Читать книгу Мир Маньяка - Владимир Уваров - Страница 7

Александр Михайлович – а именно так, по паспорту, звали хозяина необычного дома – как и Ву, любил подземные этажи, в которые вели скрытые двери…

Просторные комнаты этого этажа были разного назначения – одна из них напоминала необычную операционную. Белая, со сверкающими нержавейкой столами, на которых лежала целая коллекция инструментов в количестве совершенно неописуемом. Необычным в комнате была и дверь – она была необычно толстая, как в настоящем бункере.

Но ещё более странно здесь смотрелась великолепная акустическая система от фирмы «Old Sound» с тяжеленными ламповыми усилителями и большими рупорными колонками, а на большом мраморном столе стояла «виниловая вертушка»[13], причём – дымчато-прозрачная.

Несуразность такой системы в этом помещении, почему-то похожем на морг, была очевидна. Но только не для жильцов этого дома. Они конечно сетовали, что в помещении с большим количеством стекла и мраморной плитки полноценного звука не получить, но…

Но творить без музыки – просто абсурд!

И конечно же – не с CD, и упаси Бог – не с Интернета!

Лампы и винил отличались от цифрового звука так же, как камин с потрескивающими дровами и живым огнём – от масляного электрического радиатора: оба дают тепло, но разница в восприятии – огромна. С массой, казалось бы, недостатков: ограниченный ресурс ламп и виниловых пластинок; недолгое звучание – всего двадцать-тридцать минут одна сторона диска, а затем надо ручками осторожненько переворачивать пластинку. И осторожненько – это не касаясь ни одной, ни другой стороны, а только за рёбрышки, за рёбрышки…

В общем, по большинству показателей эксплуатации цифровые носители далеко обогнали аналоговых собратьев. Правда, кроме одного – Его Величества Звука.

Послушав винил с лампой, понимаешь, что Звук живёт только здесь, а всё остальное – лишь уродливые репликанты. Конечно, за исключением живого звука оркестра или голоса, естественно.

– Дорогой, скажи, чтобы мне принесли лотос, мне кажется, что сегодня у меня получится, – Александр Михайлович любил, когда сын помогает ему в мелочах.

– Хорошо. Тебе помощь нужна?

– Нет. Музыку только включи.

– Какую сегодня?

– Вагнера, и погромче!

Нушрок с любовью поставил на вертушку виниловую пластинку, опустил на неё головку с алмазной иглой и только после этого вышел через толстенную дверь в длинный и широкий коридор.

А по комнате разлилась музыка, сильными волнами накатывая на Александра Михайловича. Валькирии закружили в воздухе в своём первозданном виде: прекрасные ангелы смерти, получающие удовольствие от вида кровавых ран.

Через два поворота коридора сын подошёл к двери – очень похожей на тюремную – с мощным засовом, на котором висел замок. А ещё возле двери стоял охранник – красивая чёрная форма, портупея и пистолет – который и открыл каземат…

В комнате находилось несколько кроватей, шкафов, столов и стульев. А ещё – были люди.

– Этого, – сказал Нушрок и указал на загорелое тело.

Охранник подошёл к заключённому:

– Пожалуйста, следуйте за этим господином.

– Никуда не пойду, пока мне не объяснят, где я нахожусь и почему! – запротестовал человек.

Загорелый был мужчиной лет тридцати с небольшим, с густой чёрной шевелюрой и красивым телом – но без сильно выпирающей мускулатуры – гибким и ровным, как полотно.

– Лучше бы вам не капризничать… – протянул охранник.

Такая вежливость была несколько необычна для тюремщика, его грозный вид никак не соответствовал с манерой общения.

– Я и не капризничаю. Просто никуда не пой… – договорить он не успел – Нушрок взмахнул рукой, и маленькая тоненькая иголка шприца вошла в шею и оборвала монолог.

Человек обмяк, но не упал, охранник подхватил его и поставил в странное приспособление – тележку для передвижения тела в стоячем положении – да так, что тело соприкасалось с ней лишь в нескольких точках – ступни и шея.

– В мастерскую!

– Слушаюсь! – по-военному ответил охранник.

Выйдя из комнаты, он закрыл за собой дверь и покатил каталку по коридору.

Похоже, заключённый был в сознании, но голова его безвольно болталась, а в глазах не было никакой мысли.

В комнате-операционной молодого мужчину уложили на стол, уложили с жёсткой фиксацией, предварительно полностью раздев.

– Не могу решить две вещи: с чего лучше начинать – с груди или спины? – спросил тот, которого раньше был очень похож на Йагупопа, а сейчас очень смахивал на Доктора Зло[14].

Только не на смешной персонаж из Остина Пауэра, а на нашего питерского врача – убийцу Максима Петрова[15]. Сверху обычной хирургической одежды на нём был эластичный фартук белого цвета. Из-под маски бусинки его глаз сверлили тело, лежавшее на столе.

– Давай покрутим его, ты посмотришь… Глядишь, и вдохновение нахлынет. А второе? – сын в моменты папиного творчества старался не раздражать своего отца.

– Не пойму: сколько рядов лепестков у цветка делать. Вот бы с режиссёром посоветоваться! В нём-то творчества – хоть отбавляй! Хотя… Мы, конечно, оба художники.

– Да я – вроде тоже, можно и со мной. Одна голова – хорошо, а два сапога – пара, – пошутил сын.

Издали можно было подумать, что два человека рассуждают: как лучше тушу разделать для еды, чтобы красиво вышло. Крутят, вертят, в общем, творчески подходят к этому делу.

– Спина. И сделаю несколько этажей лепестков.

– Как это?

– Буду брать материал с других частей тела и приживлять. Анестезию дай мне.

– Зря переводишь лекарства, делай так.

– Нецелесообразно. Я же не маньяк какой-то. И то, что делаю свои произведения несколько необычным способом, не даёт мне права издеваться над материалом. Сначала нарисую первый венчик лепестков.

– Очень люблю смотреть на то, как ты это делаешь, пап. Так хочется этому научиться. Но порой мне кажется, что это невозможно. Филигранная точность движений и чувство пространства. Я обожаю твои скульптуры в парке, но живые – это нечто… – сын кривил душой: у него получалось не хуже, но похвалить папулю было нелишним, а то не будет у того материала, и сделает папа из сына букет или бабочку.

– Спасибо, сынок! Пожалуй, начнём, – сказал мужчина, которого еще полчаса назад можно было назвать Йагупопом.

Сейчас это был другой человек, даже смешной хохолок уже таким не казался. Он напоминал живой скальпель с руками.

Первый надрез, затем другой – и кусок кожи в форме лепестка отслоён от тела. Крови почти нет. И снова – надрез и надрез. Тело под ними не дёргалось, но иногда по нему проходила лёгкая дрожь. Лепестков становилось всё больше, и вскоре они образовали круг, под которым виднелось тёмно-красное мясо.

– Теперь попробуем увеличить количество лепестков. Срежем их с ягодиц и пришьём к цветку, – прокомментировал «доктор».

– А как быть с орнаментом? Раньше ты сначала делал цвет, а уж потом занимался вырезанием, – спросил сын.

– Хочу попробовать наоборот. Сейчас ещё несколько цветочков сделаю. Думаю, материал выдержит.

– Папа, мы ещё не поговорили о беглеце.

– Думаешь, надо?

– Как минимум надо разобраться, как он сбежал. Вход в шатёр надёжно закрыт, и тем не менее он туда пробрался. Может, кто ему помогал?

– Да, странная история…

– Может, начальника охраны положить на этот стол? И сделать из него несколько цветочков с бабочками, – предложил сын.

– Сынок, всегда надо предоставлять выбор: или он находит виновника, и мы того кладём на этот стол, или ложится на него сам. Пусть ищет, это ведь его работа. А нам этим заниматься негоже, у нас другие задачи, – и он продолжил кромсать тело.

Вкупе с музыкой это было похоже на танец. Который мало кто захотел бы смотреть.

– Тогда давай его сейчас и озадачим, зачем оттягивать. Пусть объяснит: и каким образом объект попал в шатёр, и каким образом выбрался, минуя охрану, – сына, похоже, захватила идея с начальником охраны.

– Так зови его. Здесь и побеседуем. Атмосфера тут располагает к откровенному разговору, – Александр Михайлович рассмеялся, но судя по его глазам, начальнику охраны здесь будет явно не смешно.

Хотя, по виду человека, который спустя некоторое время вошёл, можно было сказать, что и напугать его будет непросто.

– Насчёт побега? – его догадливость тоже была на уровне.

– Да уж, история случилась у нас совсем не очень… – хозяин дома пристально сверлил взглядом вошедшего.

– Александр Михайлович, согласен. Докладываю. Из группы охраны мастерской заболел человек. Как вы знаете, найти сюда персонал непросто. Есть своя специфика… – и главохранник взглядом показал на стол, где лежал человек, которого искромсали ножом.

– Именно, Лаврентий Павлович[16], именно! Специфика данного места такова, что на этот стол может попасть кто угодно! По нашей надобности или… Из виновных, – согласился хозяин.

– Мне это понятно… – начальник охраны был абсолютно спокоен, как будто вести разговор в человеко-разделочной или кабинете – для него было всё равно. – Я взял бойца из наружной охраны, так сказать, уже проверенного, правда, только на том посту. Но специфика охраняемого объекта оказалась для него непосильным фактором. Он плохо закрыл дверь, когда побежал в туалет – поскольку его, извините за подробность, вывернуло наизнанку – в это время и случился побег.

– И он забрался в шатёр. Но как же он перебрался через забор, который под наблюдением камер?

Надо сказать, что шатёр занимал в жизни Александра Михайловича, особое место – место уединения, размышления и медитации.

Свет в него не проникал, вернее – в верхушке его было отверстие для вентиляции, в которое какое-то количество света всё-таки проникало, но при желании оно закрывалось лёгким нажатием кнопки.

Из освещения на полу стояла громадная свечка в рост человека с несколькими фитилями, количество зажжённый которых и определяло степень освещения.

Хозяин же почти всегда сидел в полной темноте, и что в это время происходило в его голове – одному дьяволу было известно. Или – сразу нескольким.

– Сначала он выбрался из шатра – под деревянным настилом, в основании шатра есть щели, через который поступает воздух. И если пролезть под настилом и там чуть раскопать гальку, то можно выбраться из шатра. А вот как дальше он выбрался – остаётся загадкой. Камеры его не зафиксировали.

– То есть – теперь у нас проходной двор: кто хочет – выходит, кто хочет – заходит… – говорил Александр Михайлович тихо, но тоном, от которого в жилах стыла кровь.

Но главный охранник отвечал спокойно и уверенно, словно не замечая этого:

– Такого больше не будет. В тот день барахлила одна камера, которая возле большого дуба. Я же докладывал, что ветви его слишком близко подходят к забору, и их надо обрезать.

Александр Михайлович на это замечание просто взорвался:

– Да мне проще вам всем что-нибудь обрезать или совсем отрезать! Дереву – сотни лет! И уродовать его я никому не позволю! Обвешайте там всё камерами! – и уже спокойней добавил. – Один – упустил объект, не закрыв дверь, другой – не разобрался с камерой и выпустил его наружу. Где эти горе-охранники?

– Их уже нет. Отбыли…

– Надеюсь, что туда, откуда никто не возвращается?

– Можете не сомневаться.

Конечно же, Александру Михайловичу очень хотелось прямо сейчас положить этого спокойного и уверенного вояку на стол и вырезать на нём парочку бабочек, причём – без анестезии.

Но не маньяк же он какой-то!

И вполне мог контролировать свои эмоции и желания.

А найти нового начальника охраны, учитывая режим секретности и некоторые нюансы жизни этого дома, будет непросто.

– А что будем делать с их начальником?

– Да что угодно. В рамках «Трудового кодекса», – нашёлся главохранник.

– Хорошо, тогда отпуска летом вам не видать.

Было трудно понять, что скрывалось за этой шуткой. Но разговор был закончен, «и каждый пошёл своею дорогой», а скальпель пошёл своей[17].