Читать книгу Патриарх Тихон. Пастырь - Владислав Бахревский - Страница 11

7 апреля 1877 года император Александр II выехал в Кишинев, где собиралась наступательная армия России, а 12 апреля объявил Турции войну.

Страна молилась за своих сынов. Был торжественный молебен и в Торопце. Хор духовного училища исполнил «Боже, царя храни!» – молитву русского народа.

Грозно прозвучали слова: «Царствуй на страх врагам» – и с особой мощью: «Перводержавную Русь православную, Боже, храни!»

Война началась победами. 18 апреля главнокомандующий на Азиатском театре военных действий великий князь Михаил Николаевич, наместник кавказский, получил без боя ключи от турецкой крепости Баязет, взял укрепленный город Ардаган и осадил Карс.

А жизнь шла себе. Двенадцатилетний Василий Беллавин закончил с отличием очередной год учебы. Уже в самом конце занятий, перед каникулами, произошло несчастье: запил Матвей Матвеевич.

Он пришел в класс мрачный, чему-то все время усмехался. Не здороваясь, как обычно, открыл книгу, положил на первую парту, сказал ядовито, кривя рот от неведомой обиды:

– Пора бы, кажется, понимать, что такое учитель и что такое ученики! Читай вслух.

Ученик прочитал:

– «Обучающиеся искусствам и наукам учатся этому у учителей. И христиане, обучающиеся искусству христианской жизни, призваны учиться у Христа».

– Дубинушка! Кого читаешь, объяви, ведь написано крупными буквами.

– Слово святителя Тихона Задонского «Учитель и ученики».

– То-то. Читай.

Сел на стул, задремал, и вдруг будто его толкнули.

– Что мямлишь? Это важное место. «Зеркалом твоим для души да будет Евангелие». Зер-ка-лом!

Снова впал в дрему, улыбка расползлась по мокрым губам. Поднял палец, погрозил:

– Я же сказал: не тарабань. Этот текст нужно пить как святую воду. – Повернул книгу к себе и прочитал шепотом, размазывая по лицу слезы: – «Сам рассуди, что тяжелее, что легче: мстить или простить; гневаться или иметь мир душевный; ненавидеть или любить; в гордости или в смирении жить; богатства и славы искать или терпеливым быть?!» Слова святого человека, но что нам святость, любовь, смирение? Ради славы – подличают, ради богатств – убивают. Внемлите! И сообразительные, и олухи царя небесного. «Сама совесть убеждает нас признать, что гораздо легче простить, нежели мстить; быть кротким, нежели гневаться… Не радеть о земном, а помышлять о Горнем. Месть требует немалых усилий, а простить не составляет труда…» Разве это не истина? «Любить – легко, ненавидеть – тяжело и горько».

Матвей Матвеевич положил голову на книгу и лежал этак минут пять. Класс сидел тихо. Ни смешков, ни разговоров.

– Ладно, – сказал учитель, тяжело поднимая голову от стола. – Дальше мысль подкрепляется примерами, мы примеры опустим, а это – очень важно. «Терпеливая душа всегда находится в покое и тишине, нетерпеливая же всегда имеет беспокойство и мятеж. О! Если бы возможно тебе было увидеть сердце того, кто носит Христово иго: увидел бы ты в нем Рай радости и сладость Царствия Божия. Бедная душа моя!»

Матвей Матвеевич заплакал, бросился вон из класса, но у дверей остановился:

– Мне туда нельзя. Я посижу с вами. Не ругайтесь! Не ругайтесь на учителя! Тихохонько посижу. Читайте дальше. Доброе писаньице. Душеспасительное.

Запойно пил учитель латыни, являлся пьяненьким на спевки регент хора, но, глядя на Матвея Матвеевича, ученикам было жалко самих себя, белый свет становился не мил.

Почему пагуба избирает дорогих, нужных многим людей? Почему этих чудесных, добрейших, мудрых оставляет один на один с недугом? Кто оставляет? Кто их должен беречь?

Вопросов было много, и Вася Беллавин не знал на них ответа. Спрашивать отца о недуге любимого учителя было стыдно и невозможно – все равно что судить взрослого человека, судить наставника. Поговорить бы с братьями, но они далеко.

Каникулы начинались печально. Молился о Матвее Матвеевиче.

Школьные горести притуманились, а развеяли их громкие победы на войне. Батюшка Иоанн Тимофеевич подписался на телеграммы с театра войны. Телеграммы поступали ежедневно. В ночь на 15 июня армия под командованием великого князя Николая Николаевича переправилась через Дунай. Телеграммы славили 18-ю пехотную дивизию, бравшую Гарбинские высоты.

О войне говорили много, Вася читал подшивки любимого журнала «Задушевное слово», романы Фенимора Купера… И вдруг нечаянно для себя увлекся театром.

Любовь к театру у жителей Торопца наследственная. Купцы, еще со времен Великого Новгорода торговавшие в Неметчине, в Голландии, в Датском королевстве, завезли в свои родные пенаты «камедь тенями и куклами». В царствия Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины Великой пошло увлечение разыгрыванием пиес. Представления устраивали мещане и стоявшие в Торопце солдаты. Зрелища эти были балаганные, песни и шутки исполнялись в них крепко соленые. Появились театры и в порядочных домах. Здесь спектакли соответствовали времени. Пасторали уступили место комедиям Фонвизина, потом пошла героика, увлечение историческими драмами, явилась эпоха Грибоедова и Гоголя, лермонтовского «Маскарада», веселых водевилей.

В театр Васю затащил брат Ваня, он дружил с сыном настоятеля Корсунско-Богородицкого собора. На каникулах молодежь решила сыграть спектакль, составленный из стихов Пушкина. Участников спектакля было шестеро. Каждый читал по пять стихотворений. Юношеский голос сменялся девическим. Стихи были выбраны свободолюбивые.

Вася попал в пару с русоголовой кареглазой Ольгой. Губы у нее складывались розовым бутоном, голос вибрировал, замирал в конце фразы.

читала Ольга печально, выразительно произнося слова, властвуя над вниманием нежданными, трогающими сердце паузами.

Музыка стихов вела, слушатели, затая дыхание, следовали за своим водителем.

Ответ на эту длинную исповедь у Васи был совсем коротенький, простецкий:

Вася вздохнул, радуясь за птичку и тому, что не охрип, не позабыл слова.

Вася просиял, и слушатели тоже просияли, дружно захлопали в ладоши.

восторженно читала Ольга в свой черед.

отвечал Вася серьезно и спокойно, ему было приятно, что он осмелел.

Вспыхнул, сообразив, что в этих строках двусмысленность. Но публика не смеялась, и чтец успокоился.

Последнее стихотворение у Ольги было «Пророк». Она читала его звенящим шепотом, а Вася отвечал ей уж так по-домашнему, с такой застенчивостью – подавленный блестящим чтением напарницы, да и стихи, доставшиеся ему на завершение, опять-таки были немудрены.

Подруга дышала юностью, слушатели засмеялись, и Вася тоже улыбался, взглядывая на Ольгу.

Спектакль всем очень понравился, а Ольга подошла к Васе и, как-то странно раскрывая глаза, сказала ему своим вибрирующим, угасающим в конце фразы голоском:

– Вы меня поразили чтением!

– Да почему же? – удивился Вася.

– У вас все так просто, так потрясающе ясно. Вы отдергиваете полог тайны.

– Какой? – изумился Вася. – Нет, я читал, и все.

– Вы милый, милый! Какая жалость: завтра мы с тетей уезжаем.

Ольга несколько раз приснилась Васе. Он поскучнел, вести с войны тоже были нерадостными. Сообщили, наконец, о неудаче войск великого князя Михаила в Турции. Под Зевином наступление русских было остановлено, пришлось отступить от Карса. Армия великого князя Николая дважды неудачно ходила на приступ Плевны. Второй штурм закончился большими потерями – семь с половиной тысяч убитых и раненых. А потом уже пришлось не нападать – защищаться из последних сил. В самом конце августа генерал Скобелев отбил за один день пять сумасшедших атак безудержно храбрых турок. На поле боя осталось три тысячи убитых русских солдат, десять тысяч получили ранения. Скобелев тоже отступил.

Колокола в Торопце звенели погребально, молились о павших…