Читать книгу Шакал в изгнании - Всеволод Алферов - Страница 3

Старик умирал.

Болезнь обезобразила его лицо, искорежила тело, наполнила колючим сухим кашлем легкие. Она поселилась внутри стылым холодом – от которого не укроешься у жаровни, не спрячешься под целым ворохом одеял. Схватила, сжала, выкрутила тело, так что ни вдохнуть полной грудью, ни пошевелиться…

Лишь изредка старик размыкал истрескавшиеся пересохшие губы и проводил по ним кончиком обметанного болезнью языка. Если бы не это, он бы и вовсе ничем не отличался от мертвого. Дже́нне казалось, что ее муж попросту колеблется. Стоит на самом краю и не может решить: в тот мир ему ступить – или вернуться в этот?

– Рами́? – тихонько окликнула она сына. Юноша обернулся. – Иди. Займись своими делами. Незачем тебе смотреть.

На мгновение ей показалось, что сын опять начнет с нею спорить… Он не стал. Не решился. Юноша просто встал и молча вышел из комнаты.

Старик умирал…

Собственно, он умирал уже целый месяц, никак не решаясь переступить через заветную грань. За окном был сезон дождей, один за другим маршировали ливни: утренний, вечерний, ночной – а ее муж все так же лежал в окружении саванной белизны покрывал и напоминал ссохшуюся от времени мумию.

Теперь, когда они остались наедине, Дженне ужасно хотелось сказать ему что-нибудь. Она давилась горькой колючей злобой – и не решалась заговорить. Да и потом, навряд ли он теперь стоил ненависти. Слишком жалок был Картхи́с для такого сильного чувства.

Он казался меньше, чем был на самом деле, и гораздо, гораздо старше. Тонкие, как птичьи лапки, пальцы вцепились в край одеяла: наверное, точно так же он цеплялся за жизнь, торгуясь со смертью за каждое проклятое мгновение.

Что-что, а торговаться ее муж умел всегда.

Тихонько выругавшись сквозь зубы, Дженна встала и отошла к окну. Гомон базарной площади звучал глухо, словно теряясь под серой тяжестью низко нависшего неба. Тускло поблескивали в мутном свете дня лужи.

«Старый мешок с дерьмом! – выдохнула она в сердцах. – Ты мог умереть и в более подходящее время!»

Ее муж простонал что-то нечленораздельное. Она видела, как шевелятся его губы, как он натужно морщится, пытаясь протолкнуть через глотку слова – все это трогало ее не больше, чем хлопоты грязных куриц там, внизу, за окном. Для нее Картхис был уже все равно что мертв.

«Все, что у меня осталось – это сын», – подумала вдруг она. Хрупкий темноволосый юноша с певучим именем Рамлаа́д. Ее муж хотел, чтобы тот стал таким же торгашом, как и он сам. У Дженны были другие планы.

«Я сделаю его благородным, во что бы то ни стало сделаю!» Первая помеха на этом пути теперь умирала сама, оставляя свое состояние Дженне. Она должна пройти этот путь, она обязательно его пройдет! По-другому и быть не может, уверяла она себя.

Вкрадчивым шепотком, беспокойным зверем – где-то глубоко в ее сердце шевелился страх.

* * *

После тридцати каждая женщина становится в чем-то сродни богине – так говорил ей один из бывших ее поклонников. Он был наемным музыкантом и вел изящные беседы, в которых каждое слово было будто бы вываляно в меду и корице. Дженна презирала таких пустобрехов – но сейчас она, пожалуй, была с ним согласна.

Ожидая, пока служанка расчешет ее рыжие локоны, она смотрела в серебряное зеркало, изредка поворачивая голову то вправо, то влево. Клыки мертвого бога, ей нравилось то, что она там видела!

– Когда закончишь, зажги лампады, – бросила Дженна. – От факелов чернеет потолок.

Служанка только молча кивнула в ответ.

«В самом деле, а почему бы и нет? – думала Дженна. – После тридцати ты окончательно понимаешь, что юность ушла. Все то девическое, невинное – все ушло в прошлое навсегда. Появляется спокойная уверенность, плавность воды, мягкость лебяжьего пуха… Я заговорила точь-в-точь как Сами́р!»

Дженна улыбнулась собственным мыслям.

А еще после тридцати женщина, как правило, уже становится матерью…

Сама она родила, когда ей было что-то около пятнадцати. Родители выдали ее замуж за рослого бородатого мужика, который торговал не то пряностями, не то благовониями.

Он был высоким и стройным, и двигался быстро, почти стремительно – как черный лев. Седина в волосах Картхиса серебрилась на солнце, а глаза у него блестели, будто бы он был не то ангелом, не то демоном. Усталым демоном.

Город, когда она впервые увидела его, был неимоверным, нереальным, непредставимым… Огромный и многолюдный, он звенел от шума, как храмовый гонг, он заглатывал сотни путников, непрерывным потоком текущих через ворота – и выдыхал тысячи, миллионы запахов.

У Картхиса были длинные красивые пальцы, и он играл на арфе на пиру в честь их свадьбы. По южному обычаю на ней была плотная чадра, и когда Картхис разломил пополам кусок хлеба, она приподняла платок и, не открывая лица, осторожно положила свой ломоть в рот. Он был кислым и чересчур соленым.

Потом Картхис приподнял ее вуаль и поцеловал, и зал огласился криками его друзей и компаньонов. Никогда в жизни Дженну не приветствовало столько людей, ей казалось, что в честь самого Царя Царей они кричали бы вполовину тише.

Был вечер, и к пьянящему аромату счастья начал примешиваться горьковатый вкус страха. Она ждала этой ночи, она предвкушала ее – но порой по спине девушки пробегала дрожь: как будто из невидимой щели вдруг невзначай тянуло промозглым осенним холодом…

А потом была ночь – и Картхис вошел в нее: грубо, жадно и зло. Как голодный зверь. Словно отыгрываясь за все ритуалы, которые он должен был совершить, чтобы заполучить ее. И когда она попыталась вскрикнуть, он сжал ее горло в крепких тисках своих рук, подержал несколько секунд – и над ней сомкнулась темнота…

Теперь, когда жрец уже произнес над его телом ритуальное «Он был чист», когда плакальщицы готовились начать свой заунывный вой, а дверной молоток на крыльце был обмотан черной перчаткой – Картхис уносил в погребальный костер не только похоть. Невольно, нехотя – он был надежной защитой для ее сына. «Теперь я должна буду все делать сама», – с тревогой думала женщина.

«Он не был чист! – хотелось вопить ей над укутанным в саваны телом. – Он был грязной и похотливой свиньей. Я ненавижу его! Даже сейчас – ненавижу!». Но ее окружали богатые купцы и вельможи, они таращились на нее маслянисто поблескивающими глазами, они ворочали жирными мясистыми языками, произнося какие-то бессмысленные слова. Они были нужны Дженне. Нужны Рами. Ради него она способна вытерпеть любую пытку.

– Хватит! – прервала она служанку. – Зажги лампады и можешь идти.

Теперь ей оставалось лишь ждать. Время, словно змея, свивалось кольцами благовонного дыма, время оседало на подсвечниках слезами оплывшего воска… Дженна в последний раз обошла усадьбу, чтобы проверить, все ли слуги ушли в пристройку. Стоя у задних дверей, она мяла в руках кроваво-красные агаты четок – ведь теперь, когда Картхис корчился в огнях мира теней, ее ночной посетитель мог не прийти.

Когда она услышала долгожданный стук, Дженна бросила всполошенный взгляд наверх. В пустом, словно бы вымершем доме тихое постукивание гремело, как посох жреца, отдавалось меж стенами эхом. Меньше всего ей хотелось потом объясняться с сыном.