Читать книгу Бог одержимых (сборник) - Владимир Яценко - Страница 3

Не сказал бы, что меня всюду встречали оркестром: хлеб-соль, ковровые дорожки… но и не припомню, чтобы где-то скулу воротили, глаза прятали. Будто я к ним в гости просился или от не хрен делать зашёл цветами любоваться.

Хотя, к слову сказать, цветы у них первый сорт, другого не скажешь: вершина Рю, известный куст. Вроде бы и пыльца не та, что на первой линии, и ледник завязи не способствует, а всё равно: фактура и масличность не хуже основных плантаций. Здесь, на Лютене-3, я уже десятый год кантуюсь, одно время сам в сборщиках ходил, так что всю эту кухню знаю не понаслышке – изнутри. Добрый ладиль – он же запах даёт, аромат… его ни с чем не спутаешь.

Но живут бедно. Бараки и нужники на месте вилл с бассейнами, жорства на центральной улице… даже в посёлках третьей линии дороги тротуарной плиткой мостят, а здесь – болото. Ботинки в грязи! И мыть глупо: за порог ступишь, опять в дерьме.

В двух днях пути отсюда ещё одну такую деревню видел. Куда они деньги девают? Жлобня колхозная. Нет чтоб дороги делать – всё в кубышку, в чулок. Не люблю таких.

Зато председатель из правильных, с понятием. Трусость ложью не красит: не хорохорится и фантазии не громоздит.

– Нет, – он качает головой с залысиной до темени. – Если скажу, кого видел, ты меня сразу в психушку отправишь. И спишут меня так, что не то чтобы к звёздам – к телескопу не пустят. Посему придётся поверить на слово – из объявленных твой жиган. Как его возьмёшь, так обратный билет в метрополию и поимеешь.

Я киваю: соотношение личного ущерба с коллективной выгодой каждый решает по-своему. И советчиков в этом деле быть не может. Да и зачем мне знать, кто в банде рулит? Не всё ли равно? Главное – рапорт о наличии препятствия штатной процедуре уборки урожая. А это уже не романтика. Это – работа. А значит – тоска и рутина.

Не может витязь иначе к своей работе относиться. Только как к тоске.

И непременно – смертной.

А ведь началось всё с малости, с ерунды: начмед доложил о нулевой телеметрии нижнего оператора. Что ж, значит, время вышло. У всех у нас свои часики где-то тикают. Только не может уборка ладиля без «нижнего» обойтись: вагонетки, что по серпантину самоходом спускаются, внизу, в ущелье, нужно в состав собрать, к локомотиву подцепить и к ближайшей маслобойке отправить. Час промедления – полпроцента роста кислотного числа. А если два процента набежало – вываливай и жги. Целебных свойств у перебродившего ладиля, как у гуталина на обуви.

А председатель, что мне сейчас вводную даёт, – из обиженных. Как витофискал нижнего обнулился, так спецнаряд туда и отправил. Обычное дело: фельдшеру на жмурика глянуть, а милиционерам труп наверх поднять.

Одна беда – никто не вернулся. Ни врач, ни милиция. Все сгинули. И покойник с ними… что, впрочем, неудивительно. Плевать, конечно. Кого волнует судьба четверых неудачников на аграрной планете в двенадцати световых годах от метрополии?

Да только фельдшер не из рядовых переносчиков Красного Креста оказался – женщина самого председателя. О! На пульте – частый пульс, рваное дыхание. Все четверо живы. Судя по карте на мониторе, все внизу, на заимке у нижнего. А как же? Учёт и контроль! У нас у каждого на теле датчик такой имеется – условие эмиграционной службы. Кроме бандитов, разумеется, – большой палец в кипяток, на минуточку! – и свободен. Кожа, конечно, облезет, бывает, что и ноготь вываливается, зато микрочип масдай прямо в кастрюле и навсегда.

А председателя я пока не раскусил: что-то он юлит, гад. То ли жалеет, что баба всё ещё жива, и нужно что-то делать-пошевеливаться, то ли радуется, что милицию до сих пор не грохнули: если выживут, будет на кого беду спихнуть. Он было попробовал сам в ущелье спуститься, да, как банду узрел, так сразу и перестал пробовать.

И как-то сразу ему не до любви стало. Потому что жить хочется.

У многих так. Может, у всех…

– Тебя как звать? – демонстрирую председателю дружелюбие.

И нисколько не кривлю душой – нравится он мне. На его месте любой другой наплёл бы с три короба про свои «геройства». И думай потом: чего и впрямь опасаться, а что – фольклорный элемент нашей недоделанной лютенианской цивилизации.

– Роман Петрович, – доверительно сообщает председатель и так это вопросительно смотрит.

– Грязные Ботинки, – отвечаю и даже пожимаю протянутую руку. – В качестве пароля могу назвать адрес почты, по которому ты на связь вышел.

Председатель отмахивается: «забудь». Ладонь у него сухая и крепкая, а рукопожатие мужское. Отнюдь не по местной моде – ладошка тряпочкой, после которой руки вымыть особенно трудно.

– Разъясни-ка мне, Петрович, ещё одно нестыкалово, – я оглядываю поверх его широких плеч забегаловку и в полутьме, сквозь облако сигаретного дыма, вижу несколько обращённых к нашему столику лиц. – Почему гвардию не вызвал?

– Вызвал, – морщится председатель, – заняты они. В Южной резервации беспорядки. Посоветовали собрать ополчение и придержать бандитов в ущелье… – Он судорожно вздыхает.

– …до подхода основных сил, – заканчиваю я за него.

И ведь всё понятно. Пока гвардия придёт: убить, может, и не убьют, но лоска у девки поубавится. И не только лоска. И убытки от недопоставки ладиля нешуточные. Штрафы, дефолты… со дня на день в космопорту грузовик ожидают – ежеквартальная планетарная поставка уникального фармсырья. Эдак и с места тёплого попрут: кто-то же должен быть крайним…

Замечаю, что белеющих в сизом полумраке лиц прибавилось. Наблюдатели хреновы! И как-то не по душе мне их наблюдение стало. Уж если зовут витязя, то всегда с выпивкой, шумным застольем и живым интересом: каково это за деньги со смертью в обнимочку. А вот так, чтоб недружелюбие вприглядку, – в первый раз.

– В ополчение есть желающие? – кричу в зал, и пятна лиц тают, растворяются в сиреневых сумерках.

– Нет, – сухо подтверждает Петрович. – Желающих я тоже не видел. Ни одного.

И горько мне от его правды.

Люди-людишки, черепа-пустышки…

Встаю из-за стола и по-хозяйски оглядываю мгновенно притихшее застолье.

– Ну что, трусы, здесь есть мужчины, для которых честь дороже тарелки с борщом?

Задвигались они в полумраке.

Многие поднялись. И к выходу. Мягко шурша бурнусами и горбясь от непосильного бремени собственного достоинства.

Ей-бо! Так и стрелял бы. По мере исхода…

– Да. Не герои, конечно, – спокойно констатирует Петрович. – Потому тебя и позвал.

– Тогда растолкуй мне другой вопрос, – я сажусь на своё место и надолго прикладываюсь к пиву. Петрович терпеливо ждёт. – Отчего нищета такая?

– Посёлку третий год, – проясняет он ситуацию. – Да и ладиль у нас… сам понимаешь, – высокогорье, вторая линия

Да. Вот это «прояснил»! Под Лютеной люди за год хоромы себе обустраивают. А что их бараки первая линия гор от океана не отгораживает, так только плюс качеству – свободный доступ к спорам океанских водорослей. Я не специалист, но ладиль нигде больше в Галактике не растёт, потому что только здесь встречаются нужные для его созревания условия: температура, влажность и симбиоз с фитожизнью моря. Я к тому, что врёт Петрович. И врёт плохо. Некачественно. Что колхозу три года – верю, за этот срок в тонкостях местной ботаники не разберёшься. А всё остальное – ложь. Да только мне плевать. Или нет?

– Дык, ежели нищета такая, чем рассчитываться будешь, председатель?

– Голова жигана, раз. Имущество банды, два. Справка о пособничестве властям, три. Бесплатный проезд до метрополии охранником груза, четыре…

Он так торопится поделиться своей арифметикой, что сразу становится ясно: колхозных денег в этом списке не будет. Но возможность убраться отсюда на халяву и ближайшим грузовиком выглядит соблазнительно. Это хорошая цена.

– А если жиган не объявлен? – невежливо перебиваю должностное лицо при исполнении шкурных интересов.

– Объявлен! – даже в полумраке видно, как он бледнеет. – А если не объявлен, то ты, главное, его ко мне приволоки. Я сам задним числом объявлю. Только тогда много не получится. Если большую сумму вписать, налоговая заартачится.

Мне нравится, как он торгуется: жизнь возлюбленной против подлога по умеренной цене.

– Как спишешь награбленное? – интересуюсь. – Я барахлишко бандитов возьму, а твоя милиция…

– Так ведь всякое может случиться, – перебивает Петрович, – в перестрелке… Баллистику не делаем, трупы не вскрываем.

Он даже кулаки на стол выложил. Да. Непростое это дело: товарищей по оружию сдавать. И вижу я, что предательство для него в новинку. Хороший мужик. Жаль только, что совсем голову потерял: витязю предлагать такое. Слаб, конечно, наш брат в вопросах нежного пола. И в рапорте об истерике председателя я вспоминать не буду.

– Ты девушку вытащи, – просит Роман Петрович. – Галина ничего не скажет. Ручаюсь… остальные не в счёт. И бандитов там – трое. Может, четверо. Я читал о твоих подвигах: «с двух рук», «в падении» и всё такое. Если не враки, конечно. Для тебя – прогулка…

– Так, может, со мной прогуляешься? – усмехаюсь. А чтоб ему не так сладко врать было, добавляю: – А что «с двух рук», можешь на себе проверить. Выйдем?

Ох, братцы, как он напрягся! Я даже руки ближе к поясу опустил. Лицо жёсткое, взгляд – колючий, вот-вот клыки обнажит…

…И тут же опять простаком прикидывается:

– Наверное, не стоит, – он облизывает губы. – Идти рядом по узкоколейке не сможем. Если вперёд уйду – обзору помеха, сзади пойду – будешь думать, куда там у меня ружьё смотрит… нет, спасибо. Я лучше тут подожду. И документы твои оформлю.

Я внимательно к нему приглядываюсь: не по душе мне его метаморфозы. А ещё чересчур точно описывает расклад, зараза. И вызов – не подняться мне с этой табуретки! – он был не прочь принять.

– Из наших? – небрежно интересуюсь. – Складно излагаешь.

– Нет. Просто боюсь. Ищу повод остаться.

Я киваю – повод он нашёл уважительный – и заказываю ещё пива нам обоим.

Люблю пиво под ложь в пустых забегаловках.