Читать книгу Шёпот стрекоз (сборник) - Владимир Янсюкевич - Страница 7

Шёпот стрекоз
2

Оглавление

Когда Ольга пошла в школу, родители приобрели небольшой дачный участок, южнее Москвы, неподалёку от Чехова, что на реке Лопасне. Дачный кооператив располагался на лесной вырубке. В ста шагах от въездных ворот лежал большой чистый пруд. В ближнем лесу водились грибы, ягоды, орехи, а в пруду – караси и ротаны, большеголовые рыбёшки, род бычков. Кусок земли, отведённый под участок, был небольшой, в нём, наверное, не насчитывалось и шести соток, но ухоженный, с опрятным летним домиком на две комнаты, с ажурным крылечком, и крохотной кухонькой, стоящей отдельно в глубине участка.

Больше всех даче радовалась бабушка, папина мама. Утомлённая жизнью в большом городе, она всегда подсознательно рвалась на природу и часто вспоминала о своём деревенском детстве. Тогда ещё полная здоровья и сил, она с невиданным азартом набросилась на грядки и жила на даче добрую половину года, от холодов до холодов. Олины родители наезжали редко и обязательно с друзьями, шумной компанией. В грядках не копались, парников не сооружали. Всем заправляла бабушка. А они большую часть времени проводили на пруду – купались, загорали и возвращались на дачу только для того, чтобы изжарить непременный шашлык из курицы или полужирной свинины с мелкими зеленоватыми луковицами, взращёнными бабушкиными руками, или ухватить с грядки то ягодку, то огурчик, то помидорчик.

Понятно, что на летние каникулы родители сплавляли дочурку на дачу, под бабушкино крыло. Оля не сопротивлялась. Здесь было купание, прогулки по лесу, вечернее сидение у костра. Кто-то из взрослых даже придумал театрализованную игру: в условленный день, ближе к концу лета, на пруду устраивался «праздник Нептуна»! Здесь легко дышалось. Здесь была воля. И ею хотелось воспользоваться сполна.

Летний день на даче всегда начинался с одного и того же. Соседский мальчик Кирилл, с дачи напротив, старше Оли года на три, подходил к Олиной калитке и бросал протяжно в утренний воздух: «О-о-оль!». С периодичностью в пятнадцать-двадцать секунд «зов марала», как окрестил его дедушка Кирилла, повторялся с прежней силой и заученной интонацией, будто записанный на магнитную ленту: «О-о-оль!». И только когда Олина бабушка подходила к калитке и говорила тихо «Кирюша, не кричи, она ещё спит», зов прекращался. А тот, кто издавал его, воинственно воздев удочку кверху, на манер копья, шагал по направлению к пруду. Охотник уходил за добычей.

Ровно через полчаса просыпалась Оля. Теперь она подходила к калитке Кириллова дома и с такой же периодичностью бросала через прозрачный заборчик тоненьким голоском: «Кири-и-илл!». На этот раз отзывался дедушка Кирилла: «Чтоб вас черти защекотали! С самого утра горланят, как на перекличке! Никакого спокою! Нету его! На пруд убёг, рыбу пужать! Догоняй!»

Оля стремительно срывалась с места и бежала по длинной зелёной улице, изредка подскакивая на рассыпанной по дороге щебёнке. «Оля! Оля, куда ты? – кричала вслед бабушка. – А завтракать?!» – «Не хочу!» – отвечала на бегу внучка и мгновенно исчезала из поля зрения.

Но однажды Оля проснулась раньше обычного, чем удивила и обрадовала бабушку. Её чуть раскосые, цвета вишнёвой косточки, глаза смотрели ясно и весело. Ещё не высохла утренняя роса, ещё не смолкли запоздалые петухи, когда она выскочила из дома, босиком и, зачерпнув ладонями из бочки прохладной ночной водицы, рассыпала её над собой сверкающими алмазами и принялась с визгом скакать по дорожке. Глядя на её худенькое стройное тельце, бабушка блаженно улыбалась и приговаривала: «Вот ведь бесёнок!» – «Бабушка! – кричала внучка звонко. – Бабушка!» – «Чего тебе, Оля?» – «Ничего, просто так!» – отвечала она, заходясь в искрящемся смехе.

А потом совершался утренний ритуал причёсывания.

– Стой, не вертись, красавица! – восклицала бабушка, заплетая внучке тёмную, лоснящуюся на солнце, косицу и тут же щекотно шептала ей на ухо: – Ты мне вот что скажи, что это такое?! Я ведь слышу, как вы разговариваете… Через каждое слово – «блин»! Блины на сковороде пекут. Их едят. А превратили в срам какой-то. Боишься лишний раз произнести.

– Ну, бабушка! Все говорят, – отвечала Оля, норовисто зыркая из-под густых ресниц.

– Пусть говорят! А у тебя своя голова. Зачем глупости повторять. Не маленькая. Десять – уже!

– Нет ещё десяти, – уточнила внучка.

– Ну, будет скоро, через какой-нибудь месяцок. Я не об этом, – вздыхала бабушка. – Горе ты моё! Что-то из тебя получится…

Пока бабушка трудилась над Олиной причёской, та беспрестанно поглядывала за калитку.

– Ты куда смотришь? И не думай даже. Родителям что обещала? Ну-ка, вспомни! В день – по десять страничек. А я тебя уже целую неделю за книгу не могу усадить. Пока не прочтёшь… ну да ладно, на первый раз хотя бы три странички, никуда не пущу. Так и знай! А то вырастешь неучем. Что там у тебя по списку?

– Ну, бабушка!

– Не «бабушкай»! Оля, я тебя спрашиваю!

Оля картинно закатила глаза и, коверкая слова, протянула гундосым басом:

– «Слипой музикант!»

– Не коврятайся. Говори нормально. А чьё это произведение, знаешь? Кто автор?

– Ну, бабушка! Короленко какой-то…

– Это ты пока какая-то! А Владимир Галактионович в своё время был приличным писателем.

Ольга встрепенулась, округлила глаза.

– А ты откуда знаешь, как его зовут? Ты была с ним знакома?

– Господь с тобой! Я ведь тоже училась когда-то…

– А кто-то говорил, что в детстве за коровами ходила!

– И за коровами ходила, и книжки читала. Всё успевала. Так что бери «Слепого музыканта» и – вперёд!

Покончив с Олиной причёской, бабушка принялась за вязанье.

– А «Дети подземелья» вам, случайно, не задавали?

– Ты и это знаешь! – не переставала удивляться внучка.

– Я, милая моя, много чего знаю. Всё-таки жизнь прожила.

– Ещё не прожила. Ты же живая!

– Живая, слава богу. А ты хочешь меня уморить. Читай! Или нет, постой! – бабушка подскочила на стуле, взяла с перевёрнутого вверх дном ведра ярко-красный помидор, протянула внучке. – Сначала съешь помидорчик. Первый! Специально для тебя сорвала. Скоро пойдут. Ешь! В воскресенье родители приедут, так мы им пока с собой не дадим. Мало ещё хороших-то.

– Нет, бабушка, – возразила Оля. – Хорошего надо всем понемножку.

Бабушка опустила вязанье, погладила внучку по тщательно расчёсанным волосам, звучно поцеловала.

– Вот за что я тебя люблю! Молодец, девка!

Увидев близко перед собой иссечённое морщинами бабушкино лицо, Оля уставилась на него в удивлении, замерла.

– Ты чего, Оля? – испугалась бабушка.

– Бабушка, я заметила, у тебя глаза бывают то голубые, то серые. Это отчего?

– Так уж Господь распорядился. Всю жизнь – то голубые, то серые. Когда мне хорошо – голубые. Когда плохо – серые. Ой! – спохватилась вдруг бабушка. – Про таблетки-то я и думать забыла! Дай мне, Оля, там, в кухне, на столе…

От перенесённого стресса, последовавшего год назад после скоропостижной смерти мужа, бабушка нажила себе диабет и теперь по рекомендации врача регулярно принимала лекарство и следила за своим рационом. И глаза у неё теперь чаще были серые.

Проглотив таблетки, бабушка снова принялась за вязанье.

– А сейчас у тебя – голубые! – сказала Оля, тыкая пальцем бабушке в лицо. – Значит, сейчас тебе хорошо?

– Хорошо, девонька. Только не тычь пальцем в лицо. И нечего про мои глаза зубы-то заговаривать. Бери книжку и читай. Вслух читай!

– Ну, бабушка! Не буду вслух.

– Почему это?

– Мне тяжело.

– Что тяжело?

– Слова произносить.

Бабушка рассмеялась дробно, подпрыгивая на стуле грузным телом.

– Ишь, чего выдумала! Слова ей тяжело произносить! Вот насмешила так насмешила. Ну, тогда читай про себя, если вслух тяжело. А потом перескажешь. Я от тебя не отстану.

– Ну, бабушка!

– Читай, читай, не «бабушкай»! А я клубнику полью, пока воду дают.

И бабушка принялась деловито расправлять по-змеиному свёрнутый зелёный армированный шланг.

Между тем дачники просыпались. Где-то в углу дачного кооператива, у самого леса, по-собачьи взвыл электрорубанок. В другом углу, ближе к пруду, заверещала с рассыпчатым звоном циркулярка. На соседних участках с двух сторон одновременно пузыристо зажужжали триммеры – ручные электрокосилки.

Бабушка обожала тишину. Первой отрадой для неё были шелест листвы и птичье щебетанье. И потому каждый механизированный звук она встречала в штыки – сердце не принимало.

– Дождались! Начался денёк, – проворчала она, направляя струю воды на грядку с клубникой. – Опять повключали свои бздюкалки, прости господи!

– Ну, бабушка! – укорила внучка. – Мне говоришь, а сама…

– А ты не слушай. Заткни уши и читай, – наставляла бабушка, бурча себе под нос скороговоркой: – А что я говорю? Я правду говорю. И безо всяких «блинов».

Оля взяла книжку и, приблизив её к лицу, широко зевнула, словно желая проглотить. Но потом всё-таки открыла и долго листала в поисках картинок.

С тыла бабушкиного участка, совсем рядом, зажужжал ещё один триммер. От неожиданности бабушка упустила шланг.

– Тьфу! И этот… кавалерист в жёлтой майке – туда же!

Оля оторвалась от книги, посмотрела на соседа в жёлтой майке.

– А почему «кавалерист»? – спросила она.

– А как же не кавалерист! Ноги колесом и лошадиная привычка фыркать на соседей, – с чувством проговорила бабушка, видимо, вспоминая какую-то недавнюю обиду. – А ты читай, не отвлекайся!

Через пять минут Оля отложила книгу в сторону и взялась за удочку. Но бабушка была начеку.

– Сколько прочитала?

– Три страницы…

– Уже! А если честно?

– Ну, две… с половиной…

– Ох, ты хитрюшка! Ладно, гуляй на здоровье. Да смотри, не перегуливай. Жду тебя к обеду, не позже.

Оля подпрыгнула кузнечиком, натянула на глаза белую панамку и, ловко проскакав между грядок, шмыгнула за калитку. Утренний зов на этот раз не понадобился. Тут же из противоположной калитки показался Кирилл с удочкой наперевес. Оля подскочила к нему почти вплотную и, загадочно выглядывая из-под панамки, произнесла с вкрадчивой томностью: «Привет!»

Кирилл смущённо поднял белёсые брови, подался назад.

– Ты чего?!

– Ничего. Просто здороваюсь.

– Ну, привет.

Затем они двинулись по дачной улице, усыпанной ярко-жёлтыми одуванчиками. Впереди шёл Кирилл. Оля семенила чуть позади. Над пышной соломенной головой Кирилла кружил тяжёлый шмель.

– У тебя над головой оса летает, – заботливо сообщила Оля.

– Это не оса, а шмель, – авторитетно поправил Кирилл.

– А он тебя не укусит?

– Подавится волосами!


По дороге на пруд к ним присоединились ещё двое: Танька-шоколадка, пухлая пятилетняя девочка в коротком ситцевом платьице со множеством оттопыренных карманчиков по бокам, и шестилетний Лёнька-тормоз, тощий малыш с длинными постоянно хлопающими ресницами и бесконечно хлюпающим носом.

– Что у тебя в карманах, Танька? – спросил Кирилл, зная ответ.

– Соколадки, – охотно ответила Танька, погладив кармашки коричневой от растаявшего шоколада ладошкой. Танька не выговаривала букву «р» и шипящие.

– Рыбу на них будешь ловить? – подначивал Кирилл.

– Тозе, плидумал! Сама буду есть! – отвечала Танька, отправляя в рот очередную шоколадку.

– А ты кроме шоколада что-нибудь ешь?

– Ем. Сникелсы и Тюпа-тюпс!

– Смотри, будешь есть один шоколад – превратишься в негритоса!

Танька остановилась, в испуге вытаращила глаза. Но, подумав, ответила:

– Ну и пусть! Зато вкусно.

Лёнька-тормоз, прозванный так за чрезвычайную медлительность своего соображения, всё это время забегал наперёд и, раскрыв рот, заворожённо смотрел, как легко Танька разделывается с содержимым своих кармашек. Отчего у него беспрерывно хлопали ресницы и слюна текла по подбородку.


На пруду у ребятишек было своё излюбленное место – крохотный заливчик со стороны дач. Здесь было уютно и тихо, только изредка, как сквозь вату, с соседнего пляжа у дамбы, доносились плеск воды и крики купающейся детворы. Пятачок земли на берегу, окружённый густыми зарослями ивняка, охраняли две старых раскидистых ветлы. Мощными непроницаемыми для света кронами они надёжно укрывали берег от солнца. Поэтому даже в жаркую погоду здесь было относительно прохладно. Тень падала и на деревянные мостки, которые соорудил дедушка по просьбе Кирилла. Оля и Кирилл усаживались на мостки, опустив ноги в воду, а Танька и Лёнька вставали на берегу по обе стороны, как пажи царствующих особ. И так они проводили время с утра до обеда. А иногда опаздывали и к ужину. И сегодня они выстроились в заведённом порядке и забросили удочки…

В ожидании поклёвки Кирилл с гордостью посматривал на своё новое орудие лова со сверкающей на солнце катушкой, оснащённой бесшумным тормозом – отец подарил. Он вспомнил, как ещё два года назад дед сам смастерил внуку удочку. Срезал в лесу гибкий ореховый пруток, к нему привязал леску, на леску нанизал поплавок, сделанный из обыкновенной пробки, затем прикрепил кусочек свинца – грузило, наконец, – крючок, и снасть, именуемая поплавочной удочкой, готова.

Но от прогресса спасения нет. И вот пришла пора, когда поплавочные удочки стали оснащаться тем, что раньше было привилегией спиннинга – катушкой с намотанной на неё многометровой леской. С такой удочкой следует обращаться умело: во-первых, надо постараться при закидывании не задеть за ветви, растущих у тебя за спиной деревьев или, не дай бог, за соседа; во-вторых, надо следить за тем, чтобы крючок с наживкой упал в заранее намеченное место. И самое главное – не дать катушке раскручиваться с большей скоростью, чем разматывается леска, иначе с леской начинает твориться нечто неописуемое: в доли секунды она превращается в большой синтетический комок со множеством петелек и узелков, называемой у рыбаков «бородой»… Бороды, конечно, бывают всякие: простые, легко распутываемые, и сложные, трудно распутываемые или не распутываемые вообще. Тогда у особо нервных рыболовов в ход идут ножи.

Однако есть счастливые люди, своего рода мастера, для которых распутывание самых нераспутываемых бород – пустяковое дело. Тут важно уяснить, что узелков в бороде на самом-то деле и нет, а есть лишь множество взаимно переплетенных петелек. Вот эти петельки нужно углядеть и в должном порядке освободить из обоюдного плена.

И он, Кирилл, был таким мастером, хотя сам бород не делал никогда, поскольку управлялся с катушкой ловко и грамотно. Остальным малолетним рыболовам такая задача была не по зубам, и им часто приходилась обращаться за помощью к Кириллу. Но если без конца распутывать чужие бороды, то когда ловить самому!.. И однажды Кириллу надоело это, и он стал брать за распутывание плату. За простую бороду – десять рублей, за сложную – двадцать пять, ну, а уж за суперсложную – все пятьдесят! Кирилл сам определял сложность бороды, сам устанавливал таксу. Поначалу ребятишки чурались платной помощи, а потом привыкли и стали, наряду с червями, брать с собой на рыбалку заначку, скопленную из денег, выданных родителями на мороженое и всякую «колу», продающихся в палатке у ворот.

– Зачем тебе столько денег? – как-то спросила Оля.

– Мой папа говорит: «У кого много денег, тот король!»

– Теперь короли не бывают.

– Еще как бывают! Абрамович – король? Король!

– А кто это?

– Ну, ты даёшь! Да его все знают! Король Чукотки и футболистов. Ты чего, телик не смотришь?

– Мама не разрешает. Говорит, там теперь засилье рекламы и сплошная «па… шлятина»! А ты случайно не знаешь, что такое «пашлятина»?

Кирилл задумался.

– «Пашлятина»? Ну, это когда много… про еду показывают.

– А-а!.. И у него есть корона?

– У кого?

– У этого… Арабовича?

– Не Арабовича, а Абрамовича! И при чем здесь корона?

– Ну, он же король!

Кирилл насмешливо повёл головой.

– Вообще-то, он, если захочет, сможет купить и корону. У него денег навалом, выше крыши. Больше, чем у целого государства.

– Ну-у, это не настоящий король, а за деньги. А ты хочешь быть таким королём?

– Нет, я хочу компьютер прикупить.

– Но у тебя же есть!

– А, допотопный! Прошлый век. Памяти мало, скорость, как у черепахи, и вообще дизайн устарел. Папа сказал, будешь зарабатывать – купишь себе новый. А пока обходись этим.

– А мой папа говорит: «Надо учиться. Без учёбы ничего не будет».

– А мой папа говорит: «Пока дурак учится, умный деньги загребает».

Кирилл покосился на Танькин поплавок и закричал:

– О-о-о! У тебя клюёт, Танька!

Танька испуганно вскочила, с силой дёрнула за удилище. Голый крючок просвистел над Олиной головой, едва не задев за ухо.

– Эх, сорвалась! Опоздала, – заключил Кирилл.

– И сто тепель делать?

– Ничего. Лови, пока не поймаешь.

Танька громко вздохнула от огорчения, достала из кармашка последнюю шоколадку и принялась жевать. Лёнька смотрел на Таньку и сглатывал слюну – очень хотелось шоколадки, а попросить он не решался – всё равно не обломится. От жары шоколад тёк у Таньки по рукам, по лицу, по платьицу.

– Танька, умойся, рыбу распугаешь! – смеялся Кирилл.

Но Танька, продолжая жевать, упёрлась сонным взглядом в поплавок и ничего не отвечала.

Солнце перевалило за полдень. И хотя ребятишки сидели в тени, жара доставала их и здесь. Парило. Воздух будто застыл. Поверхность пруда, гладкая, как зеркало, слепила. Поплавки давно уже стояли без малейшего движения. И только лёгкие водомерки на своих тонких волосяных ножках сновали туда-сюда, словно курьеры.

Появились сине-зелёные стрекозы с прозрачными, отливающими перламутром, крылышками. Они кружили над выступающими из воды водорослями в поисках пищи: мошек, комаров и прочей микроскопической живности. Одна из них, с ярким синеватым отливом, села на поплавок Кирилловой удочки. Поплавок закачался, по воде пошли круги. Кирилл замахнулся на неё, но стрекоза продолжала сидеть, изящно балансируя крылышками. Вдруг на неё нацелилась большая лягушка, но промахнулась. Стрекоза взлетела, а лягушка врезалась белым брюхом в острие поплавка. Поплавок утонул и всплыл в другом месте, ближе к растущему в воде массиву осоки. Кирилл с досады ударил кулаком по коленке, перебросил удочку.

Стрекоза, не пойманная лягушкой, подлетела к Оле и села на удилище прямо возле её руки. Оля никогда не видела стрекозу так близко. Она с интересом рассматривала тонкое тельце с кланяющимся хвостом и синими шаровидными глазами. В какой-то момент ей показалось, что у стрекозки и нет ничего более, кроме прозрачных с тончайшими прожилками крылышек и глаз. И эти глаза сейчас смотрели прямо на неё.

– Лови её! – тихо закричал Кирилл.

– Зачем? – недоумевала Оля.

Стрекоза вспорхнула и, покружив над Олиной головой, полетела над слепящей водой и вскоре растворилась в дымящемся от жары и света воздухе.

– «Зачем, зачем»! На крючок насадить! Вот зачем!

– А разве… на стрекоз ловят?

– На всё ловят! Лишь бы клевала.

Оля устремила взгляд в дрожащую даль, куда улетела синяя стрекозка, и задумалась.

– А как ты будешь зарабатывать? – неожиданно спросила она.

– По всякому. Вот вам бороды распутываю. А ещё ящерок ловлю.

– Ящерок?!

– Ну! Наловлю полную банку… А в Москве толкаю малышне. Кому – по десятке, кому – по пятнашке. А то и по тридцатке. По социальному статусу ориентируюсь.

– А когда вырастешь?

– Торговать буду. А ты?

– Не знаю…

Танька вдруг засобиралась.

– Ты куда? – спросил Кирилл.

– Соколадки контились. Пойду у бабуски попросу.

– Если даст, – усомнился Кирилл.

– Даст! – ответила Танька уверенно. – Я каплизить стану. Она мне клитит: «Не каплизь, поганка! У меня от тебя голова ласкалывается!» А я всё лавно каплизю. Она и безыт в палатку за соколадкой.

– И я тоже пойду… Всё равно не ловится, – подхватил Лёнька и, пронзительно шмыгнув носом, дунул за Танькой вслед.

И только они ушли, на рыбу напал, как говорят рыбаки, отчаянный жор. Кирилл не успевал нанизывать наживку. Вскоре у него образовалось полное ведёрко желтобоких карасей вперемежку с отдувающимися огромным жабрами скользкими ротанами. Оля тоже успела подсечь трёх карасиков. От радости она засуетилась и… вот ведь невезенье! В самый неподходящий момент катушка завизжала и резко остановилась, увязнув в пене запутавшейся лески.

Оля с ужасом взглянула на образовавшуюся бороду и перевела взгляд на Кирилла. Кирилл нехорошо улыбнулся:

– Попа-ала!.. Тут и полтинником не обойдёшься. Тянет на все сто.

Оля мгновенно пригнулась, как от удара, и заговорила почему-то шёпотом:

– Мне бабушка столько не даст…

– Тогда распутывай сама.

Оля смотрела, как Кирилл таскает одну рыбку за другой, и у неё возникало желание расплатиться любой ценой, лишь бы придти домой с добычей. Уже давно прошло время обеда. И хотя солнце было ещё высоко, дело шло к вечеру.

– Ладно, – смилостивился Кирилл, когда в клёве образовалась пауза. – Так и быть, по дружбе распутаю… за тридцатник.

– Она и тридцати не даст, – выдавила Оля. – Но я где-нибудь достану!

Оля смотрела, как проворно Кирилл высвобождал запутавшиеся петельки, и ликовала. Все-таки, какой он хороший друг! Сейчас она тоже наловит полное ведёрко.

– А хочешь, – сказала она тихо, едва шевеля губами, – хочешь я тебя поцелую?

Кирилл, не отрываясь от работы, приподнял одну бровь.

– Это вместо денег что ли? Ещё чего. На деньги я смогу что-нибудь купить. А так…

Олю обдало жаром. Она пожалела о сказанном и проговорила торопливо:

– Я пошутила.

– А… Ну, тогда смешно, – Кирилл передал Оле удочку с аккуратно смотанной на катушке леской и взялся за свою. – С тебя тридцатник.

– Я потом тебе отдам, ладно? У папы на мороженое попрошу. Они с мамой завтра приедут.

Кирилл бросил на Олю взгляд исподлобья и то ли в шутку, то ли всерьёз пригрозил:

– А пожалуешься, в рабство продам.

– Как это? – удивилась Оля простодушно.

– А так. Ходят тут местные пацаны, девок торгуют…

В ту же секунду, словно на реплику, из прибрежного ивняка со стороны пляжа вывалились два подвыпивших подростка. Один повыше, в трусах, в пиджаке на голое тело, с бутылкой пива в руке. Другой в соломенной шляпе «а ля ковбой», тоже полуголый, с приспущенным до колен галстуком, с гитарой подмышкой. Тот, который с гитарой, кивая на мостки рядом с Кириллом, бросил, ухмыляясь:

– Продаёшь?

Кирилл растерянно покосился на Олю.

– К… кого?

– Не кого, а чего, малёк! Свой улов, конечно.

Другой, который в пиджаке на голое тело, остановился, осклабился.

– Постой, а ты чего подумал, а? Про неё что ль?! – пацан показал бутылкой на помертвевшую от страха Олю. – Деловой! А чо, мы могём! Покупаем, братишка?

Тот, который с гитарой, не останавливаясь, стрельнул полупьяными глазами в Олину сторону и сразу отмахнулся.

– Не пойдёт. Титьки ещё не выросли.

– Это правда, – подтвердил пацан в пиджаке на голое тело. – Не повезло тебе, малёк! Пользуйся сам. А нам, как говорится, не до сук! Мы на свадьбу торопимся. А, братишка?!

– До сук ли на-ам?! – запел дребезжащим козлитоном пацан с гитарой подмышкой.

И оба проковыляли дальше по берегу, с яростным хрустом топча и ломая отжившие мечеобразные листья рогоза.

Не успели смолкнуть звуки ломающегося под ногами пацанов сухостоя, как за спиной рыболовов снова подозрительно зашелестели ветви ивняка. Кирилл резко обернулся. В кущах густой листвы стояла незнакомая рослая девочка, примерно одного с Кириллом возраста, но уже с определившимися женскими формами. И если бы не её детские замашки, она вполне могла сойти за взрослую. Кисти её опущенных рук, были кокетливо отставлены чуть в стороны, а слегка запрокинутая голова смотрела не то чтобы надменно, но покровительственно.

– Наконец-то я тебя нашла, – обратилась она к Кириллу неожиданно высоким для её комплекции голосом, манерно растягивая слова. – Тебя зовут Кирилл?

– Ну!

– А меня – Эвелина.

Девочка вышла вперёд, осторожно ступая и почти не двигая головой, словно это была не голова, а драгоценный сосуд.

– А это что за девочка? – сказала она, указывая на Олю. – Твоя подруга?

– Нет… так… соседка.

– Ну, тогда я буду твоей подругой. Ты не против?

Кирилл пожал плечами.

– Как хочешь…

– Ты научишь меня обращаться с удочкой? – сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая. – Я так хочу поймать кого-нибудь.

– Легко, – ответил Кирилл. – Давай свою удочку.

– У меня нет удочки. Но это ничего. Я твоей половлю. Можно? – И, не дожидаясь ответа, поинтересовалась: – А сколько ты с меня за это возьмёшь?

Кирилл изумлённо поднял голову.

– Нисколько.

– Спасибо, – сказала девочка таким тоном, будто она и не сомневалась, что интересующий её мальчик будет сговорчив. – А то мне говорили, что ты «коммерсант». За просто так ничего не делаешь.

Кирилл зыркнул на Олю.

– Кто говорил?

– Да там у нас, девчонки. У нас дачи по соседству с вашими, за перелеском.

Эвелина ступила на мостки, отчего они заскрипели и зашатались.

– Подвинься, девочка, – сказала она Оле и, не дожидаясь, когда та подвинется, влезла между ней и Кириллом, при этом слегка толканув её острым локтем.

Оля потеряла равновесие, не удержалась и плюхнулась в воду. Кирилл громко рассмеялся. А Эвелина, глядя сверху на Олино падение, высказалась насмешливо:

– Какая неловкая!

Место было неглубокое, но илистое и в тине. Оля села на мягкое дно и обмерла от неожиданности, уставившись на Кирилла. И тут снова появилась синяя стрекозка, очень похожая на ту, которую недавно собиралась слопать лягушка. Она сделала круг над Олиной головой и села ей на нос.

Продолжая смеяться, Кирилл соскочил с мостков и протянул к Ольге руку. Она в ответ протянула свою. Но Кирилл ловким движением схватил стрекозку, тут же оборвал у неё крылья и стал нанизывать осиротевшее тельце на крючок.

– Фу, какая гадость! – сманерничала Эвелина.

А Кирилл демонстрировал перед новоявленной подругой своё рыболовное мастерство.

– Классная наживка! Отлеталась, синюха – сейчас большущего карася словлю!

Оля сидела по горло в воде, словно парализованная. А когда опомнилась, выскочила на берег, мокрая, вся перепачканная в иле, с тиной в волосах, подхватила свою удочку, ведёрко с тремя полузаснувшими рыбёшками и, едва сдерживая слёзы, бросилась домой.


Бабушка, увидев внучку в таком затрапезе, в негодовании хлопнула себя по бокам, схватила подвернувшийся под руку веник и пошла охаживать внучку по ногам, по мокрой попе, приговаривая: «Ой, как ты меня достала! Ой, достала, негодница! Ты посмотри, на кого ты похожа! Ну, просто кикимора!»

Оля сиганула через грядки и, юркнув мышкой в кухоньку, заперла дверь изнутри.

– Сейчас же открой, малохольная! И снимай с себя всю эту мокроту! Не то всё мне перепачкаешь! Вон как вывозилась, смотреть тошно! Я вот матери-то расскажу, как ты меня доводишь! Я когда тебе говорила придти?! К обеду! А сейчас?!

– А я расскажу, как ты била меня веником! – в истерике кричала Оля. – Я ей еду принесла, а она меня – веником!

Тут бабушка не выдержала, отбросила веник в сторону, рассмеялась и расплакалась одновременно.

– Тьфу ты! Глупая девчонка! Нога-то уже с лыжину, а соображения никакого! Где ж тебя черти носили, скажи на милость?!

– А ещё скажу, что ты меня оскорбляла!

– Когда это я тебя оскорбляла?! – опешила бабушка.

– А только что – назвала меня «кикиморой» и сказала, что у меня нога как «лыжина»! Уеду от тебя и больше никогда не приеду!..

Когда обе успокоились, бабушка быстро согрела воды, отмыла «кикимору», переодела в сухое и, поставив перед ней тарелку с котлетой и макаронами, сказала примирительно:

– Ешь, кормилица!

И снова, не удержавшись, пошла комментировать Олину фразу про «еду».

– Чтоб эта полудохлая рыбёшка едой стала, знаешь, сколько всего сделать надо?! Ты её чистить будешь?

– Я не умею.

– Ну, то-то же. А я из-за трёх мальков не хочу канитель с готовкой разводить! Еду она мне принесла! Скажет такое! Скоро ночь на дворе, а она в мокрых трусах хороводит!


Ночью у Оли поднялась температура. Её знобило. Она металась во сне, вскрикивала. Бабушка сначала хотела вызвать «скорую», но потом решила обойтись подручными средствами. Поила молоком с мёдом, накладывала на голову холодный компресс. К утру Оле полегчало, и она заснула. Ей снился дымящийся пруд, вода в нём кипела и бурлила, как суп на плите. И по этой бурлящей поверхности как ни в чём не бывало катались, почему-то на рекламных роликах, пацаны: один в пиджаке на голое тело, другой с гитарой подмышкой. Они делали круги, крутили замысловатые пируэты и выбрасывали руки в приветствии, ну совсем, как балет на льду. Затем из воды поднималась огромная девочка с бородой из капроновой лески, она хватала «фигуристов» за ноги и, размахивая ими, как тряпками, пищала на весь пруд: «Я вас научу рыбой торговать, наглецы!» Потом прилетала стая синих стрекоз. Они кружили над кипящей водой и снова взмывали вверх, туда, где попрохладней. И снова возвращались к воде. У стрекоз облетали крылья, и, обескрылившие, они беспомощно падали в кипящую воду. И тут возникал Кирилл в сверкающей короне, с трезубцем в руке. Он помешивал им воду и кричал громогласно: «Отлетались, синюхи! Будет из вас преотличный супчик!»…

Утром приехали родители и увезли Олю домой, в Москву.

Шёпот стрекоз (сборник)

Подняться наверх