Читать книгу Первородный сон - Владислав Селифанов - Страница 4

…Для просмотра чужой памяти Вельсиоллу, как и всем архонтам, нужно было вести диалог, глядя собеседнику прямо в глаза. Это он и подразумевал, говоря о беседе своим методом. Через несколько фраз сознание архонта незаметно проникнет через колодец зрачков в воспоминания последних суток старосты, и он увидит образы событий так, как они запомнились собеседнику. Но после ухода Поющего меча Акира совсем раскис. Он беззвучно плакал, упершись взором в пол, прислуживал архонту и всё время бормотал непонятную фразу:

– Не солнце сожгло тебя… Не солнце…

Вельсиолл ожидал столкнуться с чем угодно, но не со старческой немощью незнакомого простолюдина. Во время пути на остров Рокушима, в своих мечтах архонт выстраивал длинные словесные и оружейные поединки с благородными Поющими мечами, кхатазскими лордами и всегда выходил из них победителем. Но он не знал, что противопоставить слезам из выцветших глаз и трясущимся рукам, испещрённым сетками иссохшихся сосудов. А тут и дневной бриз, словно коварный доносчик, сообщил Вельсиоллу о хрусте белоснежного песка, по которому волокли тело убитого кхатаза.

Но архонт Вельсиолл не был бы главной надеждой Дома Весеннего Шторма, если бы отступил перед трудностями.

– Я должен совершить проникновение в сокровенное «Я» разумного существа, – заговорил он со старостой на эльтасмирийском языке, что было равнозначно разговору с самим собой, – и путь к нему возможен по трём дорогам. Разума. Эмоций. Тела.

Вельсиолл осторожно, словно боясь обжечься, положил руку на плечо Акиры. К замешательству архонта, старик не шелохнулся. Он плакал, выдавливая в бамбуковую кружку сок из апельсина, и всё бормотал одни и те же слова: «Не солнце сожгло тебя…». Через кожу перчатки Вельсиолл ощутил, как в старике угасает жизнь. При этом его внутренние органы были здоровы, хоть и порядком износились в ходе полной труда жизни. Архонт понял, что старик силой обезумевшей воли убивает сам себя. Вернувшийся с лошадьми для посольства Поющий меч Кироси увидит результат исполнения своего приказа – наполненную кружку апельсинового сока. А вместе с ней мёртвого старосту деревни лорда Табиючи и единственного свидетеля – посла Дома Весеннего Шторма.

– Хм…твой разум замутнён, старик. Ты словно спал много дней до того, как увидел сегодняшний свет. – Вельсиолл перешёл на тайный диалект Дома Весеннего Шторма, проговаривая каждое слово вслух, чтобы убедиться, что его впечатления не есть насланный колдуном или шаманом морок. – Эмоции подобны бурному весеннему потоку далёких северных рек…

Архонт поднялся на ноги и обошёл старосту по идеально ровному кругу. В следах после его шагов отпечатывалась линия из переплетённых меж собой рун, выдавленных на подошвах сапог. Как только она замкнулась, Вельсиолл резко зашёл внутрь круга и произнёс:

– Остаётся твое тело!

Он сдёрнул перчатку с руки, распрямил пальцы и приложил ладонь к спине старика прямо напротив его сердца. Акира удивленно поглядел на архонта, прежде чем живительная волна высушила его слёзы и вызвала прилив энергии и вспышку положительных эмоций.

Вельсиолл знал, что прямо сейчас, на волне эмоциональной эйфории, старый человек способен открыть свою память.

– Этот сок для меня, староста Акира?

– Для вас, господин архонт.

…Тайком от бесхитростной крестьянской тропинки, плетущейся в сторону таинственной поляны, змеилась неприметная для обычного взгляда тропа следопытов. Эльтасмирии без труда заметили её с высоты второго яруса джунглей, по которому предпочитали перемещаться.

– Вот здесь-то мы точно разделимся. Ты иди за кхатазом, а я пойду по тропе следопытов. – Не терпящим возражения тоном, заявил Теольминт. Улианте оставалось только смиренно кивнуть головой. Она легко настигла хромого рыбака, разглядывая его взмокшую от пота и прилипшую к спине рубаху.

– Человек содрал ноги в кровь. – Сообщила спутнику Улианта, имитируя пение птицы.

Она бесшумно передвигалась по остову поваленного кедра, задушенного лианоподобным бамбуком, и осматривала свои длинные золотистые волосы. Поздно вечером она потратила весь отведённый ей на корабле суточный запас питьевой воды, чтобы хорошенько помыть их. После такого долгого перерыва её настоящая родина должна была увидеть Улианту во всей красе. Последние дни её душу будоражили подростковые воспоминания, в которые ей так нравилось окунаться. Ещё раз прочувствовать неспешный ритм обманчиво спокойных кхатазских переговоров, способных в любой момент потонуть в беспощадном насилии. Каждый раз, когда это могло коснуться беззащитного ребёнка по имени Улианта, на пути насилия вставали статные воины-эльтасмирии из посольства отца. И страх растворялся, уступая место щекочущему нервы сладкому чувству полной защищенности. Сейчас же вместо этого внизу мелькала спина хромого кхатаза. Главный остров провинции Року предложил своё видение того, как нужно встречать Улианту, рождённую хоть и в Кхатазской империи, но всё же далеко от этих мест.

«Что ж, впереди пять дней, обещанных юным архонтом, и ими следует насладиться в полную силу» – подумала эльтасмирийка, и только тут поняла, что незаметно для себя заплела волосы в косу.

– С моей тропой что-то не так. – Ответил настороженным птичьим криком Теольминт.

Они одновременно остановились, подчиняясь врождённому чувству опасности.

– Я как будто не узнаю её, хотя вижу в первый раз. Я спущусь вниз и рассмотрю поближе.

– Будь осторожен! – Смятенно пропела Улианта.

– Гляди, чтобы на человеческую кровь не сбежались хищники! – нашёл место для шутки Теольминт.

Улианта огляделась по сторонам и заметила, что все следы присутствия зверей остались позади, там, где тропинка ещё была дорогой и ответвлялась от тракта лорда.

– Тропа заброшена месяца два назад. – Сообщил Теольминт, и даже через подражание птичьим крикам передалось его удивление.

В этот миг оба эльтасмирия осознали, что их голоса звучат в полной тишине.

Джунгли безмолвствовали…

…Первое же воспоминание кхатаза причинило Вельсиоллу физическую боль. Староста Акира сидел на земле, на поляне, окружённой едва видимыми в ночи исполинскими кедрами. Нижняя часть тела кхатаза частично развоплотилась, впитывая, подобно губке, силу кхатазских джунглей. Это состояние и причиняло старику страдания, переданные Вельсиоллу. Сила проходила через нервную систему человека и разливалась в воздухе через кончики пальцев, поднятых высоко над головой. Вельсиолл понял, что старик, оказавшийся, как на то и указала Улианта, колдуном, насыщал силами окружавших его растений мириады невидимых в ночи живых существ, парящих в воздухе. Неизвестное архонту заклинание собрало их воедино и время от времени обрушивало на то, что колдун Акира видел прямо перед собой – на мерцающую полупрозрачную сферу, заполнявшую всю поляну. Внутри сферы, через залитые слезами глаза старика, Вельсиолл увидел хижину, сплетённую из бамбуковых стеблей. Вельсиолл догадался, что мерцание – это граница яви и обители духа, преодолеть которую и стремился колдун, поддерживая заклинание.

Хижина освещалась раскаленным до жара песком поляны, и сквозь вырезанное в бамбуке окно Вельсиолл увидел испуганные глаза на покрытом копотью лице. Архонт догадался, что в хижине прячется дух, противостоящий заклинанию, что медленно, но неуклонно проникало в его обитель…

…Теольминт почувствовал себя персонажем дурных людских сказок, в которых лес противостоял человеку. Тех, где испуганные герои слышат гулкие удары собственного сердца. Где опасность подстерегает на каждом шагу. Где любой хруст вызывает панический страх. Всё это Теольминт мог бы испытать, будь он человеком. Но его обострённые чувства эльтасмирия ясно говорили – на несколько сотен шагов вокруг поляны, к которой они приближались, не было ни единого живого существа. Теплокровные звери, хладнокровные змеи, даже птицы покинули это место, оставив лес в одиночестве. Тишину резал лишь хрип измождённых лёгких хромого кхатаза. Теперь Теольминт убедился в правдивости слов Улианты – человек вёл собственный поединок с лесом, которого, судя по дурным глазам, очень страшился.

Эльтасмирии встретились взглядами и молча устремились к поляне. Ещё на подходе они услышали пчелиный гул. Два десятка шагов и им открылась необычная картина. Сразу несколько ульев окружали поляну по периметру. В воздухе добродушно жужжали мириады пчёл, круживших, но не вылетавших за пределы леса, словно держа поляну в осаде. Не останавливаясь, Улианта вынула из сумки и вылила на свою пахнущую морем одежду склянку с раствором календулы – растения, отпугивающего насекомых. Она показала склянку Теольминту, но тот лишь накинул на голову капюшон плаща.

Хромой кхатаз все ещё спешил к поляне и эльтасмирии успели обогнуть её, осматривая с высоты второго яруса леса. После приглушённого света джунглей она, покрытая мелким розоватым песком, сияла так, что заставляла прищуривать глаза. Из-за песка, не позволявшего траве и побегам бамбука пробиться к свету, растительность на ней отсутствовала. Но не только по этой причине для леса поляна являлась слепым пятном. Благодаря родству с природой эльтасмирии чувствовали, что под песком нет останков срубленных деревьев и даже корней. Тот, кто сотворил эту поляну, сумел раздвинуть джунгли.

Эльтасмирии вынуждены были двигаться тихо, безмолвствовать, и держать расстояние между собой. Они чувствовали исходящий от поляны жар такой силы, что любая пчела, посмевшая залететь на поляну, тут же лишилась бы всей жидкости миниатюрного тела и упала бы засохшей мумией на песок. При этом убивающий пчёл жар ничего не мог поделать с плетеной из бамбука хижиной, стоящей в центре поляны. Не успела Улианта поразмыслить, кто мог так переплести столь толстые и сухие соломины бамбука, как из хижины вышел человек. Из одежды на его измождённом теле болталась только длинная, до колен рубаха самого простого покроя. Необычно было то, что материалом для неё служил шёлк – ткань, доступная только аристократам и то, что она была красного цвета – цвета, по местным поверьям, отпугивающего демонов. Увидев это, Улианта уже не удивилась, что отшельник ходил босиком по раскалённому песку.

Ровно в этот же миг к поляне подбежал, шумя как вепрь, хромой кхатаз. Он увидел отшельника, и его лицо озарила счастливая улыбка. Почувствовав жар, он отшатнулся назад, отмахнулся от пролетающей мимо пчелы и рухнул на колени, опустив взгляд в землю, оставив эльтасмириям наблюдать за тем, что происходит вокруг него.

Коснувшееся человека насекомое взмыло вверх, огибая по дуге полянку и пролетая сквозь пчелиные рои. Каждый раз, когда это происходило, рой распадался, как проткнутая рыба-пузырь, и пчёлы рассаживались по листьям. К тому моменту, когда она облетела поляну, вокруг установилась полная тишина. И Теольминт наконец-то услышал гулкие удары собственного сердца. Пчёлы сидели не долго. Стоило кхатазу зашевелиться, как они поднялись с листьев и окружили его тёмным облаком.

– Они уже здесь! – успел выдохнуть кхатаз, прежде чем жужжащие насекомые облепили его со всех сторон.

– Заходи на поляну! – приказал ему отшельник, произнеся эту фразу на всеобщем языке, но было поздно.

Хромой рыбак вяло отмахивался от пчёл, пытался доползти до спасительного песка, но когда до него оставалось два шага, насекомые разом ужалили его. Он вскрикнул и распластался на земле. Оставшиеся в живых пчёлы тотчас утратили интерес к опухающему телу человека и собрались в пять гудящих шаров по разные стороны от поляны. Отшельник продолжал звать своего гостя и эльтасмирии уже начали переглядываться друг с другом, решая, что делать дальше, как вдруг хромой кхатаз резко поднялся на ноги, словно вздёрнутый невидимыми нитями. Его взгляд устремился в то место, с которого Теольминт начал обследовать поляну. Туда же рванулись два роя пчел.

– Я знаю, что вы пришли. – С трудом произнёс на всеобщем рыбак, и Улианта поняла, что этот человек впервые в жизни говорит на неизвестном для себя языке. – Мои «пальцы» чувствуют вас.

Шатаясь, как заправский пьяница, кхатаз махнул рукой, и тотчас третий рой пчёл закружился вокруг него. В этот момент его левый глаз лопнул, но вопреки всем человеческим реакциям, на его лице появилась уже знакомая счастливая улыбка. Кхатаз произнёс фразу на непонятном, но в то же время знакомом для эльтасмириев языке… знакомом до боли, потому что вырывающиеся из глотки человека слова отдавались в их телах спазмами несуществующих и ужасных воспоминаний. Кошмарный рыбак огляделся вокруг, и его лицо приняло другое выражение. Он словно понял что-то, и улыбка сползла с лица.

– Убирайтесь прочь с острова! Прочь с острова! Прочь… – закричал кхатаз с необъяснимой горечью в голосе, и с каждым словом его вопли слабели. Он упал на землю и закатился внутрь поляны.

Улианта медленно отступила в лес, стараясь не шуметь. И если она успела отойти на достаточное расстояние, то её спутник, находившийся ближе к поляне, вынужден был задержаться. Рой почувствовал эльтасмирия и направился к нему. Теольминт лишь скупо улыбнулся, плотнее натянул капюшон и взялся за гарду меча. Сердце Улианты защемило от предчувствия беды. Не выдержав, она закричала что есть силы:

– Я здесь!!!

Гудящие шары замерли в воздухе. Обволакивая деревья, они потянулись в сторону Улианты, закрыв живой сетью все пространство от почвы до верхушек деревьев. Эльтасмирийка спрыгнула с разлапистой ветки кедра вниз, в гущу борющихся за место под солнцем папоротника и бамбука и, издавая как можно больше шума, побежала прочь. Живая пчелиная сеть двигалась медленно, цепляясь за плотные заросли трав и деревьев. Стремительная Улианта чувствовала её неравномерное передвижение и уже знала, что стоит ей приблизиться к рухнувшему кедру, проредившему лес подобно исполинскому мечу, как пчёлы сумеют настичь её. Когда до упавшего дерева оставалось несколько шагов, до неё донёсся возглас Теольминта:

– Беги по стволу!

Напарник оказался заметно расторопней Улианты и уже ждал её впереди. В руке он держал мешочек с бутонами высушенных степных цветов, наполненных заговорённой смесью мяты и базилика, перетёртой в мельчайшую пыль. Эльтасмирийка догадалась, что он собирается сделать. Окрылённая надеждой на спасение, она взмыла на поваленный кедр и устремилась вперёд. В это мгновение пчёлы настигли Улианту. Три самых быстрокрылых из них сели на кожаные доспехи. Остальные начали обвивать её смертоносным облаком, но в этот момент Теольминт метнул горсть бутонов под ноги девушки. Облако из отпугивающей и токсичной для насекомых смеси взметнулось вверх, и Улианта исчезла в нём. Исчезла она и для роя пчёл. Насекомые забыли про свою жертву, бросившись врассыпную. Огромный рой рассыпался.

Улианта отбежала от упавшего некогда кедра на несколько десятков шагов и уже успокоилась, как вдруг почувствовала щекочущее прикосновение пчелиных лапок, и вслед за этим резкую боль, пронзающую тело. Три жала одновременно вонзились в гладкую кожу её шеи. Улианта ощутила, как они, подобно змеям, протиснулись глубже и растаяли в сонной артерии. Её ноги подкосились, и она едва удержалась, чтобы не упасть на землю. Где-то позади неё, рядом с обжигающим жаром поляны, пчелиные «пальцы» искали, но не могли найти её, сбитые с толку облаком мятной пыли. Время вдруг потекло вспять, и Улианта схватилась за виски, чтобы отогнать чужие воспоминания, обжигающим потоком устремившиеся в её разум.

– Ты в порядке? – Спросил внезапно возникший рядом, Теольминт, и эльтасмирийка пришла в себя.

–Я…я видела…

Слова давались ей с трудом. Она поднялась на ноги, хватаясь за лианы, как это делал хромой рыбак. Находясь в каком-то забытье, она вместе с Теольминтом побежала по джунглям, уже не в силах подняться на второй ярус. Преодолев три четверти пути, они остановились, чтобы перевести дух. До их чутких ушей доносился сквозь лес манящий шум моря. Эльтасмирии молчали, успокаивая мысли и подбирая слова, чтобы объяснить архонту увиденное. В этот момент Улианта почувствовала запах пота…

Человеческого пота…

Она резко развернулась и увидела прямо перед собой хромого кхатаза.

– Бойтесь Первого над Цветками! – Проговорил он голосом отшельника с поляны и рухнул замертво…

Некая сила выдернула колдуна с поляны в джунгли. Тьма ночи сомкнулась вокруг, и теперь Вельсиолл слышал лишь гул, доносящийся сверху. Обессиленный колдун готов был рухнуть на землю, но невидимый в ночи человек подхватил его, усадил на свою хрупкую, по сравнению с сокрытой в мышцах силой спину, и бесшумно понёс прочь.

Вельсиолл чувствовал носом колдуна благоухание леса острова Рокушима, но совершенно не слышал присущего ему ночного гвалта. Движение происходило в противоестественной для джунглей тишине, прерываемой лишь по-кошачьему тихим дыханием невидимого в кромешной тьме носильщика. Вдруг, ровно в тот момент, когда в джунглях вновь появился птичий гвалт, старик заговорил, впервые за всё время воспоминания:

– Обещанные гости близко. Я чувствую их корабль.

Тотчас носильщик сбавил ход и, к удивлению Вельсиолла, заговорил тонким девичьим голосом:

– Мы не успели?

В ответ колдун выдохнул:

– Нужна еще ночь, и Второй Цветок падёт. Всё будет готово к Первородному сну.

– Но они… Они уйдут в замок!

– Задержи их! Опереди Кироси!

– Но как?

– Выйди в море вместе с рыбаками. Попади на корабль!

– Я отвыкла от дня, отвыкла от солнца. Оно сожжёт меня.

– Надень мою шляпу. Я оставил её в доме.

В этот момент носильщик вышел из джунглей на узкую полоску пляжа, и в рассеянном свете луны Вельсиолл увидел её лицо.

Её, не его, зарубил Поющий меч Кироси ранним утром первого дня посольства Дома Весеннего Шторма.