Читать книгу Ступени на песке - Владимир Тормышов, Владимир Станиславович Тормышов - Страница 7

В бытность мою поваром я как-то напрочь выпал из жизни лагеря бывших абитуриентов. Теперь же окунувшись в нее, я почувствовал себя немного лишним в этой раскрепощенной среде подростков, ищущих самоутверждения, которые только что вырвались из-под ласкового, но строгого крыла родителей.

Каждый утверждал свою личность как мог, не брезгуя при этом никакими способами: время от времени мальчишки дрались по поводу и без, иногда кто-то пытался завладеть всеобщим вниманием с помощью какой-нибудь очередной проделки типа «велосипеда» или «барабана».

«Велосипед» – это довольно жестокий розыгрыш. Заключался он в том, что ночью злоумышленник брал кусочки бумаги, вкладывал бумагу между пальцами ног спящего, а потом поджигал эту бумагу.

Естественно, спящий, чувствуя боль между пальцами ног от горящей бумаги просыпался. И, как правило, начинал беспорядочно махать ногами, пытаясь сбить пламя. Со стороны это было, похоже, как будто человек лежит на спине и едет на велосипеде, крутя педали.

Шутка была неумной и довольно жестокой. Кроме того, естественно, оставались ожоги на ногах. «Барабан» был чем-то похож на «велосипед». Правда, в этом некрасивом розыгрыше, бумага вставлялась между пальцев рук спящего. Потом бумага также поджигалась, и на живот спящего на спине человека, которого так «разыгрывали», клали алюминиевый тазик.

Когда спящий просыпался от боли в руках, он начинал спросонья махать руками, и бил в таз, издавая шум наподобие барабанного боя.

Со стороны это выглядело весело и забавно, но я искренне не завидовал тем парням, которые подверглись таким шуткам и унижению.

Я был очень скромным ребенком, которому все это было дико видеть и поэтому я напрочь выпал из этой странной, бурлящей жизни.

Ребята развлекались, как могли. Телевизора у нас не было. Компьютеров тогда не было вообще. Интернета не было даже в проекте. Заняться было нечем вообще.

И курсанты развлекались, как могли. И развлечения эти были не для слабонервных.

Представь на секунду, читатель себя. Ты спишь, и видишь десятый сон о доме, море или девушке. Ты спишь, и забываешь в это время обо всем. И становишься жертвой «розыгрыша». Если ты человек к тому же усталый, и к тому же спишь крепким сном, то ты будешь самой походящей мишенью для разных коварных шуток. При этом, естественно во сне ты даже о них и не подозреваешь.

Тебе, читатель, мирно спящему человеку коварные пацаны ни за что ни про что, просто так вставляют между пальцев ног бумагу. При этом ты, заметь себе, спишь и пускаешь пузыри. Ты просто отдыхаешь и ни о чем не думаешь. И тут ты чувствуешь огонь в ногах. Ноги натурально горят. Причем заметь настоящим пламенем. Проснувшийся, ты, мой бедный читатель, естественно не можешь сразу понять, в чем дело, почему твои бедные ноги в буквальном смысле горят огнем, и начинаешь дико так натурально орать, как горный дикий кот, попавший во сне в огонь. И ты начинаешь чисто автоматически вращать ногами в воздухе, словно едешь на велосипеде, испытывая при этом дикую боль. Представил? Смешно, правда?

В лучшем случае после такого розыгрыша человек отделывался испугом, в худшем серьезными ожогами.

Все это смешно выглядит со стороны наблюдателя. И совсем не смешно, когда такую шутку проделывают с тобой лично. Все дело в точке зрения.

Итак, дорогой, и местами любимейший читатель, представь, одну ночь ты пережил, испытав «велосипед». Отработал весь день в поле, собирая арбузы. Пришел голодный и злой в лагерь. Получил на ужин порцию слипшихся макарон. С трудом, преодолевая жуткое отвращение, затолкал эту порцию вареного теста внутрь себя.

И уже почти настроился отдохнуть от боли в ногах и сильной усталости от физически тяжелой работы. И вот ты, читатель лег на свою койку и заснул с мыслью, что это ночь пройдет спокойно.

И вот тут ты опять не угадал. Ибо жизнь часто преподносит сюрпризы, которых часто не только не ждешь, но и которых ты стремишься избежать.

Ты спишь, и видишь сны. И ноги не болят от ожогов, и жрать не так охота, как днем. И делать ничего не надо.

И вот тут приходят они, эти бравые ребята-курсанты, и начинают тебя развлекать. Ты можешь и не хочешь развлечений. Но они, эти неугомонные полуночники твоих мнений и желаний не разделяют и точно знают, что хотят они.

И тебе, мой спящий читатель, бумага вставляется ночью между пальцами рук, а потом поджигается. Когда ты просыпаешься от боли, ты начинаешь почему-то махать первое время руками в воздухе. Почему ты так делаешь, мой неугомонный читатель, ты верно и сам не знаешь, не правда ли? Но с точки зрения бравых курсантов ты совершаешь эти сложные манипуляции и движения руками, объятыми пламенем с единственной целью – развлечь своих сокурсников. Ибо делать тебе больше ночью нечего больше. Кроме как развлекать.

Представил? Себя ощутил в роли клоуна?

Да… Тебе могут заранее подложить что-то, по чему ты можешь бить руками для большего развлечения. Почему нет? Чаще всего подкладывали металлический таз. И ты становишься человеком-кроликом, что «бьет» в барабан.

Жестокие забавы для мальчишек, желающих получить самоутверждение.

Днем мы обычно работали, вечерами были предоставлены сами себе, и каждый делал то, что хотел: кто-то писал письма, кто-то играл в карты, некоторые играли в футбол или волейбол. Так неспешно и неторопливо текло время, оставляя за собой шлейф прошлого, состоящий из воспоминаний, хранящихся в памяти. Вечерами после отбоя нас всех дружно загоняли в постель. И по идее начальства мы должны были спать. Но кто когда видел романтиков, спящих мирно после отбоя?

По крайней мере, мы должны были находиться в кроватях. Вот тогда и наступало время для разговоров. Говорили о разном. Так один наш сокурсник, крепыш из Краснодарского края, больше похожий внешне и походками на большую и злую гориллу рассказывал, что дома у него был самый настоящий гарем из двенадцати девушек, которые его сильно любили.

В то время, в восемьдесят первом году, у меня такое в голове не укладывалось. Воспитание было другое. Страна была другая – СССР, в которой моногамность еще не была сортом дерева, растущем где-то в Африке.

Но наш сокурсник про свои амурные дела любил рассказывать долго и с подробностями. Фамилия его была Ткаченко, а звали его Сергеем. Было ему, как и нам пятнадцать лет, но выглядел он в наших глазах значительно старше. То ли потому, что был крупнее нас, то ли потому, что выглядел гориллоподобно, бог весть.

Сейчас я понимаю, что все то, что тогда говорилось, могло быть правдой, а могло быть и выдумкой, но все мы полны были романтики и наивности, которая еще была в неокрепших мальчишеских душах.

Среди нас были ребята и по шестнадцать и даже по восемнадцать лет, и те чувствовали себя среди нас как люди, пожившие и много видевшие на своем веку. Но чем больше времени проходило, и настоящее неумолимо уходило вдаль по течению реки времени, тем явственнее все мы ощущали приближение какой-то роковой неизбежности, с таящимися впереди суровыми испытаниями, которые нас ждут впереди.

Это было странное общее предчувствие надвигающейся беды, которую вчерашние мальчишки, дружно не сговариваясь, пытались игнорировать. Нервы у всех были на пределе. Драки стали более частными, ребята более задиристыми, смех звучал все реже и реже пока совсем не прекратился. Всем было уже не до смеха.

Почему? Кто знает? Мы, видимо, подсознательно чувствовали, что детство заканчивается, и впереди нас ждет беда.

Кожей спины, макушкой, всем своим телом, душой мы ощущали надвигающийся на нас ужас. Все молчали. НИКТО НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ.

Но опасение чего-то страшного, что ждет нас впереди, было у всех. Даже собаки, бегающие повсюду, приуныли и часто выли по ночам. А в один из дней все они пропали. Сбежали от нас в чистое поле, которое нас окружало со всех сторон. ВСЕ ЧУВСТВОВАЛИ ПРИБЛИЖЕНИЕ БЕДЫ…

Однажды после работы ко мне подошел высокий парень из нашей группы, к которому приклеилась кличка «жемчуг», которая образовалась из его фамилии Жемчугов в результате простого сокращения, и сказал мне:

– Знаешь, Вовка, я бы на твоем месте подал рапорт об отчислении.

– Это почему? – спросил я его.

– Я тебе объясню, если хочешь, только вряд ли тебе это понравится. – Сказал мне этот белокурый уверенный в себе парень.

– Все очень просто: все вы, маменькины сынки, поступив в мореходку, решили, что дело сделано и поехали домой. Я же остался жить в училище. А знаешь почему?

– Почему? – спросил я в свою очередь. – Денег не было?

– Нет, деньги были. – Сказал Жемчуг, затягиваясь сигаретой. – Все намного проще и сложнее одновременно. Я остался, чтобы посмотреть и прикинуть, что за жизнь меня ожидает в этой мореходке.

– Ну и как? Посмотрел? – задал еще один глупый вопрос, не понимая к чему, он все это клонит.

– Посмотрел. – Он опять глубоко затянулся и после глубокого раздумья сказал:

– Если ад и существует, то он у нас впереди. И не всем по силам это выдержать. Выдержат только самые терпеливые, а может самые наглые и злые, понимай, как знаешь.

Он опять глубоко затянулся сигаретой и выпустил мне дым в лицо, внимательно смотря мне в лицо с издевкой.

– А ты сам-то выдержишь? – спросил я Жемчуга, до конца, не понимая, что он имеет в виду.

– Если честно, то до конца не знаю, но думаю, что я выдержу. – Ответил честно Андрей, который насколько я помню, приехал из города Камышина.

– Но вот ты-то точно не выдержишь, это точно.

– Это почему же? – возмутился я, – я, между прочим, до мореходки занимался дзюдо.

– Я видел, как ты дерешься, только, знаешь, это не поможет.

– Это почему же?

– Да ни почему. В прошлом году на первый курс поступило в М-12 тридцать три человека, а до конца первого курса дожило только двенадцать. В другой группе механиков было тридцать пять человек, а окончили первый курс только одиннадцать. Тебе это ни о чем не говорит?

– Лично мне – нет, – сказал я ошарашенный такой статистикой, – но если интеллектуальный уровень человека ниже уровня плинтуса, то это на всю жизнь.

– Да причем тут интеллектуальный уровень? – поморщился Андрей. – Ты что, думаешь, прошлогодние курсанты были глупее нас?

– Нет, я ничего такого не думаю, – ответил я. – Просто я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Жалко мне тебя. Ты – типичный маменькин сыночек, начитавшийся книг про море и у которого романтика из задницы играет гимны. – С усмешкой сказал Жемчугов.

– Но-но, полегче, я же разговариваю с тобой как с нормальным человеком. – Меня стал бесить этот беспредметный разговор.

– Хочешь подраться, – давай подеремся, хоть я ничем не занимался, но морду я тебе набью. – Без всякого перехода с вызовом сказал Андрей мне.

– Ну-ка давай, попробуй, – сказал я, вставая в стойку.

– Слушай, хватит, а? Не хочу я с тобой драться. Видишь – сижу, никого не трогаю. С тобой, между прочим, разговариваю о жизни, – сказал он примирительно, – а ты не хочешь понять очевидных вещей.

– Каких это очевидных? – сказал я, успокаиваясь, находясь, все еще в борцовской стойке.

– А таких, – Андрей повысил голос, – да садись же, наконец, и так на нас все обращают внимание.

Я нехотя сел, хотя от природы никогда не отличался повышенной вспыльчивостью и драчливостью.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал мне Андрюха примирительно. – Кстати, если ты думаешь, что такая катавасия с выживаемостью в училище первый год, то тут ты ошибаешься. В этом году училище выпустило пятьдесят два человека – судомехаников и штурманов. Только пятьдесят два. Хотя на первом курсе было сто тридцать, после него оставалось человек шестьдесят, потом набрали «червонцев» еще человек семьдесят. Всего получается двести, правильно? А осталось к концу четвертого курса только пятьдесят два.

– Слушай, а кто такие «червонцы»? – задал я очередной глупый вопрос.

– «Червонец» – это человек, окончивший десять классов и поступивший в наше родное, богом проклятое КМУ. Ты лучше спроси, – зачем их набирают.

– Зачем? – спросил я.

– Когда после первого курса отсеивается больше половины, их набирают на место выбывших, не выдержавших пыток, несправедливости и избиений, – пояснил мне собеседник.

– А что же начальство ничего не знает? – наивность моя не знала предела.

– Начальству на муки первокурсников наплевать. – Сказал Жемчугов, ненадолго задумываясь, – я думаю, что те порядки, которые царят в училище, само начальство и придумало.

– И что неужели никто ничего не пытался изменить? – продолжал допытываться я.

– Вовка, ты, правда, такой дурак или прикидываешься. Я тебе расскажу один случай, который был не то в прошлом, не то в позапрошлом году. Учился один малый по фамилии Черевниченко, кажется. Так вот он задумал изменить существующие порядки и стал «стучать» начальству на то, что происходит.

– Как «стучать»? – не понял я его.

– Ну, ты в натуре темный. «Стучать» – значит закладывать начальству. Людей, которых этим занимаются, называют «козлами» или стукачами. Понял, деревня?

– Ага, – согласился я, понемногу начавший осваивать русский разговорный язык.

– Так вот этот самый Черевниченко пытался существующие в мореходке порядки изменить, и докладывал начальству обо всем, что происходит. Кончилось все это тем, что его самого выкинули в тумбочке с пятого этажа, предварительно избив до полусмерти. А родителям сказали, что малый сам упал с крыши.

– Он хоть жив остался?

– Нет, разбился насмерть, – сказал Андрей, закуривая новую сигарету? – с тех пор «козлов» в училище больше нет. Кому охота падать вниз в тумбочке?

Незаметно подкрались сумерки, солнце спряталось в темноту, и появились огромные сияющие звезды огромные как блюдца, которые мягко светились в ночи. В средней полосе России я никогда не видел таких огромных звезд. Эти звезды завораживали, буквально притягивая к себе, так и хотелось подняться от земли и полететь.

– А ты знаешь, – сказал я Жемчугу, – а я лет пять назад летал по воздуху.

– Хватит заливать, – сказал он, туша сигарету, – я с ним серьезно, а он мне сказки рассказывает.

– Да нет, правда. Когда мне исполнилось лет восемь, я стал ходить по ночам.

– Лунатик, что ли?

– Да, кажется, это так называется. Ну, так вот сам я про это ничего не помню, но мне мать про это рассказывала.

– Интересно послушать: как же это у тебя получалось летать? – сказал Андрей, с интересом глядя на меня.

– Сначала мне снились сны, как я летаю по воздуху, а потом однажды моя мать рассказала мне, что на самом деле видела, как однажды я летел ночью в спящем состоянии по воздуху. Потом еще несколько раз такое повторялось. Постепенно я сам как-то постепенно уверовал в свои способности и однажды рассказал об этом одному своему однокласснику. Тот мне, конечно, не поверил. И я не помню уж, как получилось, но мы с ним поспорили, что я смогу перелететь через реку Воронеж по воздуху. Спорили на десять рублей. Для нас обоих это были очень большие деньги. До этого я ни разу в состоянии бодрствования не летал, но был уверен, что все у меня получится. В одни весенний майский день мы пошли на берег реки. Река в этом месте шириной километра примерно полтора. Была уже ночь, что-то около часа ночи, светила полная луна. Я лег на спину и попытался вызвать в себе то ощущение полета, которое было во сне. Постепенно это ощущение полностью завладело мной, я почувствовал между лопаток ощущение силы, и я, усилием воли, используя эту силу между лопаток, поднялся в воздух и полетел, тело мое было под некоторым наклоном по отношению к поверхности. Наклон составлял примерно градусов сорок пять относительно горизонтальной поверхности. Когда я летел, я чувствовал между лопаток ту силу, которая меня поднимала от земли, и несла вверх. Было такое ощущение, что у меня выросли крылья за спиной, и я парю на них. Так я летел все дальше и дальше над рекой, ощущая воздух, который овевал мое тело, его прохладу, какую-то странную упругость ночного неба и было во всем этом что-то неестественное и чудесное в этом моем ночном полете. Но постепенно я стал ощущать, как сильно я устал, и стал замечать как постепенно все ниже и ниже опускался к реке. Когда мои ноги коснулись воды, я не на шутку испугался, что упаду в воду и утону. До берега оставалось метров сто, а силы мои были на исходе, и я уже жалел, что пошел на эту авантюру и дал себе слово, что больше никогда не полечу. Уж не знаю, как, но я смог дотянуть до берега островка, к которому летел, и буквально рухнул на берег в изнеможении, даже не веря, что смог дотянуть до берега. Потом, наверное, часа три отлеживался – не было сил встать, и часа три добирался домой по мостам пешком.

– Ну и как отдал тебе твой друг деньги? – спросил Андрей, недоверчиво глядя на меня.

– Да, отдал, – ответил я, любуясь звездным небом и пейзажем, который в лунном свете стал особенно красивым и притягательным. Было немного холодно, и со всех сторон нас атаковали комары.

– Мне недавно приснился странный сон, – сказал Жемчугов, закуривая очередную сигарету, – как будто бы ко мне пришел сам Сатана и говорит мне: уезжай отсюда домой, что ты забыл здесь в этом аду, в той клоаке, куда ты стремишься? И глаза у него такие грустные и пронизывающие насквозь были, что я даже проснулся, а потом до утра не мог заснуть…

– Ладно, пошли спать, а то эти комары здоровые как самолеты нас сейчас съедят. – Сказал я ему и поднялся, чтобы идти в наш барак.

Неожиданно подал голос коренастый мужичок-казах, что вечно толокся у нас на кухне, готовя себе чифир из чая, который мы ему давали:

– Я знаю этого Неведомого Бога – Сатану, – сказал он со спокойным величием уверенности, твердой, как гранитная скала. – Истинный Бог был рожден среди нас во плоти. И я говорю вам: где бы вы ни видели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло. Если дьявол внушает, что нечто слишком ужасно для глаза – взгляните. Если он говорит, что что-то слишком страшно для слуха – выслушайте. И если вам померещится, что некая истина невыносима, – вынесите ее и постарайтесь открыть для нее свое сердце.

Мы не придали тогда словам старика никакого значения, поскольку в наших глазах этот уголовник, постоянно пьющий чифир, который как сам он утверждал, попал в тюрьму за занятие магией, не внушал никакого доверия.

Так мы и жили в этом поле посреди арбузов. Днем собирали арбузы и грузили машины, которые развозили их по всей стране. Вечерами отдыхали, разговаривали о прошлом, мечтали о будущем, говорили о самом сокровенном. Но чем ближе было время возвращения в училище, тем тревожнее становилось в наших душах, но все мы думали, что все, что рассказывалось про порядки в мореходке неправда и как только мы туда приедем, все будет по-другому, и что не так страшен черт, как его рисуют. В душах наших была странная смесь из уверенности, что все у нас будет хорошо, и из предчувствия беды, которая неумолимо надвигается на нас, грозя нас раздавить.

Неожиданно для себя я довольно близко сошелся и подружился с одним парнем из Каменки, Пензенской области. У него росли небольшие усики белого цвета, чем он очень гордился. Его голубые глаза смотрели на мир с долей иронии и доброты. И глаза его очень гармонировали с его светлой шевелюрой. Почему-то к нему приклеилась кличка «дед». Видимо причиной этого было высказывание Стаса Меньшова по поводу того, каким должен быть старший механик:

– На кораблях стармеха зовут просто – «дед» – сказал он как-то всем в бараке после отбоя. – Так вот настоящий «дед» должен быть лысым, толстым, ленивым, лежать на диване и курить трубку, одновременно пить пиво и смотреть телевизор.

Сам он был немного полноватым и имел небольшие залысины на голове, несмотря на свой возраст. И в нашем сознании сразу же сформировался образ Стаса, лысого, с трубкой в руке, пивом, воблой и телевизором, лежащим на диване. Так к нему приклеилась кличка «дед».

На бахче мы работали побригадно, и я был в одной бригаде со Стасом.

То сколько мы ели арбузов на поле не поддается никакому описанию. Сначала мы их ели очень много, потом все меньше и меньше, потом на арбузы все уже не могли просто смотреть. Прошло с тех пор много лет, а я не люблю арбузы по сей день, и не ем их до сих пор.

В то время, когда мы их собирали в поле, мы их просто объелись. Но когда пить сильно хотелось, мы иногда съедали чуть-чуть арбузной серединки без семечек, а остальной арбуз выбрасывали. Варварство чистой воды. Но мы были молоды, глупы и неподконтрольны никому на том поле.

Вот тогда у нас и появилась проблема, как различить арбуз по чисто внешним признакам, не вскрывая, его: – вкусный он или нет.

Мы со Стасом подошли к этому вопросу с чисто практической точки зрения. Учились мы выбрать арбузы достаточно оригинальным способом: шли по полю, где лежали собранные арбузы и делились мнениями по поводу каждого крупного экземпляра. Если мнения по поводу отдельного экземпляра расходились, мы поступали просто: раскалывали этот арбуз и смотрели кто из нас прав.

Дня за четыре мы переколотили тонн пять-шесть арбузов вдвоем, но научились таки выбирать арбузы того сорта, что росли на нашей бахче.

Читатель, слушай внимательно, в чем тут дело – тебе это может пригодиться, когда ты захочешь попробовать щедрые плоды астраханских степей. Стук и звон арбуза тут не причем, как и в каком состоянии находится то место арбуза, где он был прикреплен к самому растению. Это все вторично. Собственно говоря, плоды до шести килограмм это еще не арбузы, а так – недоростки.

Настоящий арбуз начинается с веса после шести килограмм. У хорошего арбуза между темными и светлыми полосами должна быть яркая контрастность. Такая ягода самая спелая и вкусная. Но светлые полосы у арбуза не должны быть белыми. Если эти полосы белые, то арбуз перезрелый. Мы все больше и больше по прошествии времени думали о том, что нас ожидает в самой мореходке, когда мы туда приедем, но все полагались на извечный русский «авось». Так уж мы все, видимо, устроены, что всегда надеемся на лучшее даже в аду. Как бы не складывалась жизнь, и обстоятельства вокруг русские всегда ставят на «авось». Вот и мы думали, что все обойдется и то, что говорят это о мореходке – это всё сказки и неправда.

Наконец, наше время пребывания в колхозе закончилось, и нас погрузили в автобус и повезли в училище.

Прибыли мы в мореходку аккурат к обеду. После всего того, что мы сами готовили и соответственно кушали пища, приготовленная профессиональными поварами, показалась всем нам райской пищей богов.

Мы получили обмундирование – форму, в которой на флоте ходят матросы: брюки флотского образца с застежкой сбоку, флотский брючный ремень, теплую тельняшку, фланку, гюйс. Для выхода в город нам выдали фуражку с эмблемой КМУ, парадную форму, бушлат. Когда мы облачились во все, что получили, то мы сами себе казались крутыми мореманами, несмотря на то, что одежда вся на нас была размера на два-три больше и болталась на всех как на вешалках. Но мы были счастливы тому, что наши мечты потихоньку начинали сбываться.