Читать книгу Чёрные вдовы - Владимир Волкович - Страница 13

Зазвонил дверной колокольчик, и Тарновский пошёл открывать. Он уже почти год жил на квартире Михаила Воронцова в ожидании юридических действий в отношении себя. На пороге стоял полицмейстер:

– Ну что, Василий Васильевич, отдохнул? Теперь собирайтесь, поехали.

– Куда? – не понял Василий.

– Как куда, на суд. Али вы решили, что всё закончено? Нет, всё только начинается. Задержались с судом немного.

– А что, далеко ли ехать? – Тарновский быстро оделся, всё необходимое было заранее подготовлено.

– Далеко, Василий Васильевич, аж в самый Гомель.

– В Го-о-мель, – удивлённо протянул Тарновский, – с чего так?

– То не нашего ума дело, завтра там будете и всё узнаете.

Преступника посадили в зарешеченную карету и двинулись на вокзал.

* * *

В Министерстве юстиции, ознакомившись с фигурантами дела, решили, что особы, принадлежавшие к местной знати, могут повлиять на решение суда. Во избежание этого было принято решение перенести слушания из Киева в могилёвский городской суд, заседавший в Гомеле.

Однако в Гомеле осенью 1903 года случился крупный еврейский погром. Такие погромы частенько случались в России, всегда находились те, кто натравливал рабочий и крестьянский люд, а то и просто громил на конкурентов из чувства ненависти. К тому времени в Гомеле проживало до 60 % еврейского населения, и естественно, конфликты на национальной почве случались. Но в этот раз всё осложнилось тем, что евреям надоело быть вялой и покорной толпой, которая не могла сопротивляться, и после Кишинёвского погрома, когда было убито 60 человек, решили организовать еврейские дружины самообороны. Эта вынужденная мера доказывала равнодушие и, более того, молчаливое одобрение погромов со стороны российской власти.

В связи с этим суд выяснял все обстоятельства, но свидетели были подкуплены и найти зачинщиков так и не удалось. Первая часть процесса длилась с осени 1904 года по январь 1905-го, потом сделали перерыв на слушание по делу Василия Тарновского.

Суд над гомельскими погромщиками привлёк немало бульварных репортёров и просто любопытных, а тут ещё одна пикантная история об убийстве мужем из благородного сословия любовника жены.

– Вася, а ты знаешь, кто тебе назначен защитником? – спрашивал своего друга Михаил Воронцов, который приехал вместе с ним в Гомель на суд.

– Нет, пока не знаю.

– Сергей Андреевский.

– Вот как? Совсем не ожидал, такая приятная новость.

– Теперь надо как можно быстрее с ним встретиться, пока он знакомится с твоим делом. Я думаю, что назначение этого защитника – уже наполовину означает положительное решение, – констатировал Михаил, потирая руки.

* * *

Встречаются такие люди, которых Господь наделил талантами во многих областях человеческой деятельности. А кроме того, он дал им ум, блестящее красноречие и высочайшую порядочность. Таким был Сергей Аркадьевич Андреевский. Он привнёс в искусство судебной защиты невиданную ранее художественную красочность.

Но бывает также, что человек открывает в себе предназначение только к концу жизни, когда остаётся лишь горько сожалеть о напрасно потраченных годах, а то и не открывает вовсе. В этом Сергею Аркадьевичу повезло, хотя такое открытие своего предназначения случилось не сразу и не прошло гладко. Окончив в 18 лет с золотой медалью гимназию в 1865 году, он уже через три года полностью освоил весь курс юридического факультета харьковского университета. Сразу после окончания он служил кандидатом на судебные должности при прокуроре Харьковской судебной палаты. Здесь и произошла судьбоносная встреча с помощником прокурора Анатолием Фёдоровичем Кони – выдающимся российским юристом. По ходатайству А. Ф. Кони Сергей Аркадьевич занял должность помощника окружного суда Петербурга, где и прослужил пять лет. Хотя он был прекрасным обвинителем, спокойным, выдержанным, убедительным, но должность эта тяготила его, даже иногда он мог отказаться от обвинений. Но однажды, 24 января 1878 года, случайность перевернула его служебную карьеру. В этот день участница организации «Народная воля» Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова и ранила его. Никакой политической подоплёки в этом деле не наблюдалось, просто Вера мстила Трепову за то, что по его приказу был во дворе тюрьмы высечен розгами арестованный политический Емельянов. Его вина состояла в том, что он не снял шапку перед градоначальником. Веру Засулич решили судить как уголовницу, чтобы показать, что политические – это просто уголовники. Обвинителем был назначен Андреевский, которого попросили спасти и обосновать обвинение. Но тут нашла коса на камень, Андреевский отказался обвинять и сказал:

– Значит, при нынешних порядках и нас можно пороть безнаказанно, если кому вздумается? Нет! Молодец, Вера Засулич, спасибо ей. Присяжные её непременно оправдают.

Вера Засулич была оправдана.

Вскоре после этого громкого дела Андреевский был уволен, но при поддержке А. Ф. Кони поступил в адвокатуру. И вот здесь, как оказалось, он нашёл своё настоящее призвание.

Первое же дело, которое он вёл как защитник в Петербургском окружном суде, по обвинению молодого торговца Павла Зайцева в предумышленном убийстве 24 ноября 1878 года с целью ограбления приказчика меняльной лавки на Невском проспекте, произвело большое потрясение в обществе. Сергей Аркадьевич произнёс блестящую, эмоциональную защитительную речь, в которой показал себя тонким психологом. Присяжные, учтя доводы защиты, изложенные Андреевским, отвергли версию обвинения и признали «убийство без заранее обдуманного намерения». Хоть Зайцев и виновен, но заслуживает снисхождения.

После этого дела Сергей Аркадьевич стал знаменитым адвокатом. Он нашёл свою стезю. В этом ему помогала и необычайно эффективная внешность. Стройный высокий красавец с матовым лицом, с чёрными как смоль волосами и высоко поднятой головой, сразу приковывал к себе внимание. Тёмные, широко открытые глаза были всегда устремлены вперёд и, казалось, пронизывали собеседника. Элегантные манеры и чарующий звучный и гибкий голос располагали к себе не только зрителей и присяжных, но даже и судей. Холодное изящество, прекрасная речь завораживали присутствующих.

Андреевский выстраивал свою речь, как прекрасное произведение, основанное на мастерстве психоанализа. Он использовал в судебных речах примеры из жизни, ссылался на великих писателей Данте, Шекспира, Толстого, Достоевского, Гёте. В то же время он использовал, конечно, юридический аспект, акцентируя внимание на психологической стороне дела. Он просил заглянуть в душу подсудимого – что именно подвигло того на преступление, утверждая, что в душе каждого есть и злое, и доброе.

Слава о необыкновенном адвокате летела по России. Он использовал в своих речах яркие выразительные метафоры, звучные слова, ложащиеся, как патроны, в обойму его речи. Вот, например, защищая убийцу: «Нож, как злокозненный змий, проскользнул в его руку». Такая необычная форма слова придавала ему тройную силу. Речь его была привлекательна, эффектна, но естественна, без наигранности, рисовки, пафосной натужности, и это убеждало слушающих более, чем истерические выкрики других адвокатов. О нём говорили: «Златоуст, способный даже из камней исторгать слёзы». Сергей Аркадьевич гипнотизировал своею речью, он был поэтом, художником, литератором, творцом. И кроме всего прочего, он был нравственно чистоплотен, не брал на себя ведение сколько-нибудь сомнительных дел.

Интересно суждение Андреевского о Лермонтове в его литературоведческой статье: «Нет другого поэта, который бы так явно считал небо своею родиной, а землю – своим изгнанием».

Блестящая плеяда труднейших политических дел, как шлейф благородства и неотступности, тянулась за ним. Тех политических дел, в которых власть всеми силами старалась свести на нет усилия адвоката. Но он вытаскивал из петли подследственных, и это было самое важное, что создавало ему немеркнущую славу. Участие в деле такого адвоката было среди других причин немаловажным фактором того, что внимание к суду было приковано всею Россией.

* * *

Защитник повстречался с подсудимым.

– Скажите, Василий Васильевич, вы сожалеете о том, что совершили? Если бы сейчас вновь возникли подобные обстоятельства, как бы вы повели себя?

– Я понимаю, Сергей Аркадьевич, что вы ждёте от меня слов, что теперь я поступил бы иначе. Но, положа руку на сердце, я не могу дать такой уверенности. И совсем не потому, что имел какой-то злой умысел против потерпевшего. Я прекрасно осознаю, что не он виновник моего такого преступного поступка.

– А кто же виновник, по-вашему?

– Несомненно, моя жена Мария Николаевна Тарновская.

– Расскажите о ваших взаимоотношениях.

Василий подробно рассказывал адвокату обо всех перипетиях совместной жизни с Марией, о нескончаемой череде любовников, о том, что с каждым разом она становилась всё более наглой и бесцеремонной.

– Как вы думаете, Василий Васильевич, чем вызвано такое поведение вашей супруги?

Тарновский задумчиво теребил подбородок.

– У неё появились такие привычки и такие желания, которых я не замечал ранее, возникло впечатление, что она натравливает на меня своих любовников. Хотя, если честно признаться, я и сейчас её люблю.

– Да уж, – адвокат покачал головой, – только любовь ли это? А почему бы вам не расстаться?

– У нас дети, которых я очень люблю. Уверен, что при разводе суд оставит их мне. Но имею ли я право воспитывать их, лишив матери?

– Над этим вам придётся подумать, но ничего лучшего, чем развод в таких случаях, пока не придумали.

Адвокат Андреевский приходил к подследственному несколько раз, пока у него не сложилось твёрдое мнение о случившемся, и он не составил для себя план защиты.

* * *

Суд над Василием Васильевичем Тарновским начался 25 января 1905 года. Зал судебного заседания был полон, на улице стояла толпа, ожидающая вестей оттуда, а особенно речи защитника Андреевского. Репортёры почти всех российских газет, специализирующихся на скандальных репортажах из залов суда, которые восторженно поглощала жадная до такого чтива публика, строчили – «срочно в номер».

Супружеская пара, которая уже прославилась в Киеве и которую знали во всех приличных домах и во всех борделях этого славного города, благодаря суду становилась всероссийской знаменитостью. Правда, Мария Николаевна не предоставила возможности всем собравшимся на это театрально-судебное действо лицезреть себя. Её представляла Марианна Вишневецкая, та самая, которая была свидетелем злополучного выстрела и ранения пылкого любовника её троюродной сестры. Её предком был Иеремия Вишневецкий, русский воевода, потомок великого князя литовского Гедемина (XIV век), один из талантливейших полководцев Речи Посполитой, которого как огня боялся Богдан Хмельницкий. Его мать была сестрой митрополита Киевского Петра Могилы, основавшего знаменитую Киево-Могилянскую академию.

И вот теперь ей выпала незавидная роль свидетельницы, защитницы своей непутёвой родственницы. Она должна была доказать, что Мария к этому случаю абсолютно не причастна, что было изначальной ложью.

Судил Василия Васильевича суд присяжных. Эта форма судебного производства возникла после реформы крепостного права, хотя готовилась ещё со времени Екатерины II. Лишь 20 ноября 1864 года император Александр II утвердил так называемые основные положения судебной реформы. Старый суд, отличающийся тайным письменным судопроизводством, заменил открытый, устный и состязательный процесс. Чтобы убедить присяжных в своей правоте, прокурор и адвокат должны были приводить доказательства, излагать доводы, обращаться к разуму и чувствам членов суда. В компетенцию суда присяжных входили в основном уголовные дела. Состав суда состоял из трёх профессиональных судей и 12 местных жителей – судей из народа, которые определяли виновность подсудимого на основе жизненного опыта и своего собственного чувства справедливости. В провинциальных судах в состав присяжных избирались и влиятельные крестьяне. Если они решали, что подсудимый невиновен, то он отпускался из-под стражи прямо в зале суда. Если же утверждали, что виновен, то меру наказания определяли уже профессиональные судьи.

С появлением суда присяжных судебные заседания, особенно такие громкие, воспринимались публикой, как интереснейший театр и соревнования, где на их глазах открыто и гласно решалась судьба человека. Газеты с репортажами из зала суда расхватывались как горячие пирожки и читались с интересом, словно роман с продолжением. Имена прокуроров и адвокатов становились известны всей читающей России.

После опроса свидетелей сторонами обвинения и защиты приступили к прениям.

Свидетели защиты говорили горячо и правдиво, рассказывали о личности подсудимого, о взаимоотношениях в семье, обвиняли во всём случившемся его жену. Лишь Марианна Вишневецкая пыталась рассказать о том, какая Мария Николаевна замечательная мать и жена. Но это выглядело натянуто и неубедительно.

* * *

Слово для защиты было предоставлено адвокату Сергею Аркадьевичу Андреевскому. Зал затаил дыхание.

– Уважаемые господа судьи, уважаемый господин прокурор, господа!

Все вы прекрасно слышали, как говорили свидетели о подсудимом. Он человек добрый, хотя и бесхарактерный, влюбился в красивую девушку, это можно понять. Но какое нравственное воспитание мог он получить в семье, если отец его вспыльчивый и строгий до самодурства. Брат покончил жизнь самоубийством отнюдь не без помощи жены подсудимого. Он – слабый человек и заливал своё бессилие и расшатанные нервы алкоголем и бесконечными гулянками. Душа его страдала, но этот человек не убийца.

Теперь посмотрим на тех, кто вынудил его выстрелить. Тот, в кого он стрелял, был любовником жены, но не только, он служил орудием в её руках. Эти двое разрабатывали планы по лишению жизни подследственного или отправке на каторгу. Такую цель ставила перед собой его супруга, чтобы избавиться от мужа и завладеть его деньгами. Они вдвоём провоцировали его, нагло, не стесняясь, показывали своё презрение, просто-напросто издевались над Тарновским. В его отсутствие на глазах прислуги они занимались похотью, прекрасно понимая, что ему всё станет известно. Казалось, можно просто развестись, чтобы прервать этот брак, и Тарновский желал этого. Но вы знаете, что в этом случае суд всегда остаётся на стороне мужчины и оставляет за ним детей, так это и бывает всегда в нашей стране.

Тарновский, думая о благе детей, не желал лишать их матери и в этом деле куда благороднее своей супруги. Да, видимый закон против подследственного, ведь он стрелял в человека. Но, кроме этого, есть закон нравственный, внутренний закон жизни, закон, который руководит нашей совестью и честью. И он говорит нам, что из всех этих трёх людей, участников случившегося, он в сто крат лучше и чище супруги и её любовника. Жена же его к любви не способна, не к той физической любви, а любви душевной, человеческой. Многие мужчины страдали от любви к ней, но она, проведя с ними время, только использовала их в своих целях и немедленно забывала, ища новую жертву для своего безмятежного времяпрепровождения. Её интересовали только рестораны и театры, ужины и туалеты, поездки за границу и новые красивые и богатые мужчины, влюбляющиеся в неё и поклоняющиеся ей. Избалованная, расчётливая и равнодушная, с каменным сердцем и неутолимой похотью, она считала такую жизнь естественной и нормальной для себя.

Суд присяжных удалился на совещание. После перерыва председатель суда объявил вердикт: «Не виновен».

Василий Васильевич Тарновский был отпущен на свободу прямо в зале суда.