Читать книгу Русская история: Неизвестное об известном. «Истории русской провинции» №95 - Владлен Дорофеев - Страница 3

В два часа дня 2-го сентября 1812 года, в трёх верстах от Москвы на Поклонной горе, Наполеон, зачарованно разглядывая бесчисленные золотые купола церквей и монастырей лежавшего перед ним таинственного древнего города, самодовольно ждал ключи от Первопрестольной.

«Он думал, – впоследствии вспоминал адъютант императора, генерал Ф. П. Сегюр – что эти люди, охваченные гордостью или парализованные ужасом, неподвижно сидят у своих очагов, и он, который всюду встречал покорность со стороны побеждённых, хотел возбудить их доверие тем, что сам явился выслушать их мольбы».

Да так и не дождался!

В изрядном замешательстве Наполеон вместе с графом Дарю вынужден был ехать к городским воротам – Дорогомиловской заставе. Здесь французский император опять остановился в ожидании делегации московских властей.

«Вооружившись подзорной трубой, – вспоминал потом офицер 2-го кирасирского полка французской армии, – он молча рассматривал всю эту массу домов, церквей и дворцов. Наконец, из Москвы явился адъютант начальника штаба армии (маршал Бертье – прим. автора) в сопровождении какого-то штатского, одетого подобно пажу герцога Мальборо, во всё чёрное; длинный и худой, лет сорока, штатский оказался живущим в Москве негоциантом-французом. Он поклонился Императору и со шляпою в руке встал у головы его лошади, у левого стремени и таким образом очутился лицом ко мне, а Император оставался между нами. Сначала он только отвечал на предложенные вопросы, и я очень сожалел, что не слышал ни вопросов, ни ответов; но, мало по малу, он оживился, левой рукой взял гриву лошади Его Величества и начал размахивать правой рукой, держа в ней шляпу. Вот каким образом узнал Император об оставлении Москвы её жителями, за исключением многочисленных иностранцев».

По свидетельству очевидца, чиновника Кербелецкого: «Потом Наполеон, пришедши несколько в себя, садится на лошадь и въезжает сам в Москву, в которую последовала за ним и конница, стоявшая до того вне заставы; но, проехав Дорогомиловскую, Ямскую слободу и приблизясь к берегу Москвы реки, останавливается на правой стороне улицы, на береговом косогоре, сходит с лошади и опять расхаживает взад и вперед, но только уже покойнее. Сего числа Наполеон и его конвой ночевали в Дорогомиловской слободке, в обывательских домах, где жителей московских, кроме четырех человек дворников, никого не было замечено».

В Кремле пожар. Худ. В. Верещагин

Проснувшись 3 сентября в Московском предместье, вместо ключей от города, Бонапарт по дороге в Кремль увидел яростные языки пламени и чёрные столбы едкого дыма от занявшегося по городу пожара. Эти «варвары» жгли свой город!

Наполеон всё же въехал в Москву и расположился в Кремле.

Между тем огонь охватывал всё новые городские кварталы, а ночью сильный ветер только усилил катастрофу, утром пожар достиг Кремля!

Сначала загорелись конюшни, расположенные около дворца, где ночевал Бонапарт, затем Арсенальная башня. За рекой пылало Замоскворечье. Ветер не утихал, многометровые пламенные смерчи метались по Москве, порождая тонны пепла и тучи дыма.

По свидетельству адъютанта Сегюра, когда огонь показался уже в самом Кремле, в Арсенальной башне схватили русского, привели к Наполеону, где он будто бы показал, что зажёг башню по сигналу, данному его начальством. Только тогда смельчак Наполеон не выдержал и поддался на уговоры короля Мюрата, принца Евгения и маршала Бертье. Бонапарт пешком вышел из Кремля, едва не погиб в разливавшемся вокруг него огненном море и с величайшим трудом добрался к вечеру до Петровского дворца, расположенного в Петровском парке.

«Вокруг нас, – вспоминал граф Сегюр, – ежеминутно возрастал рёв пламени. Всего лишь одна улица, узкая, извилистая и вся охваченная огнем, открывалась перед нами, но и она была скорее входом в этот ад, нежели выходом из него. Император пешком без колебания бросился в этот проход. Он шёл среди треска костров, грохота рушившихся сводов, балок и крыш из раскаленного железа».

Московский пожар. Худ. А. Смирнов. 1813 г.

Среди всех бедствий Отечественной войны 1812 года пожар Москвы особенно возбуждал чувства и эмоции современников. В нём видели перст Божий! И не то, чтобы в Первопрестольной пожары были редки… Наоборот, чуть ли не каждый день то тут то там горели деревянные дома, но такого Москва ещё не видела! Былой древний город перестал существовать.

В одном из писем современников, от октября 1812 года, где подробно по кварталам перечисляется, что сгорело, а что осталось целым, говорится: «из 30.000 домов вроде осталось 5.000».

«В доме „негодяя“ Ростопчина, – вспоминал Наполеон, – захватили ружья, бумаги и начатое письмо – он убежал, не успев его кончить… Москва, один из богатейших городов в свете, не существует более; эта потеря неисчислима для русских, для их торговли, для дворянства; её можно оценить в несколько миллиардов. Арестована и расстреляна сотня поджигателей. Тридцать тысяч раненых и больных русских сгорело. Богатейшие торговые дома России разорены. Ничего не успели вывезти и когда увидели, что всё попало в руки французов – сожгли свою первопрестольную столицу, свой святой город, центр империи… Это преступление Ростопчина. Мы боролись против огня, но негодяй губернатор принял ужасную предосторожность – вывез или уничтожил пожарные инструменты».

Расстрел французами поджигателей в Москве. 1812. Худ. В. Верещагин

Отчасти Наполеон прав. Вот что граф Ф. В. Ростопчин 12-го августа писал князю Багратиону: «а народ здешний, по верности к государю и любви к отечеству, решительно умрёт у стен московских, а если Бог ему не поможет в его благом предприятии то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел и Наполеон получит, вместо добычи, место, где была столица».

Тем не менее, великая добыча ждала захватчиков. К тому времени Белокаменную не грабили 200 лет – со смутных времен польского нашествия. Два века строилась и богатела Москва. В Кремлевские сокровищницы, в церкви и монастыри свозили серебро, золото и воинские трофеи. Усадьбы и дворцы знати, особняки купцов – ломились от сокровищ и великолепных коллекций живописи, скульптуры, прикладного искусства, книжных библиотек, которые покидая город в спешке не успели вывести хозяева.

И началось великое разграбление Москвы! Наполеон ничего не смог поделать, или не захотел, со своими славными солдатами и менее славными европейскими союзниками. Все пять недель «московского сидения» грабеж не останавливался ни на минуту. Вскоре в сторону западной границы потянулись многочисленные обозы с московскими сокровищами.

В Успенском соборе. Худ. В. Верещагин

Во время пребывания французов в Москве храмы Кремля не избежали поругания, – рассказывали свидетели событий. Все церкви были ограблены, в Успенском соборе вместо паникадила висели большие весы, на которых французы взвешивали выплавленное золото и серебро из награбленных церковных сокровищ, риз, окладов. Здесь же, в храме, стояли плавильные горны и были устроены стойла для лошадей французского императора.

В записках князя А. А. Шаховского, состоявшего в Тверском ополчении, под заглавием «Первые дни в сожжённой Москве», описывается чудовищная картина поруганного Успенского собора после ухода французов: «Всё было ограблено и разрушено: рака святого митрополита Петра не существовала, и мы, собрав обнажённые от одежды и самого тела остатки его, положили на голый престол придела; гробница над бывшими ещё под спудом мощами митрополита Филиппа была совершенно ободрана, крышка сорвана; от самого купола до пола, кроме принадлежавшего к раке св. Ионы, не осталось ни лоскута металла или ткани. Досчатые надгробия могил московских архипастырей были обнажены».

Архангельский собор в Кремле превратили в склад продовольственных запасов и вина, французы ободрали все до одной ризы с икон, разрушили гробницы. Благовещенский собор также был опустошён. В Казанском соборе на месте выброшенного престола нашли мёртвую лошадь. В соборе Василия Блаженного была конюшня, и всё, что можно было ограбить, было ограблено.

С колокольни Ивана Великого сняли громадный крест, что стоило неимоверных усилий, но он всё равно раскололся. «Император, – пишет граф Сегюр, – хотел воздвигнуть его над инвалидным домом в Париже». С креста содрали позолоченные серебряные плиты, которыми он был облицован.

Французы грабили Москву 35 дней и ночей. В это время Наполеон, по словам Сегюра, в беседах с Дарю говорил, «что хочет ударить на Кутузова, уничтожить его или отбросить, потом быстро поворотить к Смоленску». Дарю отвечал, что сделать этого нельзя, так как русская армия теперь устроилась, а его ослабла, и что всякий французский солдат, нагруженный добычею, побежит вперед во Францию торговать.

– «Так что-же делать?» – «Остаться здесь, отвечал Дарю, сделать из Москвы укрепленный лагерь и провести в нём зиму». Наполеон, подумав, сказал: «Львиный совет! но что скажет Париж? Что там будут делать? Нет. Франции не привыкнуть к моему отсутствию, а Пруссия и Австрия воспользуются им!»

Разграбив город, Наполеон ещё надеялся на славу и жаждал окончательной победы. Адъютант императора, генерал Ф. П. Сегюр отметил в своих воспоминаниях восклицание императора: «Идём в Калугу! И горе тем, кто станет на моём пути!»