Читать книгу Интроверт - Владислав Боговик - Страница 3

Я проснулся от того, что меня тошнило. Сразу встал и побежал в туалет. Просидев там около десяти минут, я начал понимать, что это не квартира Давида, у него в туалете висел плакат с женщиной в купальнике, а здесь не было ничего, и унитаз совсем другой. Белая краска на дверях трескалась и пожелтела, плитка под моими ногами была побита, справа стоял ёршик, измазанный дерьмом, пахло здесь дурно, запах аммиака резал по носу. Я пытался вспомнить, что вчера произошло. Помню водку, помню троллейбус, вот только куда заехал не помню, ещё помню собаку. Это всё что удалось вспомнить. Я был в недоумении.

За дверью послышались шаги и раздался стук в дверь туалета:

– Алло, ты как там? Живой?

– Извините, мне очень неудобно, – ответил я, – мне кажется, что это не моя квартира.

– Ха-ха-ха, конечно не твоя. Доделаешь там свои дела, выйдешь и я всё расскажу.

Я забыл об убийстве, мои мысли были заняты тем, где я чёрт возьми нахожусь. У меня болела голова, я поднёс руку к губам, нижняя губа была разбита. Неужели я вчера с кем-то подрался? Я провёл пальцем по губе, кровь на ней подсохла и образовалась корочка, захотел её содрать, но передумал. Посмотрев на стену слева от меня, увидел большого таракана, который шевелил усиками и как будто что-то пытался мне сказать или объяснить. Почему-то, захотелось к нему коснуться, и я протянул руку, но он быстро спрятался в щель между плиток. Я боялся выходить, чувство, что придётся разговаривать с незнакомым человеком, не давало покоя. Из-за этого я начал тревожиться, продумывать варианты диалога, подготавливал ответы, на вопросы, которые – по моему мнению – он мог бы задать. Варианты диалогов, тревога, головная боль – всё это заполнило узкую, тесную уборную, в которой даже не было вентиляции.

Внезапно я услышал голос, напоминающий об убийстве, он не был похож на голос человека, который стучал в дверь, но это меня не испугало, может просто я забыл его голос, и вообще голова раскалывается – наверное, похмелье. Я начал думать об убийстве, как думал о нём вчера, только теперь ещё добавилось проблем. Нужно было выходить из уборной, не могу же я здесь постоянно сидеть.

Я смыл за собой и вышел. Оказался я в каком-то узком коридоре, со старыми потёртыми обоями, думаю они были когда-то белые, но сейчас это непонятный цвет, то ли желтый, то ли серый, то ли всё в кучу. На полу лежал ковёр, тёмно-красного цвета, старый, весь в пятнах и тоже потёртый, как же я ненавижу ковры, зачем они людям, просто пылесборники. Я опять увидел бегущего на меня таракана и резко отошёл в сторону.

– Не бойся, – сказал, наверное, хозяин этой квартиры, – они у меня здесь уже как члены семьи. Проходи, лучше, на кухню, я там картошки наварил, будем завтракать. Заодно и расскажешь, кто ты у нас такой.

Я молча прошёл за ним на кухню. Здесь действительно пахло варёной картошкой – первый приятный запах за это утро. Кухня была в таком же состоянии, как и вся квартира. Побитая плитка на полу, голубого цвета, вся в пятнах жира, я это почувствовал сразу своими голыми ногами, они прилипали к плитке, и я чувствовал, как липнут песчинки мусора к моим ступням. Сквозь старое окно, которое на удивление было чистое, проникал свет в эту грязную нору. Стол был тоже старый, с разными ножками, под одной из них лежала деревяшка, видимо для того, чтобы он стоял ровно. Скатерть была вся в порезах от ножа и с рисунками подсолнухов. На столе стояли две тарелки с варёной картошкой, из них шёл пар и переливался на лучах солнца. Тарелка по меньше – с маринованными огурцами, головка чеснока и пару кусков чёрного хлеба. По ту сторону стола сидел хозяин. Не высокий, усатый мужчина, лет сорока пяти, с круглым животом. Одет в серую домашнюю майку и синие пижамные штаны. На пальцах надето кольцо – значит есть жена. И выбита татуировка «СССР» (по букве на каждый палец). Заревел старый холодильник, на котором была куча магнитиков, и хозяин заговорил:

– Садись, садись, не бойся. Вчера ты был смелее, даже драться ко мне полез. Но не переживай, я не сержусь. Перебрал немного, с кем не бывает.

Я сел, меня охватывало смущение. Откусив хлеб и съев две ложки картошки, я начал пытаться узнавать, что вчера произошло:

– Мне очень неловко, правда. Обычно я не дерусь. Но понимаете, суть в том… Короче… Я ничего не помню.

– Это абсолютно ожидаемо, ха-ха.

Хозяин посмотрел в сторону двери:

– О, вот твоя собака, я её тоже забрал. Сразу как пришли, покормил её, она была очень голодна, весь мой вчерашний борщ съела. Но это ничего, собак я люблю.

В этот момент на кухню вошла собака, я сразу её вспомнил. Она посмотрела на меня, а я на неё. Собака помахала хвостом, подбежала к моим ногам и начала тереться о них. Наверное, она была рада, что я жив.

Хозяин встал со стола, подошёл к плите, открыл крышку кастрюли, зачерпнул половником картошку и ляпнул её на миску, которая стояла на полу, возле мусорного ведра. Собака подбежала и начала кушать, а хозяин продолжил разговор:

– Семён Викторович. Можно просто Викторович.

– Лёня.

– Ну что ж, Леонид, рассказывай: кто ты, сколько лет? – поедая картошку и закусывая огурцом сказал Викторович.

– Я учусь на юриста, ну как учусь… уже, наверное, отчислили, но меня это не интересует.

– Отчисление, скажу тебе, проблема пустяковая. Меня тоже когда-то отчислили, но я жив, как видишь, – Викторович улыбнулся, – а поинтересоваться я бы тебе посоветовал. Вдруг ещё получится что-то исправить.

– Уже точно не получится, – вздохнув, сказал я, – лучше расскажите, как вы меня нашли… ведь была уже ночь, а люди, подобные вам, ночью спят.

– О-о, хотел бы я увидеть людей, подобных себе, – улыбаясь, сказал Викторович.

Проглотил ложку картошки, отломал кусок хлеба и добавил:

– Мне кажется, что люди, подобные мне, вообще не спят ночью.

– Почему? – спросил я.

– Так, просто предположения. Но все писатели, которых я знаю лично, могут писать всю ночь. Пишут и курят, курят и пишут, и так всю ночь.

– Вы писатель?

– Ну как тебе сказать. Не знаю, уместно ли самого себя провозглашать писателем. Скажем так – я человек, который пишет.

– И что же вы пишете? – сухо спросил я.

– Тебе правда интересно?

– Ага.

– Может ты и думал, что я тебе поверю, но прости – не верю. Все вы говорите: «да». Хотя вам вообще это не интересно. Нет, я не обижаюсь. Просто если не интересно, так почему не сказать прямо: «Мне это не интересно». Зачем постоянно говорить «да», ещё и просить показать книги. А дальше, вы берёте книгу, стоите минуту, листая её с умным видом, потом кладёте и говорите что-то типа: «Ну, неплохо». У всех у вас один сценарий. Да и вообще, в этом мире сценарий только один.

Почему он подумал, что мне было не интересно? Мне действительно было интересно. Но его слова так повлияли на меня, что я принял их на свой счёт и промолчал. Мы молча сидели и дальше ели картошку, пар из неё уже не шёл. Молчание начинало нагнетать меня. Он так и не рассказал, что было вчера и как он меня нашёл. Из-за, опять, образовавшейся тревоги, я не мог спросить ничего, хотя прокручивал в голове вопрос, и вот-вот настраивался сказать первое слово. Но тут Викторович начал сам:

– Ладно, это всё ерунда, забыли. Я ведь должен ввести тебя в курс дела и рассказать, как я тебя нашёл.

– Точно, я уже и забыл, – солгал я.

– Значит, смотри. Дело было так, ничего ужасного и необыкновенного не произошло, но я расскажу. Была обычная для меня ночь. Я проснулся около двух ночи, захотел в туалет, но потом ещё захотел чая. Сделал кружку чая и начал писать. Писал-писал, потом захотел прогуляться по городу. Да, я гуляю ночью по городу, не удивляйся, для меня это обычное дело. Просто мне так нравится, вот я и гуляю. Да и вообще я делаю только то, что мне нравится.

– Значит забирать пьяных студентов к себе домой вам тоже нравится? – почему-то улыбнувшись, сказал я.

– Не в этом суть, так вот, – продолжил Викторович, – иду я, значит, себе спокойно, гуляю, вдруг вижу – лежит кто-то на остановке, а рядом с ним собака и бутылка водки. Мне стало интересно, вот я и подошёл к тебе. Вижу парень, молодой совсем, а молодые просто так не напиваются в одиночку, и не ночуют на остановках. Думаю, наверное, что-то случилось у парня. Начинаю тебя будить…

Викторович доел последнюю ложку картошки, поставил свою тарелку в мою, подошел к мойке и пережёвывая добавил:

– Сейчас, одну минутку, тарелки домою и продолжу. Очень не люблю, когда грязные тарелки стоят на столе, мусолит глаз.

Он вымыл тарелки, поставил их в тумбочку, зажёг газ на плите, набрал воды в чайник, поставил его на огонь и продолжил рассказ:

– Так вот, на чём я остановился?

– Вы начали меня будить.

– Ах, да. Я начал тебя будить, но проснулась сначала собака, гавкнула пару раз на меня, но я сказал, что всё хорошо и она затихла. Потом ты открыл глаза, начал что-то бормотать себе под нос, я попытался взять тебя под руку, чтобы посадить на лавочку, но ты начал противиться. Встал ты сам и сел на лавочку. Я пытался с тобой разговаривать, спрашивал не нужна ли помощь. Было очень тихо, и тут собака случайно зацепила бутылку водки, она упала и очень громко разбилась, как будто зазвенела. Это как будто сработало для тебя сигналом. Ты набросился на меня, начал толкать, шарпать за куртку, бить меня в грудь, даже пытался укусить за палец…

– Укусить? – перебил я, – вы сейчас шутите?

– Нет, никаких шуток, вот осталась вмятина даже, – он показал мне палец, на котором выбита буква «Р», – но это не страшно, с пальцем всё в порядке. Ну короче, ты буйствовал, вот я и врезал тебе, разбил губу, ты, наверное, уже заметил…

– Угу…

– Врезал я тебе, ты упал на задницу, подбежала собака, начала лизать твоё лицо, и ты успокоился. Потом я спросил: есть ли у тебя где ночевать. Ты сказал, что заблудился, и я повёл тебя к себе домой. Вроде всё. Дома ничего уже не произошло. Мы пришли, я помог тебе раздеться, и ты сразу вырубился.

Викторович закончил рассказ, встал, сделал нам две чашки чёрного чаю, достал какие-то печенья и ещё добавил:

– О, ещё вспомнил. Ты почему-то, когда пытался меня бить, кричал что ты убийца, ха-ха. Мне ещё смешно стало, думаю какой же ты убийца.

– Видимо мне что-то приснилось, – ответил я.

– Я тоже так думаю.

Дальше мы молча пили чай. На стене я заметил часы, было одиннадцать утра. Почему я накинулся на Викторовича? Что со мной такое произошло? Хорошо хоть не убил его, а то сначала учитель, теперь безобидный писатель, который на свою голову вышел ночью прогуляться.

Мои размышления перебил Викторович внезапным вопросом:

– Кстати, как зовут твою собаку?

– Не знаю.

– Как это, ты не знаешь?

– Просто это не моя собака. Я помню, как она вчера привязалась ко мне. Не знаю, что теперь с ней делать, я живу в съёмной, маленькой комнате и мне некуда её взять. Выпущу обратно на улицу, наверное.

– На какую улицу?! Ты что?! Даже и не думай, она очень хорошая. Давай я лучше у себя оставлю, ей здесь будет хорошо. Что ты на это скажешь?

– Зачем вы спрашиваете, это не моя собака, делайте что хотите.

– Ну и отлично, назову её… Герда, – с улыбкой на лице сказал Викторович.

– Отличное имя, – сказал я, посмотрев на собаку.

Имя действительно подходило этой собаке. Мы продолжали сидеть и пить чай, я не хотел, чтобы это заканчивалось. Я бы просидел тут, на кухне, всю свою оставшуюся жизнь. Но мысли об убийстве проскакивали в моей голове, и я понимал – меня ждёт тюрьма. Тут я вспомнил как плакала вчера Фёдоровна, сразу вспомнил вчерашний день, в голове мелькнула картинка: я включаю телефон, смотрю на экран и вижу пропущенные от мамы. Нужно было позвонить маме. Но где мой телефон? Наверное, потерял.

Я поблагодарил за еду и за чай, встал и пошёл в комнату, в которой проснулся. Она была похожа на мою комнату в квартире Давида. Мебели мало: диван, шкаф, стол, стул, две полочки на стене над столом. Обои какого-то бледно-зелёного цвета и опять ковёр. Увидел свою одежду, она лежала на стуле. Я начал рыться по карманам в поисках телефона. Телефон был найден, включив его, я сразу набрал маму. Позвонил раз, второй, третий – не берёт. Единственное, что приходило на ум, это то, что она в больнице, а телефон лежит дома. Не знаю уже из-за чего беспокоиться. Из-за мамы, из-за убийства, или из-за того, что я нахожусь непонятно где.

Я узнал у Викторовича, в каком мы районе, но ехать на квартиру Давида не хотел. Я вообще ничего не хотел. От полного непонимания, я оделся, плюхнулся на кровать и закурил (в одном из карманов я нашёл пачку «Мальборо», там была последняя сигарета). После пары затяжек, зашёл Викторович и громко сказал:

– В моём доме не курят! Сейчас же выброси эту дрянь!

– И-и-извините, – задыхаясь от дыма, сказал я, – я т-тушу, тушу.

Показалось, что я в квартире Давида, из-за этого и закурил. Уж больно похожи эти комнаты. Затушив сигарету о пачку, я открыл окно и выкинул.

Я попросил у Викторовича, побыть у него ещё пару часиков, чтобы остаточно прийти в себя. Он согласился и вышел из комнаты. Я думал о тюрьме и том, как избежать всего этого, хотя раньше, я осуждал убийц и придерживался мнения, что все преступники должны понести наказания. «Если бы я кого-то убил, я бы сам пошёл в тюрьму, всё должно быть по справедливости» – думал я раньше. Но теперь, когда я не просто человек, который смотрит новости о убийствах и о том, как преступники пытаются убежать от наказания, а сам преступник и убийца, я начал думать совсем по-другому. Думаю, каждый бы начал думать по-другому, и никто бы сам не сунулся в тюрьму, даже самый справедливый человек. И вообще, я не совсем-то и виновен, учитель первый начал тот скандал, первый полез толкать меня, я просто оборонялся. Да и умер он не сразу, а в реанимации, это врачи сделали ошибку. Да, точно, виновны врачи.

Я передумал кучу вариантов о том, как избежать наказания, вспоминал разные фильмы о преступниках. Пришёл в голову сюжет из фильма «Пролетая над гнездом кукушки», и я решил – надо ложиться в психиатрическую больницу. Мне показалось это гениальной идеей, нужно было сегодня же туда ехать.

Прошло где-то часа два, пока я лежал и думал о дальнейшей жизни. Представлял, как живу в больнице, хожу в белой пижаме, принимаю таблетки, выхожу на прогулку со всеми, и всё вроде не плохо – уж лучше, чем в тюрьме. Одно было только странно, почему до сих пор никто не звонит, по поводу убийства. Достав телефон из кармана, я увидел, что он разрядился, ну понятно, что на разряженный телефон никто не позвонит. Местонахождения моего никто не знает, отлично.

Лёня начал собираться и уходить. По пути в больницу он решил ещё зайти к Саше и спросить, что он знает, про всю эту ситуацию. Он направился в другую комнату – к Викторовичу, и сказал, что он уходит. Викторович сказал, что, если что случится, он может всегда прийти к нему. Лёня ответил: «Хорошо, буду иметь ввиду, спасибо вам за всё». Обул ботинки, надел пуховик и вышел на улицу.

Первым делом ему нужно было купить сигареты. Посмотрев по всем карманам, денег он не обнаружил, возвращаться назад к писателю и просить деньги он не хотел, тем более на сигареты. Он решил пойти к крёстной на работу и попросить денег, она не общается с его мамой (семейная ссора) и уж тем более с Фёдоровной. Про убийство ничего не знает, сто процентов. Идти от сюда было минут двадцать-тридцать.

На дворе падал лёгкий снег, медленно ложась на землю, тучи закрывали солнце, было пасмурно, но тихо и уютно. Лёня шагал по прочищенной дворниками узкой тропинке, на тротуаре, мимо проезжали машины, троллейбусы, из-под их колес летела во все стороны слякоть, иногда попадала на Лёню.

Проходя мимо одной из остановок, он увидел свою однокурсницу и задержался, чтобы посмотреть на неё как можно дольше. Это его одноклассница, которая поступила в тот же колледж что и он. Лёня любил её, как ему казалось, всю свою жизнь.

Я стоял и смотрел, как она уходила за угол дома. В этот момент я отбросил все мысли, вспомнил о ней. Её образ всплывал в голове, начали вспоминаться те редкие моменты, когда удавалось с ней поговорить, это были самые нелепые и тупые диалоги в моей жизни. Когда я находился рядом с ней, я не мог сказать ни слова, не говоря уже о том, чтобы признаться в любви и завязать отношения. Слово «отношения» – было таким же недосягаемым для меня, как и сама она. Вот как? Как люди признаются в любви? Мне это кажется таким же нереальным, как и то, что через десять минут я полечу в космос. Меня бросает в дрожь только от мысли о том, что я признаюсь ей, а она скажет: «Прости, но я тебя не люблю», или что-то в этом роде. Я ведь провалюсь сквозь землю, у меня инсульт хватит, я там же на месте и умру после таких слов. Нет, мне не нужен такой исход, я лучше буду наслаждаться этой любовью тайно, мне не нужны ответные чувства, чтобы получать удовольствие от чувства любви. Если бы я был поэтом, или художником, я бы посвящал ей стихи и картины. Она была бы моей музой до конца моих дней, даже не зная об этом. И мне этого бы хватало. Мне хватает того, что она просто жива. Мне не нужны отношения. Я считаю, что такие чувства – это высшая степень самой кристально-чистой, невинной, платонической любви… Всё-таки, иногда бывает грустно от мысли, что она этого никогда не узнает.

Однокурсница давно ушла, а Лёня стоял на месте и думал о ней. Проезжающая мимо машина, немного обляпала его грязным снегом, он вернулся со своего мира чистой любви в реальный мир, и продолжил свой путь.

Спустя, примерно, минут сорок ходьбы, Лёня оказался у здания, где работала его крёстная – это было здание местной бухгалтерии. Он подошёл на вахту и попросил позвать Евгению Борисовну. Сел на лавочку в холле и начал ждать. Здесь было прохладно, холл не отапливают для экономии газа, тепло только в кабинетах. Руки и ноги Лёни замёрзли, и он хотел курить. Через пять минут появилась его крёстная, и на расстоянии метров двадцати начала кричать:

– Лёнечка, привет, мой дорогой! Как же я давно тебя не видела!

Она подошла ближе, и Лёня ответил:

– Здравствуйте, как вы тут? У вас всё хорошо?

– У меня-то хорошо! А ты как? Как здоровье?

– Да, всё нормально.

– Как учёба?

– Учёба нравится, сдаю зачёты, – соврал я, потому что мне побыстрей нужно было взять деньги и уходить.

– Понятно, ну это хорошо. Скоро выучишься, будешь работать. А как там на личном фронте? Невесту ещё себе не нашёл?

– Нет. Думаю, рано мне ещё невесту искать.

– Ну ещё чего, я вот, в девятнадцать уже родила. Как раз у тебя возраст нормальный. Все мальчики уже с девушками в твоём возрасте гуляют.

– Мне всё равно, – безразлично сказал я.

– Ну ладно, не обижайся, – улыбаясь, сказала крёстная, – а как там мама?

– Мама нормально… Я вот почему пришёл… Не могли бы вы мне денег дать хоть немного, а то маме зарплату ещё не дали, а у меня закончились.

– Ой, конечно могу, ты же мне как второй сын.

Крестная достала кошелёк, достала пару купюр и протянула Лёне:

– Вот держи.

– Спасибо.

В этот момент её позвали. В кабинете что-то случилось и нужна была помощь. Крёстная поцеловала Лёню в лоб и убежала, развернулась около двери, ещё раз помахала ему и зашла в кабинет.

Лёня вышел на улицу, пересчитал деньги, этой сумы хватало примерно на десять пачек. Магазин был недалеко отсюда, он пошёл, купил сразу две пачки красного «Мальборо», пирожок и маленькую бутылку сока. Перекусив на лавочке возле магазина, он наконец-то закурил. Он сидел и прямо наслаждался этой долгожданной сигаретой, курил медленно, пускал дым кольцами, на мгновение он был доволен.

Докурив сигарету, он сразу вспомнил про убийство и про свой план. На магазине были электронные часы, которые показывали 14:22. Нужно было заехать к Саше и мчаться в больницу.