Читать книгу Нисшедший в ад - Владислава Григорьевна Биличенко - Страница 11

Великий город Иерусалим вырос на почве не благодатной: в каменистой местности Иудеи, бедной растительностью, среди гор и безводных долин. Его бедные кварталы и вовсе были лишены зелени. Из серого, грубо обработанного камня, имеющегося в тех местах в изобилии, были выстроены лачуги бедного люда. Эти серые, унылые кварталы с узкими проходами, называемыми словно в насмешку улицами, не были украшены даже чахлым деревцом. Немного чище, аккуратней и веселее выглядел Греческий квартал, где жили потомки некогда переселившихся сюда мелких греческих торговцев. Греческие лавки, в которых продавались расписная посуда, пестрые ткани и ковры, были окружены палисадниками, где пытались выжить два-три измученных деревца, а на грядках даже были цветы из наиболее непривередливых и живучих. Слишком уж плоха была почва, на которой был расположен великий город. Тем не менее все пространство от дворца Ирода Великого до высокой каменной ограды было залито великолепным, буйным, радующим глаз, зеленым морем. Шум тихо и затейливо поющих фонтанов, щебетание птиц в ветвях деревьев и кустарников, освежающее дыхание прудов довершали картину. В саду Иродова дворца росли фиговые деревья, низкорослые пальмы, гранатовые деревья, смоковницы, маслины, финиковые пальмы, лимонные деревья, строгие и надменные раины, кипарисы, тисы, самшиты, кусты махровых магнолий, благородного лавра, сладко пахнущих роз и греческой сирени; на многочисленных террасах, кроме того, возвышались огромные вазы, в которых росли разноцветные цветы. Сад был устроен с большим вкусом и над ним потрудилось немало садовников, чтобы вырастить на привезенной издалека земле такую красоту. Ирод Великий денег не жалел. Да и теперь его холили и лелеяли опытные, заботливые руки.

Не лишены были некоторой зелени и цветов садики при домах богатых фарисеев, саддукеев и знатных горожан. Все это, конечно, росло не на Иерусалимской земле, а было высажено в вазонах, которые вкапывали в землю.

Центральные улицы и площади были выложены не грубым серым булыжником, как бедные кварталы, а хорошо обработанным цветным камнем. Ирод Великий приложил немало усилий, чтобы украсить великий город. Был перестроен не только его дворец, расположенный у западной стены города, но и перестроен Храм, находящийся к северо-востоку от дворца на горе Мориа, у Золотых ворот, а также построено, вернее, выдолблено в огромных обломках скал немало украшенных рельефами гробниц за стенами города. Все это было построено и перестроено из дорогущих материалов с некоторым сохранением иудейского грубоватого стиля в сочетании с элементами изящного греческого стиля. Это соединение двух стилей, иногда безвкусное, было тяжело и неприятно и для греков, обладавших обостренным чувством прекрасного, и для патриотов-иудеев, которые были менее чувствительны к красоте, но которые очень трепетно и ревниво относились ко всему исконно иудейскому, и для римлян, уже немного привыкших радовать свой глаз греческой красотой. Но все же заново перестроенный и еще незавершенный Храм с многочисленными двориками и портиками, сверкающий белизной паросского мрамора, с сияющей золотом чешуйчатой крышей, был по размерам своим грандиознее любого сооружения в Риме, и это тоже было неприятно римлянам.

На севере серо-черным призраком возвышалась над городом страшная башня Антония, наполненная теперь римскими кентуриями. С нее был виден весь город со всеми дворцами, лачугами, подворьями, площадями, базарами, купальнями и окрестность его. Римские караулы денно и нощно вели с нее наблюдения за тем, что происходило и в каменном городе, и на двориках Храма, и за стенами Иерусалима.

Северные и восточные ворота выводили из душного города в Гефсиманию. К северу тянулся огромный Гефсиманский сад с заброшенным маслиничным имением, а на востоке на другом берегу Кедронского потока высилась Елеонская гора. В Гефсиманском саду росли преимущественно (были еще и смоковницы) непривередливые к почве «раскоряки» – оливковые деревья. Точно сотни уродцев сошлись сюда когда-то, подняли множество длинных и корявых рук своих и так одеревенели, где кто стал, – таков был сад Гефсиманский. И это было чуть ли не единственное место в окрестностях Иерусалима, где можно было вдохнуть чистого, напоенного запахами трав и цветов, а не отравленного пылью и камнем, воздуха, где можно было отдохнуть в прохладной тени маслин и редких смоковниц, где слышалось тихое журчание освежающего потока. В основном же долины вблизи города были безводны и безжалостно сожжены солнцем. Такова была и расположенная на западе от Иерусалима большая долина Еннома, на которую с севера грозно глядела имеющая сходство с человеческим черепом гора Голгофа, ставшая местом публичных казней, на подобие Сессорского поля [Место казней в окрестностях Рима. – В.Б.] за Эсквилинскими воротами Рима.

В предпраздничные дни Иерусалим, насчитывающий чуть меньше миллиона жителей, принимал иногда до двух-трех миллионов паломников, стекавшихся сюда из всей Иудеи, а также Идумеи, Переи, Галилеи, Батанеи, Гавлонитиды, Десятиградия. Улицы, площади, переулки были заполнены народом, животными, товарными лотками; в городе был постоянный шум, слагавшийся из криков, разговоров людей, ржания и фырканья лошадей, блеяния овец, мычания волов и телят, игры музыкальных инструментов, песнопений, молитв, речей, споров и ссор. Римские патрули, которые в дни празднеств увеличивались, с трудом прокладывали себе дорогу сквозь толпу и сердито кричали зазевавшимся. Люди смеялись и обнимались, толпились и ругались, предлагали товар и отчаянно торговались. Праздники выливались и за пределы города: на Елеонской горе у двух могучих кедров, купавших вершины свои в глубокой синеве неба, устраивалась ярмарка. Но и в такие дни местом покойным, несуетным, где можно было прогуляться по дорожкам, отдохнуть от городского шума и послушать песни соловьев, был Гефсиманский сад.

По Иерихонской дороге Иисус, Его ученики, которых было уже числом восемьдесят один человек, женщины и мужчины, следовавшие за Иисусом, пришли к стенам Иерусалима. Было утро – солнечное, весеннее, теплое, яркое. Иисус долго стоял на небольшой площадке на Елеонской горе и смотрел на каменное скопление строений, обнесенных высокой толстой стеною, и буйную зелень Гефсимании у подножия горы. Наконец Он сказал Своим ученикам, которые были с Ним в ту минуту: «Идемте». Они спустились вниз по отлогому склону, где была узкая тропинка, петлявшая меж камней, перешли Кедронский поток, и по дороге меж гробниц вышли к Золотым воротам. Тут Иисуса и учеников Его немного задержала большая отара овец. Погонщики сердились, пихали и хлестали овец, так как те шли медленно, громко блеяли и стремились разбежаться. Иисус нахмурился, но ничего не сказал погонщикам и терпеливо ждал, когда можно будет войти в город. Нахмурился Он потому, что знал почему так беспокоились овцы. Этих овец гнали в Храм, чтобы их продать как жертвенных животных. Когда ворота стали свободными, Иисус вошел в город и осмотрел Храм, находящийся тут же, по правую руку. «Какая нелепая архитектура», – произнес Иисус вполголоса. С Ним было несколько учеников; другие ученики, а также женщины задержались на ярмарке на Елеонской горе и в гефсиманском селении Виффагии, чтобы приготовить все необходимое для пребывания в столице. Иисус, Петр, Иоанн, Иаков, Андрей, Матфей и Филипп вошли в Храм.

Храм был заполнен людьми. В первом дворике женщины стояли в специально отведенном для них месте, огороженном деревянным заборчиком, а мужчины толпились на свободном пространстве: они слушали какого-то оратора, который кричал что-то сердито в толпу, размахивая сжатым в правой руке свитком пергамента. Под большими арками было отведено место для торговых и меняльных лавок. Здесь вовсю шла торговля, и торговцы и покупатели мало внимания обращали на оратора. Иисус и ученики Его прошли дальше и через другие дворики, где также выступали ораторы, прошли к месту у входа в Скинию собрания, где устроен был золотой жертвенник. Иисус, взглянув на это место, побледнел. Плиты под жертвенником потемнели, были грязно-бурого цвета от проливаемой здесь крови. Золото жертвенника теперь было обрызгано свежей темной и ярко-красной кровью, стекавшей тонкими ручейками по стенкам. Ею же был обрызган и мраморный пол. В воздухе стоял тошнотворный запах пролитой крови. К жертвеннику стояла очередь, и при каждом из стоявших в ней было две-три овцы, козлята, тельцы или голуби в клетках. Люди надеялись омыть чужой кровью свои грехи или освятить ею свою радость. У животных глаза были влажные от слез, они беспокоились, кричали, порывались убежать, голуби тревожно бились в клетках. Служитель Храма в залитой кровью одежде и с большим ножом поджидал следующего. Мертвых животных с растерзанной шеей тут же подхватывали два-три служителя и куда-то уносили. Эти жертвы были ужасны: животному перерезали горло и выпускали всю кровь его из хрипящего и умирающего, наполняли чаши и относили их за завесу в святилище.