Читать книгу Патриарх Тихон. Пастырь - Владислав Бахревский - Страница 12

Закончил духовное училище Василий Беллавин первым учеником в 1878 году.

Время было счастливое для России. Гремели имена генералов Гурко, Скобелева, Радецкого, Карцова. Турецкая армия была разбита и пленена у Казанлыка, возле знаменитой Шипки.

Все знали Долину роз, Плевну, Осман-пашу, Адрианополь… Православная Болгария освобождалась от векового рабства, Турция училась жить, обходясь пределами своей земли.

Радость прибавляла сил, а силы были нужны, отдых получился у Василия коротким. Пора было ехать во Псков, в семинарию.

Начиналась самостоятельная жизнь. Семинаристу шел четырнадцатый год.

Псков – город большой, древний. Сохранилась крепость, знавшая множество осад. В Троицком соборе высокочтимым праздником был день поминовения равноапостольной Ольги, великой княгини российской.

В городе множество храмов, расписанных дивными мастерами в незапамятные времена, но, чтобы осмотреть их, помолиться святым иконам, у семинаристов оставалось одно только воскресенье.

Выход из семинарии разрешался после обеда, в двенадцать часов дня. К шести часам вечера нужно было вернуться и поставить роспись в книге дежурного. Распорядок дня отличался суровостью.

Поднимали семинаристов по звонку в половине шестого утра. В шесть шли на общую молитву. Потом пили чай с пеклеванным хлебом. Занятия начинались в девять часов, но за двадцать минут до звонка по классам шло обязательное чтение Библии. Святое Писание читалось учениками по очереди от главы к главе.

Слушателей находилось не много, готовились к урокам. Уроки были долгими – один час пятнадцать минут. В два часа дня изголодавшиеся семинаристы обедали. Еда – щи да каша. По средам и пятницам – уха, в посты – гороховая похлебка. По воскресеньям, ради праздника, каша заменялась котлетами и каждый получал по французской булке. До чая в четыре часа дня время было свободное. Одни семинаристы слонялись по коридорам, а проворные забирались тайком в спальни и дрыхли. После чая все выходили во двор – дышать воздухом. С шести до девяти учили уроки. В девять ужинали, в десять молились всей семинарией в присутствии инспектора, потом классы замыкались и воспитанники шли спать.

Жизнь была расписана на шесть лет, на всю юность. Для иных существование в вечных шорах порядка и надзора казалось невыносимым. Протест выливался в потаенное пьянство, в тупое бездельничанье.

Вот что пишет митрополит Евлогий, который был моложе патриарха Тихона на три года, о духовном училище в Белеве: «В приготовительном классе учитель наш был талантлив и имел на нас хорошее влияние, потом он спился. Учитель греческого языка страдал алкоголизмом. Пили и другие…» А вот о жизни семинаристов: «Попойки, к сожалению, были явлением довольно распространенным… Вино губило многих. Сколько опустилось, спилось, потеряв из-за пагубной этой страсти охоту и способность учиться».

«Начальство было не хорошее и не плохое, просто оно было далеко от нас. Мы были сами по себе, оно тоже само по себе… Ректор семинарии, важный, заслуженный, маститый протоиерей… по-видимому, нас презирал. Когда впоследствии, уже будучи назначен инспектором Владимирской семинарии, я зашел к нему проститься и просил дать наставление, он сказал: “Семинаристы – это сволочь”». «…Жизнь была серенькая. Из казенной учебы ничего возвышающего душу семинаристы не выносили… Из 15 человек, окончивших курс Белевского училища, до 6-го класса семинарии дошло только три ученика».

Вот так готовила Церковь будущих духовников народа. Так заботилось государство о сословии, почитавшемся опорой престола.

«О выпивках и прочих похождениях» в семинарии пишет и митрополит Григорий (Чуков), а вот что касается неверия, то семинарский сей недуг процветал в начале XX века. В более ранний период «проблема» возникала там, где учащиеся попадали под опеку святош, под давильню пустоглазой казенщины.

Владыка Григорий о годах, проведенных в семинарии, так писал: «Я не упомню ни одного случая среди товарищей, когда у нас поднялся какой-либо разговор о религии и религиозном не только в отрицательном духе, но просто в шутливом тоне. Таково было общее настроение в этом направлении в мое время. И это я объясняю в значительной доле тем, что наше семинарское начальство было далеко от ханжества, не заставляло нас “отстаивать” четырех- или пятичасовых служб до полного изнеможения и считалось с юношеской натурой, словом, соблюдало в этом отношении благоразумную меру. Лишь только сменился ректор протоиерей и явились ректор и инспектор монахи… положение изменилось. Молодые, только что начинающие свою учебную службу, думающие о скорейшей архиерейской карьере, они садились на своего любимого и модного конька – церковность и, чтобы чем-нибудь выставиться перед начальством, уродовали юношескую психику, вытравляя здоровое религиозное чувство неумеренными экспериментами над ним и показной религиозностью. Большое это было зло».

Получается, что религиозное настроение семинаристов зависело от мудрости ректора и инспектора. Поэтому про «общее настроение» говорить не приходится. Жизнь взаперти, под неусыпным оком карьеристов, фанатиков или просто равнодушных чинуш вытравляла чистые стремления к Богу.

Об этих изуродованных душах с горечью пишет митрополит Евлогий (Георгиевский): «К вере и Церкви семинаристы (за некоторыми исключениями) относились, в общем, довольно равнодушно, а иногда и вызывающе небрежно. К обедне, ко всенощной ходили, но в задних рядах, в углу, иногда читали романы; нередко своим юным атеизмом бравировали. Не пойти на исповедь или к причастию, обманно получить записку, что говел, – такие случаи бывали. Один семинарист предпочел пролежать в пыли и грязи под партой обедню, лишь бы не пойти в церковь… Таковы были нравы семинаристов. Они объяснялись беспризорностью…»

Но почти о том же пишет владыка Григорий (Чуков): «Меня всегда очень удивляло в значительной части моих товарищей какое-то непонятное для меня равнодушное отношение их к церковному ритуалу: они часто совершенно не знали элементарных богослужебных действий, как будто никогда их не видели или, видя, не интересовались. А ведь это были дети духовенства».

Между тем семинарское образование отличалось фундаментальностью. Изучали Священное Писание Ветхого Завета, догматическое богословие, литургику, историю богослужения, церковный устав, практическое руководство для пастырей, гомилетику – науку о проповеди. В старших классах – основное богословие, Священное Писание Нового Завета. Читались курсы логики, философии, психологии. Из исторических предметов главным была церковная история, но была и общая история, а также отдел исторических книг, курс обличения раскола. Преподавали латынь, древнееврейский язык, греческий (в семинариях было поставлено чтение слов по Рейхлину в отличие от гимназического эразмовского). Преподавали европейские языки. Знакомили с основами сельского хозяйства и медицины.

Сохранился библиотечный формуляр семинариста 1-го класса Василия Беллавина. В нем вписаны книги и журналы: «Сын Отечества» за 1839–1840 годы, «Русский вестник», «Географические очерки», «Медицина», «Очерки по сельскому хозяйству».