флаги: «Прибавить парусов. Гнать за неприятелем».

В подзорные трубы было хорошо видно, как шведы начали энергично перестраиваться в боевую колонну. Ветер меж тем стих совершенно. Было ясно, что столкновение случится не ранее чем завтра. Ночь пришла в лихорадочных приготовлениях. Все понимали – грядущий день будет кровав и страшен.

Незадолго до полуночи Грейг собрал у себя в салоне флагманов и капитанов. Объявил план предстоящей баталии:

– Герцог Карл станет ломить напролом, ибо его цель – Петербург. За ценой он стоять не станет. Мы же, зная это, не мудрствуя лукаво ляжем всем флотом поперек залива и преградим ему дорогу. Посему боевую линию я велю держать насмерть!

– А почему маневрами нам шведов не запутать? – подал голос кто-то из непонятливых.

– А потому, что три четверти команд у нас – рекруты и море видят всего восьмой день! – ответил за командующего контр-адмирал Козлянинов.

Определяя порядок кораблей в боевой линии, Грейг отметил:

– Впереди моего «Ростислава» будет следовать «Мстислав»!

– Пока мой корабль держится на воде, он не отстанет от своего флагмана! – вскочил с места капитан 1-го ранга Муловский.

Эти слова Григория Ивановича донесли до нас документы той эпохи… А капитаны уже уточняли детали:

– Сколь гребных судов следует держать у борта?

– Глядите на «Ростислав» и держите столько ж!

– На какой дистанции предпочтительнее драться?

– На наикратчайшей!

– Дозволено ли будет сваливаться в абордаж?

– Вне всяких сомнений!

…Едва забрезжил рассвет, с зюйд-веста забелели парусами шведы. Орудийные порты на их кораблях были отворены – верный признак решительности намерений.

– Класть рули на перпендикуляр курса! – распорядился Грейг. – Следовать станем строем фронта. Арьергардии надлежит быть от центра по левую руку, авангардии ж – по правую!

На адмирале белый парадный мундир, щедро обсыпанный звездами и крестами, на левом бедре золотая шпага. При полном параде были и прочие офицеры. Над палубами витал запах французских духов и матросского пота.

Стрелки часов показывали восемь утра, когда российский флот, развернувшись в пол-моря, устремился на неприятеля. Грозный вид и очевидность атаки произвели на шведов неприятное впечатление. Самоуверенность Карла Зюдерманландского сняло как рукой. Не приняв вызова, шведский флот лихо отвернул и поспешил разойтись на расходящихся курсах.

– Ишь, кишка тонка! – смеялись корабельная молодежь, в порты открытые высовываясь. – Никак побегли, а мы при победе остались!

– Цыть вы, Аники-воины! – одернули их те, кто поопытней. – Война-то настоящая еще и не начиналось, а начнется, всем на орехи хватит!

Грейг следил за шведским маневром. Поняв замысел герцога Карла, поморщился:

– Прибавить парусов!

– А это что еще за партизан? – указал он рукой на оторвавшийся от остального флота фрегат. – Вернуть его во вторую линию!

То был дозорный фрегат «Надежда Благополучия». Его командир настолько желал первым разрядить свои пушки по неприятелю, что сделал вид, будто не заметил адмиральского сигнала. Однако когда над «Ростиславом» вторично взлетели флаги, извещающие фрегат о немедленном возвращении, пришлось подчиниться. С видимым сожалением пропускала команда «Надежды Благополучия» мимо себя громады линейных кораблей:

– Теперь разве что утопленников из воды доставать придется да побитых за «ноздрю» из линии вытаскивать. Вот она участь наша фрегатская!

Отойдя от российского флота на безопасное расстояние, Карл Зюдерманландский быстро развернул свои корабли на сходящийся контркурс.

– Ловко шведы ходят! – профессионально оценили маневр неприятеля на шканцах русских линкоров. – Это вам, господа, не турки вислоухие. Это один из лучших флотов Европы!

– Тем почетнее будет их отлупить! – заканчивали разговор капитаны, то и дело поглядывая на флагман, не будет ли нового сигнала.

И точно, бабахнула сигнальная пушка, взвились флаги – Грейг приказывал начать построение классической батальной линии. Российские корабли перестраивались достаточно быстро, но без того изысканного изящества, которое только что продемонстрировали шведы. Из-за нехватки времени теперь впереди флота оказался арьергард, а в «замке» шли корабли авангардии. С «Ростислава» уже вовсю сигналили: «Спуститься на неприятеля». В шканечном журнале флагманского корабля штурман сделал следующую запись: «6-го числа. В 1-м часу. Ветер легкий брамсельный от SO– оста, небо ясно, но по горизонту большая мрачность, флот расположен в линию баталии, фронт фордевинд в 17-ти линейных кораблях, а фрегаты и малые суда за линиею к осту, флот шведский построен в линию кордебаталии левым галсом, идущий к зюйд-весту».

– Распорядитесь оповестить команды кораблей о начале обеда! – велел адмирал Грейг командиру «Ростислава» капитану 1-го ранга Одинцову.

Одинцов командир опытнейший, герой битвы при Метелино еще в прошлую турецкую войну. Адмирала он понимал с одного взгляда.

Что и говорить, Балтийский флот был поражен распоряжением своего командующего, в котором читалось все: и большая личная выдержка, и уверенность в своих подчиненных, и вера в сегодняшнюю победу. Теперь даже самые робкие обрели спокойствие и хладнокровие. Матросы обедали наскоро и молча. Было не до шуток. От винной порции отказались все:

– Не такой нонче день, чтоб из ендовы хлебать!

Пообедав, поднялся на шканцы и Грейг. Адмиралу подали зрительную трубу.

– Кажется, все собрались! – объявил он, оглядев еще раз неприятельский флот. – Смыкайте линию!

Повинуясь команде флагмана, российские корабли стали сокращать дистанцию между собой. Словно гигантская смертоносная пружина сжималась для того, чтобы затем распрямиться со всею своею колоссальной силой…

Теперь колонна боевых кораблей России шла единой, ощетинившейся сотнями орудий стеной. В какой-то момент, потеряв ветер в парусах, вывалились из строя «Ярослав» с «Виктором», но тут же, как нашкодившие ученики, юркнули обратно.

Мимо боевой колонны прошла контркурсом спешившая занять указанное ей место «Надежда Благополучия». С фрегата кричали задиристо:

– Кабы нас не отозвали, мы бы со шведом и сами совладали!

– Давай, давай! – отзывались им с кораблей линейных. – Вы свое дело заячье сделали, а теперича мы – люди сурьезные в кулаки двинем!

Грейг меж тем беспрестанно требовал прибавления парусов, желая как можно скорее достичь неприятеля.

– Итак, уж все возможные тряпки несем, а ему все мало! – ворчали капитаны. – Осталось разве что самим дуть!

Командующий озабоченно поглядывал в корму «Ростислава». Его волновали концевые корабли. Не отстанут ли? К сожалению, самые тревожные предположения Грейга оправдались! Внезапно адмирал, воздев к небу кулаки, начал что-то кричать по-шотландски. К командующему подбежали адъютанты:

– Что случилось, ваше превосходительство?

– Измена, форменная измена! – не унимался Грейг. – Вы только гляньте, что вытворяет этот Фондезин!

Взгляды всех устремились на корабли арьергарда. Эскадра вице-адмирала Фондезина, совершенно не слушая сигналов «Ростислава», все больше и больше отставала от остального флота. Но и это не все! Фондезин правил так, чтобы прикрыться остальными кораблями от неприятельских ядер. Воевать командующий арьергардом явно не собирался. Напрасно беспрерывно гремели сигнальные пушки, да на грот-брам-стеньге бесполезно висел сигнал командиру арьергарда «занять свое место в линии баталии».

Фондезин все больше и больше заваливался в сторону, уходя как можно дальше от места предстоящей схватки.

Было четыре часа пополудни, когда герцог Карл, находясь под ветром, поворотил разом всем своим флотом навстречу россиянам, ложась на курс параллельный. Шведы наконец-то решились принять бой! Однако брат короля и здесь осторожничал. Боясь ошибиться в расчетах, он шел под малыми парусами. В линии шведы имели шестнадцать линейных кораблей и семь линейных фрегатов. Авангард их вел генерал-адъютант короля, граф Вахтмейстер, под флагом вице-адмирала, арьергард – бригадир Мандарштед под контр-адмиральским флагом. Центр возглавлял сам генерал-адмирал герцог Карл Зюдерманландский, при котором в советниках состоял адмирал Врангель.

Теперь противники двигались навстречу друг другу, с каждой минутой сближаясь все больше и больше. Столкновение флотов становилось неизбежным. Уступать не желал никто! Сила противопоставлялась силе, решимость – решимости! В эти последние мгновенья тишины, наверное, учащенно бились сердца даже самых отчаянных храбрецов. Нервы людей были напряжены до предела. Напряжение достигло своей высшей точки. И в этот момент случилось нечто почти невероятное: два передовых российских корабля внезапно, вильнув в сторону, самовольно покинули боевую линию!

Дело в том, что капитаны трех передовых линкоров неправильно поняли один из сигналов флагмана и, отвернув в сторону больше, чем было велено, оказались вне общего строя. Теперь у их капитанов было два пути: сбавить ход, и приведясь к ветру, бежать с поля боя или же продолжать смело идти вперед, вступая в неравный бой с неприятелем, чтобы уже затем, если получится, втиснуться где-нибудь в линию. К чести всех капитанов, они выбрали второй путь.

Но общее положение оставалось сложным. Теперь впереди всего Балтийского флота шел 74-пушечный «Всеслав» под флагом контр-адмирала Тимофея Козлянинова. Командующий авангардом, неукоснительно соблюдая приказ Грейга, нес положенные бом-брамсели и лиселя. Увеличивая ход, Козлянинов стремился закрыть корпусом своего корабля «провал», образовавшийся из-за выхода передовой тройки и выйти на траверз первого шведского линкора. Задачу свою контр-адмирал выполнил блестяще, но теперь в авангарде против дюжины шведских кораблей оказалось всего семь наших.

По шканцам «Ростислава» нервно расхаживал адмирал Грейг. Нет, главнокомандующего сейчас не особо волновало превосходство шведов над Козляниновым. В начальника авангарда адмирал верил. Хуже было иное. «Провал» трех передовых кораблей Балтийского флота предоставил Карлу Зюдерманландскому уникальный шанс взять противника в два огня. Один маневр – и шведский герцог наверняка вошел бы в историю как выдающийся флотоводец. Но таланта и решимости Карлу Зюдерманландскому в этот звездный миг так и не хватило. Страшно себе представить, что могло бы случиться, устремись шведы в образовавшуюся дыру в русской колонне. Но ничего не произошло. И тогда российский командующий, отвлекая на себя внимание противника, круто развернул «Ростислав» прямо на шведский флагман и тот, не приняв вызова, отвернул.

– Передайте по линии; всем держать свои места с тщанием! – распорядился Грейг, вытирая платком вспотевший лоб.

Сражение еще не началось, а сколько волнений позади!

В четверть пятого пополудни на обоих флагманских кораблях противников почти одновременно взвились сигналы: «Вступить в бой!» Тотчас с хриплым надрывом ударили 32-фунтовые орудия нижних деков, вторя им, зачастили легкие пушки верхних палуб. Грохот… Дым… Пламя…

– Посмотрим, у кого затылки крепче! – подбадривали себя дюжие комендоры, ловко орудуя правилами у своих пушек. – А ну наддай!

Так началось одно из самых кровопролитных сражений в истории отечественного флота, известное потомкам как Гогландское.

Позднее один из современников этого героического и достопамятного для российских моряков дня напишет: «…Свершилось, страшный знак битвы возгорел, взблистала, молния, расторглись воздушные полости и раздалися ужасные громы… Уже льющаяся кровь дала водам багряный вид… Со звуками ярых громов мешаются пронзительные вопли умирающих. Сколь ужасны битвы морские! Повсюду смерть длани свои распространяет: железо, огнь, брег, вода – все тут же представляет: воин погибает в бездне, едва она ему коснется… Путешественник не узрит его гроб… кости его на веки поглощены пучиною».

Спускаясь к шведской линии, российские корабли один за другим приводились к ветру и самостоятельно вступали в бой. Первыми сошлись в схватке авангарды, затем кордебаталии наконец разрядили друг в друга пушки и корабли арьергардов. Вскоре бой уже сделался всеобщим.

По прошествии времени историки подсчитают соотношение сил в той страшной схватке. Шведы имели двадцать три корабля, 1336 орудий и более 720 пудов металла, выбрасываемого лишь одним залпом. Российский флот имел соответственно 1220 пушек и 460 пудов выбрасываемого в залпе металла. Шведские историки, принимая во внимание исход Гогландского сражения, приводят несколько иные цифры: 1236 пушек у шведского флота и 1452 – у российского.

Из хроники сражения: «Оба флота между тем в пылу битвы и под завесой дыма тихо продолжали двигаться на юго-запад, а ядра, свистя, пронизывали воздух, прорывали всюду паруса у сражающихся, по временам ломали им рангоут и спутывали снасти. В нашей авангардии сыпали картечью – здесь Грейг надвигался неотступно и вместе с Козляниновым надеялся сломить передовую половину флота неприятельского… Таков был первый вид этого знаменитого сражения».

66-пушечный «Болеслав» капитана 1-го ранга Денисова и 74-пушечный «Иоанн Богослов» капитана 1-го ранга Вальронта вели огонь, ища возможность занять свое место в боевом строю.

Начавшаяся перестрелка сразу же стала жаркой. Дистанция между противниками была малой и обе стороны били друг в друга наверняка. Уже через каких-то полчаса после начала сражения получил сразу несколько ядер в борт «Иоанн Богослов». С треском разлетелись бортовые доски и в трюм хлынули потоки воды, а ядра все летели и летели. Пустили помпы, плотники наскоро латали пробоины, но вода все пребывала. Впрочем, капитан «Богослова» Степан Вальронт присутствия духа не терял:

– На то и баталия, чтоб борта дырявить!

Новый шквал шведских ядер в одно мгновение снес на «Богослове» почти все снасти. Языки пламени уже облизывали мачты. Шатаясь, точно пьяный, корабль внезапно вывалился из строя.

– Держать место! – кричал Вальронт рулевым. – Запорю!

Но все было бесполезно. Корабль совершенно не слушался руля, становясь теперь опасным не столько врагу, сколько своим. Пытаясь хоть как-то помочь горящему «Богослову», Козлянинов послал к нему свой гребной катер. Но катер не пробился, будучи расстрелян в упор проходившими мимо шведскими кораблями.

В конце концов, «Богослов» ветром и волнами все же вынесло из-под губительного огня. Мимо в круговерти прошли окутанные пороховыми дымами «Всеслав» и «Вышеслав». Кое-как исправив повреждения, Вальронт развернул было свой корабль к боевой колонне, но втиснуться в нее уже не смог.

– Нескладно у нас получилось! – зло оглядывались на шканцы матросы. – Все чин чином дерутся, а мы, что дерьмо в проруби болтаемся!

– Простите, братцы! – оправдывались бывшие тут же лейтенанты и мичмана. – Уж хоть бы щель какая была к линии, так мы бы уж как таракан в нее влезли!

Сам капитан нервно вышагивал по дубовым палубным доскам. Нрав Грейга Вальронт знал прекрасно и пощады от него теперь не ждал…

Но всему плохому когда-нибудь приходит конец. Повезло и «богословцам». Их корабль сошелся борт в борт с невесть откуда появившимся шведом и по палубе русского линкора пронесся вздох облегчения:

– Кажись, и нам работенка привалила!

Положив грот-марсель на стеньгу, «Иоанн Богослов» свалился с неприятелем и бой закипел с новой силой.

Тем временем шведы, имея в голове колонны пять кораблей против одного, выбили пытавшийся возглавить русскую колонну «Болеслав». Туша многочисленные пожары, тот провалился за линию. Балтийский флот по-прежнему вел за собой командир авангарда Тимофей Козлянинов.

Следующий залп уже полностью достался его «Всеславу». Против флагмана Козлянинова держалось сразу шесть линкоров под сине-желтыми королевскими флагами.

– Сходимся на пистолетный выстрел! Все меньше достанется! – велел вице-адмирал капитану 1-го ранга Маркову.

– Есть! – отвечал тот, приложив два пальца к полям треуголки, и тут же повернул руль прямо на неприятеля.

Корпус «Всеслава» дрожал от града шведских ядер. Вместо парусов свисали жалкие лохмотья. Убыль в людях была ужасна! На головы еще живых непрерывно сыпались обломки рей, обрывки канатов. Шведские артиллеристы имели строжайший приказ целить в рангоут, чтобы как можно быстрее лишить русские корабли хода. Наши, наоборот, лупили в корпус!

Несмотря на трагичность своего положения, Тимофей Козлянинов места своего в строю на бросил, чем сильно облегчил положение идущих следом за ним. Изнемогая в неравной схватке, «Всеслав» по-прежнему вел флот. Более четырех часов длился неравный поединок пылающего «Всеслава» с шестью, а потом с тремя неприятельскими кораблями. Более четырех часов длился этот подвиг, и шведы, в конце концов, не выдержали мужества российских моряков. Сначала один, за ним другой, а потом и третий, их корабли, сбивая пожары, покинули общий строй. К этому времени по палубе «Всеслава» передвигаться было уже невозможно. Мертвые и раненые лежали там в несколько слоев. Гребными шлюпками израненный корабль отбуксировали подальше от пекла боя, но едва разобрали завалы тел и забили сальной ветошью дырки в бортах, как неутомимый Козлянинов снова вывел его на линию боя, на этот раз уже в арьергарде.

Историк так напишет о первых часах грандиозного сражения: «Оба флота между тем в пылу битвы и под завесой дыма тихо продолжали двигаться на юго-запад, а ядра, свистя, пронизывали воздух, прорывали всюду паруса у сражающихся, по временам ломали их рангоут и спутывали снасти. В нашей авангардии сыпали картечью – здесь Грейг надвигался неотступно и вместе с Козляниновым надеялся сломить переднюю половину флота неприятельского…»

…Выстроившись друг против друга, оба флота продолжали поражать друг друга в упор. Побоище давно стало всеобщим. Лишь иногда выстрелы внезапно стихали – это из-за густого порохового дыма враги теряли друг друга из вида. Однако стоило пороховым облакам хоть немного рассеяться, как дуэль начиналась с еще большим ожесточением.

Не связанные строгими инструкциями, российские капитаны бились как кому способней, сами выбирая цель нападения. Главным условием было лишь удержание своего места в строю. Иногда им удавалось вдвоем или даже втроем обрушиваться на какой-нибудь шведский корабль – и тогда, последний обращался в бегство. Иногда, наоборот, наши в одиночку сражались сразу с несколькими противниками, и тогда доставалось нам. И та, и другая сторона дрались в тот день отчаянно, понимая, как много зависит от исхода этого самого первого сражения.

В какой-то момент «Ростислав» сошелся вплотную с флагманом герцога Карла Зюдерманландского «Густавом Третьим». Первыми в этом поединке разрядили свои пушки шведы. Однако качнувшийся в последний момент на волне корабль сорвал им наводку и ядра легли с недолетом. Зато ответный залп с «Ростислава» был на редкость точен. Русские ядра буквально взломали верхнюю палубу «Густава Третьего». Чем дальше продолжался поединок двух главнокомандующих, тем с каждым новым залпом превосходство «Ростислава» становилось ощутимей. Ответный огонь «Густава» же слабел.

Натиск русского флагмана несколько сдерживал шедший впереди «Мстислав» Григория Муловского. Командир «Мстислава» дрался сразу с тремя шведскими кораблями, пытаясь прикрыть при этом еще и своего флагмана.

– Гришка, кончай пятиться! – кричал ему в рупор адмирал. – За помощь благодарствую, но теперь дай мне простор!

Дважды капитану «Мстислава» говорить было не надо, немедленно наполнив ветром грот-марсель, тот прибавил ход.

Муловский был спокоен и собран, словно не в бою, а на маневрах заурядных. Завидев спешащего к раненым корабельного батюшку, окликнул его:

– Отец Тимофей, а какой сегодня день?

– Ежели по святцам, то день святого Сысоя!

– А чем знаменит сей Сысой?

Отец Тимофей на минуту остановился. Мимо с противным воем пролетело ядро. Поп огладил бороду:

– А тем знаменит преподобный Сысой Великий, что жил он в пустыне аскетом, учил смирению и творил чудеса!

– Ну, что ж, – усмехнулся Муловский. – И мы живем в пустыне морской, яко те аскеты, смирения нам тоже не занимать, а вот чудо бы нам сегодня не помешало!

– Уж я помолюсь за дарование победы воинству нашему! – заверил его отец Тимофей и, подобрав рясу, побежал далее.

Между тем сражение было уже в самом разгаре. Появились первые убитые и раненые. Ядром в бок поразило артиллерийского поручика Бестужева, и тот упал ничком на палубу.

К сожалению, добить «Густава Третьего» Грейгу так и не удалось. Шведский флагман к этому времени уже отвернул в сторону от «Ростислава», явно не желая продолжать поединок.

– Кажется, с прынца ихнего спесь мы уже сбили! – утирали руками пот матросы.

Прибавив парусов и обогнув два впереди идущих корабля, «Ростислав» снова вступил в линию, но уже втиснувшись между «Святым Петром» и «Еленой». Сражение продолжалось…

Желание капитанов нанести возможно больший вред противнику, плохая видимость и неразбериха несколько спутали первоначальную диспозицию и теперь и русские, и шведские корабли держались по способности, стремясь, лишь находиться в гуще боя и сохраняя общее направление.

Спланировав нападение на головные корабли шведского флота, адмирал Грейг не учел одного – трусости своего командира арьергарда. Фондезин, однако, не только бросил на произвол судьбы авангард и центр, с таким же преступным хладнокровием он оставил без поддержки и свои собственные концевые корабли.

– Мартын постыдный! – кричали ему в отчаянии с соседних кораблей.

Драться с неприятелем, идя при этом в конце боевой колонны, всегда особенно тяжело. Ведь концевые корабли, как никакие другие, стеснены в свободе маневра идущими впереди. Им то и дело приходится то резко сбавлять ход, чтобы не сесть утлегарем на корму переднего мателота, то, наоборот, прибавлять паруса, чтобы не отстать. Замыкающим в колонне Балтийского флота шел линейный корабль «Дерис». Капитаном на нем – капитан 1-го ранга Савва Коковцев. Вскоре после начала сражения «Дерись» оказался из-за безграмотности Фондезина один против пяти неприятельских кораблей. На помощь командующего арьергардом Коковцеву рассчитывать не приходилось, Фондезин в это время уводил ближайшие к нему корабли от места схватки. Опытные шведские капитаны тотчас стали окружать одинокий «Дерись», стремясь поставить его в «два огня». И тогда капитан 1-го ранга Коковцев сделал непростительную ошибку. Он самовольно вышел из общего строя. Поворотив на другой галс, «Дерись» уклонился от неприятеля, но, потеряв при этом ветер, вступить в сражение более уже не смог…

А шведы уже наваливались на шедший предпоследним «Память Евстафия». На долю его пришлось сразу три шведских линкора. На исходе двух часов неравного боя «Память Евстафия» с массой пробоин и полузатопленным трюмом также вынужден был оставить свое место в строю.

Самуил Грейг, которому доложили о двух «дезертирах» из арьергарда, был взбешен:

– Я своими руками повешу обоих мерзавцев-капитанов, а рядом на рее вздерну и подлеца Фондезина!

А пушки все грохотали и грохотали безостановочно. Уступать не желал никто…

* * *

Линейный корабль «Владислав» был в боевой русской колонне шестнадцатым по счету, держась в струе 66-пушечного «Изъяслава». Именно «Владиславу» выпала в тот кровавый день самая горькая участь… В первый же час боя «Владислав» попал под жесточайший огонь нескольких шведских кораблей и получил большие повреждения. Очевидец пишет: «…Владислав», которому с самого начала боя сбили большую часть рангоута, вследствие чего он сделался мишенью у пяти задних шведских кораблей, тогда как прочие наши корабли числом шесть – это был арьергард Фондезина, который только издали развлекал шведскую арьергардию…»

Лишенный возможности управляться, «Владислав» вскоре был предоставлен воле волн. Видя это, шведы еще более усилили натиск. Вода вокруг русского корабля буквально кипела от всплесков падающих ядер. К несчастью для «Владислава», ветер все больше и больше сносил его в сторону неприятельского флота и скоро корабль оказался один в самой середине шведского строя. Не воспользоваться таким подарком судьбы для таких опытных моряков, как шведы, было бы непростительным, и они им воспользовались! Окружив одинокий русский корабль плотным кольцом, они обрушили на него огонь небывалой силы. Едва один неприятельский корабль разряжал свои пушки по русскому линкору, как его место уже занимал другой. Уже был разорван бомбой мичман Дурнов, палубы завалены истерзанными матросскими телами, уже борта зияли дырами пробоин, а «Владислав» продолжал держаться, изнемогая в непрерывной бомбардировке.

– Флаг! Флаг сбило! – внезапно разнеслось по кораблю.

Капитан 1-го ранга Амандус Берх разлепил запекшиеся губы в переговорную трубу:

– Вынесть запасный, да немедля поднять его на бизань-рее!

– Фалундер! – уже кричал кто-то рядом.

Берх невольно пригнулся, и вовремя. В двух шагах от него с грохотом рухнула разбитая в щепки крюйс-брам-стеньга. С надрывом стонали задавленные ею люди.

– Каковы повреждения? – перешагнул через раненых капитан.

– Грот-марса-фал перешибло! – кричал ему боцман, тыча вверх окровавленной рукой, начисто лишенной пальцев.

– Кладите найтовы!

– Клали, вновь перебило! Да и сам грот-марсель уже завалило!

Парус пытались было поднять на перлине, но вновь перебило ядром канат – и огромное полотнище окончательно рухнуло вниз, обрывая снасти и увлекал за собой барахтающихся в парусине людей.

– Фалундер!

Это, давя неуспевших отбежать, уже падала вниз сбитая стеньга.

– Что это вы делаете? – подозвал какого-то матроса капитан «Владислава», увидев, как он что-то гребет по палубе деревянными лопатами.

– Ядро свейское прямо в грот-марс, а там о десяток наших! Теперь вот сгребаем, чтоб каждому свои руки-ноги достались!

– Убиенными займетесь после. Сейчас подбирайте раненых! – распорядился Берх, продолжив обход корабля.

По трапу капитан 1-го ранга спустился вниз. В батарейных палубах вповалку побитая прислуга. Кругом чад… смрад… копоть… стоны…

Возвращаясь на шканцы, Берх едва успел отскочить в сторону. Навстречу ему по ступенькам прогромыхал сбитый с нактоуза… компас. А пушки все били и били! В седьмом часу вечера «Владислав» лишился последних парусов. Да, по правде говоря, и ставить-то их было уже некому! Смерть выкашивала людей безжалостно. Много позднее сам Амадус Берх вспоминал об этих ужасных минутах: «В 8-м часу, видя, что урон… причиняем от нахождения к шведам лагом, будучи несен вдоль по линии всегда от двух кораблей встречаем и провожаем, горячность и мщение платить за смерть смертью возгорелась во мне».

Полыхая огромным костром, «Владислав» из последних сил бился сразу против СЕМИ шведских линейных кораблей. И как бился! Внезапно неподалеку от избиваемого корабля из клубов порохового дыма вынырнуло сразу несколько кораблей под Андреевскими флагами.

– Никак, наша арьергардия! – обрадовались на «Владиславе». – Теперь-то мы спасены!

Однако помощи владиславовцы так и не дождались. Вице-адмирал Фондезин сделал вид, что не заметил гибнущего корабля. Ведомый им арьергард спокойно прошествовал мимо и исчез в дыму, несмотря на отчаянные сигналы с «Владислава».

– Будьте вы прокляты! – неслось им вслед с залитых кровью палуб.

Одинокий корабль по-прежнему кружило на волнах посреди шведского флота.

Избивая одинокий русский линкор, капитаны «Густава Третьего» не боялись получить сдачи (на «Владиславе» к этому времени уже совсем не осталось целых пушек). Шведы расстреливали русских моряков на выбор. И тогда Амандус Берх решился на шаг отчаянный: попытался шлюпкой завести подальше от шведов дагликс-якорь, чтобы затем, подтянувшись к нему, хоть немного отойти от неприятеля.

– Мичман Шубин! – призвал он к себе пятнадцатилетнего вчерашнего гардемарина, бывшего на корабле «за мичмана», когда тот пытался в это время закрепить вместе о матросами какой-то уцелевший фальконет.

Сказано-сделано! Под свист проносящихся мимо ядер принял Володя Шубин в шлюпку тяжеленный разлапистый якорь и, отойдя подальше от места схватки, сбросил его в море. Затем быстрее к своему кораблю, чтобы передать на него якорный канат. Канат тотчас завели на брашпиль. На крик капитана сбежались еще оставшиеся в живых матросы и начали выхаживать канат. Подтянувшись к якорю, Берх сумел развернуться к шведам бортом, где у него еще оставались невредимые пушки. К немалому удивлению шведов, «Владислав» заговорил вновь. Но, к сожалению, ненадолго Последние пушки были вскорости повыбиты, а противник по-прежнему засыпал корабль ядрами. Перед самыми шканцами свечой догорала грот-мачта.

– Поднять сигнал бедственный! – распорядился Берх. – И всем тушить пожар!

А пламя над палубой все разгоралось и разгоралось. Вот сразу несколько выпущенных в упор неприятельских ядер, разворотили весь бак. Из находившихся там не уцелел никто…

– Держаться у меня до последнего! – кричал матросам Берх.

– Держаться-то мы держимся! – отвечали те. – Да уж больно нашего брата мало в живых осталось! Мы и есть последние!

И тогда Берх вновь подозвал к себе самого молодого из мичманов – Володеньку Шубина:

– Ну что, отдышался?

Тот кивнул утвердительно.

– Тогда давай снова в шлюпку и попытайся пробиться к «Ростиславу». Проси у адмирала помощи гребными судами. Передай, что ежели не оттащат, то долго нам не продержаться. С богом!

Взведя курки пистолетов, спрыгнул Володька Шубин в шлюпку. Гребцы молча разобрали весла. Вставивши же их в уключины, поинтересовались:

– Кудыть плысть будем?

– Рулим на «Ростислав»! – ответил им Володя, усаживаясь за румпель. – Весла на воду!

Вслед шлюпки понеслось сразу несколько ядер. Лавируя между обломками и клубками спутанных снастей, мичман Шубин упорно пробивался к цели. Задание у него было далеко не из легких. К этому времени главные силы флотов ушли далеко вперед и нагонять адмиральский корабль приходилось в долгой яростной гребле. Но вот наконец и «Ростислав». По скобам шторм-трапа мичман быстро взобрался на палубу. Адмирал Грейг выслушал доклад молча, не перебивая.

– А свои гребные суда куда дели? – спросил он немного погодя.

– Наши шведами перебиты!

– Кто из наших к вам самый ближний? – помолчав, снова спросил Грейг, в голосе его чувствовалась тревога.

– Пожалуй что «Виктор»! – прикинув, ответил Владимир.

– От моего имени вели его капитану выслать к вам все гребные суда. А Берху мой ордер – держаться сколь хватит сил. Даст Бог шведы в дыму да сумерках вас и упустят. Нам же остается надеяться на чудо и верить в милость Божью! Давай, мичман, поторопись!

Нахлобучив треуголку, Шубин прыгнул в шлюпку:

– Все, братцы, отваливаем!

И снова одинокая шлюпка помчалась между дерущихся гигантов, среди огня и смерти.

– Семи смертям не бывать! – подбадривал он матросов (да и себя заодно) молоденький «за мичмана», пригибаясь от града пронесшийся над головой картечи.

Страха у него почему-то не было, даже наоборот, была какая-то бешеная радость азарта, упоение важностью выполняемого задания и гордость за собственную смелость. Эх, видели бы его бабка с дедом да девицы знакомые!

Рядом, вскрикнув, повалимся на бок матрос загребной. Картечная пуля попала прямо в лоб. Мертвого тут же засунули под банку.

– Навались! – кричал мичман. – Иш-шо немножко осталось!

На «Викторе», выслушав Шубина, сразу же отрядили к «Владиславу» катер.

– Более ничего нету! – извинялся капитан. – Все, сам видишь, побито!

Гребной катер к «Всеславу» добрался, но оттянуть ему корабль так и не удалось. Все время рвался буксир, и катер вернулся обратно.

Несмотря на всю трагичность момента записи в шканечном журнала «Всеслава» велись, как и всегда с тщанием: «…Корабли “Дерис” и “Виктор” были видны в кабельтове на ветре, а “Богослов” в 5 кабельтовых под всеми парусами в бейдевинд. Во время лежания на этом галсе убито 30 человек».

В неистовстве огня прошел еще час. Начало понемногу темнеть. Шведы били из пушек, как и прежде, а помощи все не было и не было. Державшиеся неподалеку наши корабли пытались, правда, облегчить жребий попавшего в беду собрата, паля в защиту «Владислава», но ядра их до неприятеля не долетали, падая на полпути.

И тогда Амудус Берх собрал подле себя оставшихся офицеров.

– Вот что, – сказал он мрачно, – адмирал помочь нам более ничем уже не сможет. Пушки у нас перебиты, люди тоже. Воды в трюме за семьдесят дюймов. Попробуем продержаться еще полчаса, а там как Бог даст!

Офицеры молчали. К смерти они были готовы уже давно. Берх поискал глазами Шубина:

– Тебе, Володя, наказ особый! Собирай гардемаринов, грузи их в шлюпку да увози отсюда, пока еще можно!

– А почему я? – не выдержал тот.

– А потому, что жизнь у вас только начинается, еще навоюетесь! – махнул рукой Берх. – Исполнять немедля!

Помимо разобиженных гардемаринов да нескольких малолетних «за мичманов» в шлюпку погрузили тяжелораненых.

– Прощайте! Даст Бог еще свидимся! – кричали уходящие на шлюпке.

– Не поминайте лихом! – неслось в ответ.

В этот момент «Всеслав» развернуло носом к шведским кораблям. Пальнув, навсегда замолк последний «погонный» фальконет. Видя, что русский линкор прекратил всякое сопротивление, шведы окончательно осмелели. Три линейных корабля сразу же обошли «Всеслав» с носа, буквально вычищая его палубу смертоносными продольными залпами. Еще двое других били с бортов. На «Всеславе» творилось нечто невообразимое…

– Где же Грейг? – кричали погибавшие. – Почему он бросил нас?

Хладнокровно распоряжаясь, капитан 1-го ранга Берх ходил у самого фальшборта. Он искал смерти, но смерть обходила его, поражая лишь тех, кто находился рядом.

– Все, отвоевались! – подбежал к капитану артиллерийский капитан-поручик Кузнецов. – У нас более нет ни горсти пороху!

Вздохнув, Берх перекрестился, а перекрестившись, велел созывать к себе тех офицеров, кто еще оставался жив. На зов капитана пришли, увы, немногие.

– Благодарю вас за службу! – обратился к ним Берх. – Мы честно исполнили свой долг, и никто не вправе упрекнуть нас в малодушии. Согласно морскому уставу, толкования капитанской должности за нумером девяносто, артикулов с первого по третий, я имею право на сдачу, когда иного выхода боле нет. Что скажете?

Измученные офицеры лишь качали головами:

– Отец наш, делай как знаешь, мы отдаем себя всецело тебе в руки!

Тогда Берх велел:

– Все пушки за борт!

Кто-то из лейтенантов было закричал:

– Хватай топоры, руби днище!

Но капитан тотчас пресек своевольца:

– Днище рубить не дам! У нас сотни раненых и ни одного гребного судна.

– Господин капитан! Там мичман Смирнов, что назначен был для насыпки картузов, запершись в крюйт-каморе, грозится взорваться, ежели шведы кораблем завладеют! – прибежал к Берху кто-то из шкиперов.

Капитан 1-го ранга поспешил к крюйт-каморе, где храбрый мичман, обложившись мешками с ружейным порохом, уже взвел курок своего пистолета.

– Отопрись, голубчик, – увещевал юношу седовласый моряк. – Ты, известное дело, герой, но и другие сражались не хуже. О себе не думаешь, подумай о других, на что ты их-то обрекаешь! С нашего «Всеслава» шведу корысть не велика, он ведь теперь только на дрова и годится, а людям еще жить надо. Не бери греха на душу, отопрись!

Отворив дверь, рыдая, мичман бросился на шею своему капитану:

– Что-то теперь будет! Мы же честь свою потеряли навеки!

– Нет, – отвечал ему Берх. – Не мы честь потеряли, а те, кто в беде нашей нас бросили!

Много позднее, уже по возвращении из шведского плена, Берх вспоминал: «Таковые отчаянные мысли моих подчиненных и неизбежно угрожавшая погибель, подвигли меня в жалость, и довели смущенные мысли мои до чувствия согласиться с их голосом, и отдаться для общего спасания в плен. Я велел бить отбой».

На исходе десятого часа вечера, уже, не доверяя никому, Берх, связав меж собой секретные ордера, шканечные и сигнальные книги, привязал к ним здоровенный книппель и выбросил за борт. Сделав это, он взял в руки переговорную трубу и прокричал на близлежащий неприятельский корабль:

– Я более не дерусь!

Убитых к этому времени на «Владиславе» было за три сотни, раненных же вообще никто не считал…

* * *

К половине седьмого вечера шведский флот уже значительно смешался и выглядел весьма неприглядно. Генерал-адмиральский корабль, вдребезги разбитый Грейгом, уныло тащился далеко в стороне на буксирах.

Карл Зюдерманландский разгуливал по верхней палубе. Еще в начале сражения ядром снесло голову стоявшему рядом с ним камердинеру. Но герцог велел не вытирать с камзола брызги мозгов и крови, так было героичней. Покуривая трубку, он говорил окружавшим его офицерам слова, которые, по его мнению, должны были остаться для потомков:

– Я готов скорее умереть и взорвать корабль, чем сдаться!

Около «Принца Густава» тушили пожары еще два линейных корабля. Остальной флот, ведомый командующим авангардом графом Вахмейстером, из последних сил смыкал боевую линию, стремясь не допустить ее взрыва русскими кораблями.

На наших кораблях все чаще и чаще кричали «ура», торжествуя по поводу очередного удачного залпа. Всем было ясно, что чаша весов победы медленно, но уже начала склоняться в сторону российского флота. Поняв это, прибавил хода даже державшийся вдалеке от места схватки Фондезин.

Из хроники сражения: «В половине 7 часа, в передних кораблях шведского флота, уже заметно было замешательство. Шведский генерал-адмиральский корабль, разбитый “Ростиславом”, пошел за линию на буксире; спрятались еще за линию, два передовых их корабля и один из находившихся между “Ростиславом” и “Изяславом”. Прочие шведские корабли, следуя передовым и своему адмиральскому, тоже спустились и стали смыкать линию. Это был первый сигнал к победе! На наших кораблях раздались крики “ура”; все, даже отсталые, Фондезина, погнались за неприятельским флотом и уже с большею бодростью вступили в дело».

К семи вечера передовые корабли Тимофея Козлянинова, рассеяв часть шведского авангарда, уже имели против себя только по одному неприятельскому линкору. Бились же передовые корабли, как и в начале баталии, с большим ожесточением.

Стремясь хоть как-то облегчить участь своего флагмана, к «Ростиславу» подвернул шедший за «Принцем Густавом» линейный корабль «Ваза». Но и «Вазе» не повезло. Огонь по ней был на редкость точен. Спустя какие-то двадцать минут шканцы шведского корабля были буквально снесены в воду. В куски разорвало старшего офицера Фуста, а рядом в луже собственной крови хрипел смертельно раненный капитан «Вазы» Бальтазар Горн. Командование кораблем принял лейтенант Лагарстроле, тоже раненый. Умирающий Горн жестом подозвал к себе лейтенанта, прошептал, корчась от боли:

– Ты перед Богом отвечаешь мне, если сдашься неприятелю!

Избитую «Вазу» спасли от пленения проходившие мимо «Аран» и «Федернесланд». Они прикрыли разбитый корабль своими корпусами и тут же, без промедления, получили свою порцию ядер с «Ростислава».

На исходе седьмого часа, не выдержав напряжения боя, вывалился из линии передовой шведский мателот. Козлянинов усилил натиск. Еще несколько обменов залпами – и второй шведский линкор отвернул в сторону, прося помощи у буксиров.

– Суда нашей авангардии и кордебаталии избиты так, что починиться сумеют не ранее утра – мрачно резюмировал Грейг – На арьергардию ж «стыдливого» Фондезина рассчитывать мне уже не приходится! За сегодняшнюю баталию сей герой достоин сразу двух наград: лаврового венка от короля шведского и веревочной петли от императрицы российской!

* * *

В яростной схватке авангардов наши моряки особенно потерпели от флагманского корабля вице-адмирала Ватмейстера. Его «Принц Густав» дрался на редкость храбро и умело. Первое время против «Принца Густава» держался наш «Вышеслав». Спустя час после непрерывной дуэли Вахтмейстер превратил его в настоящую развалину. Волоча за собой по воде паутину сбитых снастей, «Вышеслав» покинул место схватки.

Место его тут же заступил шедший следом «Изяслав» капитана 1-го ранга Карцова. «Изяслав» сражался отважно, но и он не смог устоять против «Принца Густава» более часа. Уж больно точно били артиллеристы графа Вахтместера, которых он лично пестовал не один год.

К чести Ивана Карцова, несмотря на все повреждения, уступать шведу он не желал, а стоически выдерживая огонь, ожидал помощи. И та пришла! На выручку изнемогающему «Изяславу» бросился сам Грейг.

Явный успех Вахтмейстера ободрял весь неприятельский флот и, добей «Принц Густав» окончательно «Изяслав», подъем духа на шведских кораблях стал бы небывало высоким. Этого Грейг допустить как раз никак не мог!

Отчаянная схватка двух адмиралов длилась более часа. Каждый из них противопоставлял другому смелость и расчет, мастерство и опыт.

Полыхало пламя над «Ростиславом», полыхало оно и над «Принцем Густавом». Но вот точные залпы с российского корабля буквально промели палубу шведского линкора густой картечью. На одно лишь мгновение растерялись рулевые «Принца», но этого оказалось достаточно. Флагман Вахтмейстера развернуло к «Ростиславу» кормой. Тут же последовал залп всем бортом – и корма «Принца Густава» была разметена вдребезги. Опытный Вахтмейстер, прекрасно понимая, что команде надо хоть немного перевести дух после такой взбучки, приказал немедленно оттянуться на шлюпках от «Ростислава». Но Грейгу опыта тоже было не занимать! Ловким маневром «Ростислав» отрезал «Принцу Густову» путь отхода. Эта ошибка стала для графа Вахтмейстера роковой. Тем временем ведомый самим адмиралом «Ростислав» стал бортом против кормы «Принца».

Несколько всесокрушающих залпов – и все было кончено. «Принц Густав», еще какой-то час назад бывший гордостью всего шведского флота, являл теперь лишь пылавшую развалину. С фор-стеньги вице-адмиральского корабля медленно, будто нехотя, пополз вниз королевский флаг. Спустя мгновение вместо него взвился другой – сине-белый Андреевский!

– Виват, Екатерина! – выхватил из ножен шпагу командир «Ростислава».

– Ур-ра! – подхватили офицеры и матросы.

Через четверть часа к борту российского флагмана подошла шлюпка с «Принца Густава». Шведские матросы с печальной торжественностью положили у ботфорт Грейга свой корабельный кормовой флаг. Поднявшийся вслед за ними на палубу «Ростислава» граф Вахтмейстер молча протянул адмиралу вперед эфесом свою шпагу. Далее между двумя морскими предводителями состоялся следующий диалог.

Адмирал Грейг:

– Кто вы такой?

Граф Вахтмейстер:

– Я генерал-эд-де-кап короля граф Вахтмейстер. В настоящем сражении командовал авангардом под вице-адмиральским флагом!

Адмирал Грейг:

– Каковы ваши потери? Почему не был спущен ваш стеньговый флаг до подхода нашей шлюпки?

Граф Вахтмейстер:

В начале боя я велел прибить его гвоздями к фор-брам-стеньге и матросы просто не успели его отодрать…

Адмирал Грейг:

– Возьмите, граф, обратно вашу шпагу, вы храбро и искусно дрались!

В своем донесении российский главнокомандующий написал об этом эпизоде так: «В начале 9 часа шведский флот спустился на фордевинд и скоро посла привели корабли в бейдевинд на правый галс; сие же в нашем флоту некоторые корабли сделали; в то время шведский вице-адмиральский корабль приближался к кораблю «Ростиславу», который в самое то же время поворотился буксиром на фордевинд, началось между ними сражение, продолжая оное около часа, потом шведский вице-адмирал спустил свой кормовой флаг и с корабля «Ростислав» больше по нему пальбы не производили, а обратили пальбу на другой шведский корабль; тогда послан с корабля «Ростислава» офицер завладеть вице-адмиральским кораблем…»

К девяти часам вечера шведы стали выдыхаться окончательно. Все реже и реже следовали ответные залпы, все больше и больше распадался их боевой порядок.

– Никак приморимшись свеи! – обменивались мнением на русских кораблях. – А ну, ребята, прибавим-ка им еще жару!

И снова рвались на отдаче опутанные брюкингами пушки. Российский флот, ловя парусами слабые порывы ветра, снова и снова сокращал дистанцию, выходя на пистолетный выстрел.

Карл Зюдерманландский явно предлагал почетную ничью, но адмирал Грейг был настроен иначе.

Едва шведы отходили, как наши их нагоняли. К радости российских моряков, к месту боя подошел наконец со своими кораблями и «робкий» Фондезин. Огонь по шведам сразу же резко усилился.

По сигналу с «Густава Третьего» шведский флот стал торопливо оттягиваться от наших под ветер, не желая более продолжать сражение. Но оторваться было непросто.

– Ага, кишка тонка! – кричали наши матросы, банниками да мушкетонами потрясая. – Счас мы вас к царю морскому на аменины спровадим! Ужо там повеселитесь!

Но шведы не были бы шведами, если б не обладали присущими им мужеством и хладнокровием. Неприятельские капитаны под ураганным огнем сумели навести порядок в командах и вскоре, подравняв свой строй, шведский флот вновь начал организованно отбиваться. Но это была уже последняя попытка сохранить лицо.

Через полчаса неприятель выдохся окончательно и повернул вспять. Наши, поддерживая частый огонь, устремились в погоню. Впереди иных гнал бегущих шведов «Ростислав» англичанина Джеймса Тревенина (того самого, что плавал вокруг света с капитаном Куком), «Святой Петр» Денисона и «Болеслав» капитана 1-го ранга Денисова. Ветер меж тем быстро слабел. Чтобы не упустить неприятеля, капитаны распорядились опустить на воду все шлюпки и тащить корабли на буксире. Но и шведы не дремали, их гребные суда тоже были пущены в дело. К этому времени ветер упал окончательно, и паруса повисли никчемными тряпками.

В начале десятого часа вечера Грейг распорядился прекратить пальбу по всему флоту. Из-за наступавшей темноты, а также из-за густых облаков порохового дыма, висящих над местом сражения, и отдаленности шведов, огонь стал бессмысленным. Почти одновременно смолкли и шведские пушки, давая понять, что шведы так же не намерены продолжать бой далее.

– Победа наша! – устало бросил через плечо офицерам своего штаба адмирал Грейг, спускаясь к себе в каюту. – Ибо поле боя осталось за нами!

– Ищите Берха! – велел он чуть погодя своим адъютантам. – Меня сильно волнует судьба «Владислава»!

О трагической участи этого корабля на российском флоте еще ничего не было известно. Лишь после полуночи Самуил Грейг получил известие, что «Владислав» пленен неприятелем. Привез его мичман Шубин. Адмирал был в бешенстве.

– Сигнал по флоту! – потрясал он кулаками. – Ставить паруса! Догнать! Отбить!

На ближайших кораблях капитаны выразили немедленную готовность пополнить приказ командующего. Но эти корабли были настолько избиты в сражении, что их в пору было уже самих спасать.

– Немедленное преследование неприятеля, увы, невозможно! – доложил командующему капитан «Ростислава» Одинцов, собрав сведения о понесенных потерях со всех кораблей. – Нужно хотя бы немного починиться!

Выслушав доклад капитана и поглядев присланные письменные отчеты, Грейг поостыл. Потери и повреждения и вправду были впечатляющи.

Тогда же вызваны были адмиралом на «Ростислав» и отказавшиеся от боя капитаны «Дериса», «Иоанна Богослова» и «Памяти Евстафия». Шпаги у них Грейг отбирал самолично. Разумеется, адмирал понимал, что истинная причина в поведении капитанов – не их трусость, а нежелание драться против братьев-масонов.

– Попомните, ваше превосходительство, орден еще отомстит за наше унижение и попрание законов братства! Ждать осталось совсем немного! – заявили арестованные.

Взятые под караул капитаны уныло побрели в корабельный карцер. На прощанье Грейг бросил им в лицо:

– Трусость ваша не соответствует званию российских моряков, а это звание я ценю превыше всех иных!

На то, чтобы отстранить от командования начальника арьергарда Грейг прав не имел, однако он тут же отписал письма о постыдном поведении Фондезина в коллегию и императрице.

Всю ночь на русских кораблях очищали от обломков палубы, как могли, чинили такелаж. Со стороны шведов ветер доносил истошную ругань, да шум весел на буксирных шлюпках.

К рассвету следующего дня шведам наконец повезло, они попали в полосу легкого западного ветра. Не испытывая более судьбу, Карл Зюдерманландский распорядился спешно ставить все возможные паруса. Не тратя времени на перестроения, шведы в полнейшем беспорядке устремились к ближайшему Свеаборгскому порту. Спереди иных мчался флагманский «Густав Третий». Это был уже не хитромудрый маневр, это было самое настоящее бегство!

Завидев шведскую ретираду, наши тотчас развернули форштевни своих кораблей вслед шведам. Балтийский флот устремился в погоню.

– Добьем покусителя в его же берлоге! – кричали балтийцы. – Отомстим за погубленных дружков наших, за вероломство!

Отправиться к Свеаборгу, однако, смогли не все. Наиболее поврежденные: «Болеслав» с «Вышеславом», да «Мечеслав» с Всеволодом» Грейг был вынужден отправить в Кронштадт. Вместе с ними решили послать и отбитый «Принц Густав». Пусть люд кронштадтский полюбуется первому трофею! Командиром захваченного «Принца Густава» был определен капитан-лейтенант Коля Бодиско. Он и повел почетный трофей в Кронштадт.

Наши потери составили до шестисот человек и почти тысячу раненых. Шведы потеряли и того более.

У фальшборта рядком лежали убитые. Отряженные матросы, зашивали покойников в парусину, делая, по старой морской традиции, последний стежок через нос. Когда начали зашивать поручика Бестужева, тот неожиданно вздохнул.

– Никак живой! – отшатнулись матросы.

– Тащи его к докторам! – может, еще и выживет. – Хороший человек – господин поручик – всем нам благодетельствовал!

Бестужев выжил. В Ревеле его выходила простая женщина-мещанка, на которой он потом и женился. У Бестужевых была большая семья, пять сыновей и две дочери. Александр Федосеевич, сам, будучи человеком просвященным, дал детям отличное образование и воспитание. Все сыновья, к сожалению, подались в масоны-декабристы. Ветеран Гогланда, слава богу, до этого не дожил. Дальнейшее известно – четверо сыновей сгинут на каторге, а самый талантливый из всех – писатель Александр Бестужев-Марлинский погибнет в схватке с черкесами во время десанта Черноморского флота.

После Гогланда принца Карла Зюдерманландского сразу же дружно прозвали на нашем флоте Сидором Ермолаевичем. Так и говорили:

– А что там наш Сидор Ермолаевич замышляет, небось какую новую пакость?

* * *

11 июля Грейг с флотом встал на якорь у острова Сескар в ожидании подвоза боеприпасов. Адмирал торопился закупорить свеаборгскую бутылку.

Одновременно на эскадре занимались теперь делами тяжелыми, но необходимыми. Тела павших в саванах поместили на чисто оструганные доски и покрыли Андреевскими флагами. Гробы для моряков – слишком дорогое удовольствие. Священники начали отпевание. Над всей эскадрой до половины приспустили флаги. По окончании церковного обряда под пение «Со святыми упокой» тела вместе с досками поднесли к борту ногами вперед и положили концами на планширь. Специально назначенные матросы встали в изголовье и взяли края флагов в руки. Горнисты, вскинув трубы, протрубили прощальный напутственный сигнал. Затем доски разом приподняли, и тела выскользнули за борт из-под флага. Всплеск и все… Орудия на верхних палубах проводили покойников в вечное плавание троекратным залпом. Флаги немедленно подняли до места. Все, с погибшими простились, настало время подумать о живых…

С победной реляцией был отправлен к императрице Екатерине и адъютант командующего – капитан 2-го ранга Логин Кутузов (сын российского адмирала И.Л. Голенищева-Кутузова и двоюродный брат великого российского полководца).

Прочитав донесение Грейга, Екатерина прослезилась:

– Теперь как камень с души свалился и можно свободно вздохнуть!

Самого Кутузова тут же произвела в капитаны 1-го ранга.

– На гербе грейговском, сколь я помню, начертан девиз: «Ударяй метко», вот он и ударил! – не преминул вставить свое словцо и гофмейстер Безбородко.

– Не желает ли ваше величество, лицезреть плененного Грейгом шведского адмирала? – поинтересовался бывший тут же вице-президент Адмиралтейств-коллегии граф Иван Чернышев.

– Нет! – резко повернулась к нему Екатерина. – Везите его немедля под караулом в Москву. Пусть там и сидит!

В тот день императрица отписала на юг Потемкину: «Петербург в эту минуту имеет вид укрепленного города, и я сама как бы в главной квартире; в день баталии морской 6-го июля дух пороха здесь в города слышен был; таким образом, мой друг, я нюхала порох…»

День сражения совпал не только с днем памяти преподобного Сысоя Великого, весьма почитаемого на Руси, но и с днем рождения наследника престола – генерал-адмирала Павла Петровича. Посему императрицей Екатериной велено было запечатлеть в истории не место победного для русского оружия сражения, а его дату.

– Повелеваю отныне в память о сем достопамятном дне всегда иметь в составе нашего флота корабль с именем «Сисой Великий»! – велела она.

Уже через пару недель «Сисоем» нарекли первый спускаемый в Архангельске на воду 74-пушечный линейный корабль. Отныне в императорском российском флоте всегда будут корабли, носящие это славное имя.

Достойно удивления, но члены высшего военного совета империи результатами сражения были не слишком довольны. Почему – остается загадкой. Когда стало ясно, что Петербург избавлен от шведского нападения, к вельможам вернулась былая уверенность и важность, Против награждения Самуила Грейга орденом Андрея Первозванного члены совета не возражали, а вот против награждения Тимофея Козлянинова Георгиевским крестом третий степени голос подали:

– Чтоб Егория третьего поручить, надо ж какую крепость взять, а тут пострелял-пострелял, и шасть в герои!

Но тут уж нашла коса на камень! За своего боевого товарища вступился адмирал Грейг. Флотоводец без обиняков заявил:

– Если верному моему товарищу креста не будет, то и я свою звезду брать не стану!

В дело вмешалась императрица, и контр-адмирал Козлянинов был уважен. Но и после этого Грейг свой орден так и не надел. На расспросы любопытных отвечал нехотя:

– Возложу на себя сие отличие, когда всех шведов испепелю!

– Надеюсь, что этого дня нам осталось ждать недолго! – сказала императрица, когда ей передали слова адмирала.

По адмиральскому представлению кресты получили пятеро капитанов кораблей храбрейшие из храбрых:

Цейхмейстеру эскадры Леману и капитану флагманского «Ростислава» Одинцову вручены были золотые шпаги с лаконичной гравировкой «за храбрость».

В канун Гогланда в Санкт-Петербург приехал из деревни отставной адмирал Чичагов. Прослышав о жестоком морском сражении со шведами, старик решил проситься на флот. Добившись приема у вице-президента коллегии Чернышева, он с порога принялся уговаривать его взять его на корабль.

– Но как я вас возьму, – резонно отвечал граф Иван Григорьевич. – Когда вы старшинством своим гораздо старше Грейга!

– Не о старшинстве речь нынче, когда Отечество огнем с двух сторон полыхает! – насупился Чичагов. – Согласен и на младшего флагмана!

– Но года ж ваши преклонные? – хитрил Чернышев.

– Я бодр, как и в прежние годы младые!

– Но вы ж больны простудами!

– Излечусь!

В конце концов, Чичагову было все же отказано и велено лечиться, если хочет он еще послужить Отечеству. Уезжая, старик бросил пророчески:

– Вы не смотрите, Иван Григорич, что стары годы мои. Я еще и Грейга вашего переживу!

Как в воду глядел старый вояка…

* * *

Итак, шведский флот бежал. Позднее шведские историки неуклюже попытаются объяснить это бегство недостатком ядер, как будто русские моряки всю баталию безмолвствовали!

Курс шведских моряков был проложен к Свеаборгу. Лишь там, под защитой его гранитных фортов, Карл Зюдерманландский мог чувствовать себя в безопасности от русского флота. Впрочем, герцог особо не унывал. Посланный им к брату королю в Ловизу на яхте барон Бунге, не моргнув, сообщил Густаву Третьему о блестящей победе. Король отнесся к донесению младшего брата скептически.

– Где ныне сам Карл? – спросил он барона.

– Мчится на всех парусах в Свеаборг! – бойко доложил посланец.

– Где же русские? – поинтересовался король.

– Мчатся следом за вашим братом!

– Так кто же победитель? – изумился Густав.

– Разумеется, вы, ваше величество! – смиренно опустил голову барон Бунге.

– Что ж, – помолчав, вздохнул король. – Тогда будем объявлять о победе! Самому ж герцогу передайте от меня, что если ему удастся ускользнуть от Грейга и добраться без потерь до Свеаборга, то праздновать ему Гогландскую победу с всею пышностью, чтобы ни у кого не было никаких сомнений в торжестве нашего оружия. На празднике буду и я!

Непонятно почему, но герцог Карл растрезвонил на всю Европу, что адмирал Грейг погиб в сражении. Когда же ложь его стала очевидной, то герцог лишь развел руками:

– Ну, если и жив, то ногу, по крайней мере, ему оторвало, это уж точно!

За кормовым балконом флагманского корабля герцога Зюдерманландского плескалась балтийская мутная волна. Сам генерал-адмирал королевского флота, сидя за сосновым столом, предавался невеселым раздумьям. Герцог еще не знал, как отнесется старший брат к итогам Гогланда. Объявит ли для поднятия духа армии о мнимой победе или же займется поиском виновников поражения… Утопающий, как известно, хватается за соломинку. Герцог Карл решил искать оправдание перед королем в… брандскугелях!

– Поспешный уход наш под стены свеаборгской крепости имеет причину единственно употребления русскими их любимого варварского оружия – взрывающихся гранат, следы от которых видны на борту моего корабля! – объявил он своим изумленным офицерам.

А чтобы ни у кого не оставалось сомнений на сей счет, герцог отправил своего адъютанта Клинта. В Ревеле к тому времени стоял лишь один старый брандвахтенный фрегат «Паллас». Его командир капитан 2-го ранга Билан встретил шведов дружным залпом. Когда же над шхуной взвился парламентерский флаг, капитан фрегата велел бить отбой. Прибыв на русское судно, лейтенант Клинт вручил капитану 2-го ранга Билану письмо от герцога Карла для адмирала Грейга с возмущениями относительно применения брандскугелей.

Говорят, что, прочитав это послание, Самуил Грейг долго плевался. В ответ он тотчас не замедлил переслать в Свеаборг Карлу образцы его картечи с замысловатыми крючьями и брандскугели с клеймением в три короны, которыми скандинавы вовсю засыпали русские корабли.

Тем временам в Свеаборге и Гельсингфорсе вовсю гремели салюты. На празднество прибыл и сам Густав Третий.

Благодарственные молебны шли во всех церквях Стокгольма. Сам король прибыл в Гельсингфорс и посетил тамошний молебен. При этом Густав раздавал ордена налево и направо, в том числе и высшую награду королевства – орден Меча. Торжественно похоронили командира «Вазы» графа Вальтазара Горна, прикрывавшего флагман корпусом своего корабля, при этом раненого и вскоре умершего от ран. Шведская академия назначила премию за лучшую оду в честь павшего героя. По улицам столицы торжественно носили как доказательство победы флаг и вымпел «Владислава». Ремесленники и крестьяне верили и восхищались. Дворянство недоумевало: если одержана победа, то почему победоносный флот прячется от русских в Карлскруне, а не разбитые русские не прячутся от нас в Кронштадте?

Встреча двух братьев, однако, не была особо радостной. Когда они остались наедине, Густав взял Карла за локоть и пристально глянул ему в глаза.

– Ты провалил весь мой план! Русские загнали тебя в Свеаборг, как мышь в щель!

Тяжко вздыхая, герцог подавленно молчал. Да и что мог он ответить?

– Разумеется, на флот я рассчитывать в эту кампанию больше не могу – продолжал меж тем король. – План нападения на Петербург провален полностью. Но у меня уже есть иной выход!

– Какой? – робко поднял глаза на старшего брата Карл.

– Вскоре в Финляндии я буду иметь до сорока тысяч солдат. С моря их поддержит шхерная флотилия. Этих сил будет вполне достаточно, чтобы ворваться в русскую столицу по выборгской дороге!

– А русские войска? – недоверчиво поинтересовался генерал-адмирал.

– Финляндия пуста, как порожняя бочка!

– А русские галеры?

– Они существуют лишь на бумаге! Путь вдоль опушки шхер на Петербург тоже совершенно свободен! – ухмыльнулся Густав Третий. – Конечно, русский флот задал нам сильную трепку, но война еще только начинается и я не намерен сидеть сложа руки!

Едва братья окончили разговор, герцога уже поджидали в приемной капитаны дозорных фрегатов, только что вернувшиеся с моря.

– Вблизи порта русских не видно! – доложились они, уставшие и обросшие щетиной. Герцог обернулся к королю:

– Вот видишь не все так уж плохо. Им тоже досталось, и Грейг еще долго будет зализывать свои раны в Кронштадте!

Шведский генерал-адмирал ошибался. Адмирал Самуил Грейг уже вел свои корабли на Свеаборг и настроен он был весьма воинственно.

Утро 26 июля выдалось пасмурным и туманным. Уныло вышагивали по куртинам свеаборгских бастионов полусонные часовые. Сонно качались на внешнем рейде три корабля и фрегат. Вахтенный лейтенант 64-пушечного «Густава Адольфа», позевывая в кулак, заполнял шканечный журнал.

– Господин лейтенант! Смотрите! Смотрите! – внезапно закричал сидевший на клотике матрос-наблюдатель.

– Что там еще? – тот недовольно обернулся – и обомлел. Прямо на него из мутной пелены тумана бесшумно и стремительно надвигалась громада линейного корабля, за первым угадывался второй, третий…

– Русские! Русские идут! – уже вовсю кричали бегавшие по палубе матросы. – Рубите, к черту, якорный канат! – выкрикнул опомнившейся лейтенант.

– Свистите тревогу! Будите капитана!

На стоявших поодаль шведских кораблях суетливо ставили паруса и поворачивали на Свеаборг. Ударила сигнальная пушка. За ней другая – это русских заметили и в крепости. А дальше была погоня. Настоящая! В надрыве жил и нервов! Тимофей Козлянинов (это был он!) гнал перед собой шведские корабли, как борзая гонит обмершего от смертельного страха зайца.

– Круче к ветру! – кричал висевшим на штурвале рулевым контр-адмирал. – И-ш-шо круче!

Из-под форштевня передового «Мстислава» клочьями разлеталась пена. Наконец беглецов настигли! Видя, что уйти уже не удастся, концевой шведский корабль вильнул в сторону, в надежде, что преследователь проскочит мимо, и тут же с грохотом выскочил на гребень подводной скалы. От страшного удара разом рухнули мачты. Закричали придавленные. В распоротое днище хлынула вода. Не сбавляя хода, Козлянинов осыпал бедолагу градом ядер и продолжил преследование остальных, оставив своего незадачливого противника идущим сзади.

А по фалам «Густава Адольфа» уже скользил вверх белый флаг сдачи. К пленнику подходили главные силы во главе с Грейгом. На русских кораблях вовсю играла музыка. Зато на свеаборгских фортах царило полное молчание. Оттуда лишь в подавленном бессилии наблюдали, как с захваченного «Густава» шлюпками свозят пленных да сгружают пушки.

Самуил Грейг демонстративно пришел под стены Свеаборга, бросая вызов шведскому флоту еще раз померяться силой в генеральном сражении. Шведы этого вызова не приняли. Несмотря на то, что в гавани стоял весь королевский флот объявленный «победителем» Гогланда, а ветер дул самый благоприятный, никто из «победителей» даже не попытался выйти в море и наказать за неслыханную дерзость «побежденных». К вечеру следующего дня Грейгу доложили:

– С разбитого «Густава Адольфа» свезено 553 пленных, все пушки, ядра и порох. Корабль готов к сожжению!

– Начинайте аутодаффе! – махнул рукой адмирал.

Языки жадного пламени вмиг охватили пленника. Взрыв и лишь усеянные обломками досок и обрывками канатов волны говорили о том, что еще минуту назад здесь был корабль шведского короля.

Уничтожение «Густава Адольфа» на виду всего шведского флота и гарнизона крепости произвела на шведов самое гнетущее впечатление. Грейг как бы устроил показательную публичную казнь…

Российские корабли окружили шведский порт плотным кольцом.

– Что пробку в бутыль вбили! – шутили наши, в сторону неприятельскую поплевывая.

Одновременно Грейг разослал по всему Финскому заливу дозорные фрегаты, словно огромной ловчей сетью накрыл балтийские воды. И началось! Шведские капитаны, сбитые с толку известием о победе своего флота над русскими, без опаски покидали порты и тут же становились легкой добычей грейговских фрегатов. От обилия захваченных трофеев на российских кораблях скоро не знали куда деваться.

– А подать сегодня служителям на обед по дюжине яиц в яешне! – решали на «Брячеславе».

– Да по ведру молока с булками изюмными на артель! – изгалялись на флоте под Свеаборгом.

Грейга волновал в те дни уже шведский гребной флот, сновавший вдоль всего финского побережья. Лазутчики докладывали:

– Король хочет на галерах перебросить в Стокгольм гвардейские полки. Разогнать штыками оппозицию и продолжить войну уже без оглядки на недовольных.

– Этого допустить никак нельзя, – заключил разумно Грейг и тотчас отрядил к Гангутскому мысу отряд капитана 1-го ранга Тревенина.

У адмирала с Джеймсом Тревениным отношения были особые. Капитан был соплавателем знаменитого морехода Кука. Грейг же был женат на кузине Кука, милой и очаровательной Сарре Кук. Ныне Тревенин, так же как и Грейг, верой и правдой служил российской державе.

– Я никогда не забывал доброй старой Англии, – неоднократно говаривал капитан в кругу друзей. – Но что поделать: если я полюбил Россию!

– Якорь выхаживать! – распорядился Тревенин, получив ордер адмирала. – Курс на Гангут!

* * *

Наверное, нет более места на море Балтийском, с которым было бы связано столько славных боевых страниц, как с Гангутом. Гремели здесь, знаменуя первую победу молодого российского флота, пушки Петра Великого, били шведов эскадры адмирала Мишукова при императрице Елизавете.

Нашим современникам памятен Гангут и по событиям войны Великой Отечественной…

Гангут – место особое. Полуостров и одноименный мыс как кинжалом вонзаются в воды Финского залива, рассекая его. Владеющий Гангутом держит в руках ключ от Финского залива, владеющий Гангутом – полноправный хозяин в здешних водах.

Встав с несколькими судами у Гангутского мыса, Тревенин сразу разорвал артерию, питающую припасами финляндскую армию шведов. Суда свои капитан расставил мористее скал. От крайнего протянул к берегу цепь. Вдоль цепи баркасы с фальконетами. Поди-ка прорвись!

Офицерам своим Тревенин объявил:

– Глядеть в оба. Шведы обязательно скоро объявятся. Кто заметил – пали без всяких раздумий!

При капитане худенький и рыжеволосый гардемарин «за мичмана» Вася Головнин. Нынешняя война для него первая и потому каждый выход в море – целое событие. Время главных подвигов Василия Головина еще впереди, пока же он учится драться.

Захват Гангутской позиции вызвал раздражение у Густава Третьего. Король нервно велел:

– Русских с позиции сбить и водную коммуникацию восстановить!

Поначалу шведы выслали к мысу дозорные суда, поглядеть и посчитать, много ли там русских. Когда увидели, что немного, решились на прорыв. Но, получив отпор, сразу же ушли.

Занятие Гангута принесло шведам массу проблем. Отныне все получаемое из Швеции военное припасы, в том числе и для запертого в Свеаборге флота, приходилось выгружать с судов и везти сухим путем через Гангутский полуостров. На другой стороне полуострова их надо было снова нагружать на суда и везти через шхеры в Свеаборг. Теперь у шведов для войны на море просто не было сил.