Читать книгу Благодарность зверя - Владимир Владимирович Несяев - Страница 4

Дед Семен пропал внезапно. Еще вчера бродил, вечно хмельной, по деревне, в надежде стрельнуть взаймы у кого-нибудь из односельчан денежную мелочь. Или, на худой конец, стопку-другую самогона.

Народ к шебутному, порой надоедливому, но, в сущности, безобидному пенсионеру, честно заслужившему праздный досуг, относился снисходительно. Деньги давали редко, чаще всего не давали вовсе. При этом говорили: "у тебя, старый, пенсия выше, чем наши заработки, так что перетопчешься". А наливать, бывало, наливали.

Человеком дедок слыл веселым, мастаком пошутить-поприбаутить, а в деревне зимой такая скука, что даже куры с тоски нестись переставали. Семен, считай, каждый день этаким фертом колобродил, в одиночку или с собутыльниками. С утра до вечера, пока супружница его, бабка Марья, не отлавливала муженька в каком-нибудь дворе. И ну домой гнать. Ругалась так, что за околицей кони тревожно ушами пряли:

– Совсем совесть пропил на старости лет, черт плешивый! Дома поросята не кормлены, дверь у стайки на одной петле болтается и вообще хозяйство в разрухе. А у него, окаяннного, одна гульба на уме. И куды в тебя столько алкоголя влезает, будь он неладен? Уж всю пенсию до копеечки отбираю, а ты все равно находишь, где и с кем причаститься…

Семен на женины причитания не реагировал-брел чуть спереди, блаженно улыбался и что-то мурлыкал в седенькую бороденку.

История эта повторялась чуть ли не ежедневно, и односельчане уже не обращали на парочку особенного внимания. Привыкли. Дескать, милые бранятся-только тешатся, даже если обоим за семьдесят.

И вдруг дед пропал. Не просто выпал из поля зрения деревенских, а исчез напрочь. Даже его пьяный треп во дворах слышать перестали. Бабушка Марья тоже попритихла как-то. Если и пройдет по улице, то смирно и не шумно, не тревожась и не озираясь по сторонам. А напомнят ей о Семене, отмахнется скороговоркой:

– Слава богу, уехал в райцентр. К родне погостить. Хоть отдохну малость, а то пьянками всю душу вымотал…

Неделя минула, другая, про деда ни слуху ни духу. Первыми обеспокоились его закадычные кореша-собутыльники, завсегдатаи здешних кустов и сараев. Незванно заявились к Марье и с места в карьер:

– Колись, бабка, куда мужика спровадила. Не способен он столь долго отсутствовать. Всю жисть из деревни ни ногой и на тебе-чемоданным настроением внезапно застрадал. Если б уехать куда надумал, нам бы непременно сказал, у его теплая вода в энном месте никогда не держалась.

– Да кто вы такие, чтоб вам обо всех наших семейных делах знать? – огрызнулась Марья. – Говорю же, уехал. Телеграмма пришла, что евоному троюродному братцу заплохело, вот и отбыл, наскоро собравшись.

– Покажь бумажку-то.

– С собой взял.

– На что она ему? Не на самолете ведь полетел и не на поезде поехал, до райцентра всего-то пять десятков верст. Ох, не ври, бабка, у Семена в округе не то что братовьев – седьмой воды на киселе отродясь не водилось. Когда хоть вернуться обещал?

– Да не ведомо мне. Не пишет и не звонит. Утек и как в воду канул.

"Как пить дать, темнит Мария", – ретировавшись восвояси несолоно хлебавши, чесали затылки мужики. На всякий случай заглянули в почтовое отделение, справились насчет телеграммы. Оказалось, что ни Семену, ни его благоверной месяца четыре, как не приходило ни единой весточки.

Шибко встревожило приятелей данное обстоятельство. Двое самых расторопных на старый жигуленок скакнули и в соседнее село, за участковым. Доставили его и опять всей гурьбой к Марье нагрянули.

Та, увидев милиционера, заметно стушевалась, глазами по сторонам застреляла.

– Давайте, гражданочка, рассказывайте по порядку, как и что, – расположился за обеденным столом дюжий лейтенант, – когда дед уехал, куда и зачем.

– Во всем признаюсь, как на духу, – заметалась по горнице Марья, – не чаяла ведь, что дело настолько далеко зайдет, что даже власти нашей коснется. По правде, никуда Семушка не уезжал, здесь он, в хате…

Марья быстро скатала половики, загремела засовом на люке подпола. Откинув ее, позвала:

– Семен, а Семен, давай вылезай, кончилась твоя терапия…

Снизу что-то завозилось, забренчало и спустя мгновение из проема вынырнула дедова голова.

– Ты, выходит, две недели Семку, словно крысу каку, в подполье держала? – догадливо изумились присутствующие.

– А чего делать-то прикажете, – вскинулась Марья, – если кажинный день до свинячьего состояния набирался? Уж по всякому с ним боролась, ничего не помогает. Бывало, в баньке запру, так он, варначина, стекло в оконце изнутри выставит, наружу ужом проскользнет и опять его ищи-свищи по деревне. Надоело мне это до жути, и однажды вечером сунула его, бесчувственного, в подпол, замок на люк повесила. Пару дней он там метался, лаял меня во все корки, стращал карами разными. После ничего, присмирел. Я ему пищу вниз опускала, ведро для нужды, бельишко сменное. А свет у нас туда давно проведен, так что не впотьмах пробавлялся. Пододвину этак диван к крышке и открываю помаленьку. Семен наружу выбраться норовит, а я его черенком от лопаты обратно спихиваю. Ден тринадцать таким манером просидел, кроме чая да рассола иной жидкости в рот не брал. Зато теперь посмотрите, как огурчик выглядит. Посвежел, помолодел, похорошел даже.

Семен, присев возле печи, внимательно слушал Марью.

А когда она умолкла, со значением произнес:

– Я вам так скажу, мужики: эта бабкина процедура будет почище любого "трезвяка" или там диспансера. Посидел в погребке чуток и сам себе удивляюсь – совершенно на выпивку не тянет, желание напрочь исчезло.

– И даже стопарика не хошь? – поразился кто-то из дружков.

– Какой, к лешему, стопарик, меня теперь от хмельного как от дерьма воротит. Марьюшка, золотко, сбегай к соседям за молочком парным, ужасть как попить хочется. Может, и мы с тобой коровку заведем, как ты на это смотришь?