Читать книгу Династия. Под сенью коммунистического древа. Книга первая. Лидер - Владислав Картавцев - Страница 4

Заселение Кристины в квартиру семьи Капитоновых шло быстро и очень шумно (отчего Андрейка по-настоящему страдал). Для начала Кристина ворвалась в его комнату и тут же принялась по-хозяйски ее осматривать. На ее лице появилось разочарованное выражение, и вскоре она уже пыталась что-то выговаривать Рабочеву (из разряда – «а мне обещали, что я буду жить в хоромах!»). На что ей было резонно замечено, что: «Здесь тебе не хутор, а если не нравится – можешь валить, откуда приехала». Кристина моментально пошла на попятную – а потому что даже у нее хватило мозгов, чтобы понять, что здесь она чуть-чуть перегнула.

Что ни говори, а Рабочев был весьма и весьма сообразительным и поднаторевшим малым и мог с легкостью найти подход к любой даме. А к Кристине – именно такой и был самым лучшим. Дальнейшее действо проходило уже гораздо тише, дедушка облегченно ушел в гараж к своей любимой деревянной стружке и шуму сверла, а Рабочев, доходчиво указав Кристине на ее место, сменил гнев на милость и принялся весьма пространно объяснять ей, что от нее требуется, и как нужно себя здесь вести. И что пока она никоим образом не имеет отношения к большому боссу Ивану Ивановичу, а ее забота – Андрейка, и она должна его в прямом смысле слова облизывать. После чего посмотрел на Кристину и на ее недоуменный вид и поправился: «В смысле – отводить в школу и приводить со школы, готовить обеды и помогать делать уроки!». Потом еще раз посмотрел и грустно сказал: «А, впрочем, уроки он и сам сделает. Ты уж лучше не лезь!»

На том первое знакомство и завершилось. Рабочев галантно раскланялся с Кристиной (но ручку целовать не стал) и убыл по делам. В своей комнате Андрейка тихонько читал «Кортик», а Кристина осталась полноценной хозяйкой. Не будем вдаваться в подробности, как она провела время до прихода в десять часов вечера бабушки Марии Харитоновны домой, скажем только, что теперь по всей комнате Андрейки были разбросаны женские трусы китайского производства цвета спелых баклажанов, лифчики звериных расцветок (леопард, тигр и с надписью «Puma»), кофточки, маечки с принтом в виде голов голливудских звезд и прочий нехитрый девичий скарб, с помощью которого Кристина готовилась покорять Москву.

С появлением в доме молодой няни жизнь семьи Капитоновых приобрела новый доселе невиданный размах. Утро начиналось с того, что бабушка, яростно погремев сковородками на кухне, оправлялась будить Кристину, чуть ли не пиная ее ногами, чтобы поднять с постели. Как выяснилось, новая няня совсем не привыкла вставать в такую рань – в семь утра, а, принимая во внимание, что на Украине разница по времени с Москвой была час (это тогда, а сегодня – два, а то и три – в зависимости от сезона), то для нее семь по Москве соответствовало шести на хуторе.

А шесть утра – это вовсе ни в какие ворота не лезет, потому что ведь тогда нужно ложиться в десять вечера, а кто же позволит над собой такое издевательство! В общем, Кристина никак не хотела просыпаться, и вскоре бабушка Мария Харитоновна не выдержала и объявила ей, что еще один такой подъем, и духу Кристины больше не будет в бабушкиной квартире! Это подействовало – наконец, и до Кристины дошло, что она сюда приехала не к свекрови на блины, а работать, и она стала постепенно втягиваться в общий режим.

После подъема был небольшой завтрак, и потом все расходились по своим делам – Андрейку отводили в школу, бабушка шла в штаб, а дедушка – в гараж. Появление в доме новой няни, сказать по правде, пока устраивало только дедушку. Он сбросил с себя груз забот о внуке и теперь приходил домой только пообедать и к ужину, т. е. в восемь вечера. А бабушка, как уже было сказано выше, появлялась к десяти.

Сейчас у нее были самые горячие деньки – выборы должны были состояться уже через месяц, и ей совершенно некогда было заниматься чем-либо другим. Иногда к ним в дом заезжал Рабочев, все еще занятый покупкой и оформлением недвижимости. Как-то раз через две недели после приезда Кристины он заявился вечером и радостно передал бабушке договор, заключенный на ее имя, о приобретении новой четырехкомнатной квартиры в Сокольниках. Правда, переезд должен был состояться еще очень нескоро – а именно, годика через два, поскольку квартира была куплена на стадии фундамента, и теперь оставалось только ждать, когда ее построят, а, самое главное, не сбежит ли руководство фирмы со всеми деньгами.

Когда бабушка спросила Рабочева, уверен ли он в надежности строительной компании, он только пожал плечами и сообщил, что она входит в холдинг того самого третьего лица в партии (коммунистически настроенного олигарха), так что, здесь переживать нет никакой необходимости. В тот вечер дедушка вместе с бабушкой от радости выпили целую литровую бутылку водки на двоих и принялись совершенно пьяными истошными голосами распевать «Взвейтесь кострами» и «Наш паровоз вперед летит», напугав до невозможности всех соседей, которые уж было подумали, что у дедушки с бабушкой произошло коллективное помешательство, и даже вызвали «Скорую». А Андрейка мирно спал в своей комнате, а рядом с ним – на другой кровати – полночи ворочалась Кристина, которая уже получила свою первую зарплату (через две недели услужения) и теперь думала, каким образом ее потратить.

Мысленно она уже готовилась к декабрю, когда наконец-то состоятся выборы, а после них у бабушки уже не будет такой необходимости проводить в штабе сутки напролет (и даже субботу с воскресеньем), так что она будет возвращаться пораньше, а в выходные и вовсе оставаться дома, и Кристина сможет выходить в город. Она обязательно купит на рынке новую одежду, прихорошится и пойдет по ночным клубам, где будет пытаться завести новые полезные знакомства – по крайней мере, именно такие мысли вертелись у нее в голове, которая уже почти совсем раскололась от невыносимого бабушкиного пьяного фальцета.

Тем временем и эпопея с покупкой надлежащего просторного дома Ивану Ивановичу подходила к концу. Рабочев объездил все ближайшее Подмосковье, но так и не нашел ничего подходящего (то – место было не очень, то – дом маловат, то – староват, то – не в тренде, то – не моден, а то и вовсе не нравится) и выступил с предложением просто купить землю с коммуникациями – там, где хочется – и просто самим выстроить дом. Выслушав его доводы, Иван Иванович согласился, и вскоре нужный участок земли – с электричеством, газом, водой, но без центральной канализации – был оформлен на него. Теперь можно было приступать к строительству дома, но не зимой же его строить! Вот скоро будет лето – а Рабочев уже пообещал боссу, что он сам лично подыщет ему классную бригаду строителей (мастера на все руки, и берут очень недорого!) – и тогда уже можно будет приступать к воплощению настоящей коммунистической жилищной мечты.

Резюмируя почти прошедший год, можно смело утверждать, что семья Капитоновых сделала грандиозный рывок в личном благосостоянии, чем все были, безусловно, довольны, если не сказать проще – счастливы! Андрейка, сам того не понимая и проводя все свое свободное время за чтением любимых книжек, становился богатым наследником партийного босса коммунистической партии западнобуржуазного образца – с причитающимися ему по статусу лимузинами, собственной дорогой недвижимостью, релаксами в Сен-Тропе и личными длинноногими секретаршами и сметливыми помощниками.

Но, впрочем, пока это ему было совсем не интересно – вот то ли дело «Таинственный остров» или «Двадцать тысяч лье под водой»! В своих книжках он находил то, чего ему очень не хватало в реальной жизни – преданных друзей и фантастические приключения где-то на краю земли. Полному Андрейкиному счастью на сегодня мешало только одно, вернее одна – Кристина – которая уже совершенно освоилась на новом месте и позиционировала себя полноценной хозяйкой в квартире.

Андрейка первый раз в своей жизни столкнулся с необходимостью искать уединенное место для чтения: теперь он вовсе не чувствовал себя уютно и спокойно в собственной комнате, как раньше, а уходил в дедушкину или в бабушкину, но и то – все время ощущал присутствие рядом Кристины, которая мало того, что постоянно чем-то гремела, напевала под нос странные песенки на незнакомом Андрейке наречии и громко комментировала сериалы по телевизору, так еще и беспрестанно болтала по телефону. Ее нескончаемые разговоры продолжались ровно месяц, пока бабушка не обнаружила в почтовом ящике телефонную квитанцию, которая повергла ее в настоящий шок.

Оказывается, Кристина за месяц умудрилась наговорить с родным хутором столько, сколько вся семья Капитоновых не наговаривали и за три года. Бабушка рысью бегала по квартире, отчаянно совала под нос тихонько всхлипывающей Кристине злополучную квитанцию и, патетически вскидывая руки вверх, визгливо вопрошала, а кто собственно, за все это будет платить? Потом она позвонила папе Ивану Ивановичу и, еле сдерживая рвущиеся наружу ругательства, рассказала о том, что произошло. И Иван Иванович, до этого так ни разу и не видевший новую няню с Украины, решил сам приехать и сам разобраться. Но так как было уже поздно – почти одиннадцать часов вечера, и Андрейка уже спал, папа решил отложить разбирательства с Кристиной назавтра – чтобы было время обстоятельно и с толком поговорить.

Кристина не могла уснуть почти всю ночь – только она закрывала глаза, как перед ней тут же вставал образ беснующейся бабушки Марии Харитоновны с квитанцией наперевес, с помощью которой она – наподобие полицейского полосатого жезла – пыталась выбить деньги из бедной ни в чем неповинной Кристины. Потом видение бабушки исчезло, а вместо нее появился толстый плохиш с банкой варенья и коробкой печенья с головой, перевязанной черной лентой, с огромной надписью на иностранном: «Boss», который настойчиво подзывал ее корявым пальцем с грязным ногтем и предлагал компенсировать затраты на ее содержание. А вдалеке уже под всеми парами нетерпеливо гудел и вращал колесами черный-пречерный локомотив, алчущий заглотать Кристину своей жуткой пастью и насильственно увести обратно на хутор…

Кристина проснулась от увесистого тычка Марии Харитоновны, которая уже не могла сдерживать накопившееся раздражение новой няней и позволила себе слегка пнуть ее (правда, совсем несильно). Но это принесло ей вполне ощутимое облегчение, и бабушка вдруг неожиданно вспомнила, что она не только жесткий предводитель красного коммунистического ордена Ленина краснознаменного революционного истребительного отряда обеспечения правды на выборах, но и в целом просто культурный и воспитанный человек и даже владеет французским языком не хуже истой парижанки. И бабушка, почувствовав некоторые угрызения совести, горестно махнула рукой и, поникнув плечами, поплелась на кухню, всем своим видом показывая, что хоть она и почти простила кое-кого, но лишний раз ее задевать сегодня не стоит.

Весь день Кристина ходила, как на иголках, рисуя в воображении, что с ней сделает неведомый и очень серьезный босс, но если в первой половине она была уверенна, что ее всенепременно вышибут и к тому же обязательно заставят отдать долг, то к двум часам дня решила просто так не сдаваться и сделать все, чтобы повернуть возникшую непростую ситуацию исключительно себе на пользу. Поскольку денег у нее все равно не было, а девичью честь она потеряла еще в пятнадцать лет на уютном сеновале в объятьях милого дружка, то она пришла к мысли, а почему бы ей не использовать свою свежесть и привлекательность, как оружие нападения? А то, что мало кто сможет устоять перед нею, у нее не было никаких сомнений.

– В конце концов, не убьют же меня здесь, – думала Кристина, выбирая из своих нарядов самые откровенные и сексуальные. – А босс – все-таки мужчина, и почему бы для начала не попробовать его оседлать?

Она неторопливо перебирала маечки, шортики и другие предметы девичьего гардероба и в конце концов остановилась на свободной футболке (само собой, лиф здесь был ни к чему), спортивных трусах в обтяжку (наподобие лосин, только радикально мини, и понятно, что на голое тело), а сверху укуталась в уютный домашний достаточно короткий халатик, чтобы вот так сразу сильно не выдавать своих намерений. А, как известно, намерения женщины – особенно если она желает овладеть мужчиной – могут пробить и стену (тем более, что и усердствовать-то особенно и не надо).

Когда же час расплаты настал, и в квартире бабушки прозвучал громкий уверенный «Бомммммммм» дверного звонка, Кристина уже была полностью готова встретить в прошлом идейно-коммунистического бунтаря, а ныне видного функционера Ивана Ивановича.

Андрейкин папа сегодня уехал с работы очень рано – он специально выбрал время, чтобы бабушки и дедушки не было дома. Его вчерашняя отговорка по поводу невозможности визита так поздно в связи со сном Андрейки была искренней лишь наполовину – Иван Иванович, хоть и был ныне партфункционером (а считается, что они ничего, кроме своих драгоценных бумажек и документов и в глаза не видят), но интереса к женщинам все еще не потерял, и, кроме того, весьма и весьма представлял, что за няня появилась в доме его родителей. Рабочев еще со времени их самой первой встречи подробно описал ему Кристину – особенно ее влекущий взгляд и аппетитное, взращенное на экологически чистых продуктах и свежем воздухе тело.

Итак, Иван Иванович явился в шесть вечера (дедушка еще два часа должен был возиться в своем гараже, а бабушка еще даже и не думала возвращаться с работы). Дверь ему открыла сама Кристина – в коротком мягком сиреневом халатике, теплых носках и в тапочках. Конечно, она выглядела шикарно – здесь у нашего читателя не должно возникнуть никаких сомнений! Иван Иванович был сражен. Перед ним предстала горячая и юная южная дева в самом соку, которая невинно стреляла глазками, скромно, но с ощущением собственной привлекательности улыбалась и всем своим видом выказывала смирение и покорность.

И хотя изначально Иван Иванович и не собирался ее сильно ругать – что там грешить, на ее счет у него – нет-нет (впрочем – часто, часто!) да и возникали определенные мыслишки, еще с порога почувствовал, что сейчас ни о какой ругани не может быть и речи, но, возможно, его ждет нечто особенное! Он испытал настоящий прилив сил, резко повеселел, отдал Кристине пакет с дорогим коньяком и, проследив, как она отправилась на кухню, последовал за ней. Кристина поставила пакет и, томно и еле слышно вздохнув, юркнула мимо него в ванную, и оттуда сразу же раздался звук льющейся сверху воды. Молодые (ведь Иван Иванович в присутствии Кристины помолодел лет на двадцать) пока не обменялись и словом, кроме приветствия, но их взгляды были настолько красноречивы, что не требовали никаких слов.

Иван Иванович машинально скинул пиджак и галстук и остался в одной рубашке, расстегнутой на две верхние пуговицы, и отутюженных классического покроя брюках. Только от одного вида Кристины в халатике он ощущал заметное напряжение внизу живота и сейчас даже немного смущался, стараясь скрыть обуревающее его желание, так явственно рвущееся наружу.

Потом он, наконец, вспомнил, что они в квартире не одни, и пошел посмотреть на сына. Андрейка, не вставая с дедушкиного дивана, привычным взмахом руки поприветствовал папу и, словно появление в доме отца было для него делом совсем обыденным, продолжил, как ни в чем не бывало, читать Жюля Верна. Папа его сейчас совершенно не интересовал, как не интересовало и то, что вокруг него подозрительно тихо, и даже новая няня загадочно молчит. Ведь он был еще маленький и многого не понимал. Что же касается отца, то Андрейке уже объяснили, что его папа – очень важный и очень занятой человек, и не стоит тревожить его по пустякам.

Иван Иванович чуть-чуть посидел рядом с сыном, поспрашивал, как у него дела, и, услышав, что в школе и дома все нормально, удовлетворенно кивнул, напомнил Андрейке, чтобы тот не забывал, что он все-таки его отец, и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Не будет большим преувеличением сказать, что папа горел. Горел жарко – горел, как факел, как ацетиленовая горелка, как сопло реактивного истребителя, как ракетные дюзы, извергающие могучую космическую плазму. Ему страстно хотелось Кристину – честно говоря, хотелось так, что он уже почти не мог себя сдерживать. И она его не разочаровала – выйдя их ванной, она теперь осталась только в одном коротком халатике и, не теряя времени, присоединилась к Ивану Ивановичу в бабушкиной комнате, где он попытался было посмотреть телевизор, чтобы немного остыть. Неторопливо и очень раскованно она – как будто по неосторожности – продемонстрировала папе свои соблазнительные округлости, случайно (совершенно!) мимоходом уронив на пол подвернувшуюся ей под руку фоторамку с изображением бабушки и нагнувшись, чтобы ее поднять.

Папа онемел – он тяжело дышал и даже был вынужден расстегнуть третью пуговицу на рубашке. Его глаза налились кровью, и он издал негромкий горловой звук задавленного страстью самца марала, который только чудовищным усилием воли сдерживает себя, чтобы не броситься на свою избранницы и резко насадить ее на рога. Ну, в смысле, конечно, не на рога.

Кристина, хоть и была девушкой, далекой от высшей математики, астрофизики и прочих заумных дисциплин, хорошо понимала, как нужно вызывать животную страсть у мужчин, и что потом с ней делать. Она не заставила себя долго ждать – смело подошла к папе и принялась торопливо расстегивать на нем оставшиеся пуговицы рубашки. Папа же вконец потерял самообладание – он с силой обхватил руками ее упругие бедра и уткнулся головой чуть пониже пупка Кристины. Она не сопротивлялась, а только нежно поцеловала его в темя и, чувствуя кожей, как вибрирует его мужская сущность, настойчиво, но очень мягко и женственно заставила его подняться с кресла и уверенно повела в ванную комнату. После чего принялась неторопливо раздевать его, усадив на краешек ванной и заставив полностью расслабиться и опустить руки.

Если бы Андрейка сейчас видел своего папу, он бы, наверное, очень удивился, А бабушка бы просто грохнулась в обморок – хотя, а для чего собственно Иван Иванович так рано приехал – именно для того, чтобы бабушки и не было в самый неподходящий момент. Кристина раздевала его неторопливо, ласково отставляя его руки и разрешая гладить только свои роскошные волосы. И хотя Иван Иванович постоянно порывался прижать ее всем телом, она повелительно останавливала его порывы, полностью взяв всю власть в свои руки.

Он уже почти не мог терпеть. И вот, когда, казалось, его напряжение достигло своего пика, и он уже больше не выдержит, Кристина резко отстранилась от него, быстрым движением включила горячую воду в ванной и настойчиво и твердо затолкала его под душ. А потом заставила сесть на дно ванной и принялась нежно и очень мягко тереть ему спину губкой. Иван Иванович был на вершине блаженства – сейчас ему казалось, что он никогда в жизни не испытывал ничего подобного: он негромко стонал и водил плечами, словно разнеженный морской лев в своем любимом гареме, когда самки со всех сторон чешут, гладят и ублажают своего властелина.

Вода ненамного охладила его пыл, и сейчас он уже чувствовал в себе силы испытать близость с Кристиной чуть-чуть дольше, чем просто одно мгновение. Но она не дела ему такой возможности. Вынув их кармана халатика заранее приготовленный презерватив, Кристина настойчиво подняла папу из ванной, быстро обтерла его насухо толстым банным полотенцем, а потом, хрустнув металлической упаковкой, уверенно натянула презерватив на его подрагивающего от нетерпения шалунишку-гусара. Уже только от одного ее прикосновения папу пробила крупная дрожь, а когда Кристина, к тому же, резко притянула его к себе и повернулась к нему спиной, чуть-чуть наклонившись вперед и обнажая чудесный нежный благоухающий бутон, он осознал, что вот он миг наивысшего блаженства. И с силой вогнал свою чудовищно разбухшую от невыносимого напряжения плоть, мгновенно разрядившись в Кристину семенем, которое вырвалось на волю подобно прогрызшему стальные прутья клетки дикому гепарду.

Все было кончено. Облегчение было настолько мощным и настолько сладостным, что папа мгновенно обмяк и отстранился от Кристины, которая тут же принялась снимать с него использованный презерватив. Он пристыжено отвернулся и, краем глаза проследив, как Кристина выскочила из ванной, стремясь как можно быстрее спрятать свидетельство их близости куда-нибудь подальше в мусорное ведро, уставился на разбросанные на полу ванной его скомканные трусы, брюки и рубашку. Посидев с минутку, он вздохнул и принялся неторопливо одеваться, явственно осознавая, что ему хочется испытать это непередаваемое чувство еще раз – и еще, и еще.

Когда через полчаса Андрейка вышел из комнаты, чтобы намазать себе вкусный бутерброд, Кристина и Иван Иванович умиротворенно сидели на кухне друг напротив друга и негромко переговаривались. Андрейка уже давно не видел папу таким довольным, а на лице Кристины, словно яркой гуашью, сочными мазками было выписано выражение несомненного триумфа, которое она даже и не пыталась скрыть.

С кухни на всю квартиру медленно распространялся благородный аромат дорогого коньяка, экзотических фруктов и кофе, томившегося в двух бронзовых турках (третьего дня подаренных Ивану Ивановичу товарищами из турецкой партячейки). Картину довершала внушительная горка ломаных кусочков еще теплого багета и сырный развал плесневого, мягкого и классического твердого.

В момент появления Андрейки Иван Иванович как раз произносил тост. Он любил говорить и никогда не отказывал себе в удовольствии выступить перед аудиторией (особенно состоящей из соратников по борьбе) – но сейчас в его словах было не слишком много партийной риторики, а тост был посвящен любви и дружбе. Ну, или, по крайней мере, подразумевал любовь и дружбу. Папа смотрел на Кристину, которая уже успела переодеться – специально для глаз Марии Харитоновны – в подобающий скромный наряд (недорогие джинсы и розовую кофточку), и, стараясь погасить в глазах отблески вновь пробудившегося в нем вожделения, неожиданно для самого заговорил стихами:

Ни у кого, окажись он сейчас вместе с папой и Кристиной на кухне, не возникло бы ни единого сомнения в том, что в данный момент папа и олицетворяет этот самый народ совместно с рабочим классом. А скромно потупившая взгляд Кристина, ноги которой, однако, были раздвинуты чуть-чуть немного более, чем того требует принятый в интеллигентных семьях этикет, – пролетарскую невинность и застенчивость прирожденного строителя коммунизма.

Завидев вышедшего из комнаты Андрейку, папа усадил его рядом с собой и начал многословно и слишком уж оживленно предлагать ему один экзотический фрукт за другим, потом багет с сыром, а потом просто сыр без багета. Кристина, тем временем разливая кофе по кружечкам, озаботилась делами более насущными. Несмотря на то, что Иван Иванович был у нее, считай, уже в кармане – все же проблема долга за телефонные переговоры еще не была снята с повестки дня. Вот сейчас и было самое время напомнить о его существовании, но сначала, пожалуй, еще один сеанс любовной терапии для достижения наилучшего результата не помешает!

Воспользовавшись возникшей паузой в их с Иваном Ивановичем отношениях, Кристина выскользнула в коридор за квитанцией, которая лежала на тумбочке в прихожей. Сейчас ее следует держать при себе, чтобы в нужный момент предъявить к оплате. А вот момент, конечно, необходимо подготовить! Кристина зашла к себе в комнату (а теперь она считала ее уже целиком своей), чтобы еще раз поправить прическу и убедиться, что она способна сразить наповал любого – будь это хоть счетовод из отдела заказа скобяных изделий – чего уж тут говорить про папу! Кроме того, ей нужно было захватить новый презерватив, чтобы быть во всеоружии.

Тут она вспомнила о времени – и если Мария Харитоновна должна была прийти еще совсем нескоро, то дед, наверняка, не заставит себя долго ждать – и решила поторопиться. Словом, как говорил когда-то великий Ленин, суть момента требовала от нее решительных и неотложных действий.

Она вернулась на кухню, мимоходом взъерошив уже порядком поредевшую шевелюру на голове Ивана Ивановича. От ее прикосновения он оплыл на стуле, как догоревшая свеча, и снова переключил все свое внимание исключительно на Кристину. Андрейка к тому времени уже успел полакомиться парой бутербродов с сыром и, схватив очищенный апельсин, целенаправленно устремился к своим приключениям.

Дождавшись, пока за ним захлопнется дверь, Кристина решительно села Ивану Ивановичу на колени и принялась мягко и очень искусно поглаживать его между ног. Иван Иванович вмиг сделался багровым, как вареный в суровом тузлуке лангуст, он обхватил одной рукой талию Кристины, а другой налил себе полную рюмку коньяку и залпом выпил. Крякнув и потянувшись за долькой ананаса, Иван Иванович, тем не менее, все сильнее и сильнее стал прижимать Кристину к себе, которая теперь и сама действовала гораздо более энергично и агрессивно. И вновь набухший богатырь Ивана Ивановича диктовал ему свои условия, и он находился на грани, за которой могло последовать только одно – сброшенные брюки и джинсы, трусы на полу и миг сладостного опустошения в вожделенное лоно Кристины.

Кристина торопливо пыталась расстегнуть его брючный ремень. Как назло, застежка не поддавалась (ремень от известного английского бренда был неприступен, словно принц Датский на приеме у иеромонаха Солодовникова – если бы, конечно, такой примем в реальности хоть когда-нибудь состоялся), и Кристина, предприняв последнюю попытку, смиренно отстранилась, предоставляя возможность папе самому разбираться в своем хозяйстве. А дело-то было всего лишь в секретном рычажке, который нужно было только слегка потянуть! Одно движение – и ремень расстегнут, раз – и проворные руки Кристины уже занялись пуговицами на ширинке брюк Ивана Ивановича.

Он откинулся на спинку стула, позволяя ей самой довершать начатое. Пуговицы отступили намного быстрее, чем ремень, и Иван Иванович, рывком поднявшись со стула и переступив через упавшие брюки, обхватил Кристину двумя руками и сладострастно прижался к ней своим естеством, значительно затрудняя ей самой задачу высвобождения от облегающих джинсов. Кристине пришлось даже с усилием немного отстраниться от него, чтобы, наконец, сбросить с себя верхнюю одежду.

Если бы режиссеры и сценаристы эротических фильмов были сейчас рядом, то сцена, представшая у них перед глазами, наверняка, им бы понравилась. Здесь было все, что требовалось по законам жанра: стройное загорелое женское тело в нижнем белье и шерстяных домашних носочках с узором (которые почти всегда были атрибутом любой мужской фантазии), прерывистое дыхание и угловатые движения партнеров, а самое главное – умудренный опытом, сжигаемый страстью любовник в накинутой сверху и застегнутой почти на все пуговицы рубашке, трусах с надписью «VersaЧi» и тоже в носках – только почему-то черных и даже без яркой рекламной надписи. Но, впрочем, кино есть кино, но и реальность иногда не уступает ему по накалу чувств.

Сейчас эта простая истина явилась миру во всей красе. Забыв о существовании сына, Иван Иванович выдавил из себя звук, непосредственно напоминающий бас геликона, и принялся дрожащими от нетерпения руками стягивать трусики с Кристины, которая, понятно, совершенно не протестовала, а только усиленно – пока еще оставалось время – обдумывала, завлечь ли Ивана Ивановича опять в ванную, или пусть уже все идет, как есть. Впрочем, она быстро пришла к выводу, что никакой возможности оторвать Ивана Ивановича от себя сейчас у нее нет, а, следовательно, вопрос о ванной отпал сам собою.

Видя, что процесс слегка затягивается (Иван Иванович зачем-то пытался целовать ее в губы), Кристина вновь, как и в прошлый раз, взяла инициативу в свои руки. Стянув с Ивана Ивановича трусы, она улучила момент, выхватила из кармана недалеко отброшенных джинсов презерватив (а здесь мы, конечно, не будем повторяться, что она с ним – презервативом – сделала, а двинемся незамедлительно дальше) и после, поднявшись на носки, уверенно попыталась закинуть на Ивана Ивановича одну ногу.

Иван Иванович машинально захватил ее ногу рукой и, прижав ее спиной к подоконнику, немного наклонил назад. Потом, повинуясь нетерпеливой руке Кристины, позволил ей ввести в себя свое достоинство и энергичными фрикциями, громко постанывая, принялся резко, словно забивал гвозди, двигать тазом. Результат не заставил себя долго ждать – буквально через несколько мгновений Иван Иванович выгнулся, издал рык поверженного вожака слоновьих стад и навалился на Кристину всем телом, которая в этот момент прилагала массу усилий, чтобы не выдавить спиной оконное стекло. Так что можно смело утверждать, что в этот раз она почти пропустила кульминационный момент слияния двух любящих сердец…

Через сорок минут раздался звук поворачиваемого в замочной скважине ключа. Со своей подсобной фабрики по производству мебели вернулся дедушка. Папу он уже не застал, как и не увидел следов буйного веселья, царившего в квартире еще совсем недавно. Порожняя бутылка от коньяка уже давно перекочевала в мусоропровод, в квартире было проветрено, и на кухне чисто вымыто. Единственно, что в холодильнике прибавилось продуктов. Но на них дедушка особого внимания не обратил, поскольку в последнее время совсем перестал ходить по магазинам, а целиком переложил эту обязанность на плечи Кристины.

К его приходу на плите стояли дежурная кастрюля с гарниром и сковородка с котлетами, и дедушка, как обычно, спокойно поужинал и пошел в свою комнату, чтобы поболтать с Андрейкой. Тот вечер был каким-то особенно умиротворенным. Андрейка выглядел сонным и уже почти спал. Дедушка отвел его в кроватку и выключил свет. А сам стал смотреть вечерние новости, которые, как обычно, не показывали ничего хорошего. Ведь все хорошее осталось там – при Советском Союзе.

А Кристина тем временем плескалась в ванной. Прошедший день был для нее знаменательным. Все задачи, поставленные перед партией и правительством съездом народных депутатов, были выполнены и перевыполнены. А пятилетка завершилась в два года! Папа Иван Иванович – и по совместительству большой партийный босс – был покорен, словно Пик Коммунизма. И теперь Кристина нежилась под горячими струями воды и обдумывала планы, как ей сковать из всего этого достойное железное изделие, пока оно было еще горячо.

Уходя, Иван Иванович забрал квитанцию об оплате телефонных переговоров с собой, нежно шепнув на ушко Кристине, чтобы она не волновалась. Он собирался оплатить квитанцию через партийную кассу и провести ее, как прямые расходы на организацию движения «Красных галстуков» на Сумщине, Полтавщине и Черниговщине. А то, что Кристина звонила вовсе и не туда, а во Львов, это уже вообще никого не интересовало. Поскольку никто и не знал, что это такое, и где оно находится.

Но это было еще не все. Иван Иванович совершенно непрозрачно намекнул Кристине, что не дело такой умелой и способной девушке тратить свою жизнь на хозяйственные заботы, а пора ей подумать о строительстве карьеры в партии – а именно, его личным секретарем, который ох как ему необходим в его поездках по странам и регионам. И если Кристина не против, то папа Иван Иванович может устроить все, как нужно – вот только прежде необходимо пройти в Государственную Думу. Но это дело, считай, уже почти решенное – так что, недолго осталось Кристине куковать под гнетом кастрюльно-сковородного рабства.

Кристина, конечно же, не стала сильно протестовать. Да и вообще никак протестовать не стала. А только-только нашла в себе силы удержаться и не завизжать от радости. А папа ушел окрыленный. Давно он не чувствовал себя так хорошо – он словно сбросил с плеч десяток лет, распрямился, и даже его личный водитель сразу заметил в нем произошедшую перемену. И сделал комплимент. На что папа был весьма доволен.

Конечно, можно пространно живописать, что же еще произошло тем вечером: как из штаба вернулась Мария Харитоновна, как она десять минут бегала по квартире в попытке разнюхать и что-то прояснить для себя, но так ничего толком и не обнаружила. И только подозрительно рассматривая довольное, как круглая полная луна, лицо Кристины, пришла к выводу, что ее сына, похоже, сегодня взяли в оборот. Она даже принялась звонить ему домой, но получила отворот-поворот и страшно разозлилась. Бабушка и папа долго кричали друг на друга в телефон, но потом в итоге почти успокоились, бабушка вытащила из серванта початую заветную бутылочку и хрустальную стопочку, достала из холодильника остатки сыра и багета и как следует напилась сама с собой. А Андрейка просто спал.

Наутро по квартире все бегали, как ошпаренные. Назавтра был день выборов, и сейчас – хоть по всей стране и был объявлен «день тишины» – в партийных штабах работа кипела, как у мартеновских печей в тридцатые годы. И, кроме того, бабушка разбудила Кристину пораньше, велела ей одеваться и следовать за ней. Иван Иванович распорядился доставить Кристину на Красную Пресню, где она должна была начать входить в курс дела.

Впервые за последние несколько недель Андрейка остался дома один. Он недоуменно бродил по квартире, пытаясь осмыслить, что же произошло, и может ли он опять спокойно читать в своей комнате. Повсюду была раскидана незамысловатая одежда Кристины – и даже кое-что лежало на кроватке Андрейки, брошенное впопыхах и в горячке сборов – так что ему пришлось для начала собрать все эти вещи в одну кучу и свалить их на тахту Кристины. Постепенно шаг за шагом Андрейка учился отстаивать свое личное пространство. И появление в доме няни послужило для этого хорошим катализатором.

Андрейка вдруг совершенно ясно и отчетливо понял, что даже если никого не трогать и ничего не делать, это вовсе не означает, что в один не очень прекрасный момент рядом с тобой не появится человек, который сочтет, что имеет все права причинять тебе неудобства. А коль скоро он появился, то нужно уметь поставить его и себя в такие рамки, чтобы тебе было наиболее комфортно.

Что сказать – мысль была неизбитой, а самое главное, вполне осознанной, так что, мы с удовольствием имеем право констатировать, что Андрейка сделал еще один шаг на пути к самостоятельной взрослой жизни. В общем, он решил напомнить Кристине о ее правах и обязанностях, и кто в этом доме хозяин. И от предвкушения будущих баталий с превосходящим его по возрасту противником яростно сжимал кулачки, сурово хмурил брови и играл желваками на худеньком мальчишечьем лице. В общем, готовился.

Это была суббота. День, безусловно, такой же хороший (особенно, с утра), как и вечер пятницы. И, может быть, вновь обретенное одиночество, а, может, разлитое в воздухе напряжение перед выборами – какое, к слову сказать, все дети очень хорошо чувствуют (и не только перед выборами, но, например, и перед Новым Годом или Восьмым Мартом) – помогло Андрейке ощутить себя на просто маленьким мальчиком, а человеком с большой буквы, который тоже имеет право. А, может, просто подошел возраст. Тут мы ничего определенного утверждать не смеем.

Итак, Андрейка свалил все Кристинино барахло ей на тахту. И, заняв свое излюбленное место у себя в комнате, стал дочитывать очередной приключенческий роман. Но, странное дело, через некоторое время (а он все еще находился в состоянии серьезного возбуждения от предстоящей эпической битвы с Кристиной за жизненное пространство) он обратил внимание, что его все больше и больше интересуют моменты проявления в романе девочек, девушек или просто дам, и кое-какие подробности их взаимоотношений с мальчиками, юношами или просто взрослыми кавалерами.

Это было так ново и так неожиданно, что Андрейка долго не мог понять, что же привлекает его внимание – ведь до сего момента существование вокруг девочек, девушек и просто дам его никоим образом не волновало. Но мы-то знаем – что с ним творилось, поскольку сами взрослые, и многое уже понимаем. Кстати, забегая вперед, скажем, что в тот день Андрейка так и не разобрался, что с ним произошло, а вскоре и совсем забыл об этом моменте пробуждения в нем не мальчика, но будущего мужчины.

Суббота, стоявшая тогда на дворе, была по всем критериям особенной. По крайней мере, для семьи Капитоновых. И даже для Христинки Ноги, которая, конечно, имела пока к ней весьма опосредованное отношение. Эта суббота была знаменательной – она, словно красная черта, подводила итоги. Для бабушки и дедушки, для папы Ивана Ивановича, для его сына Андрейки, который, сам того не понимания, вступил в новую пору своего созревания, для Кристины, в конце концов, коли уж она появилась в нашем жизнеописании. И, кажется, все они это прекрасно понимали или чувствовали – но только каждый по-своему.

А вечером все собрались за праздничным столом на все той же кухне – и даже папа, который впервые за много месяцев приехал не в костюме, а в обыкновенных джинсах, свитере и куртке на пуху. Так он казался гораздо моложе, весь вечер заразительно смеялся, травил анекдоты и байки, в общем, был настоящей душой компании, в чем, конечно, была заслуга Кристины, которая тоже вместе с папой весь вечер смеялась, веселилась и даже пела со странным, так и не ставшим привычным уху Андрейки заунывным акцентом.

Воскресенье выдалось очень тихим и каким-то необыкновенно радостным. По крайней мере, Андрейке так казалось. Ему вчера так толком и не удалось повоевать с Кристиной, а сегодня почему-то и не хотелось. В квартире царило умиротворение. Когда он проснулся, рядом никого не было. На плите стояла дежурная кастрюля с еще почти теплой кашей, в холодильнике – сыр, масло, а на столе – круглая булка хлеба с броским названием: «Московский полубоярский». Андрейка, не спеша, позавтракал, уткнувшись носом в книжные страницы, и вдруг, неожиданно поймал себя на мысли, что ему хочется пойти покататься с горки. Он рассеянно смотрел на книгу перед собой и не знал, что с ней делать. Потом неуверенно закрыл ее, проверил, есть ли у него ключи от входной двери, оделся и вышел на улицу.

Ярко светило солнце, возле дома чувствовалось оживление. Было десять часов утра. Народ целыми семьями (взрослые плюс по одному-двое-трое детей) целенаправленно двигался по направлению к Андрейкиной школе, в которой был открыт избирательный участок номер шестьсот шестьдесят шесть по городу Москва. Первым делом Андрейка заглянул к деду в «ракушку». Странно – но того на месте не оказалось. Как потом узнал Андрейка, сегодня дедушка исполнял важное партийное поручение – он возглавлял группу наблюдателей на нескольких избирательных участках и зорким соколом высматривал возможные подтасовки, нарушения и несуразности, которыми, как известно, всегда славилась отечественная избирательная система. Но мимо дедушки и мышь не могла проскочить незамеченной, и поэтому за исход выборов на вверенном ему театре боевых действий можно было не опасаться.

Андрейка поискал глазами ближайшую горку, не нашел и, вспомнив, что на территории школы есть такая – совсем недавно залитая – решил, что там ему как раз сегодня и место. Теперь нужно было найти картонку или фанерку, чтобы быстрее скользить. Тут-то дедушкино мебельное производство оказалось весьма кстати. Неподалеку от его «ракушки» стояли мусорные баки, в которые он постоянно понемногу сгружал отходы древо-пилообрабатывающей промышленности, и где можно было в любой момент разжиться необходимым транспортом для скатывания с ледяных гор. Иногда даже здесь оказывались куски линолеума! В общем, вскоре Андрейка вместе со стойкой неорганизованных, таких же, как и он сам, малышей, катился вниз, пинал ногами всех, кто подвернется, сам получал в ответ тычки и удары, визжал и размахивал руками. Ему было хорошо, и время летело быстро и незаметно.

Горка была обустроена таким образом, что с нее открывался прекрасный вид на центральный вход в школу (а ныне избирательный участок номер шестьсот шестьдесят шесть). И Андрейка видел, как туда стекался трудовой и не очень, просто и совсем непросто одетый, и иногда с песнями и плясками народ – в единственном числе и во множественном, и даже целыми небольшими мобильными соединениями. Шли бабушки и дедушки, мужчины и дамы средних лет, почти совсем юные барышни с кавалерами – в общем, социально активная общественность, которая спешила волеизъявлением повлиять на дальнейшую судьбу страны. И особенно ему запомнилась, как одна старушка вела за руку внучку (скорее всего, внучку), а та несла ярко-красный наполненный гелием воздушный шарик, на котором еще более красными буквами было написано: «Все – в окопы!» и еще внизу: «Вся власть – учредительному собранию!».

Через два часа Андрейка устал и пошел домой, а в участок все текла и текла нескончаемая людская река. Из динамика, установленного над входом в школу, звучала знакомая музыка из «Звездных войн» американского режиссера Лукаса – что, конечно, было символично. Ведь голосовать лучше всего именно под эту мелодию – она создает необходимый и присущий моменту настрой.

Остаток дня прошел спокойно. Только бабушка, дедушка и даже Кристина все не появлялись и не появлялись – так что Андрейка пару раз поел, поспал, почитал и от нечего делать включил телевизор. Стоит сказать, что говорящий ящик его не особенно-то и интересовал, и он смотрел по нему только мультики. Только сегодня почему-то мультиков не было совсем, зато он с удивлением обнаружил на одном из каналов своего папу, уверенно раздающего интервью сразу нескольким теле-радио компаниям. Андрейка был настолько ошарашен, что даже решил послушать. Оказалось, что его папа очень и очень известный человек – что, конечно, было приятно. И говорить он умеет настолько складно, что ему бы впору писать фантастические романы. Например: «Двадцать тысяч лье до победы коммунизма над капитализмом» или: «Из пушки – на Луну, а оттуда – обратно в Кремль», или: «Таинственный остров – сказ о том, как Гусинский с Березовским пропили за один вечер остров Ибица», ну и т. д.

Папа говорил долго – хорошо поставленным голосом доказывая, что победа неизбежна, и сила – за ними. Андрейка слушал и тоже верил. А потом опять поискал в телевизоре мультики и опять не нашел. И расстроенный отправился спать. Конечно, в тот день ему не суждено было увидеть домочадцев (они все с нетерпением ждали результатов голосования на Красной Пресне) – а самое интересное началось далеко за полночь, когда появилась уже более-менее полная информация о том, как проголосовала страна.

В штабе коммунистического сопротивления победившему олигархически-окаянному режиму царило оживление. Коммунисты из первой половины списка, не стесняясь и горланя военные и прифронтовые песни, радостно пили вкусный односолодовый виски из стратегических партийных запасов и произносили тосты. В их числе был и папа, который до того разошелся, что принялся на ходу сочинять поэтические отрывки на злобу дня. Наш читатель уже смог убедиться, что Иван Иванович был совсем не лишен литературного таланта, поэтому мы готовы привести здесь некоторые из его мимолетных словесных набросков, которые он сам после озаглавил, как: «Ода к радости»:

Или вот еще:

А бабушка Мария Харитоновна и ее активистки расположились неподалеку от прошедшего в думу партактива и пили водочку с маринованными огурчиками с собственных приусадебных участков. Из их угла время от времени слышались приветственные крики, громкий немного истеричный от пережитого напряжения смех и частушки, которыми победители отмечали свой триумф. Обычно начинала сама Мария Харитоновна:

А после хор из пятидесяти голосов одновременно подхватывал: «Особенно в постели!»

А голоса продолжали: «А он удержит – а потому что все в его руках!». Исполнив подряд несколько задорных частушек, старшее поколение замолкало, и тогда вновь в большом зале начинало преобладать звуковое давление произносимых за основным столом тостов маститыми коммунистами. И вот, ровно в три часа ночи по Москве слово взял главный по партии Бессменный Ленинец и Большевик – Вождь почти что всех Народов (БЛиБ-ВпчвН) товарищ Зарганов. Он налил себе полную рюмку ирландского виски, выпрямился во весь рост и напористыми ударами серебряной немецкой вилочки о чешский хрусталь затребовал тишины. Аудитория моментально обратилась в слух:

– Товарищи! – голос БЛиБ-ВпчвН звучал, как царь-колокол, и перекрывал все посторонние звуки в радиусе пятидесяти метров. – Как когда-то говорил в известном мультфильме небезызвестный нам Чебурашка: «Мы строили, строили и, наконец, построили!» И это правда, товарищи! – оглушительные аплодисменты стали ему ответом. Но не прошло и пары минут, как они смолкли, и почти что всенародный вождь продолжил:

– А тем временем результат нашей работы мы сейчас видим у себя на лице! И этот результат, конечно, я смело могу охарактеризовать, как нашу общую победу! – и снова вождь несколько минут дожидался наступления тишины. Коммунисты, сидевшие за праздничными столами, неистово били ладошками о ладошки, кричали: «Виват!», и бесконечно радовались. И их можно было понять – безумная предвыборная гонка и раздача населению несбыточных обещаний наконец-то закончилась, и сейчас можно было спокойно приступать к более осязаемой работе по освоению причитающихся им по статусу бюджетных выделений.

Когда наступила тишина, и все снова выпили, не закусывая, главный по партии вновь заговорил:

– Да, товарищи. Нам всем выпала нелегкая судьба – вести за собой страну в нелегкую годину – когда власть захвачена кучкой воров и предателей! А вот, например, пятьдесят лет назад их всех бы давно уже расстреляли! Но, может быть, кое-кто из вас хочет сказать, что все эти воры и предатели тоже из бывших коммунистов? – вождь сурово и очень сердито обвел взглядом аудиторию. Он, словно, вопрошал: «Ну-ка, ну-ка кто из вас сейчас кивнет головой?».

Но все напряженно молчали, и он, погасив свой рентгеновский взор и немного успокоившись, сменил гнев на милость. – И вы будете неправы! А потому что даже любому несознательному младенцу сейчас известно, что страну предали и разрушили не бывший Генеральный Секретарь ЦК КПСС, не бывшие Генеральные Секретари ЦК Коммунистической Партии Украины и Белоруссии, не бывший Секретарь Московского комитета КПСС и не иже с ними главный коммунистический идеолог и министр иностранных дел (и это я еще не всех назвал!), а непонятные и неизвестные никому из нас люди-крабы с Марса! И вот это уже – чистая правда!

Главный по партии залпом опрокинул в рот стопочку виски, поморщился и потянулся за ломтиком лимона. Он даже сделал попытку вновь сесть за стол, но потом вспомнил, что еще не договорил, и остался стоять.

– Так вот, пронырливые люди-крабы – и поверьте мне, я не шучу и знаю, о чем веду речь – с помощью нехитрых технических приспособлений зомбировали старых проверенных коммунистов, и они поддались нестерпимому зову наживы и развалили великую державу на множество осколков! Но кое-кто за пределами этого зала все еще продолжает утверждать, что в разрушении страны виноваты именно коммунисты! И с такими, товарищи, мы должны ежеминутно и ежесекундно бороться, товарищи! А потому что оппортунизм должен быть побежден, а соглашательство изжито! А потому что союз трудящихся всех стран должен быть восстановлен, а для этого каждый из нас и я лично, как известно, не пожалеем ничего! Потому что коммунистическая идея живет и побеждает!

Ответом ему послужил дружный вздох, с которым проверенные временем соратники и новые активные члены подняли в воздух до краев наполненные шкалики, рюмочки и стаканчики с бокалами. Веселье захватило коллектив – после речи самого вождя оно приняло еще более непринужденный характер и вскоре – буквально к полпятому утра – приобрело некие черты древнеримских оргий, за исключением, конечно, того факта, что вместо гурий, ублажающих и услаждающих взгляд и тело с душою, повсюду в сигаретном смоге мелькали нетрезвые лица (преимущественно красного пролетарского цвета), которые, словно один общий дружный катушечный магнитофон, разными тембрами и октавами вопрошали одно и то же, а именно: «Ты меня уважаешь?». А кое-где даже вспыхивали громкие перебранки на идеологической почве – но, впрочем, куда ж без них в дружном коллективе?

Но, как известно, и хорошее тоже когда-нибудь заканчивается. И вот к утру все устали настолько, что теперь мечтали исключительно добраться до теплых постелей – наподобие той, в которой спал Андрейка – только размером сильно побольше. И стали разъезжаться по домам – кто на лимузинах с сонными водителями за рулем, кто – на такси, а кто и на метро и троллейбусах. А были и такие, что решили прогуляться по утренней Москве и широкой грудью вдохнуть незабываемый воздух великой победы коммунистического добра над капиталистическим злом.

Кстати, среди праздновавших в ту ночь была и Кристина – которая скромно сидела за большим уставленным пластиковыми стаканами и бутылками с водкой и дешевым вином столом для секретарей и ассистентов. Как ни крути, а табель о рангах и порядок распределения социальных благ в партии большевиков исполнялся неукоснительно – и поэтому везде и всегда исповедовался принцип: «На чужой кусок не разевай роток!» и «Не садись не в свои сани, деревенщина!». И как это ни грустно заметить, в этом товарищи большевики никоим образом не отличались от так ненавидимых ими буржуинов, которые поступали со своими подчиненными точно так же. Но об этом прискорбном факте нам здесь, конечно, говорить совсем не к месту.

Кристина сильно контрастировала с окружающими ее подсобными референтами-помощниками своей девичьей статью и непринужденными манерами. А Ивана Ивановича одолевали соратники с вопросом, где ему посчастливилось найти такого личного секретаря. На что он важно отвечал, что, дескать, нерушимый союз трудящихся независимых государств приносит свои плоды – и нужно просто лучше и тщательнее отбирать кадры из народа. А он – Иван Иванович – постоянно этим занимается. И если некоторое время его немного смущали явные пробелы в Кристинином образовании – особенно в вопросах пролетарской сознательности – то потом он логично рассудил, что не боги горшки обжигают, и при должной старательности даже из Кристины можно вырастить боевую верную идеям партии подругу – причем весьма за короткий срок. И на этой светлой мысли удовлетворенно принялся наверстывать упущенные минуты веселья и догонять своих товарищей по показателям объема выпитого спиртного.

Короче говоря, Кристина с легкостью влилась в разношерстный пролетарский коллектив – веселый, бесшабашно-горячий и проникнутый священной идеей раскрепостить всех и каждого. А когда все стали расходиться, она уехала с Иваном Ивановичем в его шикарной машине к нему домой. И даже бабушка Мария Харитоновна и прикрепленный к ней гость вечера – дедушка – глава семейства Капитонов не сильно протестовали – они лежали рядом друг с другом на широкой тахте (одной – из порядка двадцати), которые были заботливо расставлены в помещении по соседству с главным праздничным залом – специально для тех, кто не выдержит накала триумфа и ляжет спать чуть-чуть пораньше.

Подводя итоги, можно уверенно сказать, что вечер прошел на славу, и все были довольны. А Андрейка спокойно спал, и ему снилось синее бескрайнее море, славная пиратка с тяжелой абордажной саблей в руке и жемчужиной в ухе, которая зазывно скалила зубы и притягательно стреляла глазами в стоящего напротив Андрейку в форме капитан-лейтенанта британского королевского флота. А он улыбался ей в ответ.