Читать книгу Трава - Владимир Степанов - Страница 7

Его бы в картину Ильи Репина «Запорожцы пишут письмо султану», как он был похож на запорожца – с длинными вниз усами, только без чуба, Мыкола Поросюк был бритый. Так сравнивал хозяина дома, Эльбрус Эверестович. Мог бы и Тарасом Бульбой стать – здоровый, толстый, горластый.

Зимой полгода назад сынок Поросюка Пашка провалился в прорубь. Болел долго и сильно – переохлаждение, а потом воспаление лёгких не поддавалось лечению. Мать, Ганна Остаповна, была в отчаянии. Эльбрус взялся выходить мальца. Ценные целительные тетради деда, отца и его собственная, были у него на руках и давали последнюю надежду на выздоровление единственного дитя в семье. А привезла ему наследство деда и отца его Ынне, проехав по железной дороге через всю страну, чтобы увидеться с дорогим ей травником-целителем. Приехала всего на недельку и только дали три свидания с дорогим ей человеком, который по нелепой ошибке оказался на тюремных нарах. Ему оставалось сидеть на них ещё целый год.

Настойки, отвары, домашние микстуры из сложных сборов, сделали своё чудо! Природа-матушка имеет в своём зелёном, летнем покрывале много чудо-кладов, и рука целителя, умеющая их искать и умело применять, творит это чудо.

Маленький Поросюк пошёл на поправку. Мыкола и Ганна Остаповна просто молились на Эльбруса Эверестовича, они на всю жизнь оставались в долгу перед ним. Целитель, вышедший несколько месяцев назад из зоны, спас их единственное чадо, которое они так долго ждали. Ганна родила его в тридцать два года, долгожданного и единственного, отец души не чаял в нём и сильно баловал.

Мать была женщиной строгих правил и укладов. Всё у неё было по справедливости. Нашкодил – получи, заслужил – получи. Они эвакуировались из Украины, из самой столицы – из Киева, когда немец был уже на подступах к нему. Уехали подальше от войны, да так и остались, приросли к Дальнему Востоку. Хороший дом, хорошая работа, и за несколько лет этот край стал для них родным! Мыкола Поросюк стал бригадиром рыбацкой артели, добрый, толстый весельчак умел ладить с народом и организовать работу, его уважали в управлении и во всём посёлке.

Ганна Остаповна, когда-то мечтала о музыке и владела великолепным голосом оперной певицы, её внешность и округлые телеса были под стать её сильному женскому вокалу, и вообще она была создана для сцены. Но судьба распорядилась совсем по-иному. Она окончила фельдшерские курсы и предписано было ей изгонять из страждущих хворь и недуг. Со временем привыкла и полюбила свою профессию, её очень радовало, когда люди от души благодарили её за помощь, она к своей работе относилась искренне и с большой любовью. Несмотря на, казалось бы, грозный вид, она имела чуткую, отзывчивую и добрую душу. Хотя часто признавалась хорошим, добрым друзьям, что её побаиваются клиенты, а почему, сама не знает. «Я же добрая, с ранимой, нежной душой баба!» – говорила она.

Эльбрус Эверестович проникся большим уважением к этой семье. Он не раз бывал у них, когда появлялся в посёлке и обязательно заходил к Ганне Остаповне в фельдшерский пункт узнать, не нужна ли какая помощь или совет из раздела ботаники.

Оставшись один, больной ещё раз раскрыл Шаманов смятый листок и смотрел на его выведенные чернильным карандашом каракули.

«Зовёшь ваятель! Брюхо подвело, а может пообсирались, в дерьме лежите, дряни вонючей нахлебавшись? Приду, приду! Не позовёшь, всё равно приду, ты меня так легко не отцепишь. Ты ещё в спектакле не сыграл, твоя роль впереди, готовься зверей пугать!» – Эльбрус смотрел в листок и разговаривал с шаманскими корявыми буквами. Усталость брала своё, и он медленно погружался в сон.

«Сон кошмаров»

На высокой самой в мире лежал Митюша юный на вершине, ножкою худою гоняя облака.

Ночь глаза сдавила, веки не поднять. Тёмная, неведомая сила заставляла Митю спать.

Слышен гром далёкий в бубен, колокольчик дребезжит, и Митюша похотливый от якутки прочь бежит.

Всё наверх, наверх скребётся, пальцы в скалы повтыкал. На высокую вершину, тело гибкое поднял.

Убежал. Соблазн порочный глубоко внизу. В скалах девы голос отражался: «Всё равно тебя возьму!»

Он смотрел так жадно в небо, в чёрный цвет и звёздный блеск, Митя в сказку твёрдо верил и от феи ждал чудес.

Точка белая зардела, ослепила свод небес и конём крылатым села, копытом стукнув об утёс.

Его он ждал, и в чудеса он верил. Феей доброй облачён был в праздничный наряд и давно уже примерил цилиндр с тростью, чёрный фрак.

Встретил, в радости обнявши, конь беззвучно ржал. Митя в стремя ножку сунул и коня крылатого поднял.

Тот заржал, взмахнул крылами, растворились в чёрной мгле. Закружились над полями, ну а луг цветочный где?

Кружит, кружит над полями, лесом пролетел. Крылья конь широко поднял, в высь стремительно взлетел.

В Мите сердце бьётся сильно, край родной не узнаёт. Нет на луге того места, где невеста его ждёт.

Митя охает, трясётся, всего лишь ночь одна даётся, и этой ночью на лугу, сорвать должны они траву.

Дорожка узкая кривая, слева поле, справа бор. Речка змейкой серебрится и большой, огромный двор.

Дверь открыта, свет струится, смех и музыка, трезвон. Конь к крыльцу с красавцем Митей подлетел под этот звон.

По ступеням шагом мерным седока Пегас поднял. Принц калошей, конь копытом по полу стучал.

Ахнул люд, прижатый к стенам, стихла музыка, а зал ярким светом лицо принца освещал.

Вздохи девичьи по зале разнеслись со всех сторон, и лишь одна вздыхать не стала, она всё знала: будет он!

«Шаману сон свой рассказала», – сказала гордо, выйдя в центр зала. Она же продолжала: «Приехал тот, во сне кто долго снился. И вот теперь он объявился. Шаман всё верно предсказал.

«Мне малый нужен, нежный и слюнявый. Люблю до страсти я таких, когда они все убегают, а я ловлю, сопливых вот таких.

Бери ж меня скорее, милый, судьбой предсказанный ты мне. Тебя тогда сняла с вершины! Не узнаёшь меня? Ведь это я – Хьюоовина твоя!»

В порыве страсти неудержной, руки выставив вперёд, к принцу молодому якутка чёрная идёт.

«Но ты жена Шамана! Тебя я не люблю! Потерял я луг цветочный, счастье там своё ищу!»

«Ошибаешься сопливый, конь сюда тебя принёс! Вижу счастье с морды смыло, не туда видать занёс».

Конь заржал, хотел лягнуться, но копыта приросли. От Шамана чары взяла в руки девичьи свои.

Оседлав понурого Пегаса, в Митюше волю подавив, повела коня на выход, юный принц был так ей мил.

Укрощённый конь послушно нёс двоих в её сарай. Светлый месяц равнодушно путь счастливой освещал.

«Ооо…! Какое же паскудство, я ещё совсем так мал! Для любовного искусства не хочу идти в сарай!»

Девка спрыгнула борзая, в зад Пегасу дав ногой. Митю тростью зацепила, потащила за собой.

Распахнулися ворота! Не видать ни зги! Слышно только: «Мне охота, ну давай же, ну бери!»

Не обученный искусству, Митя в стенку спину вжал, а у рта его так вкусно голос нежный задрожал.

Фрак блестящий на пол рухнул, трость с цилиндром в стороне, лишь с подтяжками якутка не совладала в темноте.

Свет вдруг ярко засветился, образ страшный сзади встал, и Шаман с наследственным искусством правой «колотухой» в «бубен» дал!

Колокольцы, искр снопы, всё смешалось в голове. Только чёрные галоши засверкали в высоте!».

Конец сна.

Эльбрус Эверестович орал! Орал с поднятыми вверх ногами, на которых свисало лёгкое, летнее одеяло, левая рука, сжатая в кулак, закрыла подбитый глаз, и обильный пот покрыл давно небритое, заросшее густой щетиной худое, смуглое лицо. Он понял, когда открыл правый глаз, что орёт уже давно, рядом стояла Ганна Остаповна и растерянный Пашка. Она вытолкала сына из комнаты и плотно закрыла за ним дверь.

– Всё хорошо, всё хорошо Эльбрус Эверестович, – ласково гладила по плечу коренная киевлянка, в речи которой невозможно было выделить её происхождение. Сорокачетырёхлетняя дородная, красивая хохлушка, всегда говорила с местными на правильном, чистом русском языке.

– Это сон! Просто кошмарный сон, и после всех Ваших приключений и передряг, в которые Вы угодили, он обязательно должен присниться. Да что я Вас учить буду, Вы и сами всё хорошо знаете! Через два часа я сделаю укол, и Вы уснёте, забудетесь, и сны хорошие придут, – она положила свою пухленькую, тёплую руку на его руку, улыбнулась и вышла, тихо прикрыв двери.