Читать книгу Последний дракон. Первый шаг в бесконечность - Всеволод Всеволодович Протопопов - Страница 13

Ночь перед свадьбой я провёл как в бреду. После мальчишника, я направился в свою комнату с твёрдым намереньем хорошо выспаться, но не тут-то было. Когда я шёл к себе, глаза мои прямо слипались – так хотелось спать, а стоило лечь в постель и они широко раскрылись, да так, что я никак не мог заставить их закрыться. Поэтому, помаявшись примерно час, я отказался от мысли уснуть и решил просто поваляться в постели, хотя бы для того, что бы отдохнуло тело, если уж голова отдыхать не желает.

Как-то незаметно для самого себя, я начал анализировать своё душевное состояние, которое в тот момент представляла собой какой-то винегрет из различных, порой прямо противоположных чувств, которые, при обычных условиях, одновременно присутствовать в одном человеке просто не могут. Это меня так заинтересовало, что я занялся настоящим психоанализом, хотя всегда к этому относился скептически. И так, что же со мной происходит? Недавно мы вернулись из столицы империи Повелителей драконов, где мне удалось встретиться с отцом, которого я никогда до этого не видел. Кроме того, Учителю удалось раскрыть грандиозный заговор Серой империи против нашего мира. Всё это, конечно, вызывало во мне определённые чувства, но они не шли ни в какое сравнение с той лавиной чувств и переживаний, что обрушила на меня любовь к Ниннэль. Они, эти чувства, захватили меня, подобно бешеному течению горной реки и поволокли куда-то, куда известно только самой реке. Меня швыряло из стороны в сторону, переворачивало через голову, кружило на месте и лишь для того, что бы спустя мгновение, потащить дальше. Я всегда считал себя волевым человеком и никогда не позволял кому-либо манипулировать мной, а тут, стоит увидеть Ниннэль, и я превращаюсь в некое безвольное существо, готовое за один только ласковый взгляд или улыбку, сделать, что угодно, лишь бы возлюбленная моя была мной довольна.

Я провёл всю свою сознательную жизнь среди мужчин, которые, если когда-то и любили, то по этому поводу никогда не распространялись, поэтому опыта, как вести себя, когда влюблён, я не имел совершенно. Я прекрасно понимал, что со стороны моё поведение было, мягко сказать, не очень разумно, а проще я вёл себя как законченный идиот, что очень меня напрягало. По этому поводу я даже пытался разговаривать с моими друзьями, но они отнеслись к этому крайне несерьёзно и только смеялись. Некоторую ясность внёс только Учитель, сказав, что все влюблённые чаще всего ведут себя, как дураки и подобно остальным, весело рассмеялся. Отсмеявшись, он сказал, что когда человек влюбляется, он действительно на какое-то время теряет возможность адекватно воспринимать реальность. Если это чувство настоящее, то такое состояние скоро проходит и остаётся только одно желание – как можно чаще видеть предмет своего обожания, просто смотреть на него, слушать его голос исполнять его желания. Позже, если эта любовь завершается браком, эти чувства сменяются более глубокими и при этом более спокойными, в общем, женишься – сам узнаешь.

Вспомнив слова Учителя, я определил состояние моих чувств, как вторую стадию по классификации Учителя. Хотел ли я, что бы нынешние мои чувства сменились на более спокойные? Не знаю. С одной стороны я уже изрядно устал от этого буйства чувств, а с другой стороны мне было жалко с ними расставаться.

И так, я выделил две группы чувств, имеющие разные источники или причины своего происхождения. Первая группа, в которой присутствовала радость, того, что наконец-то я понял истинное положение дел связанных напрямую с моим рождением и тем самым с моей судьбой. К этой радости примешивалась злость и желание отомстить Серой империи за мою, во многом исковерканную судьбу. К этому чувству примыкало, несколько гася горечь злости, жалость или скорее сожаление по поводу того, что я с самого рождения не знал материнской любви, не знал отца, и плюс ко всему всю свою сознательную жизнь почитал их злодеями.

Нет, пожалуйста, не подумайте, что я считал себя в чём-то ущемлённым или обиженным. Вовсе нет. Наоборот, я считал себя вполне успешным счастливым человеком, в отличие от очень многих, хорошо знающим то, что я хочу и способным достигать своей цели. Жизнь моя, полная интереснейших, порой опасных приключений была, настолько захватывающе интересна, настолько мне нравилась, что мои взаимоотношения с родителями отступали куда-то на последнее место. Кроме того, лишённый с самого рождения родительской любви, я вовсе не испытывал в ней недостатка. Родительскую любовь мне с успехом заменила любовь тех, кто был со мной с моего первого вздоха в этом мире. Кто, зачастую с риском для собственной жизни, спасал меня, вынося из объятой мятежом столицы, кому хватило и до сих пор хватает терпения выносить мой нелёгкий нрав и терпеливо учить всему, что в будущем поможет мне исполнить свою судьбу. Так что обделённым я себя никак не считал.

Вторую группу чувств, самую обширную, где господствовали крайности, представляли чувства либо порождённые, либо так или иначе связанные с моей любовью. В этой группе обитали такие персонажи, как абсолютное обожание, и дикая ревность, всё сжигающая страсть и какая-то, совершенно не свойственная мне нерешительность. Все они пребывали в постоянном движении, внося в моё внутреннее состояние подлинный хаос.

Разделив свои чувства на две группы, я вдруг с удивлением обнаружил, что осталась ещё одна, пусть не такая многочисленная, как две предыдущие, группа, чувства в которой, как-то неприкаянно сбились в кучку, не зная к какой группе им примкнуть. Мне стало жалко их, поэтому я создал для них отдельную, третью группу, в которую вошли чувство долга, чувство неизбежности, чувство разлуки и, ещё только зарождающиеся чувства понимания правоты всего, что со мной происходит и чувство прощения всех за тот вред, который они нанесли мне. Не знаю почему, но я твёрдо знал, что придёт время, и эта третья группа моих чувств будет главенствовать в душе моей, потеснив на второй план даже чувство любви, которое к тому времени станет по-настоящему взрослым и великодушно уступит своё первенство, но никогда не оставит меня.

Я так увлёкся разборкой с собственными чувствами, что даже не заметил, как уснул. Я увидел Ниннэль, но не нынешнюю юною девушку, почти девочку, а вполне взрослую молодую женщину, которая стояла на холме и махала мне рукой, явно прощаясь. Рядом с ней стояли мальчик лет пяти и девочка лет трёх, не более, а на руках она держала ещё одного ребёнка мальчика, которому не было ещё и года. Это зрелище моей семьи, провожающей меня в какой-то поход, подобно фотографии отпечатался в моей памяти, и поселило в душе моей, не скажу, что новое, но до этого времени мало востребованное мной, чувство моей нужности. Отныне я буду жить с твёрдой уверенностью в то, что, куда бы ни бросала меня судьба моя, что бы со мной не случилось, я буду знать и помнить, что где-то безмерно далеко, и в пространстве, и во времени есть четыре души, ближе и роднее которых у меня нет, и вряд ли когда будет. Я так же свято верил, что где бы я ни был, я буду знать, что я нужен этим четверым вовсе не за то, что я могу им что-нибудь дать, а просто потому, что я просто живу вот такой, какой есть.

Я повернулся спиной к семье и шагнул в проход, что ярко сиял передо мной всеми цветами радуги и куда уже скрылись мои товарищи. В этот момент меня разбудили.

Разбудил меня, причём довольно бесцеремонно, мой друг Минг, разодетый, как говориться, в пух и прах. Происходило это так. Сначала, ещё находясь во сне, я услышал дикое рычание и посчитал, что на моих друзей по ту сторону прохода совершено нападение. Я хотел рвануться к ним, но тонкая ткань реальности сна уже начинала расползаться, возвращая меня к реальности бодрствования.

Просыпаясь, я не спешил сразу же открывать глаза, стараясь продлить те чудесные чувства, что подарил мне чудесный сон. Теперь я уже был твёрдо уверен, что Ниннэль подарит мне, по крайней мере, троих детей, и это знание вызывало во мне смешанное чувство умиления и гордости. К этим чувствам добавилась радость, когда возвращающееся ко мне сознание бодрствования, напомнило, что сегодня моя свадьба с Ниннэль. Ну, как тут не постараешься продлить удовольствие? Вот я и старался, лёжа с закрытыми глазами и делая вид, что всё происходящее в комнате меня ни в коей мере не касается, хотя, конечно, прекрасно зная своего друга, понимал, что долго мне не продержаться.

– Ты посмотри на этого лентяя, – кому-то говорил демон, голос которого спутать с кем-либо было просто невозможно. – А ещё дракон. Сегодня у него свадьба, все сбились с ног, готовя торжество, а он знай себе, дрыхнет и, судя по всему, если его не разбудить, Ниннэль так и останется в девках.

Он снова дико зарычал, что означает у демонов, как вы, наверное, помните, весёлый смех.

– Надо полагать, друг Минг, он вчера несколько перебрал водочки и теперь, что бы прийти в приличное состояние, ему просто необходимо выпить рюмочку, – услышал я голос, который явно принадлежал Джону. – Я специально прихватил с собой бутылочку, что бы привести его в норму.

– Вот-вот, подлечим его, а заодно и сами подлечимся, – согласился с Джоном демон.

Я услышал звук разливаемой по стаканам жидкости и понял, что отвертеться больше не получится, а то здесь прямо сейчас начнётся самая настоящая пьянка, в которой Джон и Минг были большие специалисты. Я всегда поражался, как много они могли выпить, сохраняя при этом ясность ума и твёрдость походки.

Пришлось открыть глаза. Я прекрасно понимал, что сегодня день моей свадьбы, а значит всё, что будет сегодня происходить, будет являться частью свадебного обряда, в том числе и вот эта намечающаяся утренняя пьянка моих друзей.

В обряд бракосочетания входило много обычаев, в том числе и такой, при котором ближайшие друзья жениха всячески отговаривают его от женитьбы, рассказывая, как хороша свободная жизнь холостяка, соблазняют его выпивкой, предлагают познакомить его с другими девушками, которые, по словам друзей, гораздо лучше избранницы жениха. Смысл этого обряда заключался в том, что бы проверить твёрдость намерений жениха. Я знал, что такие же испытания сейчас проходит и Ниннэль, однако был абсолютно уверен в ней. Надеюсь, что и она так же уверена во мне.

Первым моим желанием было – изгнать выпивох из комнаты и приступить к утренним процедурам, но не тут-то было. Согласно обычаю, грубость со стороны жениха считалась недопустимой, а вот искусителям разрешалось многое и они с удовольствием этим пользовались. Когда я наотрез отказался пить с ними, а жениху и невесте за весь день не полагалось ни есть, ни пить ничего кроме воды, они начали смеяться, каждый на свой манер, подняв при этом невообразимый шум.

На шум, как осы на мёд, в комнату мою буквально ввалились Яргуст и Марк, которые с энтузиазмом подключились к веселью Джона и Минга. В комнате стало тесно, так что одеваться мне пришлось под градом насмешек, многие из которых заставили бы покраснеть даже каменную статую. Кое-как одевшись и приведя себя в порядок, я отправился к Учителю в надежде, что он уже проснулся, пожелав веселящимся друзьям поберечь силы для свадебного застолья. На это они мне дружно спели цитату из песни, которую, подвыпив, любил петь Учитель и которую все мы выучили наизусть – «…нас на бабу променял…».

Спустившись на первый этаж, я осторожно постучал в дверь комнаты, в который обитал Странник в промежутках между походами. Мне хотелось с ним поговорить, пока свадебная кутерьма не захватила всех нас, тогда уж ни о каком серьёзном разговоре и речи не будет. Поговорить я хотел по поводу одного моего сомнения, или, если уж быть до конца честным, страха, который, подобно отравленной стрелы, поразил меня в тот момент, когда я хотел выпроводить из комнаты друзей. Суть этого страха сводилась к тому, что я вдруг испугался – имею ли я право связывать мою судьбу, которая, если сказать честно, впереди была, мягко сказать, нелёгкая. Не совершу ли я подлость, втянув ту, которую я люблю в орбиту моей судьбы?

На моё счастье Учитель уже проснулся. На мой осторожный стук из-за двери раздалось ворчливое – входи. Я толкнул дверь и вошёл в комнату. Учитель сидел за столом и что-то писал. При моём появлении, он отложил рукопись, повернулся ко мне и улыбнулся.

– Доброе утро, сынок, – поздоровался он. – Какая нужда привела тебя ко мне в столь ранний час? Да, ты не стой у двери, проходи, присаживайся.

Я тоже поздоровался с ним и, подойдя к столу, занял предложенный Учителем стул. На какое-то время я задумался над вопросом, как мне лучше сформулировать цель моего посещения. Подумать было о чём – Учитель очень не любил вопросов, которые спрашивающий не мог правильно сформулировать. Видя мои затруднения, Учитель пришёл мне на помощь.

– Ну, мой мальчик, говори, что тебя так взволновало в такой важный для тебя день? – с улыбкой, но в тоже время очень серьёзно спросил Странник. – Неужели тебя взволновал вопрос – имеешь ли ты право, в связи с твоей предстоящей судьбой, связывать свою жизнь с Ниннэль?

Он словно читал мои мысли (с него станется), настолько точно он сформулировал мой вопрос. Во мне словно прорвало какую-то сдерживающую чувства плотину и они, подобно горной лавины обрушились на Странника, грозя его погрести под собой. Но не тут-то было – Учитель был крепким орешком, и погребсти его под чем-либо было, ой как не просто. Когда я выложил перед Странником все свои сомнения, и, что греха таить, страхи, он очень серьёзно меня выслушал, затем на пару минут задумался и заговорил. Голос его, в котором явственно слышалась грусть по давно прошедшему, был тих, но в нём было столько силы и уверенности, что не услышать его было просто невозможно.

– Кувай, мальчик мой, – заговорил Учитель. – Ты вырос настоящим мужчиной и человеком, иначе ты не задал бы мне своего вопроса. Умение взять на себя ответственность не только за себя, но и за других, причём ответственность реальную, а отнюдь не формальную является главным показателем состоятельности мужчины и человека. Я рад за тебя, за то, что, не смотря на свою молодость, ты уже состоялся, как мужчина, способный взять на себя ответственность за судьбу доверившейся тебе женщины, будущих детей. Ты мужчина, который готов встать на защиту не только себя и своих близких, но и всего Мироздания, что суждено тебе судьбой, а если так случиться, пожертвовать ради этого своей жизнью.

Он замолчал, видимо собираясь с мыслями. Я же находился в каком-то странном раздвоенном состоянии. С одной стороны, мне была лестна оценка, которую мне дал Учитель, а с другой, я ощущал какое-то стеснение, словно похвала, которая прозвучала в оценке меня, была незаслуженно мной присвоена. Я её определил, как некий аванс, данный мне Учителем на будущее.

– Как тебе поступить? Тебе и только тебе это решать, – продолжил Странник. – Но, прежде, чем решать, ты должен знать, что твоя любовь, это великий дар, данный тебе Творцом, как некая компенсация за ту великую и страшную судьбу, что ждёт тебя, мой мальчик. Ещё ты должен знать, что ты не оставлен один на один со своей судьбой, которую в одиночку никто не сможет вынести, столь велика её тяжесть и так много от её реализации зависит. Поэтому ты с самого рождения окружён людьми, которые любят тебя, каждый из которых готов взять, и берёт на себя свою часть груза, лежащего на твоих плечах по мере своих сил. Ты посмотри – твои родители, Азар и Ляргус, Яргуст, Джон и Марк, Минг, Грымз и Беннет, старина Глюд, ну и я, в меру своих сил, каждый по-своему помогает нести тебе твою ношу. Добавь к этому ещё множество совершенно незнакомых тебе людей, демонов и других существ, о которых ты даже никогда и не слышал, да и, скорее всего, никогда и не услышишь. Вот и получается, что твоя судьба – это общая судьба Мироздания, просто ты выбран тем знаменосцем, который несёт своё знамя на острие атаки и, пожалуй, больше других рискует погибнуть.

Он опять замолчал, давая мне время осознать услышанное, а осознать было что. Учитель заставил меня взглянуть на судьбу мою с совершенно непривычной для меня стороны. Если раньше я считал себя, избранником судьбы, чуть ли ни миссией, то теперь увидел себя рядовым огромной армии, противостоящей наступлению Серой империи, правда рядовым, которому вручено знамя и приказано идти впереди. И эта привилегия, цена которой возможность погибнуть первым, единственное, что отличает меня от других.

– Ты, я гляжу, кое-что понял, – с грустью сказал Учитель. – А раз так, какое право ты имеешь отказать той, что готова подставить, и уже подставила своё плечо под общий груз, который ты присвоил себе? Я ответил на твой вопрос, а дальше решай сам. Впрочем, мы с тобой заговорились. Сейчас ко мне придут, да и тебе пора одеваться. Ты ещё не передумал жениться? – закончил он со смехом наш разговор.

Когда я встал, что бы уйти, он остановил меня, сказав, что одеваться для свадебного обряда я буду здесь. Я удивился, но расспрашивать его не стал, а лишь, пожав плечами, уселся на свой стул.

Некоторое время мы посидели молча. Вдруг раздался стук в дверь, и Учитель предложил стучавшему войти. Дверь открылась, и на пороге оказался Крон, собственной персоной. Он принёс с собой какой-то объёмистый сверток, который он, войдя в комнату, аккуратно положил на стол, заблаговременно освобождённый Странником.

Мы тепло поздоровались. Крон после нашей последней встречи практически не изменился, если не считать, что он был одет в роскошный камзол и при парадной шпаге, это никак не вязалось с его привычным для меня обликом толи воина, толи бандита.

– Ты, я вижу, уже оделся для обряда бракосочетания, – сказал Учитель, обращаясь к Крону. – Прекрасно. Значит и нам пора.

Он встал, и, подойдя ко мне, протянул какой-то свёрток.

– Иди к себе и переоденься в это. Потом опять приходи сюда, – сказал он мне. – Долго там не задерживайся.

Я не стал задавать никаких вопросов. Зачем? Я целиком доверял учителю и привык не задавать лишних вопросов, если знал, что скоро и так сам всё узнаю.

Быстро пройдя в свою комнату, я обнаружил, что весёлая компания уже покинула её. Поэтому я не стал тратить время. Развернув свёрток, который мне подал Странник, я обнаружил в нём холщёвую рубаху без ворота, сшитые из того же материала штаны. К ним прилагались брюки, сшитые из кожи грубой выделки и куртка из того же материала, такие обычно надевают под доспехи. Я быстро оделся, вся одежда оказалась пошита точно на меня, и отправился в комнату Учителя.

В комнате я застал целую компанию. Пока я переодевался, к Учителю и Крону присоединились Ляргус и Азар, все они мирно о чём-то беседовали, потягивая вино. Увидев меня, они оживились и наперебой стали предлагать мне выпить и хорошенько ещё раз подумать, стоит ли мне жениться и тем самым потерять свою свободу.

Я твёрдо отказался, как от предложения выпить, так и от предложения отказаться от женитьбы, прекрасно понимая, что всё это всего лишь часть свадебного обряда. Видя моё упорство, они выпили ещё по одной и Ляргус, встав, торжественно произнёс:

– Дорогой наш Кувай, – с чувством говорил старый жрец. – Нам четверым судьбой предназначено было наблюдать и принимать самое непосредственное участие в твоей жизни. Ты рос на наших глазах, и каждый из нас внёс свою лепту в то, что бы ты мог стать тем, чем ты стал. Сегодня ты окончательно становишься взрослым, ибо мужчина только тогда становится по-настоящему взрослым, когда способен взять на себя ответственность за свою будущую семью. Позволь нам совершить обряд одевания тебя, для свершения брачного обряда.

Я был несколько ошарашен. Сказать по правде, я не очень-то хорошо знал обряды и обычаи, связанные со свадьбой, поэтому лишь в очередной раз пожал плечами и согласился с тем, что бы меня одели. Чем-то это напоминало мне обряд признания меня наследником престола Повелителей драконов.

Крон не спеша распаковывал свёрток, который он принёс с собой. В свёртке оказались парадные доспехи, которые буквально сияли позолотой. Я удивился – откуда такая роскошь, но очень скоро я всё узнал.

– Эти доспехи дарит тебе по случаю мой Повелитель и твой отец. Он от всей души поздравляет тебя и считает, что девушка из рода Белого облака является достойной для того, что бы породниться с родом Повелителей драконов. Род Белого облака является одним из древнейших и благороднейших родов империи, ничем не уступает роду Повелителей драконов. Он желает тебе и твоей будущей жене любви и много детишек. Так же он приказал мне выразить своё сожаление, что не сможет лично присутствовать на вашей свадьбе, – торжественно объяснил причину появления доспехов Крон.

Я мысленно поблагодарил отца за то, что он с огромным риском всё же смог послать мне весточку в виде такого роскошного подарка. Я вообще-то никогда не носил доспехов, да и к оружию, после долгого общения с Азаром и Странником, я теперь относился прохладно, однако, помимо того, что доспехи были подарком отца, они действительно были великолепны. Покрытые тонкой гравировкой и достаточно толстым слоем червонного золота, они представляли собой настоящее произведение искусства.

Пока я занимался своими мыслями, Крон и Азар довольно ловко, видимо у них уже был определённый опыт, облачили меня в доспехи. Я сразу почувствовал, всю их тяжесть, к которой я совершенно не был привычным, в отличие, например, от Яргуста, который так любил носить доспехи, что, пожалуй, был способен в них даже спать.

Одевание доспехов заняло никак не меньше двадцати минут, которые мне показались целой вечностью. Завершил моё одевание парадный меч на расшитой золотой нитью перевязи и шлем в форме головы дракона, украшенный роскошным плюмажем из перьев какой-то экзотической птицы. Шлем я держал на сгибе правой руки. Сделав несколько шагов по комнате, я понял, что, хотя и с трудом, но ходить в таком наряде я всё-таки могу, а вот танцевать, это вряд ли.

– Потерпи, Кувай, – ободрил меня Ляргус. – В этом наряде ты будешь только на обряде венчания, а на свадебный обед наденешь, что-нибудь полегче.

Надев на меня кучу позолоченного железа, пусть даже такого красивого, но всё же железа, старейшины, впив по бокалу вина и отпуская в мой адрес достаточно двусмысленные шуточки, они отправились одевать праздничные одежды. Я остался стоять, как статуя, потому что сесть на стул я решительно не мог – не было опыта, а экспериментировать как-то не хотелось – не хватало ещё упасть. Ушибиться я, конечно, не боялся – трудно ушибиться в доспехах, а вот если меня застанут валяющимся на полу, подобно перевёрнутой черепахе, было бы, на мой взгляд, верхом позора. Я представил, как будут смеяться вернувшиеся старейшины и, что бы ни доставить им такой возможности, предпочёл дожидаться их стоя.

Они вернулись примерно через полчаса разодетые в пух и прах, так, что их с первого взгляда было трудно узнать. Азар облачился в свою парадную одежду красного цвета. На груди его висел амулет – знак владетеля вотчины. Ляргус поверх праздничной одежды надел плащ и знак Верховного жреца империи – ему предстояло провести обряд заключения брачного союза. Странник, не мудрствуя лукаво, надел ту же одежду, в которой был на моей коронации в качестве наследника престола. Крон, одетый в богато расшитый камзол тёмно синего цвета, при парадной шпаге, выглядел как истинный царедворец. Он так сильно отличался от привычного для меня жителя подземелий, что встреть я его где-нибудь на улице – нипочём бы не узнал. Как потом оказалось, он происходил из очень древней, но обедневшей семьи и носил титул графа.

Войдя в комнату и застав меня стоящим подобно статуи рыцаря, вся компания разразилась громким смехом, который время от времени прерывался насмешливыми репликами в мой адрес. Реплики сводились к тому, что я совершенно никудышный жених, если торчу как столб и боюсь посидеть с ними. Каждая реплика сопровождалась новыми взрывами смеха.

Я держался из последних сил, что бы ни поддаться на подначки и не попытаться сесть. Ещё не хватает свалиться у них на глазах. Тогда они своими насмешками меня со свету сживут. Нет, этой радости я им не доставлю, не дождутся.

Пришли Джон, Марк и с ними в неимоверно пышном наряде, пришёл Минг, который был моим дружкой на свадьбе. Увидев меня в доспехах, все трое сначала на минуту остолбенели, затем дружно захохотали, причём, рычание Минга было столь громким, что вполне могло поднять от вечного сна небольшое сельское кладбище. Отсмеявшись, они наперебой стали изгаляться по поводу моего наряда, моего глупого выражения лица, да мало ли ещё к чему, они способны были докопаться. К ним присоединились и старейшины. Они испытывали моё терпение около часа, я же терпеливо всё это сносил, памятуя, что всё это старинный свадебный обряд.

Когда-то, когда я ещё был ребёнком, я спросил у дедушки Азара, почему люди так упорно следуют различным обычаям и обрядам, хотя зачастую в них нет, на мой взгляд, никакого смысла? На это дед, на минуту задумавшись, ответил так, что я запомнил, как мне кажется, на всю жизнь.

– Запомни, сынок, – с печалью в голосе стал отвечать на мой вопрос дед. – Обычаи любого народа появились в глубокой древности, когда наши предки только стали ощущать себя народом. Их было мало, а вокруг окружали враждебные племена и зачастую, что бы выжить, приходилось совершать определённые действия, которые сейчас, когда мы живём в совершенно других условиях, нам кажется, что в обычаях предков нет смысла. Но это только при поверхностном взгляде на старинные обычаи. Не будешь же ты считать, что наши предки придумали все эти обычаи просто так, от нечего делать. Или не думаешь ли ты, что наши предки, как бы это помягче сказать, были не совсем разумны? Запомни, сынок, что уважение к себе начинается с уважения к предкам и вообще к старшим. И ещё, пренебрежительное отношение к наследию предков, говорит о неуважении к самому себе. Уважение к предкам нас всех объединяет в единый народ, помимо языка и крови, почтение к предкам, которое заключается, в том числе, и в соблюдении старинных обычаев и обрядов. Как только начнёшь не соблюдать обычаи, потеряешь единство со своим народом и незаметно станешь отщепенцем без рода и племени, а значит, обретёшь себя на одиночество и бесславную гибель.

Слова деда глубоко запали в мою душу, и это помогало мне выдержать насмешки, зачастую достаточно неприятные, друзей. Знание того, что это всего лишь обряд, придавало мне силы всё это выдерживать. Кроме того, сейчас мне стал понятен смысл этого обычая, как и обряда одевания жениха – это всё является своеобразной проверкой твёрдости намерений жениха и невесты. Действительно, если чувства между ними достаточно сильны, они выдержат любые испытания и, значит, достойны друг друга. Вот и я хотел быть достойным моей Ниннэль, лишь было её немного жалко – она сейчас проходила те же испытания, что и я.

Наконец, подошло время совершения бракосочетания, и мои друзья сразу же стали серьёзными. Всё, испытание окончено и, судя по всему, я его выдержал. Минг взял меня за локоть правой руки, а Марк левой и мы медленно пошли к выходу во двор терема Азара. Ляргус, Азар, Странник и Джон следовали за нами.

Во дворе уже всё было готово к торжеству. Парусиновые навесы украшали гирлянды цветов, столы накрыты, гости собрались. Как только мы вышли на крыльцо, грянула музыка. От крыльца была расстелена белая полотняная дорожка, которая вела к невысокому дощатому помосту, так же покрытому полотном. На этом помосте и будет совершён Ляргусом, как Верховным жрецом империи Повелителей драконов, обряд бракосочетания. Белое полотно символизировало чистоту помыслов, вступающих в брак. Поэтому на полотно могли вступить только я, Ниннэль и Ляргус. На восток от помоста пролегла ещё одна полотняная дорожка, приготовленная для невесты.

Я вступил на полотно, и осторожно ступая, что бы, не дай Бог, не оступиться, направился к помосту, где уже находился Ляргус в своём жреческом одеянии. Вдоль дорожек и вокруг помоста стояла одетая в праздничные одежды толпа людей. Кажется, здесь собралось всё население Сегурии, от мала до велика. Все кричали, поздравляя меня и Ниннэль, бросали под ноги цветы, смеялись. Я шагал сквозь коридор из людей как автомат, тупо переставляя ноги, и вдруг поймал себя на том, что абсолютно ничего не чувствую. Ну, совсем ничего – ни радости, ни волнений, словно это не меня сейчас ожидает свадебная церемония, а кого-то другого, струсившего и не явившегося на собственную свадьбу. У меня же появилось ощущение, что я наблюдаю за всем, происходящим, как бы со стороны. Словно это не я иду сейчас по полотну дорожки, а кто-то другой, совершенно не знакомый мне человек. Поэтому я и не испытываю сейчас никаких чувств.

Это состояние, к счастью, длилось всего какое-то мгновение. Вскоре ко мне опять вернулась возможность испытывать чувства, однако вот это мгновение бесчувствия я почему-то запомнил. К этому времени я подошёл к помосту и поднялся на него. Ляргус показал мне место, где я должен был стоять в ожидании невесты. Я занял своё место и стал смотреть на дорожку, на которой должна была появиться Ниннэль.

Вот тут-то целая лавина чувств обрушилась на меня, грозя похоронить под собой. Тон в этой лавине задавала любовь, которая буквально обжигала мне душу, да так яростно, что временами мне казалось, что ещё немного, ну, самую малость, и тело моё охватит огонь, который невозможно будет потушить. В нём, в этом огне, сгорит моё тело, оставив после себя лишь горстку пепла. Да, что там тело, в пламени любви сгорит душа моя, а пепел сгоревшей души моей разнесут по Мирозданию ветра времени.

К счастью, яростный огонь любви несколько охлаждал ветерок страха; страха за великую ответственность, которую я беру на себя; страха за судьбу Ниннэль, чья судьба отныне будет связана с моей, отнюдь не простой судьбой. Внешне борьба любви и страха выражалось в том, что меня бросало то в жар, то в холод, а проще говоря, я самым постыдным образом трусил – сумею ли я сохранить мою возлюбленную от тех ударов, что неминуемо рано или поздно ожидают меня.

Тут на дорожке показалась Ниннэль в пышном платье небесно-голубого цвета, с ног до головы закутанная в полупрозрачную вуаль, и все страхи мои сгинули, словно не бывало, а любовь притушила свой жар, сменив его на приятное тепло. Лица Ниннэль, скрытого вуалью, я не видел, однако и так знал, что оно прекрасно. Да разве может быть не красивой влюблённая женщина? Я всей душой потянулся к ней и ощутил встречное движение. В какой-то момент наши души коснулись друг друга и произошёл взрыв, который слил нас в единое целое – из двух душ, моей и Ниннэль образовалась единая душа, которая навсегда соединила меня с моей возлюбленной. Я сразу же понял, что это и был момент истинного брака, а всё остальное лишь формальность, просто обряд.

Ниннэль поднялась на помост и встала так, что Ляргус оказался между нами – так требовал обряд. Я стоял справа от жреца, а Ниннэль соответственно слева. Жрец взял мою левую руку и, взяв правую руку невесты, вложил её в мою. При этом я ощутил заметный толчок силы – обряд начался.

В общих чертах я имел представление о свадебном обряде, бывая от случая к случаю на чужих свадьбах, но сам его, конечно, никогда не переживал. Сейчас же, стоя на свадебном помосте и держа в своей руке горячую, слегка подрагивающую руку Ниннэль, я испытывал какое-то, в общем, мне не свойственное волнение, словно стоял на пороге тёмной комнаты, где меня ожидало нечто такое, и никак не мог переступить порог. Нет, это не был страх, скорее наоборот, меня влекло туда, но что-то удерживало на месте. Было ясно только одно – в обряде вовсю использовалось Искусство, причём Искусство самой высокой марки.

– Судя по тому, как вы оба выдержали предварительные испытания, – торжественно заговорил старый жрец. – Теперь я, с вашего согласия, разумеется, приступлю непосредственно к вашему бракосочетанию. Согласны ли абсолютно добровольно связать себя узами брака?

Я и Ниннэль практически одновременно подтвердили своё согласие, причём голос мой в этот момент предательски дрогнул.

– Принимая во внимание ваше единодушное согласие, вступить в брак, я должен вас предупредить, что непосредственно венчание произойдёт не здесь, а в храме Творца, куда я вас сейчас и провожу, – ещё более торжественно произнёс Ляргус, после чего я почувствовал мощный импульс силы и ощутил, что меня и Ниннэль куда – то потащило, причём с огромной скоростью.

Какое-то время мы летели в абсолютной темноте и, если бы не рука Ниннэль, я бы считал, что лечу один. Я переживал, как перенесёт полёт Ниннэль, ведь для неё такой полёт был в новинку. За себя я был спокоен – мне ещё ни такие полёты приходилось совершать. Моя подруга держалась хорошо, только чуть крепче сжала мою ладонь.

Сколько времени мы так летели, не знаю. Может всего лишь миг, а может целую вечность, да это и не важно. Важно лишь то, что рука Ниннэль крепко держит мою руку, важно, что моя душа и, надеюсь, что и душа моей любимой, испытывают подлинное ликование, важно, что мы вместе. Так лететь – рука в руке, я готов был всю жизнь, но полёт скоро закончился.

Впереди вспыхнул свет, который хотя и был очень ярким, всё же не ослеплял. Мы на полной скорости влетели в этот свет и остановились. Я огляделся и увидел, что мы находимся в каком-то замкнутом пространстве, заполненном светящимся всеми цветами радуги туманом, который чем-то мне напомнил тот жёлтый туман, чуть не погубивший нас в Запределье. Однако этот радужный туман коренным образом отличался от жёлтого своим характером. От жёлтого тумана исходила явная угроза жизни, а от радужного исходила такая любовь, что я почувствовал себя вновь совсем маленьким ребёнком, что я даже заплакал. Рядом со мной всхлипывала Ниннэль, видимо испытывая сходные с моими чувства. Эти слёзы вымыли из моей души остатки, страха, сомнений, обид, от чего в душе моей ярко вспыхнул и с каждым вздохом разгорался огонь веры. Веры в себя, веры в свою любовь, веры, что я смогу преодолеть все препятствия, что приготовила мне судьба. И в этот миг я понял, что окончательно стал взрослым, что детство прошло, что всё, что я делал до этого, было лишь подготовкой к чему-то очень важному и неимоверно трудному, которое должен буду я совершить, дабы стать тем, кем должен стать. Стоило мне только осознать это, как зазвучал Голос, в котором было столько силы, сколько я бы никогда не смог бы себе представить, но сила эта не вызвала во мне даже тени страха, наоборот, любовь во мне стала только сильней.

– Поздравляю вас, дети мои, – произнёс Голос. – С этого момента и до конца времён вы муж и жена. Я знаю, что вместе вы сможете одолеть даже такую судьбу, что выпала на твою долю, Кувай. Обнимите друг друга и идите с миром.

Я обнял Ниннэль, а он обняла меня. Вуаль с её головы куда-то пропала и её роскошные волосы, собранные в высокую причёску переливались всеми цветами радуги, а глаза светились каким-то неземным светом. Не могу сказать наверняка, было ли это действительно так или это была игра радужного тумана, да это и неважно, а важно лишь то, что в этот миг я был счастлив и запомнил его навсегда. Только наши объятья сомкнулись, как мы очутились на свадебном помосте, и множество людей подняли страшный шум, приветствуя нас.

Мы с Ниннэль спустились с помоста и нас тут же окружили с поздравлениями друзья и знакомые. Первым поздравил меня Минг, который с ужасающей физиономией, что выражало у него верх радости, подошёл ко мне, собираясь произнести поздравительную речь, но в последний момент, видимо передумав, ничего не стал говорить, а просто обнял меня своими ручищами так, что не будь я в доспехах – моему телу пришлось бы плохо. Хорошенько потискав меня, он, наконец, посчитал, что поздравил меня достаточно и разжал объятия. Поздравив меня, он повернулся к Ниннэль с намереньем поздравить и её; я, честно сказать, испугался, что если он с таким же пылом начнёт поздравлять мою жену, то гарантировать её здоровье вряд ли кто сможет. Я уже хотел прийти на помощь возлюбленной, однако этого не понадобилось – с Ниннэль Минг был очень галантен и не позволил себе ничего лишнего. Сложилось впечатление, что демон её побаивается. Много позже, хорошо познакомившись с характером демонов, я узнал, что демонам вообще свойственно рыцарское отношение к слабому полу, неважно демоница это или человеческая женщина. Минг окончательно смутил мою молодую жену, тем, что опустившись на одно колено, он очень осторожно поцеловал её руку.

Следом за Мингом стали подходить друзья, знакомые и даже совершенно незнакомые люди и демоны. Следует сказать, что на свадьбу прибыла целая делегация демонов, возглавляли которую Глюд, Грымз и старый Беннет, который хотя и был человеком, но так долго жил среди демонов, что, наверное, стал считать себя одним из них. Каждый из демонов взял за правило поцеловать руку моей жене, так что к тому моменту, когда все демоны завершили свои поздравления, Ниннэль была красная как варёный рак от смущения.

Марк и Джон тепло поздравили нас и пожелали много детишек, чем окончательно смутили Ниннэль. После них подошёл Яргуст, крепко обнял меня, а Ниннэль просто поднял на руки и расцеловал в обе щёки, всё же он был её дядей.

Ляргус и Азар тепло поздравили нас и пожелали пользоваться каждой минутой пока мы вместе.

Лучше всех поздравил нас Учитель. Он подошёл к нам сразу же после Ляргуса и Азара с какой-то хитрой улыбкой, словно задумал сделать нам соблазнительное предложение. Моё предположение оказалось верным.

– Вот что, дети мои, – задумчиво сказал Странник после того, как произнёс дежурные поздравления. – Я так думаю, что вам нет смысла терять время, присутствуя на собственной свадьбе. Какой вам интерес сидеть и наблюдать, как куча народа будет, есть и пить, а вам этого нельзя? Постарайтесь потихоньку сбежать, что бы побыть наедине друг с другом. Ляргус прав, у вас не так много времени, что бы тратить его на пустое.

– Как же мы сбежим с собственной свадьбы? – спросила Ниннэль. – Ведь этим мы можем обидеть гостей.

– Ну, об этом не беспокойтесь, – с улыбкой сказал Учитель. – Тут главное знать, когда и как уйти. Дождитесь, когда прозвучат первые три тоста. Уверяю вас, что после третьего тоста большинство гостей даже не заметят вашего отсутствия. А вот, когда объявят танец молодожёнов и наступит лучшее время для вашего ухода. Рекомендую во время танца вам обоим обратиться и эффектно так улететь. Это, уверяю вас, так подействует на гостей, что он вам простят ваше бегство. Только не забудьте вернуться послезавтра с утра, потому что послезавтра я, Джон, Марк и Яргуст покидаем Сегурию не менее, чем года на три. Надеюсь, что вы нас проводите.

Он улыбнулся и направился к остальным гостям. После него подходило с поздравлениями множество людей, многих из которых я даже не знал, но они, как оказалось, меня знали и хотели нас поздравить. Я узнал, что у меня теперь множество родственников со стороны жены, и, как не странно, даже Азар теперь стал моим родственником, хотя я и так считал его за деда. Сказать по правде, я страшно устал от всей этой процедуры поздравлений, и предложение Странника, сбежать с собственной свадьбы не казалась мне теперь такой уж странной, как вначале.

Наконец, поздравления закончились, и я отправился к себе снимать доспехи, которые, надо признаться, мне изрядно надоели, оставив молодую жену на попечение Минга. Демон очень ответственно отнёсся к моему поручению и сразу же стал рассказывать Ниннэль какую-то забавную, на его взгляд, историю. Уходя к себе, я слышал, как смеётся Ниннэль и громко рычит демон – видимо история и вправду оказалась смешной.

Переодевшись, я поспешил обратно, затратив на переодевание минут пятнадцать или что-то около того. Мою жену я застал в окружении грозно рычащих демонов и громко смеющихся Джона, Марка и Яргуста, причём последний смеялся так, что по щекам его текли слёзы. Сквозь эту какофонию с трудом пробивался звонкий смех Ниннэль. Да, демоны были мастерами рассказывать весёлые истории, которые могли заставить смеяться даже мёртвого.

Ко времени моего прихода все стали занимать места за столами. Для молодожёнов был отведён отдельный стол, который помимо меня и Ниннэль вместил Минга, как дружка с моей стороны, подружку Ниннэль, которую звали Лорген, а так же всю нашу компанию: Ляргуса, Азара, Яргуста, Крона, Марка и Странника со своим неизменным спутником и другом Джоном.

Я, как новоиспечённый муж, должен был произнести первый тост, в котором отблагодарить всех присутствующих за то, что все они пришли сюда, что бы вмести со мной, отпраздновать день моей свадьбы. Как я уже говорил, нам с Ниннэль на свадебном обеде не полагалось ни есть, ни пить, поэтому я встал для произнесения своего тоста с пустым бокалом, что было для меня очень непривычно.

– Дорогие друзья, – сказал я. – Я вам очень благодарен за то, что все вы пришли поздравить нас. Я прекрасно понимаю, что всем, что имею, я обязан вам. Это ваша забота и помощь помогли мне стать тем, кем я стал. Это благодаря вам и вашим заботам встретил я здесь в Сегурии свою любовь. Предлагаю всем выпить за всех здесь присутствующих, выпить и снова налить.

Все дружно поддержали мой тост. За столами началось обычное оживление, когда множество народа, собравшееся хорошенько выпить, закусить и повеселиться. Одни мы с Ниннэль были сторонними наблюдателями этого праздника. Сказать честно, я уже порядком устал. Теперь я воочию убедился в правильности выражения, которое как-то услышал от одного из знакомых. Он сказал примерно так: « В любом случае лучше гулять на чужой свадьбе, чем на своей».

Какое-то время гостям было не до нас, поэтому я шепнул на ухо Ниннэль, что бы она была готова к нашему танцу. Она улыбнулась в ответ и сказала, что готова следовать за мной не только на танец, но и, если придётся, хоть на край света. Я улыбнулся в ответ – она всё правильно поняла.

Азар, как глава Сегурии, произнёс тост за молодых, то есть за меня и Ниннэль. Шум за столами усилился. Спустя некоторое время, встал я с пустым бокалом и произнёс тост за родителей моей невесты, теперь уже жены. Тост, как впрочем, и все остальные тосты, был принят с энтузиазмом. Шум за столами превратился в сплошной гул. Все уже изрядно выпили и утолили голод и теперь пожелали развлечений. Азар, как главный распорядитель праздника, объявил танец молодожёнов.

Я встал, подал руку Ниннэль, которая в этот момент была так красива, что у меня даже слегка закружилась голова, и мы прошли на площадку, предназначенную для танцев. За столами установилась полная тишина, все внимательно наблюдали за нами. Я сильно волновался, так как танцор из меня никудышный. Яргуст целых две недели учил меня танцевать, благо в военной академии, где ему пришлось учиться, танцы были обязательным предметом. В конце концов, он махнул на меня рукой и заявил, что скорее безногого инвалида можно научить танцевать, чем меня, однако для свадебного танца сойдёт. Он пообещал, что предупредит Ниннэль, и она постарается вести меня в танце, так что бы моя неуклюжесть не очень бросалась в глаза. Вот на это-то я в глубине души и рассчитывал.

Когда мы вышли на площадку, гости дружно начали аплодировать, приветствуя нас. Пока гости выражали свои чувства в аплодисментах, я смотрел на мою жену, которая в свою очередь не сводила с меня своих удивительных глаз. Её, слегка раскосые глаза, цвета морской воды в солнечный день, слегка мерцали каким-то нездешним светом. Они притягивали мой взгляд подобно магниту; они манили и волновали, как волнует каждого настоящего мужчину тайна, которую хранит в себе каждая женщина. Эта тайна смотрела сейчас на меня с обожанием, и от этого взгляда мне хотелось забыть обо всём на свете, лишь бы она вот так на меня смотрела. За один такой взгляд можно было отдать всё, своротить горы, выступить в одиночку против полчища врагов, да мало ли, что ещё способен совершить влюблённый мужчина, ради одного такого взгляда.

Заиграла музыка, сначала совсем тихо, буквально на грани слышимости, словно чего-то боялась, но затем, видимо преодолев собственную робость, всё громче и уверенней.

– Рискнём? – спросил я Ниннэль, не отрывая своего взгляда от её глаз.

– Рискнём, – одними глазами ответила моя любимая.

Я осторожно взял Ниннэль за руку, левой обнял за талию. Она сделала то же самое, и мы начали наш танец, который символизировал образование новой семьи – гарантии продолжения рода человеческого. Музыка набрала силу и повела нас за собой куда-то туда, куда звали глаза Ниннэль, куда иногда уводит каждого из нас скрытая внутри нас сущность, та самая, которая не от мира сего.

Я уже говорил, что танцор я плохой, но Ниннэль настолько чувствовала музыку и так незаметно вела меня в танце, что поначалу я даже подумал, что сам танцую. Сам не заметил, как втянулся в танец, как пропало напряжение от собственной неуверенности. Произошло самое обыкновенное чудо – мне понравилось танцевать. Сказал бы кто мне раньше, что мне понравится танцевать, ни за что бы, ни поверил. Вырастая в чисто мужском окружении, если не считать Марту, которая до трёх лет заменяла мне мать, я относился к танцам с неким презрением, считая их недостойным занятием для мужчины. Сейчас же мне просто нравилось танцевать, видимо любовь, действительно, способна творить чудеса.

Музыка звучала всё настойчивее. Темп танца нарастал, а мы с Ниннэль всё кружили и кружили в танце, словно совершали какой-то древний ритуал, смысл которого давным давно утерян. Однако совершить его просто необходимо, ведь без этого не сможет произойти что-то важное, причём настолько важное, что от него зависит судьба не только моя и Ниннэль, но и ещё множества людей, да и не только людей.

В какой-то момент у меня появилось сильнейшее желание обернуться драконом и улететь отсюда вместе со своей возлюбленной, оставив друзей пировать без нас. Ниннэль или почувствовала моё желание, или у неё тоже возникло желание обратиться в дракона, не знаю, только она выразительно глянула на меня. В ответ я слегка кивнул и, не прерывая танца, начал обращение. Вместе со мной начала обращение и Ниннэль. Не прошло и минуты, а на площадке для танцев танцевали два дракона. Вернее один дракон цвета червонного золота и драконица, чья чешуя переливалась всеми цветами радуги.

Музыка на мгновение затихла, что бы тут же вновь грянуть во всю силу. Гости вскочили со своих мест и с изумлением и восторгом смотрели на нас, лишь Странник громко смеялся и махал в нашу сторону рукой, предлагая скорее улетать, что мы и поспешили сделать. Взмахнув крыльями, мы поднялись в воздух под восторженные крики зрителей. Кружась в танце, который продолжался уже в воздухе, мы поднимались всё выше и выше, пока дома Сегурии не исчезли из виду. Музыка на такую высоту, конечно, не доносилась, но продолжала звучать в наших ушах так, как будто мы продолжали танцевать на земле. Мелодия постепенно менялась и незаметно превратилась в мелодию, что звучала для нас в храме Творца. Подхваченные этой мелодией, мы поднимались всё выше и выше. Я с беспокойством посмотрел на жену, не устала ли она, ведь её опыт полётов был ещё слишком мал, и увидел в её глазах восторг.

– Не волнуйся, дорогой, – прозвучал во мне нежный голос моей возлюбленной. – Дядя Яргуст хорошо научил меня летать, а с тобой я вообще готова лететь хоть на край света.

Успокоившись на её счёт, я опять полностью погрузился в музыку и танец; если Ниннэль учил летать Яргуст, а когда-то он учил летать и меня, то за неё можно быть спокойным.

Музыка звучала всё громче и громче и вскоре достигла такой мощи, что буквально захватила нас, лишив возможности сопротивляться, да сопротивляться-то совсем и не хотелось. Мы с любимой просто доверились и полностью отдались этой силе, которая подхватила нас и понесла в какую-то неимоверную даль, причём, как я понял, даль не только пространства, но и времени. Мы давно покинули Сегурию, причём, для Ниннэль это был первый в её жизни выход за пределы Сегурии, где она родилась, и жила до этого времени. Нас окружали сначала звёзды, которые сверкали вокруг нас подобно россыпи великолепных бриллиантов, потом мимо нас стали проплывать целые миры, подобно мыльным пузырям, переливаясь всеми цветами радуги.

Все эти видения вызывали в душе моей такой восторг, такое ощущение счастья, которое я раньше даже не мог себе представить. Музыка стала затихать и незаметно превратилась в общий фон, где-то на грани слышимости, зато стала слышна музыка каждого проплывающего мимо нас мира. Чем-то схожая с общим фоном, каждая из мелодий этих миров отличалась своими индивидуальными особенностями. Музыка одних миров вселяла в нас бурную радость, да такую, что мы начинали смеяться и смеялись до слёз. Мелодии других миров заставляли нас впадать в задумчивую грусть; музыка третьих вызывала в нас чувство жалости, причём жалости до слёз. Иногда попадались миры, чья музыка вызывала в нас отвращение и гнев. Эти миры, в отличие от большинства других, не сверкали разноцветием радуги, а были какими-то невзрачно серыми, словно крысы в вольере с павлинами.

– Что это, Кувай? – спросила испуганно Ниннэль. – Откуда эта мерзость? -

– Это миры, захваченные Серой империей, – серьёзно ответил я. – Именно с ней и ведём мы непримиримую войну, что бы наш с тобой мир не превратился в эту серую мерзость.

– Их надо остановить, во что бы то ни стало, – с дрожью в голосе сказала Ниннэль. – Я тоже хочу участвовать в этой борьбе. Ты должен научить меня всему, что знаешь и умеешь сам.

Её заявление стало для меня полной неожиданностью, и в первый момент я даже опешил. Я всегда считал Ниннэль слишком женственной, а потому хрупкой и никак не мог представить её отважной воительницей, сражающейся наравне с мужчинами. Как же я заблуждался! Лицо моей молодой жены раскраснелось, глаза буквально сияли, и она в этот момент была так хороша, что я залюбовался ей. Что же, придётся научить Ниннэль Искусству, хотя бы в минимальном объёме, тем более, что приближаются очень тревожные времена, так что боевые навыки могут очень пригодиться.

Наш то ли танец, то ли полёт продолжался, когда, совершенно неожиданно мелодия, что сопровождала нас всю дорогу, сначала зазвучала громче, а потом внезапно замолчала. Полёт тоже резко затормозился, и нас повлекло куда-то в сторону. Стало ясно, что наш танец-полёт подошёл к завершению, и мы, похоже, достигли какой-то неизвестной нам пока цели. Перед нами ярко засветился открытый проход, куда мы, не мешкая, и влетели.

Мир, в котором мы оказались, поражал какой-то первозданной чистотой и яркостью красок. По привычке, пройдя проход, я проверил мир на вопрос какой-либо опасности, но ничего не обнаружил, так что можно было расслабиться. Ниннэль, впервые попавшая в другой мир, выглядела немного растерянной, но даже следа испуга я у неё, сколько ни вглядывался, не обнаружил. Да, Ниннэль была настоящей драконицей до мозга костей.

Однако пройдя метров сто от прохода, который уже закрылся, я увидел такое, что полностью позабыл обо всём на свете, и, что греха таить, на какое-то время позабыл даже о Ниннэль. Мы оказались на краю неширокой долины, одна половина которой была ослепительно белой, а другая абсолютно чёрной. С двух сторон долину ограничивали горы геометрически правильной формы, так же как и долина, с одной стороны белые, а с другой чёрные. Над всей этой чёрно-белой красотой раскачивался золотой шар, подвешенный на золотой нити, уходящей куда-то в бесконечность. Это был маятник, который монотонно раскачивался из стороны в сторону. Мне сразу же вспомнились рассказы о Вселенском маятнике.

Движения маятника буквально завораживали, и мы с Ниннэль, уставшие от свадебной суеты, как-то незаметно уснули. Во сне я увидел себя парящим в образе дракона над какой-то унылой местностью. Во мне бушевала ярость, которую я даже не пытался сдерживать, что было странно. Обычно, сколько себя знаю, я не даю воли гневу, а уж тем более, ярости. Во сне же, ярость буквально кипела во мне, время от времени выплёскиваясь наружу в виде потоков ослепительно-белого пламени. Там, куда попадала струя моего огня, горело всё. Горели орды серых всадников, горела серая трава, горела сама земля, пропитанная злобой и страданиями.

Ярость моя затухает, словно вместе с потоками огня, покидает меня, оставляя в сердце моём пустоту. Вот почему я не люблю гневаться; после вспышек гнева чувствуешь себя опустошённым, словно сам себя обокрал. Это чувство очень навязчиво, оно не даёт мне наслаждаться жизнью, радоваться каждому мгновению собственного бытия, а, проще говоря, ворует жизнь мою.

Как только ярость моя потухает, я чувствую полное опустошение, и на меня наваливается страшная усталость, такая, когда ты не в состоянии даже пошевелиться, а желание лишь одно – упасть на землю и, ни о чём не думая, пустыми глазами глядеть в небо.

Я, почти не шевеля крыльями, опускаюсь на вершину самого высокого из группы холмов, что возвышаются над унылой серой равниной. Моя посадка происходит примерно метрах в тридцати от группы людей, что находятся здесь. Сразу же обращаюсь в человека и, с трудом переставляя ноги, направляюсь к друзьям, что призывно машут мне руками.

Мне душно, пот заливает глаза. Я хочу вытереть пот и вдруг обнаруживаю, что на мне глухой шлем, а сам я в доспехах. Удивляюсь во сне – я же никогда не любил доспехов! Снимаю шлем, который изрядно помят и даже слегка оплавлен. Похоже, мне прилично досталось, хотя собственно боя я почему-то не помню. Снимаю и засовываю за пояс латную перчатку и ладонью смахиваю пот со лба. Лоб начинает щипать, словно в открытую рану насыпали соли. Гляжу на ладонь и обнаруживаю, что она в крови. Значит, я ранен. Умом я констатирую факт ранения, но сознание моё смотрит на это, как-то совершенно отрешённо, словно меня это не касается.

Тяжело переставляя закованные в латы ноги, я приближаюсь к друзьям, которые, как и я все в доспехах. Значит, идёт война, услужливо подсказывает мне память; вот только, убей меня, с кем мы воюем, что это за война, я не помню. Наконец, сквозь пелену, что застилает глаза, различаю усталые, чем-то встревоженные дорогие мне лица друзей. Здесь люди и демоны, среди которых я замечаю Марка, Джона и Азара, единственного без доспехов. Почему-то среди них я не вижу Учителя и Яргуста, отчего в сердце моём шевельнулась ледяная игла страха за них. Из этой группы вырывается невысокий, хорошо сложенный, по меркам демонов, конечно, демон с обнажённой головой и спешит мне на встречу. С радостью узнаю в бегущем моего друга Минга.

Несколько драконов тяжело опускаются чуть в стороне от места моей посадки. Двое из них поддерживают с двух сторон крупного дракона цвета воронёной стали. У него серьёзно повреждено крыло; приземлившись, он обратился в Яргуста, с ног до головы покрытого кровью, так что сразу, не разберёшь, кровь ли это врагов или его собственная. Мне его жаль, но как-то отстранённо, потому что я где-то внутри был уверен, что с ним будет всё хорошо. Гораздо больше меня волновала судьба одного очень некрупного дракона радужной окраски.

Вернее это не дракон, а сумасшедшая драконица, способная, сломя голову, совершенно безрассудно кинуться в самую гущу боя. Почему-то я был уверен, что именно так она и сделала, и теперь, не видя своей Ниннэль, моё сердце ледяным кинжалом пробил страх за неё. Раньше я даже представить не мог, что можно так за кого-то бояться.

Подбежал Минг и обнял меня.

– Мы победили, – с радостью сказал Минг. – Слышишь, мы победили.

– Что с Ниннэль? – спросил я, никак не реагируя на слова Минга о какой-то нашей победе. – Она жива?

– Жива, жива твоя Ниннэль, правда, тяжело ранена, – быстро ответил демон. – Страннику удалось её вытащить. Он и сейчас с ней.

Слова демона подействовали на меня, как бальзам на раны. Страх мой прошёл, и вместо него навалилась страшная слабость. Ноги мои подкосились, я потерял сознание и проснулся.

Проснулся я прекрасно отдохнувшим и абсолютно спокойным, с какой-то твёрдой уверенности, что всё в моей совместной с Ниннэль жизни будет хорошо. Передо мной всё так же лежала удивительная чёрно-белая долина, всё так же совершал свои неторопливые колебания Вселенский маятник – гарант равновесия в Мироздании. Всматриваясь в эти колебания, я вдруг отчётливо понял характер этого, безусловно, разумного чуда, созданного Творцом одновременно с самим Мирозданием. Главной заботой маятника было поддержание вселенского равновесия между образующими последнее Силами, не отдавая предпочтения ни одной из них. Маятник не был ни злым, ни добрым, не был он так же и равнодушным, просто он твёрдо знал, что если какая-нибудь Сила начнёт преобладать в Мироздании, то всем будет плохо. При этом маятник отнюдь не был сторонним наблюдателем, лишь фиксирующим нарушения равновесия. Вовсе нет. Он с помощью приданных ему изначально сил стремился воздействовать на нарушителя с целью восстановления равновесия. Судьба сложилась так, что все мы являемся орудиями маятника, которые оказались им, востребованы для устранения нарушения вселенского равновесия, вызванного агрессией Серой империи. Ну, что же, не знаю как другие, а я свой выбор сделал.

Рядом со мной сладко спала моя молодая жена. Я осторожно накрыл её своим плащом, но будить не стал – пусть отдыхает. За этот день ей столько пришлось пережить, что лишний час сна не помешает. Сам же просто сидел, наблюдая за монотонными движениями маятника. Зрелище было завораживающее, оно никак не могло надоесть. Казалось, что вот так можно просидеть целую вечность, глядя на маятник и ни о чём не думая.

Вот я и сидел, глядя на маятник, и вдруг мне показалось, что в чёрно-белой долине началось какое-то движение. Сначала я посчитал, что мне просто показалось, но затем, приглядевшись, отчётливо увидел, что действительно со стороны маятника ко мне приближаются две человеческие фигуры, одна закутанная в белое, а вторая – в чёрное. Откуда они здесь взялись – я понятия не имел, но они всё-таки приближались. Никакой угрозы с их стороны я не ощущал, поэтому спокойно ждал, когда они подойдут ко мне.

Прошло совсем немного времени, и идущих ко мне уже можно было рассмотреть. Это оказались две женские фигуры, одетые в одинаковые плащи с капюшонами, различающиеся лишь цветом.

Когда они подошли, я из уважения встал и вежливо поздоровался с ними. Женщина в белом, откинула капюшон, и так же вежливо и очень тепло поздоровался со мной. Это была симпатичная женщина средних лет, с несколько усталым лицом. От неё веяло силищей, но силища эта была какая-то тёплая, родная что ли.

Женщина в чёрном поздоровалась сухо, я бы сказал с иронией, после чего откинула капюшон. Она внешне оказалась точной копией женщины в белом, только от неё веяло холодом, а лицо было абсолютно спокойным, словно маска.

– Не стоит со мной здороваться, Кувай, – с иронией сказала женщина в чёрном. – Не делай такое удивлённое лицо, словно ты встречаешься со мной и моей сестрой впервые.

Этими словами она очень меня озадачила. Я начал судорожно вспоминать, где я мог видеть этих женщин, но ничего вспомнить не смог.

– Да, учитель твой попонятливее будет, нечета тебе, – заявила чёрная и звонко засмеялась. – Ну, ладно, со мной ты встречался всего дважды, да и в то время тебе было не до знакомств, а вот сестрицу то мою ты должен хорошо знать, чай не первый год на белом свете живёшь.

Я опять напряг память, но всё равно ничего не вспомнил.

– Прошу вас, милостивые госпожи, не счесть меня за невежду, но, хоть убейте меня, никак не припомню, где и когда я с вами мог видеться, – очень аккуратно сказал я. – Если вам не будет в тягость рассказать мне о наших встречах, будьте так любезны, просветите меня тёмного.

Мои слова вызвали приступ смеха уже у обеих женщин. Они минут пять так звонко и заразительно смеялись, что возникшее при встрече напряжение куда-то исчезло, и я присоединился к моим гостьям. Отсмеявшись, я предложил женщинам присесть, только нужно немного отойти в сторону, что бы ни разбудить жену.

Моё предложение вызвало новый взрыв смех у женщин, причины которого я понять никак не мог.

– Ты, что уморить нас решил? – спросила чёрная, отсмеявшись. – На счёт жены, не беспокойся. Ниннэль будет спать, пока мы с тобой разговариваем. Ты уж мне поверь.

Она снова засмеялась, но теперь смеялась она не долго, наверно не больше минуты. Затем, она резко перешла от веселья к крайней серьёзности. Женщины присели прямо на землю, после чего присел и я.

– Кувай, – обратилась ко мне женщина в чёрном. – Нам с тобой предстоит очень серьёзный и долгий разговор. Прежде чем перейти к нему, мы с сестрой хотим поздравить тебя с твоей женитьбой. Мы рады, что ты встретил свою любовь и надеюсь, да что там надеюсь, я просто знаю, что вы оба будете счастливы. Мы приготовили вам наши подарки, но получите вы их в своё время. Теперь, что бы ни быть невежливыми, я бы хотела представиться и представить мою сестру. У меня множество имён, но вам, людям я больше всего известна под именем Смерть. Ну а сестру мою, как ты, наверное, уже догадался, зовут Жизнь, и уж с ней-то ты хорошо знаком, хотя никогда не видел. Со мной же ты встречался дважды, и дважды, уступая твоему учителю Страннику, а больше следуя твоей удивительной судьбе, я возвращала тебя Жизни.

Наконец-то до меня дошло с кем мне пришлось повстречаться здесь, возле Вселенского маятника. Вот же тупица, ругал я сам себя, когда услышал, кто со мной говорит. Ведь ясно же, что здесь вряд ли встретишь простую женщину. Самое удивительное, что разговаривая со Смертью я не испытывал страха, словно разговаривать с одной из самых загадочных Сил Мироздания для меня было делом привычным.

– Огромное спасибо вам за поздравления и заботу, – ответил я на слова Смерти. – Я очень тронут вашей заботой. Почему бы нам не разбудить Ниннэль, она бы смогла лично отблагодарить вас?

Смерть переглянулась с сестрой, и они обе снова засмеялись. Я был удивлён и немного раздосадован этим смехом, не понимая его причины, однако Смерть тут же объяснила причину смеха.

– Ты как это себе представляешь, если тебя разбудить и представить меня, дескать, познакомься – это смерть? – с иронией сказала Смерть. – Что бы ты почувствовал и как бы себя повёл? А что можно сказать о юной девушке, и стоит ли её так пугать?

Слова Смерти, не смотря на всю её иронию, были очень разумны, причём настолько разумны, что мне даже стало немного стыдно за мою досаду на смех сестёр. Смерть, которая свободно читала мои мысли (ещё бы она не читала меня, как открытую книгу), опять рассмеялась. Я вообще заметил, что Смерть любит посмеяться.

– А если говорить серьёзно, – продолжила говорить Смерть. – Ниннэль ещё рановато напрямую разговаривать с нами.

Я не стал возражать; уж кому-кому, а Смерти виднее. Пока Смерть объясняла мне, что и как, Жизнь расстелила прямо на земле белую скатерть, на которую ловко расставила разные вкусные на вид кушанья, большой кувшин с каким-то напитком и две, явно золотые стопки. На мой вопросительный взгляд, она с улыбкой сказала:

– Ниннэль проснётся голодной, вот и будет, чем утолить голод и жажду. Тебе тоже не мешает подкрепиться.

В этом была сама суть Жизни, для которой заботиться о своих детях и есть смысл собственного существования. Жизнь, видимо прочитав мои мысли, вновь мне тепло улыбнулась.

– Теперь перейдём к главному, – став вдруг очень серьёзной, сказала Смерть. – Сейчас я опишу состояние дел на настоящее время, а затем кое-что поведаю тебе из ближайшего будущего. Надеюсь, ты понимаешь, что этот разговор должен остаться между нами?

Я с готовностью пообещал ей, что буду немым, как могила. Я хотел ей малость польстить, но видимо это мне не удалось, потому что Смерть как-то странно на меня взглянула и саркастически хмыкнула.

– Ну, у тебя и клятвы, Кувай, – с нескрываемой издевкой сказала Смерть. – Даже мне стало не посебе. Кстати, запомни, мой мальчик, могилы очень даже разговаривают, нужно только уметь разговорить. Что же касается твоей лести, так она получилась неудачной, а кроме того, уж поверь мне, тебе это не идёт.

После её слов мне стало так стыдно, что если бы в этот момент под моими ногами разверзлась бы земля, это было бы для меня облегчением. Видя мои страдания, сёстры опять звонко засмеялись, причём так безобидно, что спустя минуту, и я присоединился к ним. Отсмеявшись, Смерть опять стала серьёзной.

– Слушай меня и не перебивай, а всё, что услышишь, постарайся запомнить. Возможно, это поможет тебе в твоей тяжёлой судьбе, – с лёгкой грустью в голосе заговорила Смерть.

Я буквально застыл, слушая Смерть, тем более, что она говорила такие вещи, что если бы они даже и не касались бы меня, и то слушать их спокойно было бы трудно, а тут всё это касалось непосредственно меня. Я почувствовал, что какая-то сила подхватила меня и куда-то понесла. Где я оказался я и понятия не имел, однако ясно понимал, что место, куда перенесла меня Смерть, явно не принадлежит нашему Мирозданию.

Сколько продолжался рассказ Смерти, не скажу. Лично для меня он, как мне показалось, длился целую вечность, а на самом деле, возможно, всего пять минут, не знаю. Пока продолжался рассказ, я позабыл обо всём, даже о том, что буквально в двух шагах от меня, мирно спала моя молодая жена, забыл даже, что рассказывает мне мою судьбу ни кто-нибудь, а сама Смерть.

Наконец Смерть закончила говорить о том, о чём она хотела мне сказать, и я словно очнулся. Удивлённо осмотревшись, я увидел, что всё так же нахожусь возле Вселенского маятника, который, как всегда мерно раскачивался. Всё так же мирно посапывала во сне Ниннэль, на земле была расстелена скатерть, заставленная всякими вкусностями, только я уже был не тот, что был до встречи у Вселенского маятника.

– Ну, вот и всё, что я хотела сказать, – всё с той же грустью стала прощаться моя собеседница. – Настало время нам расставаться, однако помни, что моя сестра всегда с тобой, ну, а я всегда рядом.

Произнеся это, Смерть медленно растаяла в воздухе. Жизнь же не произнесла ни слова, а только тепло мне улыбнулась и тоже исчезла.