Читать книгу Псага. Сборник рассказов - Владислав Март - Страница 3

Мешала ли она мне? Что она делала такого, что не давало мне покоя? Стояла-сидела в углу участка? Бросалась в глаза? Заслоняла что-то важное? Не уверен. Угол её был тёмным с утра, поскольку тень от высокого забора накрывала. Рядом я почти не ходил, не ездил. Трава венчиком обрастала её, частично скрывая размер. Это была куча. Щебень или как там правильно называется. Масса довольно крупного тяжёлого необработанного негладкого камня. Такого, что в ладонь возьмёшь не больше трёх штук. Высотой мне по грудь, равномерная, развалившаяся на травке. Камни были перемешаны с таким же грубым тёмным песком, что теперь, спустя неопределённое время, выступал цементом. Не давал куче рассыпаться на более пологую горку. Я называл её куча. Не уточнял, что это камень. И она была старше моего участка. Она оказалась запертой внутри него по недоразумению производимых наделов. Вероятно, это была соседская куча, сохранившаяся от строительства дома или дорожки. Но после разграничения геодезистом участков в посёлке, куча не попала в пределы соседа. А затем земля, что находилась в том числе под кучей, досталась мне. Теория была гладкой, в отличие от каждого конкретного камня, формирующего кучу. Однако несмотря на заборы почти со всех сторон, реальных соседей у меня не было. Или они не проживали и не построили дом, и всё такое прочее для чего нужен крупный щебень. Заборы были без фундамента. Не к чему было мысленно привязать эту горку. Она была ни для чего. Никому не нужная. Куча стояла бесполезной массой занимая четыре-пять квадратных метров моей кадастровой земли.

Мешала ли она мне? Не давала выращивать урожай, гулять с чашкой чая, пинать мяч, косить траву? Последнее немного верно. Но всё прочее надумано. Я даже не подходил к этому углу каждую неделю. Куча мешала на каком-то другом, ментальном уровне. Она была несовершенством участка. Бородавкой. Символом бесполезности и чего-то, что я не изменил, не улучшил, не победил здесь. Остальные углы давно подчинились беседке, клумбе, мангалу и машине. Мимо них лежали тропинки, росли вишни, горели шашлыки. Этот, если смотреть из кухни, дальний левый угол принадлежал не мне, а куче. Теневая зона, бесполезная для посадки и далёкая от всего. Этот угол с камнями мешал мне где-то внутри. Вне пределов досягаемости планов и покосов. Куча мешала мне жить, вить моё тонкую линию шёлка по этой моей земле. Она была зарубкой на линии жизни моей ладони. Скрипящей дверцей кухонного шкафа. Дождавшись прогноза в нескольких нежарких недождливых дней подряд, я решил убрать кучу. Перевезти её тачкой в другие места участка. Принудительно вынуть из неё пользу. Мне виделось, что в одном месте обязательно необходимо отсыпать три метра вдоль забора, в другом укрепить сваи, в третьем рассыпать камень толстым слоем чтобы меньше весной было грязи и трава не пробивалась. Кучи должно было хватить на эти идеи, всё-таки она была немаленькой. Я вышел на поле боя вооружённый двухколёсной тачкой и совковой лопатой, предварительно переоделся в уличную рабочую одежду. Лето. Утро. Труд.

Первое движение, скорее удар лопатой по куче показал, что она абсолютно нерассыпчатая. Единым монолитом стоит и не собирается отдавать камешки. Ещё несколько попыток и моя совковая потеряв всю прошлую грязь и пыль заблестела, заточенная о камень. Покрылась мелкими ссадинами от попыток выковырять содержимое кучи. Я продолжал, цеплял снизу, из середины, и, наконец-то добыл несколько многоугольных камней. Они с грохотом падающего самолёта заняли место в пустой качке. Ещё двадцать или тридцать рывков, и я с улыбкой наполнил до верха тачку. Сложно. Туго. Но лопата может просочиться между слежавшимися песчинками и оторвать часть кучи. Вокруг меня стоял шум и оседало облако пыли. Первая тачка ждала рейса. Переезда туда, где эти камни, конечно же, невероятно нужны и важны. Я движением Гефеста попытался воткнуть лопату в кучу перед тем как взяться за ручки тачки. Лопата издала колокольный звук и отскочила в сторону. Куча была крепка. Она не впустила в себя инородное тело. Лопата отскочила на газон как от стены. Что ж. День только начался.

Я взялся за ручки и оторвав тачку от земли сделал шаг. Второй. Тачка не двигалась, двигался только я. Она была нереально тяжёлой. Я упирался коленом, пыхтел и еле-еле поехал к беседке. Двадцать метров показались каторгой. Вывалив камни, я осмотрел качку. Она явно не подходила для работы с таким весом. Но, ничего. Я накачал колёса ещё лучше велосипедным насосом, смазал все вращающиеся части вечным «WD» и буквально двумя пальцами привёз мой самосвал к куче. Лопата поднята с земли и смена продолжилась. Не набирая, а именно выковыривая камни из кучи, уже почти блестящей лопатой я насыпал вторую качку. На этот раз чуть меньше. Не столько потому что я решил облегчить перевозку, в основном потому что я устал работать лопатой. Подход к тачке, подъём и снова пауза. Она не ехала. Дело было не в колёсах. Это было просто очень тяжело. Камни обладали какой-то скрытой массой, были каким-то неоткрытым бозоном противоречащим законам физики. Перекатывание колёс стало пыткой. Я вывалил вторую у беседки вместе со своим потом. Оглянувшись я увидел уже сформированную колею от двух колёс, совершенно не изменившуюся кучу и высокое белое солнце. У меня под ногами лежали жалкие несколько камешков несравнимые с горой в углу участка. Обман зрительный, физический, формы и массы. Но всё срастётся, всё будет, будет по-моему. Третий подход. Четвёртый. Моя лопата как скрипка визжа лезла в центр кучи. Рубить дерево каменным топором, полагаю, значительно легче.

Я освоил оптимальное движение с тачкой. Лёгкое приседание и выпрямление не за счёт рук, а ногами. Наклон туловищем вперёд чтобы разгрузить плечи и спину. И первый шаг выпадом чтобы не бить о тачку колени. Далее в колее пытался сохранить импульс, изменил колею так чтобы был небольшой уклон, разбил ногами несколько мешающих комков земли. Когда я завершал подвоз и высыпал камни, все эти мелочи казались работали, были важны и приносили пользу. Но только я снова брался за ручки полной тачки, я видел, что ничего не работает. Лишь моё упорство и временное наличие физических сил сохраняет темп работ. Десять тачек спустя я обнаружил несколько важных вещей. В куче появилось маленькое отверстие, размером может быть с футбольный мяч. Это был единственный признак, что я в ней что-то изменил. На небе солнце вопреки всем прогнозам жарило как в Египте. Я промок насквозь, высох, снова промок и прилип к своей одежде. Место куда как мне казалось я свезу половину кучи закончилось. Мне придётся возить дальше и думать наперёд маршрут и новые места для щебня. Бесконечного щебня. Я сделал перерыв, пил воду и смотрел на кучу. Та, после моей трудовой разведки, не казалась мне уже муравейником, она была Эверестом. Я раздобыл кепку от солнца, поменял перчатки и лопату и продолжил. Невесёлая музыка сопровождала мой рабский труд. Стук металла о камень, затем грохот камня о металл, кряхтение и редкий скрип колеса, шум падения камней на землю и глубокое дыхание. Симфония кучи. Чтобы мотивировать себя на продолжение я принёс холодной воды и включил свою музыку в мобильном, в кармане рабочей куртки. Симфония камня меня не устраивала, хиты из кармана были приятнее на слух. Я перестал считать тачки с камнем, решил работать ещё час, не смотря на усталость.

Камешки были разными. Красными кусочками гранита, серой округлой галькой, чёрными с прожилками звёздных блесток. Иногда просто покрытыми сухой грязью. Иногда желтоватыми. Я развлекался, мысленно присваивая адреса каждому подвиду. Этот из статуй Луксора, тот от дороги из жёлтого кирпича к Изумрудному городу, в том наверняка внутри золото или алмаз, так блестит, а подобные можно найти вдоль железных дорог, на них лежат шпалы. Отвлекать голову от редкого в моей жизни тяжёлого труда было совершенно необходимо. Я мог бы сдаться до обеда, если бы не придумывал себе подобные отдушины. Подпевал и разговаривал с вороной. Я проработал ещё час и ушёл на заслуженный отдых в тень кухни. На участке появились протоптанные качкой дороги, тут и там камень застилал траву, пейзаж начал меняться. Менялись мои потовые железы, они раскрылись как кратеры на Луне. Брови покрывались солью. Рвались перчатки, сдувались колёса, ныло под рёбрами. Мир жил, старел и изменялся. Всё кроме контура кучи камня в левом дальнем углу. Он выглядел так же, как вчера и было абсолютно неясно, откуда я навозил столько камней, если куча стоит своей массой нерушимая подобно дружбе народов. Пообедав я встал, ощущая местами растянутые, местами свинцовые мышцы. И все эти места, оказались именно теми, что никогда до этого, ни на какой физкультуре, ни в какой качалке, не принимали на себя нагрузку. Ныли и отекали мышцы, о существовании которых я не знал до этого дня. Какие-то боковые мышцы спины, глубокий трицепс, что-то над коленом и между грудью и прессом, загадочные мышцы тыла стопы. Восполнив водно-солевой баланс, я вернулся к куче. Та, защищалась жарком солнцем, скользкой травой и слипшимися в неподъёмный Кубик-рубик камнями. Камни то становились мелкими и рассыпались с лопаты, то крупнели и залезали в неё по одному. И то, и другое приводило к необходимости выполнять больше движений, больше бросков в тачку. Работая как гном в шахте, я продолжал вгрызаться в породу. Вскоре произошло чудо, придавшее мне сил ещё на пятнадцать минут. Кинув со злостью лопату в кучу, отметил, что та, впервые упала не сразу, а чуть задержавшись постояла словно в снегу. Завалилась она уже после того как я отчалил с тачкой перед собой. Камешки расступились и пропустили кончик железа внутрь. На обратном пути теперь приходилось подбирать камни с колеи. Они норовили выпрыгнуть при малейшем качании. С таким трудом попадая в чрево металлической тачки, тем не менее выпрыгивали из неё легче, чем зонтики одуванчика при ветре. Я отработал весь день. Промок в каждой из своих уличных футболок. Загорел шеей и предплечьями. Не смотря на толстые перчатки натёр мозоли. Но я был доволен. На участке угадывался смысл всех этих камней. Они теперь лежат не просто так, а делают работу, помогают жить. Всё идёт по плану. А куча, на кучу я решил не оглядываться, уходя в дом после своей самопридуманной смены. Я не показал куче, что очень устал. Я думаю она и так догадывалась по брошенной мной на пути эвакуации тачке и лопате, которые я даже не потащил до двери. По перчаткам, повисшим на ручках тачки и по недопитой воде в пластиковой таре, что осталась ночевать во дворе. Я взошёл на три ступени крыльца словно на вершину Кёльнского собора, долго и трудозатратно, так устали ноги.

Спал замечательно. Упал в кровать рано. Уснул крепко. Мне снилось, что я тащу пианино по лестницам подъезда пятиэтажки без лифта и всё происходит в киношной советской атмосфере. Где-то между «Бриллиантовой рукой» и «Гаражом». С добрыми тётями и дядями, попадающимися на пути. С пионерами в галстуках пролезающими под застревающим на площадках инструменте. С консервными банками полными окурков «Примы» на подоконниках межъэтажья. Я не видел с кем волок пианино поскольку нёс заднюю часть. Передние рабочие всегда были ко мне спиной. Широкой потной спиной с небритыми подмышками и затылками. В кепках в рубчик. Мои ноги и руки устали во сне. Мои мышцы, ладони, подошвы и я были отчего-то счастливы. Когда мы во сне отдыхали от подъёма, пропуская спешащих в гастроном граждан столицы, я начинал играть, бил по клавишам. Звука я не слышал и во сне объяснял себе это тем, что играть-то я не умею. А клавиши из кости слона упруго вдавливались и подпрыгивали под моими пальцами. Пантомима радовала остальных грузчиков. Как будто они всё же что-то слышали. Они уважали силу искусства. Только я был глух как к музыке, так и к труду.

Я проснулся выспавшимся в начале рассвета и чувствовал себя относительно сносно. Лишь большой синяк на правой коленке напоминал о непобедимой куче, ждущей толчка ногой тачке и сне полном труда ради, непостижимого ухом грузчика, искусства. В руки сам собой полез смартфон с его вечными единичками напротив фотографий людей. Однако я зашевелил пальцами в другом направлении. Давно хотел посмотреть, что было на месте моей фазенды раньше. Посёлок молодой, но земля старая. Что тут было? Никаких архивов в интернете не нашлось, кроме краткой информации, что в соседней деревне, а значит, возможно, и рядом с моим теперешним домом был бой с немцами. Но я подумал, что на обычных гугл-картах может быть сохранена спутниковая фотография места за прежние годы. Так часто происходит, в местностях необжитых, где гугл-мобиль проезжает раз в жизни, спутник пролетает по случаю. Старые карты висят и висят, фото не обновляются, а даже если обновились, пользователь может посмотреть архивные. И я вошёл во всемогущий интернет. Старую версию местности обнаружить удалось быстро. Но точно сориентироваться в отсутствии дорог и домов свежеиспечённого посёлка оказалось непросто. Доверяя только линии ручья, совсем немного линии кромки леса я лежал под одеялом вычисляя место своего дома. Хоть бы болото не увидеть на своём участке. Я был согласен просто на абстрактную полянку, колхозное поле. Одно одинокое дерево было хорошо видно и напомнило мне соседний надел, необитаемый и поросший растением Сосновского. Там как раз росло крупное дерево. Ещё минутка, поворот карты и я был почти уверен, что смотрю на свой участок в совокупности с несколькими соседними. Действительно почти полянка с петляющей тропинкой в сторону леса, теперь не существующей. Я увеличил фото и тут же напрягся. Пресс заныл и поясница отозвалась скованной тупой тяжестью от самых лопаток до ягодиц. На предполагаемом месте моего домика я чётко увидел тёмную пирамидку – кучу. Серо-коричневая, она была освещена на этом весеннем фото и различались отдельные пиксели камешков. Я поискал данные, самое старое фото выполнено шесть лет назад. Что ж. Куча не имеет отношения ни к соседям, ни к геодезистам, она коренной житель. Она была здесь до нас. Это ничего не меняет. Я сейчас встану и её развезу, разбросаю куда планировалось. Сейчас. Вот уже. Да, я смогу. Я встаю.

Что вы знаете о мышечной боли? Я и до этого утра знал не мало. Но вся мышечная боль до сегодняшнего дня была у меня символом успеха, наградой, знаком превосходства. Мышцы ныли после пробежки за последним вагоном поезда везущего меня к приключениям, после подъёма личного рекорда в штанге или гантелях, после отличной оценки за подтягивания или упражнения на пресс. Я видел на себе синяки – знаки моих побед. В драках, перестановке мебели, ношении на руках девушек… Сейчас мышцы вели другой монолог. Они были чужими кусками плоти, им были неуютно во мне. Неуклюжие слои перемешались под кожей. Все мои мышцы находились не на своих местах. Иначе как объяснить, что болело между лопаток, в своде стопы и в крестце. Именно там теперь прятались мои бицепсы и трицепсы. Позорно сбежали от тачки с неподъёмными камешками. Крохотными такими монпансье из мрамора и гранита. Я конечно же встал, позавтракал и пошёл работать. Но. Каждое вращение чайной ложки в кружке, каждый взгляд на часы отзывались во мне неведомой костно-мышечной болью. И то была не боль побед, то была боль жизни. А для чего мне вообще даны мышцы? Не для того ли чтобы разрушать кучи и собирать новые? Я ведь человек. А это такая скотина, которая думает. А подумав начинает что-то двигать, таскать или ломать. Хорошо, если просто кучу земли или навоза, бывает, что и других человеков.

С наскока я перетащил четыре тачки. Затем пришлось адаптироваться. Ноги не шли, кисти разжимали ручки двухколёсного транспорта. Я стал бросать меньше камней и больше переложил нагрузку на руки. Бицепсы и трапеции пытались временно компенсировать утомлённые спину и бёдра. Я перестал чувствовать пот, прилипшую футболку и солнечный ожог лба и шеи. Я перестал смотреть на колею на траве. Я только втыкал металл в камень, грузил камень в металл и опрокидывал камень из металла на землю. Лишь последняя, без грохота и пыли, молча и мягко принимала камни. Земля была умнее всех нас, людей и инструментов, для неё местоположение кучу роли не играло. В момент выгрузки, в тот момент камни казались лёгкими и маленькими. Мать-земля клала их аккуратно и заботливо, подставляла почву и клевер на ней. Ни один кусок базальта не чувствовал себя одиноким и лежал как на перине в новом месте. А я разворачивался и отравлялся к всё-таки уменьшающейся куче.

Она таяла. Тень её из пирамидальной превращалась с огрызок яблока, в модель недостроенной «Звезды смерти». К полудню второго дня она начала сдаваться. Край осыпался, дыра в центре стала похожа на вход в пещеру, на грот. Лопата иногда могла не падать после попытки воткнуть её в кучу. Я сменил плейлист в плеере на Элтона Джона и чуть сбавил темп. Смертная лирика и вечный гранит, это так по-человечески. Пот хлюпал уже у меня в ботинках, под носками. Загорели под беспощадным солнцем такие места, что не загорали никогда, такие как уши и лодыжки. Мозоли – сухие и толстые – больше не нуждались в защите перчатками. Я возил голыми руками. Ладони превращались в тот же камень, что составлял кучу. Руки стали напоминать руки отца или даже открытки ко Дню Победы, где солдат с грубыми ладонями принимал нежные цветы. Перерывы на попить стали реже. Элтон Джон лирично сообщал, что я буду благословлён и что не стоит никогда говорить другу прощай. Я чувствовал на себе благословение природы, эволюции и до слов расставания с кучей было очень далеко. Я закалялся в этой странной работе. Лопата стала невесомой. Только через три рейса я заметил, что колесо тачки погнулось и я частично везу её просто на металлическом остове. То есть тащу по земле. Наверное, я потерял чувство массы тачки, оставались только миссия и направление движения. Это было второе дыхание и начало смерти кучи. Может быть поднажми я после обеда, всё закончилось бы на второй день. Но я расслабился на волне эффективности и позволил себе начать рассматривать камешки, что водопадом сыпались к месту новой дислокации. Убивая одуванчики и клевер.

Маша. На одном из ровных камней, напоминающим половинку яблока была нацарапано «Маша». Я сел от неожиданности. Царапины были глубокими, рана камню нанесена металлическим инструментом, человек постарался. С обратной стороны ничего не было. Отложив камень, я начал шарить руками по дорожке, что я формировал у забора. Переворачивая тут и там самые крупные и плоские экземпляры, я обнаружил кусок, звавшийся «Вадим». Больше ничего не было. Как «Маша» и «Вадим» попали в центр кучи камня у чёрта на куличках? Вчера они мне не попадались или я был так ослеплён трудом. Вернувшись к куче, я начал грузить внимательнее, выбирал из глубины и предварительно осматривал в тачке. Привезя её на место через участок, я проводил ладонями по камням, особенно по более гладким, желая обнаружить больше имён. Практически в каждой тачке я находил какого-нибудь «Серёжу» или «Ивана». Садясь обедать передо мной уже была линейка из семи именных камней. Два женских и пять мужских. Русские имена, нацарапанные на похожих серых или белых плоских камнях. На гранитных многоугольниках особенно не нацарапаешь, они выбирали что-то вроде морской гальки. Теперь я знал, что искать. Все камешки с названиями были однотипными. Их добавили в эту кучу бесформенных острых обломков из какого-то другого места. Я ел и листал карты в сети. Пытался обнаружить больше информации на фото, где шесть лет назад уже была различима куча. Поодаль от неё мне удалось идентифицировать дорогу. По ней явно ходили и ездили возможно, что и на машине. Она не доходила до кучи метров сто, а на её другом конце, через несколько километров старой просеки, было соединение с ныне существующей асфальтовой межпоселковой дорогой. Где-то там я сам видел однажды остов разрушенной автобусной остановки. Бетонную коробочку полную окурков. Сейчас общественный транспорт здесь не ходил, дачники добирались на своих авто с другой стороны поселения. Второй, более интересной находкой, стал квадрат на траве, метрах в пятидесяти от кучи по фото. Я пытался понять по расположению деревьев где он теперь. Это был скорее всего старый фундамент дома. Стоя у окна с телефоном и компасом я понял, что и та дорога, и фундамент, ныне перечирканы нашими заборами и расположены где-то за моим участком. От кучи до следующих двух или трёх застроенных, но нежилых или незастроенных, но огороженных соседских наделов. Ничего удивительного в фундаменте не было. Местность не такая уж дикая. Странно, что не видно другие квадраты. Наверняка здесь всегда была ферма или деревня. Вот даже и асфальтовая дорога недалеко. Больше информации гугл не дал. Дом над фундаментом мог сгореть или его разобрали. Куча теоретически имела к нему отношение. Вряд ли в то время участки были по десять соток. Даже у меня четырнадцать. Раньше, я думаю, в этой местности никто не считал сотки. Куча вполне могла принадлежать тому дому с квадратным фундаментом, подумаешь пятьдесят или сто метров. Природа. Свобода. Похоже, что у моей кучи всё-таки был когда-то хозяин.

После перекуса я отправился уже не на рабский бессмысленный труд, а на археологические раскопки. Всё обрело новый смысл. Мышцы получили аргумент. Никакая их тряска и боль, электрические прострелы, не брались теперь в расчёт. Я забывал пить воду, а содрав кожу на мизинце лишь смахивал кровь даже не озаботившись пластырем или повязкой. У меня было дело. Я искал камни с именами. Когда лопата впервые забрала камни с уровня земли, в моей коллекции было пятнадцать имён, включая экзотическое «Lorena». Я был счастлив отправляясь спать рано, чуть только солнце опрокинулось за лес. Я спал ещё глубже, чем вчера. А проснувшись, первым делом посмотрел, как плохо видна куча из окна. Ведь её не было. На её месте серела на фоне скошенной травы пятно из камушков три на три метра. За завтраком на меня смотрел ряд поименованных камней. Полная сковородка омлета уходила в мои недра и вспоминались фильмы, где герои ели на завтрак коктейли из яиц, завтраки чемпионов. Я проснулся железным. Любое моё место, каждый сантиметр кожи был плотным. Я хотел начать новую кучу. Мне нужна была куча больше прежней. И я отправился сказать ей об этом. Стоя над бывшим основанием кучи камней, оглядываясь на те важные для меня зоны участка, где теперь бессмысленные камни играли какую-то роль, я вдруг ощутил гнев. Куча умерла, но ничего мне не рассказала о себе, о прошлом. Зачем эти загадки? Что это всё значит? Вани и Маши явно не колхозники и не дачники, почему их тут так много? Здесь до леса с волками рукой подать, а некоторые буквы на гальке напоминали детские из прописей. Что это вообще? Пионерлагерь? Я покорил тебя куча, но в чём был секрет? Это моя земля, рассказывай! Я ударил по основанию кучи ногой и несколько камней улетели в траву.

Я опустился на колени и стал собирать с почвы последние камни. Последние может быть слои в два или три ряда ушедшие под тяжестью кучи вниз. Притащив несколько пустых пластиковых вёдер от высаженных в прошлом деревьев я с остервенением наполнял их камнями. Мои движения ускорялись. Я соберу всё! Я выну каждый из земли и выброшу. Здесь не будет кучи, не будет тайн. Я не потерплю такого отношения к себе. Сухая земля неохотно отдавала последнее. Сломав ноготь на указательном пальце, я вернулся к камням в перчатках. Рвал и бросал. Вместе с землёй и травой. Я стоял на четвереньках и двигался по кругу вырывая каждый камень вплоть до глины. Затем хватал вёдра и носил к забору. Камней оказалось ещё очень много. Я ломал вёдра, их дно и ручки, менял перчатки. После двадцатого ведра я сбился со счёта. Куча продолжала издеваться надо мной. Внизу, там, где был её самый корень она по-прежнему была огромной. Кровь запачкала мои колени. Я вошёл в какой-то транс и не мог остановится подбирать камни и наполнять вёдра. Что-то случилось со зрением. Перед глазами мелькали цветные звёзды. Если поднять голову и смотреть на небо, то казалось, что оно наполнено какими-то летящими вертолётами-звёздами. Я опускал глаза на свои перчатки и видел, что они все в блестящем красном лаке, будто я весь день убивал кукол Барби. Я мог бы убивать. Энергия шла из меня непрерывным потоком. Мне не к чему было приложить ту огромную физическую, а может и духовную силу, что я обрёл с кучей и тачкой. Камни я выдирал с корнями трав и стал носить по четыре ведра за раз. Воздух вокруг стал тяжёлым, распрямляясь с вёдрами, мне было тяжело идти не от груза, а от давления, сопротивления столба воздуха передо мной. Он не пускал меня. На участке происходила магия. Эта мистическая перемена ещё усилилась, когда в самом центре основания кучи я наткнулся сразу на несколько десятков именных камней. Там были все возможные «Вали» и «Тани», имена повторялись, но не повторялись почерка. Последним слоем был плотный ковёр из оцарапанных камней. На отдельных кроме имён были нарисованы цветочки и какие-то символы, домик с трубой, а на одном даже топор. Я глубоко дышал и пальцами рыл дальше, рыл землю под этими последними камнями. Не мог объяснить зачем. Не откладывал имена и не читал их, не удивлялся рисункам. Я сидел на заднице расставил ноги и рыл пальцами почву у себя между ног, отбрасывая её под коленки. Пот капал в образовавшуюся яму и жутко щипали мои руки, покрытые блестящим лаком и яркими звёздами, что скорее всего были лишь у меня в голове. Как сумасшедший ребёнок в песочнице я загребал к себе землю и камни. Мне было мало вырвать их, я хватал всё подряд, пытался ликвидировать даже тень, даже память о куче.

Всё кончилось, когда я достал обеими руками из ямы два крупных предмета. Прошли галлюцинации. Перестало печь солнце. Кончились камни. В левой руке я держал большую металлическую миску, какую покупают для крупных собак. В правой был закрытый тоже металлический ящик. Он очень походил на стерилизатор для многоразовых шприцев, неотъемлемый атрибут медпункта в фильмах про войну. В яме больше ничего не было. Я поставил в неё свои стопы и осмотрел, держа на коленях находки. Ноги почувствовали прохладу земли. Мои грязные ладони держали клад. Миска кроме размера, литра на три, ничем не была примечательна. Немного помятая и поцарапанная она могла бы без сомнения служить по назначению хоть сейчас. Я отщёлкнул блестящую крышку коробки, что закрывалась двумя замками-петлями. Внутри лежал пепел. Чёрный с белыми прожилками. Я закрыл крышку.

По траве пополз тонкий ветерок и пробудил во мне лёгкую дрожь кожи, мурашки. Тем не менее, сидеть на траве с ногами в земле было комфортно. Температура была самая летная. Думаю, под тридцать градусов. Жара. Но такая моя жара. Я её заслужил после долгой зимы. Какая куча, ты не такая. Не такая, как я думал в начале. Вот уж куча сюрпризов. Тебя уже нет, а загадки твои остались. Я сходил за лопатой и значительно углубил ямку. Потом бережно опустил туда стерилизатор с чьим-то пеплом. Закопал. Снова сел на траву и стал наполнять миску камнями с именами. Возможно собрал не все. Я вдруг что-то понял или устал. Или это называется покой. И когда относил миску в дом мне подумалось. Отчего не завести собаку? Такую умную и тёплую. Большую, пушистую или гладкую. С ушами. С лапами. Миска у меня уже есть. Мне стало смешно отчего-то. Радость набросилась и стала щекотать подмышки. Я принял душ, умывался и всё не мог успокоиться. Чувство детской смешной радости без причины не покидало. Я перегрелся на солнце или переутомился. С потом вышли важные ионы и у меня сейчас не щекотка, а судорога. Мне было всё равно. Я хотел собаку. Я буду баловать её, возить в тачке по участку. Просто так, ни для чего. Мы станем бегать по снегу зимой, по лужам осенью. А в жару, как сегодня, будем лежать в тени забора, на месте прежней кучи. Шампунь жёг мои ссадины и мозоли, попадал в глаза, а я всё улыбался и хихикал. Солнце заливало через окошко мою дачную ванную комнатушку. Миска с камешками стала ждать собаку внутри дома. Чистый и хихикающий я ещё долго ходил туда-сюда по дому и то придумывал имя собаке, то чертил на листе бумаги макет будки. К ночи я решил, что будки не будет, собака будет жить вместе со мной внутри дома. Я уснул сразу и глубоко. До самого дна подсознания, где не было ни снов, ни названий у вещей. Оттуда меня с большим трудом вытащил какой-то гормон, отвечающий за пробуждение от света солнца. Кусок того света сквозь занавеску падал прямо на мои веки. Полный свежести и смысла я встал чтобы делать дела с радостью.

Чудеса радости продолжились и днём, когда всё спорилось и решалось без проблем и вечером, в период заслуженного отдыха. Возвращаясь из магазина с тортиком и вином, по случаю завершённой очередной работы, я заметил кого-то маленького следующего за мной. Следом шёл, трусил, путаясь в своих мохнатых коротких лапах, пузатый, крохотный щенок. Почти белый с нелепым клоком-ирокезом на загривке. Он нагнал меня и завалился, сел, опираясь спиной о высокие шнурованные ботинки. Я поднял его и осмотрел. Покрытое пушком пузо, пупок, волосатые подмышки, голубые глаза. Чудо. Комок чуда. Боясь, что он выберет ещё кого-то, а не меня, я не отпустил его больше на землю. На руках понёс к дому. В лохматом зверьке было килограмм десять тем не менее. Конечно мне, теперь закалённому мне, то была смешная ноша. Кажется, эта дворняжка не совсем дворняжка, а зародыш какой-то крупной собаки. Вот поместится ли щеночек в тачку, когда вырастет? Когда захочу его покатать по газону? Хе. Какие глупости у меня в голове. Мне теперь такое думать будет некогда. Ещё и миску надо чем-то наполнить. Я остановился и развернулся назад к магазину. Ускорился, пока не закрыли. Мне нужна домой собачья еда. Нельзя возвращаться без неё. У меня же теперь Пёс.