Читать книгу Записки простодушного. Жизнь в Москве - Владимир Зиновьевич Санников - Страница 4

По окончании аспирантуры я – младший научный сотрудник, учёный секретарь Сектора восточнославянских языков Института языкознания (ИЯЗ) Академии наук СССР. У нас новоселье – переезжаем с Волхонки на первый этаж здания в Китайском проезде. Рядом, на том же этаже – беспокойные соседи – отделение почты. Со временем сектор возвращают на Волхонку, но там уже другой институт – русского языка (ИРЯЗ). За давностью лет мне уже трудно следить за этой чехардой и указывать точно место тех или иных событий. Да это, думаю, не так уж и важно.

Какая приятная, деловая и дружеская атмосфера была до «брежневских холодов» в обоих институтах – их «золотой век»! В коридоре и на заседаниях встречаешь В. В. Виноградова, П. С. Кузнецова, Р. И. Аванесова, А. А. Реформатского, М. В. Панова и других учёных, знакомых мне, провинциалу, только по учебникам. И к любому можешь обратиться за помощью и советом.

После выделения Института русского языка в 1958-м его директором стал замечательный учёный Виктор Владимирович Виноградов, автор книги «Русский язык. Грамматическое учение о слове», получившей в 1951 г. Государственную премию. В своё время Виноградов был сослан в Вятку (Киров), потом в Тобольск. Вернувшись в Москву, стал крупнейшим организатором нашей филологической науки: в 1950–1963 – академик-секретарь Отделения литературы и языка АН СССР, в 1950–1954 – директор Института языкознания, в 1958–1968 – директор Института русского языка АН СССР.

Виктор Владимирович был душой и совестью русистики, основателем Виноградовской школы, руководителем коллектива учёных, создавших первую академическую «Грамматику русского языка» (1952–1954 гг.)

Помню, сидит он на заседании учёного совета в своей любимой позе, уперев в щёку указательный палец с большим агатом (любил красивые вещи, старинную мебель). Казалось бы, довольно безучастный, чуть ли не спит. Большой насмешник Реформатский говорил: «Слушает Виноградов какой-нибудь доклад о значении такого-то падежа в творчестве такого-то писателя, а на лице выражение: «Ну что, всё можно. Можно о таком-то падеже у такого-то писателя рассуждать, можно шарики из говна катать». Но вот кончается доклад, и Виктор Владимирович делает очень глубокие замечания.

Запомнился 70-летний юбилей В. В. Виноградова. Отмечался он на широкую ногу, в Доме учёных на Пречистенке. Был приглашён цыганский хор (пели: «Витя, Витя, Витя, Витя, пей до дна!»). Иван Козловский, с бокалом в руке, пел про «влагу, пенящуюся в бокалах». Но ещё перед началом торжества меня и ещё одного аспиранта, членов комиссии по проведению торжества, предупредили, что эта влага в бокалах должна быть не водой, а настоящим шампанским. А у нас с ним совсем нет денег! Выручил зам. директора Института И. Ф. Протченко, который финансировал это мероприятие. Но – мои злоключения на этом не кончились. Когда мы выносили на сцену и ставили перед юбиляром громадную, тяжеленную корзину цветов, я почувствовал, что мои старые, ещё студенческих времён, брюки лопнули сзади, там, где «спина теряет своё благородное название»! Пятясь задом (Подхалим! – вероятно подумали некоторые зрители), я скрылся за кулисами.

В Институте царила атмосфера дружеского подшучивания. Помню шутливые переделки фамилий сотрудников-лингвистов: Добродомов – Злоизбушкин, Шеворошкин – Заварушкин, Долгопольский – Долгоплотский, Бромлей – Бармалей и т. д. Крайне критичную сотрудницу Людмилу Леонардовну переименовали (кажется, тот же Реформатский) в Людмилу Леопардовну.

Рассеянность учёных стала притчей во языцех. Профессор Каблуков явился в университет в разноцветных туфлях – чёрном и коричневом. Коллеги посоветовали ему сходить домой (благо это недалеко) и переобуться. Скоро профессор вернулся, озадаченный: «Там есть другие туфли, но они тоже разноцветные!»

А я помню, как замечательный учёный-диалектолог Рубен Иванович Аванесов, заведующий сектором, пытается внести свой вклад в общее наше чаепитие: «Вот тут жена дала мне какую-то еду». И кладёт на стол дурно пахнущий пакет: он перепутал пакеты и выбросил в помойку пакет с едой, а нас угощает объедками.

А праздничные вечера, самодеятельность! Профессор В. И. Борковский хорошо поставленным баритоном поёт: «В 12 часов по ночам из гроба встаёт барабанщик…». Вера Коннова и Саша Полторацкий отплясывали канкан и Саша в конце лихо запустил в потолок соломенное канотье. А капустники! Помню, Игорь Добродомов (Злоизбушкин) выходит на сцену с портфелем и с веником подмышкой, усиленно окает, играя роль молодого провинциала из Крыжополя. А вот капустник на злободневную тему. Хитрая лиса уносит в корзинке двух доверчивых зайчат – отклик на переход молодых сотрудников Лопатина и Улуханова из сектора истории языка в сектор современного языка Н. Ю. Шведовой. Мне тоже предлагали перейти в этот сектор, но я отказался. И напрасно: работал бы над академической «Грамматикой современного русского литературного языка» (вышла в 1970 г.). Всё равно ведь со временем я перешёл от истории языка к исследованию его современного состояния.

Рассказывали мне об одном остроумном капустнике (к сожалению, я его не видел). Там профессор-фольклорист читает лекцию о частушке:

«Частушка – это такой жанг устного нагодного твогчества, где две пегвых стгоки по содегжанию не связаны зачастую с содегжанием двух последних. На-пги-мег:

Далее профессор, безбожно грассируя, объясняет, что частушка присуща не только русскому народу. Приводит старую чукотскую частушку:

Но пришли новые времена, и обездоленный чукотский народ запел новые песни. Показательный пример – частушка, которую профессору посчастливилось записать в экспедиции на Чукотку:

«Беда пришла в ярангу бедного труженика, он ограблен, обездолен. Но он «гад. Гад, что не постгадало общее достояние» – то, что он трогательно, пусть не совсем грамматически правильно, называет «годно́е МТС» – вместо родная МТС (машинно-тракторная станция). Общее он уже ценит больше частного».

Устраивалось очень скромное, но весёлое чаепитие. В кулинарии ресторана «Прага» закупали громадное количество слоёных пирожков с капустой. Женщины готовили «вкуснятину», представляли на конкурс торты с шутливыми названиями – «Каприз научного работника» и т. д. Потом песни, танцы (в Институте было тогда много молодёжи).

А в конце вечера мы обычно уходили «тесной компанией» в наш сектор. Чай, иногда вино, шутки, стихи. Оля Смирнова пела романсы, Галя Романова читала стихи Брюсова (Дорогие черты, искажённые в страстной гримасе… Вы солгали, туманные ночи в июне!..), я читал покорившие меня стихи Гумилёва – «Капитаны» (чья не пылью затерянных хартий – солью моря пропитана грудь), даже стихи, казалось бы, совсем не под праздничное настроение, например, «Вечер»: