Читать книгу Холодно в небесах. Книга вторая. Роман-утопия - Ву Вэй - Страница 3

– А теперь обратите внимание на этот экспонат, – указывая рукой на кинжал с витой рукоятью в форме ополовиненной восьмерки и вынутым заостренными зубьями клинком, предложил собравшимся гид. – Это дентайр, или дегенбрехер, по-нашему – мечелом. На самом деле, старинный средневековый кинжал сломать меч, конечно, не мог, но вполне был способен помочь владельцу задержать противника на несколько секунд, а в случае удачи и нанести смертельную рану.

– Вид ужасный у этого ножика, – скривившись от отвращения, шепотом произнес мальчишка лет двенадцати с копной темно-каштановых волос и вздернутым носом.

– Да уж, – поддержал его стоящий рядом паренек того же возраста. – Представь, как он входит в тело… А если его там еще и повернуть…

– Придется потом долго соскребать мясо и освобождать зубья от намотавшихся на них жил, – с улыбкой вмешался в разговор гид, обернувшись в сторону мальчиков и пробуравив их взглядом не хуже дентайра.

Мальчишки открыли рот и смотрели на гида с восхищением.

– А когда это было? – с опаской спросил второй, более смелый, чем его приятель.

– Около семисот лет назад, – ответил гид, с удовольствием наблюдая, как загорелись любопытством глаза детей.

– Ух ты! – не удержался от восторга первый. – Это, когда на земле жили огромные чудища?

– Нет, ты все путаешь, – шепотом одернул его второй. – Динозавры вымерли на двести лет раньше.

Гид перестал улыбаться и громко спросил:

– Кто обучает вас истории, ребята?

От группы детей отделился молодой человек лет двадцати пяти, и гид, немного смутившись, узнал его.

– Как же вы учите их, Жан, если они настолько все путают? – с улыбкой спросил Алекс Бронкс, уже месяц работавший воскресным гидом в музее быта разных эпох.

– Ничего, они запомнят, предмет совсем новый, – объяснил учитель, защищая мальчишек. – Главное, что им интересно и они стараются, Алекс. Жаль, что в музее нет экспозиции по первобытному времени, мы сейчас изучаем примитивные общества.

– Таких древностей у нас нет, – подтвердил Алекс. – Большинство экспонатов относится к недалекому прошлому, в зале средневековья представлены самые старинные предметы. Все, чем сегодня располагает музей, совсем недавно находилось в руках частного владельца.

– Мужчины? – спросила девочка с удивительно светлыми волосами и ножками, напоминающими веревочки.

– Да.

– А зачем ему было нужно это? – показывая рукой на красивые массивные браслеты из потемневшего металла, поинтересовалась она. – Он сам их носил?

– Нет, он надевал их на женщин, разумом которых хотел управлять, – пристально глядя на девочку, произнес Алекс.

– Они сходили с ума от красоты украшений? – наивно предположила девочка, заставив учителя и гида улыбнуться.

– Не совсем, – сказал Алекс. – С ума окончательно сходят, а браслеты лишали женщин способности мыслить на то время, пока они их носили.

– Странно, – задумчиво произнес мальчик, завороженно рассматривающий витрину с украшениями.

– Что показалось тебе странным, Том? – спросил его учитель.

– Не знал, что женщины носят такие штуки. Наверное, они прячут их под одеждой…

Алекс разразился горестным смехом.

– Том, как ты можешь так говорить? – возмутился Жан. – Где ты видел женщин, не способных мыслить?

Вопрос поставил мальчика в тупик. Он смотрел на учителя огромными глазами, и первое, что ему захотелось ответить: «везде», но чувствуя возмущение учителя, он благоразумно промолчал.

Алекс наблюдал за напряженной работой мысли Тома, отражавшейся в мимическом танце его живого лица.

– Оставьте его, Жан, – тихо сказал он учителю. – Это будущий философ. Может быть, первый философ нашего времени.

– Ну да, и не иначе – киник, – саркастично заметил Жан.

Алекс с восхищением посмотрел на Жана, но кто такие киники, спросить не решился.

– Осмотр экспозиции заканчивается здесь, ребята, – предупредил он. – Потом вы можете посетить наш буфет, где продают сладкий лимонад, соленые палочки и фирменные кексы.

– Это отлично! – оживился мальчик, считавший, что динозавры вымерли девять столетий назад.

– Тебе бы только сладости, Тим, – упрекнула его тонконогая девочка, наградив обворожительной улыбкой.

– Да, и побольше, побольше! – кривляясь, согласился Тим.

– Соберитесь, друзья, – велел учитель, – и я отведу вас в буфет. Вы с нами, Алекс?

– Пожалуй. У меня следующая группа через час, успею перекусить.

– Замечательно, – обрадовался Жан.

Дети мгновенно закончили осмотр зала и так же быстро нашли буфет, расположенный на самом верху здания. Под него был обустроен чердак с купольной, наполовину прозрачной крышей. С первого дня открытия музея это место стало чуть ли не самым популярным в городе: посидеть «под небом» желающих всегда было немало. Уже через несколько дней название прижилось, а на входе в музей появилась вывеска:

«Буфет „Под небом“ принимает гостей с 10.00 до 23.00 ежедневно».

Заведение привлекало и своим фирменным десертом – кексами, заполненными заварным кремом и облитыми сахарной глазурью, которыми одарил его пожелавший остаться неизвестным доброжелатель, вложив в огромную коробку и листок с рецептом их приготовления. С легкой руки одного из первых посетителей, отведавших его, за десертом закрепилось название «Упавшие с небес» – настолько показались ему вкусными кексы, что он посчитал их неземными.

Но в буфете не только кексы были упавшими с небес. С недавних пор здесь нередко появлялись и собственно небожители, но пока только те, что спустились работать в новой школе подобно Жану. А жителей Поднебесной, желающих приятно скоротать время в необычной обстановке за чашкой вкусного кофе, всегда было предостаточно.

С утра и до пяти часов дня здесь работала молодежь, а в вечернее время за стойкой и за столиками ее сменяли люди взрослые.

Алекс с Жаном устроились у окна, дети – рядом за соседними столами.

– Много у вас учеников? – поинтересовался гид.

– Уже двенадцать, – с гордостью ответил Жан. – Месяц назад на первый урок пришли только трое. Родители поначалу недоверчиво отнеслись к проекту: многие не понимали, зачем их детям нужен живой учитель, а кто-то и сейчас считает, что история, география и литература им ни к чему.

– Ну, не так быстро, Жан, – подбадривал учителя Алекс. – Они поймут и отправят детей учиться к настоящим учителям. Ведь это не идет ни в какое сравнение с сетевыми кураторами. Вы сами не жалеете, что покинули министерство и спустились на дно?

– Это лучшее, что я мог сделать, – уверенно ответил Жан. – И очень рад, что Кристоф и Макс меня поддержали.

– Честно говоря, я сомневался, что небожители согласятся учить наших детей, – признался Алекс. – Когда Петр с декабристами подали идею народного образования, никто в это не верил.

Жан усмехнулся.

– Мы забыли, что мы один народ, – задумчиво проговорил он. – Я рад, что ситуация меняется, и мне кажется, в правильном направлении. Хотя мы не изобрели ничего нового: четыреста лет назад на этой же территории образованные люди шли в народ. Но они преследовали иные цели – настроить людей против власти и поднять их на восстание. К счастью, сейчас такой задачи нет, власть сама захотела изменить жизнь людей к лучшему. Поэтому я не сомневаюсь, что все получится, и уверен, что в ближайшее время желающих спуститься с небес на землю станет намного больше.

– Хочется в это верить.

– Так и будет, – не сомневаясь, сказал Жан. – Смотрите, Алекс, – Кир Мэнси раз в неделю проводит уроки астрономии. Не представляете, сколько ребят собирается на них! Мы отпускаем все три класса, когда он приходит. Дети слушают затаив дыхание, они ведь практически ровесники, и Кир для них – лучший пример.

– Не знал, что сенатор отпускает сына сюда, – удивился Алекс.

– И не одного, – улыбнулся Жан. – Близнецы Франсуа и Вийон ведут курс поэтического чтения по средам.

– И дети тоже? – недоверчиво спросил Алекс. – Так же с удовольствием его посещают, как урок астрономии Кира?

– Представьте, да, – с довольной улыбкой сказал Жан. – Близнецы смогли увлечь детей литературой, построив обучение по принципу театральной студии: читают пьесы по ролям, а потом разыгрывают небольшие сценки. Пока небольшие. Так что, нас не трое, а шестеро, спустившихся с небес.

– И сколько всего детей сейчас в школе?

– Тридцать пять человек, – ответил Жан. – Но это очень мало, если учесть, что ученики приезжают изо всех энглов. Хотя, пока не выстроится школа, мы все равно не сможем принять всех желающих, иначе будет тесновато – в доме профсоюзов не так много комнат, удобных для занятий.

– А я могу посетить урок астрономии? – смущенно спросил Алекс. – Мне тоже интересно послушать о звездах.

– Конечно! – обрадовался Жан. – Завтра как раз он будет в двенадцать часов дня. Приходите! Вашим детям эти уроки нравятся.

– Да? – удивился Алекс. – Мне они ничего не рассказывают.

– А вы интересовались, нравится им школа или нет? – осторожно спросил Жан.

– Если честно, как-то не до этого было, – ответил Алекс. – Я ведь совсем недавно получил второй шанс. Я ни о чем не мог думать, пока не вылечился.

– Да, я знаю, – Жан почувствовал себя неловко и пожалел, что начал этот разговор. – Простите, Алекс, я не должен был…

– Отчего же? Как раз должны. И вы совершенно правы: мало кто из родителей интересуется жизнью детей. Может, поэтому мы такие тупые.

– Вы не тупые, Алекс! – возразил Жан. – Просто такова жизнь: родители работают, а дети предоставлены сами себе.

– Нет, работа – это отговорки. Если желание есть, время найдется, – Алекс замолчал и посмотрел куда-то вдаль сквозь оконное стекло. – Многие читают с трудом и почти никто не умеет писать, – отрешенно добавил он.

– Мы сейчас обсуждаем введение такого курса, как каллиграфия. Когда-то его еще называли чистописанием. Письмо развивает мелкую моторику, а это напрямую связано с работой мозга. Вы же не будете против, если ваших детей начнут учить писать ручками на бумаге?

– Конечно, нет! – обрадовался Алекс. – Мне такой навык кажется волшебством, я и сам едва умею это делать.

– Вы шутите…

– Нет, не шучу. Короткую записку я еще составлю отдельными буквами, а написать непрерывно не смогу – не знаю, как сближать буквы, чтобы они вместе были и не сливались. Вы понимаете, о чем я?

– Кажется, да, – с грустью ответил Жан. – Может быть, нам подумать о классе для взрослых? Вдруг кто-то захочет научиться писать или изучить историю…

– Отличная идея! Я первым запишусь к вам. Уверен, желающих будет достаточно. Поговорите, с кем надо, пусть вам разрешат организовать уроки для взрослых.

– Обязательно обсудим это с другими учителями и в министерстве, но уверен, будет лучше и быстрее, если и от вас поступит запрос. Пообщайтесь с Кливертом – все инициативы декабристов реализуются практически мгновенно. Не знаю, что он за человек, но между ним и властителем, определенно, существует доверие. Я уверен, Петр сможет организовать все, что захочет.

– Похоже на то, – согласился Алекс.

…Вэл пытался разжечь камин в хижине. На улице было холодно и промозгло, из-за сырости тяги не хватало, и огонь гас быстрее, чем дрова успевали разгореться. Поленья тлели с боков и заполняли небольшое помещение едким дымом, который никак не хотел попадать в дымоход. Безуспешно провозившись около получаса, Вэл вышел из себя и, пнув кочергу, вышел на улицу под вибрирующий гул стали и чугуна. Он отошел на несколько шагов от дома и поднял голову кверху, чтобы рассмотреть, идет ли из трубы что-нибудь, напоминающее дым, или вся эта удушливая копоть стелется исключительно по полу его гостиной.

Дыма не было и не могло быть – на венце трубы прочно сидело добротно свитое большое гнездо. Вэл смотрел по сторонам, соображая, как можно освободить дымоход от домика непрошенных гостей. Лестницы рядом не оказалось, и он вернулся в дом, взял на кухне табурет, отпилил от него ножки, оставив от каждой сантиметров по пятнадцать, вынул сидение и с этим круглым каркасом вылез на крышу через мансардное окно. Крепко привязав одну сторону остова табурета к трубе, а другую – к флюгеру, он подергал конструкцию и, убедившись, что никаким ветром ее не сдует, потянулся к гнезду. Но Вэл не смог его коснуться, руки сами опустились, как только он представил, что совсем скоро в нем могут поселиться аисты. Вэл был уверен, что это их гнездо, хотя никогда раньше эти птицы не прилетали к его дому. Всего несколько раз ему приходилось видеть их на берегу заболоченного пруда метрах в семистах отсюда. Когда они успели обосноваться на его крыше? Вэл был здесь в последний раз три недели назад, протапливал камин. Значит, гнездо свито только что. И он не смог его тронуть. Вместо этого Вэл отвязал то, что осталось от табурета, и вместе с веревками сбросил вниз. В конце концов, в доме два камина, и хотя другим раньше не пользовались, этот теперь принадлежал аистам.

Вэл удовлетворенно расправил плечи и замер, стоя на крыше своего отшельнического убежища. Все вокруг дышало и пахло весной, заполняя пространство предчувствием новой жизни, а душу – особым, необъяснимым трепетом и волнением, которым каждый раз обманывает нас весна. Вэл почувствовал себя необычайно значимым в жизни вообще, а в жизни своего народа – особенно, и улыбнулся, зная, что это всего лишь следствие выброса в кровь гормона, вызванного иллюзиями времени года. Весна – искуснейшая из обманщиц, ей всегда удается оглушить человека надеждой, заставить его поверить, что в этом году долгожданное начало той самой счастливой жизни имеет все шансы на осуществление.

Вэл вдохнул пьянящую свежесть воздуха, впитавшего в себя прохладу талой воды, чистоту высокого неба и запах набухших почек – особый букет последних дней марта, который не спутать ни с каким другим.

Сегодня последнее воскресенье первого месяца весны, двадцать восьмое марта. Ровно через неделю жители обоих миров примут решение по существующей системе управления – дадут ей шанс на дальнейшую жизнь или отвергнут ее.

Внутренне Вэл был готов к любому исходу и все последнее время пристально наблюдал за ситуацией, складывающейся вокруг проводимых реформ, и за действиями оппозиционных сил. Новый курс, выбранный им с легкой подачи сенатора Мэнси, на дне был принят с воодушевлением. Не надеясь на реальные инициативы, Вэл и исполком были удивлены количеством заявок, поступивших в первые дни. И пусть не все из них содержали предложения, достойные внимания и внедрения, сам факт их количества подтверждал назревшую необходимость перемен.

Поначалу Вэл воспринял беспримерную активность людей как реакцию на вызов системы, которая не продлится дольше недели. Но его ожидало приятное разочарование: несмотря на сокращающееся количество поступавших заявок, качество их возрастало, и они принимали коллективный характер. К концу февраля инициативная группа, направляемая обществом декабристов, подала идею в координационный совет исполкома об установке в каждом энгле цифрового табло, которое отражало бы все пожелания, принятые к исполнению, чтобы не нагружать двойной работой сотрудников приемных пунктов и контролировать ситуацию самостоятельно. Идея реализовалась через два дня, и жители поднебесной ежевечерне обсуждали новые инициативы, собираясь в тех городских заведениях, где можно было пообщаться за кубком пива и управляющие которых догадались дублировать информацию с табло исполкома на свои экраны.

Первого марта стартовал новый крупный проект реформы просвещения: в доме профсоюзов двадцать первого энгла открылась школа классического обучения для детей. А уже через день в том же энгле впервые более чем за сто лет распахнул двери музей быта разных исторических эпох. Видя, какое оживление это вызвало в народе, Вэл испытывал не просто удовлетворение, он чувствовал момент в его значительности, воспринимая происходящее на уровне торжества идеи, способной привести к формированию настоящего гражданского общества.

Но все хорошо не бывает никогда. Этот неписаный закон работает практически в каждой ситуации – небожители в большинстве своем к нововведениям отнеслись скептически, а многие и враждебно. Последнее заседание Сената прошло бурно, моментами даже агрессивно. Конструктивного обсуждения изменения системы налогообложения не получилось – на предложение министра Филдинга ввести прогрессивную шкалу для обитателей Небес сенаторы ответили категорическим отказом. Проект отложили до второго слушания, но в кулуарах поползли слухи, что властитель настроен крайне нелояльно к статусным лицам и желает за их счет устроить рай на земле.

Вэл пока видимых мер для смягчения накалившейся обстановки принимать не спешил – он ждал результатов референдума. Со стороны создавалось впечатление, что он недооценивает нависшую над ним угрозу, но лишь те, кто не очень хорошо знал его, могли этому поверить. Работавшие с властителем бок о бок не сомневались: великий и ужасный никогда не сдает позиции и ничего не упускает из вида.

Нельзя было не заметить, что некогда единый организм власти раскалывался, его штормило и лихорадило, как тяжелобольного. Сердцем и мозгом политического колосса Вэл всегда был и всеми таковым признавался. Но если раньше Сенату отводилась роль торжественно держать корону над головой государственной машины, то теперь народная солидарность с политикой Вэла лишила сенаторов этой привилегии.

Ситуация обострялась расколом внутри аристократов власти: оба Мэнси безоговорочно поддерживали властителя, старший к тому же был идейным вдохновителем и главным проводником реформ, ненавистных старейшинам. Кабинет министров, после заключения троих из двенадцати членов в изолятор, демонстрировал лояльность, в которую Вэл не верил, но делал вид, что ни в ком не сомневается. Чем ближе был день референдума, тем очевиднее становилось, что большинство небожителей не готово ничего менять в привычном порядке вещей, а до жизни тех, кто внизу, им мало дела. Энтузиасты вроде Жана, Кристофа и им подобных вызывали недоумение, а порой и откровенную критику со стороны наделенных статусом граждан, убежденных в том, что образование вредно людям дна, что ничего, кроме смятения и желания выйти из-под контроля, оно им не принесет. Ну разве что, дополнительную головную боль системе управления.

Головная боль мучила властителя последние два месяца практически постоянно. Даже сейчас, стоя на крыше и вдыхая весну всеми легкими, он чувствовал тупую, сдавливающую виски тесноту, от которой не спасали ни сон, ни виски и избавиться от которой казалось ему невозможным.

Вэл бросил последний взгляд на внушительного размера гнездо, довольно неряшливо свитое, как часто в этих делах бывает у белых аистов, и, сомневаясь, не разрушит ли многокилограммовое птичье сооружение трубу, вернулся в дом тем же путем – через мансардное окно. Внутри было холодно, дымно и неуютно. Вэл распахнул окна и дверь, чтобы проветрить помещение, и на всякий случай запустил автономную систему обогрева, не будучи уверенным, что сможет благополучно растопить другой камин. Ночевать в сыром и холодном пространстве он не хотел, но и возвращаться сегодня на виллу тоже не планировал, ощущая потребность в уединении, найти которое мог только здесь.

Уже через час дом обогрелся, дым вышел, а в камине затрещали поленья. Вэл сидел в кресле, погрузившись в раздумья, смотрел на огонь и пил виски. Было совсем не поздно. Он спустился сюда рано утром, позавтракав, пока в доме все еще спали, и забрав приготовленные Сэлом продукты. О том, где он иногда проводит воскресные дни, как и о существовании домика на земле, никто, кроме Сэла, не знал. Вэл отключал связь и жил в безвременье около суток, уходя в читательский запой, а иногда напиваясь буквально. Наутро в понедельник он просыпался с первыми лучами солнца и поднимался в небеса отдохнувшим, чтобы с новыми силами отдаться работе. Только здесь ему удавалось выспаться, только здесь он не просыпался среди ночи в поту от преследовавших его последние месяцы кошмаров. Здесь простая жизнь с нехитрыми заботами: растопить камин, очистить территорию от снега, убраться в домике, вскипятить чай – давала ощущение правильно потраченного времени и наполнялась смыслом, который ускользает в бесконечных государственных нуждах и размывается городскими привычками.

Сегодняшняя вылазка стала особенно приятной: весна оживила пространство, напитав деревья соком, победив сугробы и морозы. С утра было пасмурно, но к полудню небо очистилось от облаков, и яркое солнце обогрело выложенный из дикого серо-оливкового камня дом и дворик с верандой. Вэл вышел на залитую солнцем улицу, сощурился и чихнул несколько раз.

– Какой ты грязный, – произнес он, глядя на пол, облицованный терракотовой плиткой, весь покрытый толстым слоем пыли.

Спускающийся на гнездо красноклювый аист застал хозяина дома за работой: Вэл смывал с плитки оставшийся после зимы хлам. Аист сделал круг над двором, словно здороваясь, потом поднялся и встал на одну ногу посередине гнезда.

– Привет, приятель, – обрадовался Вэл. – Добро пожаловать в жилище отшельника! Надеюсь, тебе не придется долго ждать свою аистиху, хотя ты и выбрал странное место для гнезда.

Аист, наклонив голову, смотрел на Вэла синим глазом, будто понимал, о чем тот говорил ему.

– Далековато тебе придется летать за пропитанием, – скорее себе самому, чем птице, заметил Вэл, подумав, что рыбу сегодня жарить не станет. Аист защелкал клювом, и Вэл принял этот треск как одобрение своих мыслей.

Закончив с полом, он перешел к отмыванию деревянного стола, скамьи около него и кресел. С окнами хозяин поступил по-простому: обдал водой, использовав тот же разбрызгиватель, что и при мытье пола. С большим фонарем в кованом корпусе, свисающим над столом на массивной цепи, пришлось повозиться, протирая вручную каждый стеклянный элемент и каждое силуминовое звено. Чтобы убрать лишнюю воду со всех поверхностей, Вэл вытащил пушку и быстро просушил все струей теплого воздуха. Двор и веранда преобразились, и хозяину захотелось остаться здесь, чтобы посидеть на солнышке. Он вынес из дома овчину, бросил ее в кресло и сел, потягивая виски и попыхивая сигарой. Вэл блаженствовал, улыбаясь этому дню и тому, что знает о своей улыбке. Аист время от времени трещал на крыше – Вэл объяснял это желанием птицы привлечь внимание аистихи. Вэл его понимал.

– А не послушать ли нам музыку вместо того, чтобы стучать клювом? – неожиданно произнес он, и мысль показалась ему занятной. Вэл некоторое время решал, что бы хотел сейчас услышать, и остановил выбор на «Реквием» Моцарта. Он включил его в исполнении Венского симфонического оркестра с фон Караяном, которое сотни лет считалось эталонным, и с этим невозможно было не согласиться.

«Вечный покой» разливался тягучим звуком под сводами веранды, заставляя душу чувствовать и переживать спрятанное глубоко на дне. Вэл не хотел пускать музыку в себя и вытаскивать на поверхность сознания то, что когда-то вырвал оттуда и похоронил за периметром памяти. Сопротивляясь ее силе, он заставлял себя воспринимать звучащие голоса рассудочно, отдельно от мелодии, пытался сам проникнуть через нее в миропонимание людей того времени, в котором жил и творил композитор. Он говорил себе, что эта музыка пропитана псевдострахом средневекового сознания перед высшими силами, что она сбивает с ритма дыхание, не дает его перевести и не приносит наслаждения. Но уже первые слова пятой части: «Царь потрясающего величия» отвлекли Вэла от критической мысли, и к восьмой он был готов плакать вместе с хором «слезного дня».

– Раскис ты, властитель.

Вэл вздрогнул, выключил музыку и огляделся по сторонам: никого рядом не было, да и не могло быть никого, кто посмел бы так к нему обратиться. Но голос показался ему знакомым, словно когда-то он уже слышал его и был уверен, что этот голос ему нравился. «Я схожу с ума», – с удивлением обнаружил Вэл и замер в кресле, забыв стряхнуть с сигары нависший пепел. Столбик истлевшего табака осыпался на стол мимо пепельницы.

– Не думаю, – снова прозвучал голос, – маном ^[1] меня не признали, значит, я не разовью в тебе мании.

– Фим?! – воскликнул Вэл, узнав голос. – Этого не может быть…

– Чего именно не может быть: чтобы меня не признали маном или что я здесь?

– Фим! – радуясь и все еще не веря, крикнул Вэл.

– Да я это, я, зачем так кричать?

– Но как? Я тебя не вижу, – нервничал Вэл, осматриваясь по сторонам.

– И не увидишь, меня здесь все-таки нет. Но когда солнце сядет, ты различишь мою тень. А пока можем просто поговорить.

– И я нормальный, не сошел с ума?

– Это, как сам считаешь, – голос рассмеялся. – По мне, так ты всегда был не от мира сего; но мне это и раньше нравилось, а сейчас я и не представляю, чтобы ты был другим – нормальным, как вы любите выражаться.

– Фим, я так тебе рад, – с некоторой грустью, но и с облегчением выдохнул Вэл.

– Знаю, – душевно ответил голос. – Я тоже рад тебе. Ты уж прости, что я так запросто к тебе обращаюсь, у нас здесь своя этика, даже ему все говорят «ты».

– Мне нравится, – ответил Вэл. – Мне этого не хватает после того, как…

Вэл оборвал фразу и замолчал.

– О-о-о, – издевательски протянул голос. – До такой степени все запущено? Ты даже думать себе запретил о ней?

– Да, – резко ответил Вэл. – И, если тебе не трудно, не говори ничего… о ней.

– Странный ты… Я, можно сказать, затем и пришел, а теперь буду придумывать иные темы для разговора?

– Не надо ничего придумывать, расскажи, как ты, где ты. Я очень переживал, когда тебя убил этот гад и предатель Лори.

– Я видел твою тоску и был очень тронут. Твоя боль сделала меня тем, кто я есть сейчас.

– И кто ты сейчас? Ангел-хранитель?

– Может быть, что-то, похожее на второе, на хранителя, – весело проговорил голос. – Ангелов я не встречал, возможно, они где-то выше обитают, там, куда меня не пустили. Вернее, куда я, видимо, сам не захотел.

– Почему? – удивился Вэл.

– Привязался я к тебе, – признался голос, – и так сильно, что меня при тебе и оставили. Я вроде наблюдаю за тобой. Берегу тебя.

– То есть, ты все видишь и все обо мне знаешь?

– Даже больше, чем ты сам. Но все я тебе рассказать не могу. Есть пределы вашего знания, и есть правила, которые мне нарушать нельзя. Но я могу дать тебе подсказки, не говоря прямо, а так, чтобы ты при желании мог сам догадаться.

– О чем? – насторожился Вэл.

– Это ты должен знать. Спроси, что тебя интересует. Если я найду подсказку, обязательно тебе ее дам.

– Аист на моей крыше – это хороший знак?

– Вэл! Это все, что тебя сейчас волнует?! Да, очень хороший. Он гарантирует тебе счастье и благополучие, а возможно, и кое-что еще, если проявишь себя достойно.

– В каком смысле «достойно»?

– На этот счет у меня нет подсказки, – коротко ответил голос.

– Ясно, – отозвался Вэл. – И не надо. Скажи лучше: я могу со своей стороны как-то облегчить твою участь там? Не знаю: помолиться, дать милостыню, сделать пожертвование… Что там у вас идет в зачет?

Голос Фима раскатисто рассмеялся.

– Люди, – снисходительно-любяще проговорил он. – О своих душах заботьтесь, пока живы, о своих. Ты все для меня делаешь, Вэл, поверь. Больше ничего не нужно.

– Я ничего и не делаю, – растерянно произнес Вэл.

– Ты помнишь меня, переживаешь мой уход – это все, что нужно, этого достаточно.

– Конечно, я тебя помню! Как я могу забыть человека, спасшего мне жизнь?

– Вы многое можете забыть, – возразил голос Фима. – Забыл же ты Нину.

– Я не забыл, – раздраженно произнес Вэл. – Я не позволяю себе вспоминать.

– Напрасно. Ничего плохого она тебе не сделала. Насколько мне известно, ей ты обязан возвращением дочери и внука. Вряд ли бы ты сам нашел их.

– Ты, действительно, все знаешь. И то, что сказал, – правда, – согласился Вэл, скупо роняя слова.

– Так чего же ты злишься?

– Она бросила меня, – еле сдерживаясь, ответил Вэл. – Она нас всех бросила.

– Может, была причина, о которой ты не знаешь или не хочешь знать? Она любила тебя, я это точно знаю. Вы были счастливы…

– Счастливы! – крикнул Вэл. – Счастливы целую неделю!

– Зря ты ерничаешь, – одернул его голос. – У тебя была целая неделя счастья. У многих и этого нет.

Вэл ничего не ответил. Он поднялся, медленно прошел в дом и упал в кресло возле камина. Огонь в нем давно погас, но угли еще тлели. Вэл отворил решетку, взял кочергу и начал переворачивать ею головешки, выбивая из них пучки вспыхивающих и тут же гаснущих искр. Вдруг он закричал громко и дико и со всей силы ударил кочергой так, что одна головня выпала на пол. Вэл, растерявшись, схватил ее рукой и швырнул обратно в камин. Тело пронзила нестерпимая боль.

– Что ты делаешь?! – воскликнул призрак.

Вэл, не говоря ни слова, стиснув зубы и странно мыча, бросился в ванную и сунул руку под струю холодной воды. Он осел на пол, опустив руку в ванну, и закрыл глаза.

– Ты в сознании? Или у тебя болевой шок? – голос нервно вибрировал рядом с ухом Вэла.

– Все нормально, – глухо ответил Вэл. – Мне больно, и хорошо, что больно… Теперь можешь говорить, что хотел.

– Средневековые какие-то у тебя методы воспринимать информацию, – полушутя заметил голос. – Я не собирался сообщать ничего, что могло бы заставить тебя страдать. Я только хотел, чтобы ты открыл тубус и внимательно изучил то, что написано внутри него.

– Какой еще тубус?

– Тот, что Кронс подарил Нине в день ее рождения.

– Ничего об этом не знаю, никогда его не видел.

– Ты так и не зашел в ее комнату? – догадался Фим.

– И не собираюсь, – резко ответил Вэл.

– Придется, – так же резко произнес голос. – Тубус лежит на твоей любимой кровати. Ты должен узнать, что там.

– Что там может быть важного?

– Мне не известно. Я должен только передать тебе информацию.

– Это все, что ты хотел мне сказать? – нервно спросил Вэл.

– Да, властитель, – в голосе Фиме звучала едва различимая издевка. – Но позволь добавить кое-что. Я наблюдаю за тобой и замечаю, что ты теряешь хватку. У тебя на носу событие, которое может стоить тебе не только статуса, но и головы, а ты продолжаешь играть в либерализм и демократию. Люди перестают бояться тебя, а некоторые и вовсе считают, что твои силы иссякли. Пора вернуть Небесам верховного властителя Вэла Лоу, того, которого я знал когда-то.

Вэл внимательно выслушал и ответил спокойно:

– Власть, опирающаяся на страх, сама пребывает в страхе. Больше всего остального она опасается того, что этот страх исчезнет, поскольку вместе с ним исчезнет и она сама. Я не хочу, чтобы люди боялись меня, потому что я сам не хочу никого бояться.

– Новая философия? – не унимался голос.

– Стара как мир, – равнодушно возразил Вэл.

– И ты веришь в то, что говоришь?

– Зачем мне врать, тем более тебе? – усмехнулся Вэл. – Какой в этом смысл?

– Никакого, – согласился призрак. – Но я должен был знать наверное, что это не очередная твоя политическая игра.

– Для чего это тебе?

– Не важно.

– Не понимаю, к чему эти разговоры, Фим. Я очень рад твоему появлению, пусть и в бестелесном виде. Даже если завтра выяснится, что мне все приснилось, я все равно рад услышать твой голос. Я очень скучаю…

– Мы еще увидимся, властитель, – голос призрачно дрогнул. – Я тоже скучаю. Жаль, что так мало довелось… ну да ладно… Перекрой воду, чтобы я не опасался за тебя, и обработай рану. Меня зовут, мне пора. И не слушай больше заупокойных месс, не порти себе настроение.

– Фим, – позвал Вэл, но голос больше не отвечал.

Вэл закрыл воду и поднялся. Почувствовав резкую боль, с удивлением посмотрел на опухшую красную ладонь и усмехнулся: «Это не сон: лемуры, или как их там, существуют, вот и у меня появился собственный».

Вэл добрался до просторного и удобного кресла и упал в него, закинув ноги на чайный столик. Он расположился напротив камина из белого камня с конусообразным дымоходом, уходящим под потолок с массивными деревянными балками, на одной из которых почти над самой головой висел огромный замковый светильник в форме резного обода с двенадцатью лампами-свечами. Взгляд властителя некоторое время блуждал по комнате, потом остановился на львах, соединивших передние лапы на створках кованой каминной решетки, и углях, почти совсем погасших. Вэл чувствовал себя расслабленным, глядя на прогоревший камин в ожидании приближающегося вечера. «Он гарантирует тебе счастье и благополучие, а возможно, и кое-что еще, если проявишь себя достойно», – повторял он слова Фима, представляя возможные ситуации, в которых ему пришлось бы вести себя подобным образом. Но все, что приходило на ум, выглядело смешным и нелепым, и Вэл оставил попытки расшифровать тайные смыслы «достойного» поведения. Мысли его блуждали с одного на другое, пока наконец не спутались окончательно, – Вэл задремал при свете дня.

Проснулся он от странного шума, доносящегося со стороны двора. Сначала Вэлу подумалось, что это аист стучит по крыше, но потом на веранде послышался отчетливый звук падающего стула, а вслед за ним глухой удар чего-то объемного, но мягкого о стол. Вэл нехотя поднялся и подошел к двери. Уже через окно, выходящее на веранду, он различил скорченную между столом и скамьей человеческую фигуру в обносках с обмотанной чем-то серым головой. Вэл одним прыжком оказался за дверью и склонился над непрошеным гостем. Он приподнял его и усадил на скамью.

– Кто ты? – спросил Вэл. – Что с тобой?

Человек посмотрел на него, и Вэлу его взгляд показался знакомым. Он был почти уверен, что уже встречал его, но, где и когда, вспомнить не мог. Властителю еще не доводилось видеть кого-либо в столь плачевном состоянии: в сообществе нуждающихся не было, а этот бедняга обессилел настолько, что можно было подумать, что он либо очень болен, либо очень давно ничего не ел. Поверить в то или другое было практически невозможно – государственную субсидию имел каждый, и тем не менее, на скамье сидел полуживой, тощий, с обросшими и сбившимися в колтуны волосами нищий.

– Пойдем в дом, держись за меня, – сказал Вэл, помогая человеку подняться.

Бродяга с трудом встал на ноги и, цепляясь за рукав властителя, перекочевал внутрь – Вэл втащил его и усадил в кресло.

– Кто ты? – снова спросил он. – Как тебя зовут?

– Дэн, – еле слышно прохрипел тот.

– Дэн?! – изумился Вэл, узнавая в нем водителя Зиги. – Ты? Что с тобой случилось, приятель?

– Пить…

– Сейчас, – Вэл принес кубок молока. Дэн сделал несколько глотков. – Ты, наверное, голоден. Когда ты ел в последний раз?

– Давно, – слабым голосом ответил тот.

– Потерпи немного, я сейчас что-нибудь придумаю.

Вэл отварил приготовленную для барбекю рыбу и уже через полчаса поил бульоном Дэна, с болью наблюдая, с какой жадностью тот набросился на несколько маленьких кусочков форели.

– Хватит, Дэн, – остановил Вэл голодного. – Не нужно сразу наедаться, позже еще поешь. Отдохни пока, я наберу ванну: тебе нужно согреться и вымыться как следует.

Вэл уложил Дэна в пенную теплую воду и сжег его одежду в камине. Пока бывший водитель бывшего советника приходил в чувство и приводил себя в порядок с помощью мыла и губки, властитель пытался представить, что могло произойти. Он ходил взад и вперед по дому, проверил гостевую спальню и убедился, что постель застелена, а воздух прогрет во всех помещениях; отыскал у себя новый домашний костюм и связался с Сэлом, велев принести комплект верхней одежды и обуви и ленту от ожогов. На кухне Вэл нашел в камере сохранения свежести яйца, сварил их и оставил остывать на столе. Потом, выложив в миску остатки сырой рыбы, вынес угощение аисту во двор. Птица была на гнезде, неподвижно стоя на одной ноге.

– Это тебе, счастливчик, – улыбнулся Вэл, поднимая миску вверх и показывая ее аисту. – Оставляю вот здесь, – произнес он, кладя миску на каменный пол двора подальше от дома.

Через час, когда Вэл вышел встретить Сэла, рыбы в миске уже не было, а аист, завидев хозяина, издал клювом короткий трескучий туш.

– Что с вашей рукой, господин? – испуганно спросил Сэл, рассматривая ладонь и перевязывая ее противоожоговой лентой.

– Пустяки, – улыбнулся Вэл. – Неудачно взялся за кочергу.

– Сильный ожог, – покачал головой Сэл. – Нужно показать доктору.

– Завтра наведаюсь к Ашуре. Дома все спокойно?

– Да, господин, все в порядке… – Сэл замешкался, не зная, продолжить или замолчать.

– В чем дело? – заметил его колебания Вэл. – Говори.

– Ваша дочь беспокоится о вас, спрашивает, где вы. И господин Марк тоже.

– Надеюсь, ты меня не выдал…

– Конечно, нет, господин. Как я могу?

– Хорошо, – холодно ответил Вэл.

– Сами скажите им, пожалуйста, а то мне неловко говорить неправду каждый раз, когда вы здесь, – осторожно попросил Сэл.

– Не забывайся, – с улыбкой заметил властитель, ощутимо сдавив плечо слуги здоровой рукой.

– Как скажете, господин Вэл, – Сэл побледнел. – Я могу идти?

– Нет пока. Помоги мне разобраться с ужином. Я плохо понимаю, что к чему на кухне. И еще помоги вытащить Дэна из ванны, боюсь, я не справлюсь одной рукой.

– Да, господин, – выдохнул Сэл, привыкший за долгие годы служения ничему не удивляться, а в случаях, как сейчас, не удивляться ничему совершенно. И не спрашивать, откуда в ванне господина мог оказаться некто по имени Дэн.

Сэл ушел, когда совсем стемнело, Вэл и его гость поужинали, и даже стих треск аиста, приглашающего на гнездо аистиху. Дэн понемногу приходил в себя, Вэл дал ему поспать часа два после ужина и, налив себе виски, приступил к расспросам.

– Ты же понимаешь, что я хочу знать, что произошло? – сказал Вэл, присаживаясь в кресло у кровати Дэна.

– Да, – ответил тот. – Спрашивайте, господин верховный властитель, я все скажу.

– Только без верховных, ладно? Не трать силы зря: просто Вэл.

– Хорошо, господин Вэл, – недоверчиво произнес Дэн. – С чего начать?

– С начала, – улыбнулся Вэл. – Расскажи, как и когда ты оказался в лесу.

– Это было в тот день, когда я отвез господина Зиги к шаттлу, – медленно проговорил Дэн.

– К какому шаттлу? – насторожился Вэл.

– Чужой шаттл, у нас нет таких, – уверенно сказал Дэн. – Господин Зиги и его спутница улетели на нем, а я вернулся в замок парковаться. Поставил машину и вошел, а там… все мертвые, только один гвардеец еще дышал. Я к нему, а он: «Это газ. Спасайся». Я его потащил, но он умер сразу же. Пока ему делал искусственное дыхание, сам наглотался яда, потом меня два дня зеленым тошнило.

– Почему ты не пришел ко мне?

– Я боялся, что меня обвинят в убийстве, а я этого не делал, господин Вэл, – Дэн затрясся, глаза его заблестели.

– Успокойся, Дэн, – беря его за тощую руку, попытался сдержать его волнение Вэл. – Никто не подумает о тебе такое. Ты ни в чем не виноват, – он с жалостью смотрел на длинную худую шею, выпирающие ключицы, обтянутые мертвенной кожей, оголенные сваливающейся с плеч фуфайкой, оказавшейся непомерно большой для такого доходяги, в какого сейчас превратился Дэн. – Как же ты выжил? – с болью вырвалось у Вэла.

– Не знаю, – слабым голосом произнес Дэн. – Я понимал, что за периметр нельзя, система меня найдет, поэтому я хотел вернуться в замок, боялся, конечно, но идти мне больше было некуда. Я вернулся через несколько дней, а замка уже не было.

Вэл тяжело молчал. Ему было страшно представить, через что прошел Дэн, скитаясь в мороз и вьюгу по лесу. И где-то за створками остывающей ненависти заскреблась когтистая крыса – вина за разрушенное гнездо Бер.

– Дэн, – глухо сказал Вэл. – Завтра ты пойдешь со мной и будешь жить у меня, пока окончательно не восстановишь силы. Потом мы придумаем тебе занятие.

– Почему вы это делаете для меня, господин Вэл? – глядя на него слезящимися глазами, спросил Дэн.

– Потому что замок разрушил я, и поэтому тебе некуда было пойти. Поэтому ты чуть не погиб.

– Я не верю, что вы могли разрушить дом господина Зиги. Вы были так близки с ним…

– Это сделали по моему приказу, Дэн. Не спрашивай, почему. Лучше тебе не знать.

Дэн смотрел на Вэла пустыми глазами, силясь осознать услышанное, но, судя по растерянному выражению лица, ему это не удавалось.

– Завтра тебя осмотрит доктор. А пока спи, позже поговорим, – Вэл поднялся, чтобы уйти.

– Спасибо, господин верховный властитель, – прошептал Дэн. – Простите, что пришлось со мной возиться. Вы спасли мне жизнь. А кто я такой, чтобы вы…

Вэл посмотрел на него сурово:

– Я чтобы больше этого не слышал. Ты человек, и я человек. Люди должны помогать друг другу, – Вэл остановился в дверях. – И да: я встаю рано. Если завтра будешь сомневаться, что сможешь дойти, геройствовать не надо, я уйду один, а к тебе пришлю Сэла.

– Я дойду, не беспокойтесь, господин Вэл. Спокойной ночи. Спасибо.

Вэл вышел в гостиную и упал на софу практически без сил. Он надеялся узнать от Дэна ответы на мучившие его вопросы, но узнал лишь то, что стало с самим Дэном и каким образом бывший советник расправился с обитателями замка. Другие вопросы властитель просто не смог задать истощенному сознанию водителя Зиги и отложил обстоятельный разговор на какое-то время. В итоге вопросов стало еще больше, они истязали разум Вэла бесконечными «как?» и «почему?», не позволяя переключиться на что-то еще.

– Фим, – устало произнес Вэл, – куда ты делся, когда мне так нужен?

Пламя горящей на столе свечи дрогнуло, словно подхваченное потоком воздуха. Вэл устремил взгляд в направлении движения огня, в полумрак едва освещенной комнаты, и увидел в противоположном конце гостиной тень, напоминающую человека, сидящего в кресле.

– Это ты, Фим?

– Конечно, я, – раздался бодрый голос. – Или к тебе много других духов забредает на огонек?

– Господи, как я рад, что ты вернулся, – с облегчением проговорил Вэл. – Почему ты появился только теперь? Где тебя носило два месяца?

– Я всегда был рядом, но не мог прорваться в твое сознание, – спокойно ответил Фим. – Там, в небесах, я не могу являться тебе днем, только ночью, во сне. Но ты принимаешь какую-то дрянь, которая блокирует твой мозг. Если бы ты видел, какими колючками забивается твоя голова, не стал бы пить эту гадость. Я пробовал сквозь них продраться – всю душу изранил. Зачем тебе эта отрава?

– Иначе мне не уснуть. Без снотворного я только здесь могу спать. Здесь мне ничего не снится.

– Так ты боишься снов? – рассмеялся Фим. – Оказывается, великий и ужасный властитель обоих миров боится иллюзий!

– Да, – признался Вэл. – Боюсь. Боюсь, потому что они возвращают меня в прошлое. А я не хочу жить иллюзиями.

– И не хочешь получать оттуда послания…

– Какие послания? О чем ты?

– Только не говори, что не понимаешь, о чем я, – отмахнулся Фим. – Связанные судьбы и все такое…

– Откуда ты знаешь?

– Вэл, мне положено многое знать о тебе, – с некоторым недоумением произнес голос. – Но ты, похоже, действительно тормозишь. Или это последствия обморока?

– Не обязательно хамить. Если я чего-то недопонимаю, так и скажи. Я очень устал сегодня, могу и притормаживать.

– Тогда ложись и спи. Я приду к тебе во сне, и ты все спросишь и на все получишь ответ, не растрачивая, а восстанавливая силы.

– Так можно?

– Конечно, – в голосе Фима раздались нежные вибрации, и Вэл подумал, что призрак в этот момент улыбается.

– Я сейчас, лишь приму душ, – устало проговорил Вэл. – Только не исчезай.

– Не бойся, я никуда не денусь, – успокоил его Фим. – Я приду к тебе, когда ты ляжешь, и помогу быстро заснуть. А пока навещу беднягу Дэна и поставлю ему цветные фильтры – пусть хоть во сне порадуется жизни…

– Быстро не получилось, – сочувственно произнес Фим, когда Вэл наконец вошел в спальню.

– Нет. Неловко одной рукой себя мыть, – Вэл сбросил халат и тяжело опустился на кровать. – Устал я сегодня, Фим. Но хочется с тобой поговорить.

– Говорим, – медленно произнес Фим, приближаясь к изголовью кровати. Вэл почувствовал его по едва заметному движению воздуха рядом. – Я тоже не против пообщаться. Не станешь возражать, если я начну первым задавать вопросы?

– Не стану, – улыбнулся Вэл, едва выговаривая слова. Голова его тяжелела, веки закрывались. – Это так ты меня усыпляешь?

– Догадливый, – голос Фима прозвучал словно издалека. – Но пока ты еще здесь, скажи мне: зачем ты притащил в дом Дэна?

– Он бы умер, – с трудом произнес Вэл. – Здесь нет никого…

Глаза его сомкнулись, Вэл мгновенно заснул, а когда проснулся, не смог ничего вспомнить из обещанного ночного разговора и начал сомневаться, что призрак Фима действительно посещал его, а не стал плодом разыгравшегося воображения или расстроенных нервов. Солнце только-только выбрасывало первые щупальца из-за деревьев – время приближалось к шести утра. Вэл встал и почувствовал себя на удивление бодрым и хорошо отдохнувшим. На крыше послышался знакомый треск, и Вэл, набросив поверх халата плед, вышел во двор. В гнезде было две птицы.

– Ты, и правда, счастливчик! – воскликнул Вэл. – Совет да любовь!

Появление аистихи наполнило Вэла радостью. Он не мог точно определить ее причину, но чувствовал, как ему становится хорошо при мысли, что в гнезде появятся птенцы. Приготовив нехитрый завтрак, Вэл собрал остатки еды и вынес во двор, положив в ту же миску, из которой вчера угощал аиста рыбой. Когда через полчаса они с Дэном вышли из дома, миска была пуста, а птицы на гнезде одноного стояли рядом.

До периметра добрались быстрее, чем Вэл думал. Дэн выглядел намного лучше и на ногах держался довольно крепко, несмотря на большие, не по размеру ботинки, так и норовившие свалиться с него. Однако как только они оказались в лифте, Дэн пошатнулся и прислонился к стене. Дышал он так тяжело и хрипло, что Вэл вызвал Ашуру еще до того как вошел в дом. Он препоручил Дэна Сэлу и направился к себе, чтобы принять душ, сделать заплыв в бассейне и подготовиться к началу рабочего дня.

– Папа! – радостно воскликнула Ева, услышав его шаги на лестнице и выбегая навстречу ему.

Вэл остановился и посмотрел на дочь так, словно не понимал причины ее возбуждения. Она собиралась обнять его, но встретив отстраненный взгляд, в последний момент остановилась, беспомощно опустив руки.

– Мы волновались за тебя, – смущенно произнесла она, не найдя в отце никакого ответа.

– Почему? – сухо спросил Вэл, проходя мимо.

– Тебя не было больше суток, и никто не знал, где ты…

– Я должен отчитываться в своих действиях? – с улыбкой, которая нисколько не смягчила резкости тона, бросил на ходу Вэл.

– Нет, конечно, – Ева запнулась, не зная, что делать.

– Я должен идти, – чуть теплее произнес Вэл.

– Может быть, позавтракаем вместе? – с надеждой в голосе спросила дочь. – Мы так давно не собирались за одним столом. Марк и малыш Марий…

Вэл не дал ей договорить – повернувшись к ней лицом, он твердо и холодно произнес:

– Я не знаю, Ева, в котором часу буду завтракать и буду ли вообще. Так что, без меня сегодня.

Он развернулся и быстрыми шагами пошел по направлению к своему крылу, услышав за спиной печальный вздох и негромкие слова: «Как всегда».

Ева постучала в дверь и, услышав бодрое «Открыто!», вошла в комнату Марка. Тот недавно проснулся и, стоя у окна в длинном синем ночном платье, разминал левую руку, что делал каждое утро, восстанавливая ее после ранения. Волнистые светлые волосы его были не собраны, после сна они ерошились, и Марк сейчас немного походил на девушку, собиравшуюся куда-то выйти и бросившую на полпути сооружение пышной прически.

Увидев Еву, он смутился.

– Прости, не знал, что это ты, – не сводя с нее взгляда, проговорил Марк. – Что с тобой? У тебя такой вид, будто ты вот-вот заплачешь…

Ева бросилась к нему и, обнимая за шею, расплакалась.

– Да что случилось? – не понимая, что происходит, но чувствуя себя преступно счастливым, спросил Марк. – Успокойся, не плачь, расскажи мне все, – нежно приговаривал он, гладя ее по голове и осторожно целуя в лоб.

Ева отстранилась и посмотрела на него. Марк перестал дышать: ее прекрасные синие глаза гипнотизировали и лишали его способности думать.

– Мне нужна твоя помощь, Марк, – уверенно произнесла она. – Я хочу уйти жить вниз, в дом Нины. Я так больше не могу: отец не хочет ни видеть меня, ни слышать. Я чувствую себя здесь лишней.

– Что?! – едва веря тому, что слышит, воскликнул Марк. – Куда? На дно?

– Да. Что в этом странного? Ты забыл, что я жила там всю жизнь?

– Нет, конечно, но ты теперь не одна, у тебя сын. Как ты собираешься справляться?

– Справлюсь как-нибудь, – твердо сказала Ева. – Все справляются, и я справлюсь. Ты поможешь мне?

– Я тебе во всем помогу, Ева, – проговорил Марк, беря ее за руки и прижимая их к своей груди. – Все что угодно ради тебя сделаю. Можешь не сомневаться. Но…

– Что?

– Все это как-то странно, этого не нужно делать. Подумай, каково будет твоему отцу, если вы оставите его…

– Он даже не заметит, – с горечью произнесла Ева.

– И почему именно дом Нины?

– Потому что он сейчас пустует, и в этом доме жили Нина…

– И Бил… – закончил за нее Марк.

– Да, и отец Мария, – подтвердила Ева. – Это дом семьи моего сына, поэтому мы можем в нем жить. И я уверена, что там мне будет хорошо. Там я не буду гадать, почему мой отец не хочет меня видеть – я буду знать, что это невозможно, потому что мы живем в разных мирах.

– Ева, в тебе говорит какая-то детская обида, – пытался остановить ее Марк. – Успокойся, не стоит рубить с плеча, нужно все хорошо обдумать, а прежде всего – обсудить ситуацию с отцом. Я уверен, господин Вэл уладит это недоразумение…

– Недоразумение – мое появление в этом доме, – упрямо сказала Ева. – Сначала я была счастлива, но как только Нины не стало, все изменилось: я чувствую себя здесь чужой, никому не нужной.

– Неправда, ты нужна мне! – с жаром воскликнул Марк, выдавая себя и заливаясь румянцем. – Ева, неужели ты не видишь, что я с ума схожу, когда ты рядом?

– Марк, зачем ты так со мной? Теперь мне совсем не от кого ждать помощи, – Ева освободилась из его рук и отошла от него.

– Как я с тобой? – Марк не понимал, чем расстроил Еву, и безуспешно перебирал в голове способы исправить неловкость, не позволяя боли отвергнутого чувства пустить свои корни. – Ева, ты можешь во всем рассчитывать на меня.

Ева опустилась в кресло и стала смотреть в окно обреченным, безжизненным взглядом. Марк подошел к ней, присел на корточки и обхватил руками ее колени.

– Посмотри на меня, Ева, – проникновенно проговорил он. – Давай все обсудим. Расскажи, что именно заставляет тебя чувствовать себя здесь чужой. По мне, так это какой-то бред. Прости, но я не вижу ни одной причины для твоей печали.

– Марк, – на выдохе произнесла Ева, кладя руку ему на плечо. – Я была счастлива, когда Нина нашла нас и привела сюда. И я едва не умерла от счастья, когда узнала, что человек, который заменил мне отца, не только жив, но и на самом деле мой отец. И я тогда была уверена, что он тоже счастлив.

– Так и есть, – убежденно сказал Марк. – Господин Вэл души не чает в тебе и Марии…

– Марк, о чем ты? За два месяца он ни разу не взял внука на руки! Ни разу не зашел к нам сам! Даже когда я прихожу к нему или случайно встречаю где-то в доме, он старается сразу уйти. Он нас избегает, я вижу по его глазам, что ему невыносимо видеть меня, а особенно Мария. Мы для него – живое напоминание о Нине. А я не хочу быть причиной его страданий. Поэтому будет лучше, если я уйду из его дома, а может, и из его жизни… по крайней мере до того момента, пока он сам не захочет, чтобы мы в ней были.

Марк слушал Еву и внутренне соглашался с ней, но допустить, чтобы она ушла из этого дома, не мог. Он не знал, что сказать, чтобы убедить ее остаться. Вместо слов он положил голову ей на колени и закрыл глаза.

– Марк, поговори с ним, – успокаиваясь, мягким голосом произнесла Ева, запуская руки в его лохматую шевелюру. – Так нельзя. Мы не знаем, почему и куда исчезла Нина, но все же понимают, что она не могла желать зла и намеренно причинить боль никому из нас. Она любила его, меня любила, Мария, тебя. Как можно отрицать очевидное? Я знала ее два дня, но такое чувство, что всю жизнь.

– Да. И со мной так же. Я не намного больше ее знал, но не сомневаюсь, что ты права – я чувствую то же самое, – проговорил Марк, замирая от удовольствия, которое доставляли ему прикосновения рук Евы. – Нина спасла мне жизнь. Не знаю, как, но уверен, что это она обезвредила тогда Бейтса…

– Вот! – воскликнула Ева. – Невозможно обмануть всех! Она же не фокусник и не гипнотизер, – Ева замолчала и, понизив голос, словно боясь, что ее услышит кто-то еще, произнесла, – и она мама Била. Она не может быть плохой, не может предать того, кого любит. Они так не могут. Я это точно знаю. Бил, не раздумывая, отдал за меня жизнь.

Марк выслушал приговор и встал, не проронив ни слова.

– Прости, Марк, – спохватилась Ева. – Я это не для того сказала, чтобы сделать тебе больно. Просто это правда.

– Конечно, я понимаю, – с грустью сказал Марк. – Ты меня не обидела. Ты тоже верный человек, за это я еще больше… Извини, не буду тебе докучать…

– Ты никогда не докучал мне, Марк, – прервала его Ева. – Ты мне очень нравишься. Это тоже правда. Но я не могу пока, мне нужно разобраться в том, что происходит. Дай мне время, – и Ева посмотрела на него другим, полным нежности и мольбы взглядом. – И себе тоже дай. Ты можешь встретить девушку свободную, не обремененную прошлым и чужим ребенком, и полюбить ее, и быть счастливым.

– Так тебя это сдерживает? Тебя беспокоит, что Марий не мой ребенок? – воодушевился Марк. – Я считаю его своим сыном и люблю его! Ева, я люблю тебя больше всего на свете! Неужели ты не видишь? Почему ты не веришь мне?

– Я не могу, – из последних сил произнесла Ева. – Так не должно быть, Марк!

– Почему?!

– Потому что мне нужно отсюда уйти, а тебе нужно здесь остаться. Ты нужен моему отцу. А мне нужно побыть вдали от тебя, чтобы разобраться со своими чувствами. Я должна быть уверена, что поступаю правильно.

– А сейчас ты уверена, что поступаешь правильно, решив покинуть этот дом? – с трудом переводя дыхание, спросил Марк.

– Да. Совершенно. И надеюсь, ты мне в этом поможешь.

– Помогу, раз ты этого хочешь, – обреченно сказал Марк. – Но я хочу попросить тебя подождать немного. Пусть пройдет референдум. Сейчас очень напряженная ситуация, не ставь отца в положение, в котором он может оказаться уязвим. Давай вернемся к этому разговору через неделю.

– Хорошо, – согласилась Ева, – я не стану создавать ему проблемы. Пусть все станет понятно в его положении, тогда я буду свободна в своем выборе.

Ева встала и направилась к выходу.

– Ты позавтракаешь со мной? – обернувшись, спросила она Марка. – Очень хочется чего-нибудь съесть.

– Конечно, – обрадовался Марк. – Я буду минут через десять.

Ева стояла в дверях и медлила, смущенно глядя на Марка. Он тоже смотрел на нее, не понимая, чего она ждет. И только когда она повернулась, чтобы уйти, Марк очнулся.

– Постой, – выдохнул он, срываясь с места. – Ева… – прикрывая глаза и склоняясь над ней, прошептал он, осторожно беря ее за талию и приближая к себе. Она посмотрела ему в глаза и медленно опустила ресницы, ее руки несмело коснулись его шеи. – Ева, – шепотом произнес он, ощущая, как волны жара распирают тело и сбивают дыхание. – Один поцелуй, – он не договорил, их губы встретились…

– Я все расскажу крестному, Марк, если ты не оставишь Еву в покое! – грозно заявил вошедший в комнату Кир.

Ева покраснела, вырвалась из рук Марка и исчезла практически мгновенно. Марк был вне себя от досады и высказался довольно резко:

– Чего тебе, Кир? Почему ты все время все портишь?!

– Зачем ты соблазняешь ее? У Евы ребенок, она должна думать о нем, а не о тебе! – в сердцах бросил Кир.

– При чем тут ребенок? Ева имеет право быть счастливой, и я тоже.

– Вот именно! Она должна быть счастлива. А ты бросишь ее, как только получишь свое. Ты всегда так делаешь, – Кир нервно дернул рукой, и Марку показалось, что он вот-вот расплачется. Испугавшись странной реакции брата, Марк подошел и положил руку ему на плечо.

– Ты чего, брат? С какой стати мне ее бросать? Я люблю Еву. Сразу, с первой минуты, как только увидел ее. Я желаю ей счастья и ничего другого. И хватит уже записывать меня в негодяйский полк. Послушать тебя, так я только тем и занимаюсь, что порчу жизнь невинным девушкам.

– А разве нет? – все еще нападал Кир. – Думаешь, я ничего не знаю? Я все про тебя знаю! Мэри, Дайна, Натали… Всех не упомнишь.

– Откуда… Ты все не так понимаешь, Кир, – Марк был ошеломлен информированностью брата о своих случайных похождениях. – Эти девушки, как тебе сказать, они никогда не нравились мне настолько, чтобы я думал о них всерьез. Да и от меня они ничего подобного не ждали. Мы просто проводили время вместе… иногда.

– Как с Евой?

– Нет! – возмутился Марк. – С Евой ничего подобного у меня нет. Говорю же тебе: я люблю ее. Почему ты думаешь, что со мной ей будет плохо? Ты не в первый раз так себя ведешь. Можно подумать, что ты ревнуешь, – сорвалось с языка у Марка.

– Она такая хорошая, добрая, настоящая, – произнес Кир со слезами на глазах. – А ты…

– Что я? —удивился Марк. – Какой я, по-твоему?

– Несерьезный, – вырвалось у Кира. – Тебе нельзя доверить такую девушку. Ты не сможешь ее защитить! Ты ей жизнь испортишь!

– Да что с тобой, Кир? За что ты так плохо обо мне думаешь? Ну-ка, садись и выкладывай все, что держишь за пазухой, – приказал Марк. – Все говори, до последнего слова, чтобы раз и навсегда покончить с этим.

Кир сел, но говорить перестал и только бросал страдающие взгляды по сторонам и негодующие на Марка.

– Давай так: я буду одеваться, а ты соберись с мыслями и расскажи все. Мы обсудим и примем решение. И будет так, как мы сейчас решим. Хорошо? – серьезно сказал Марк, в упор глядя на брата.

– Хорошо, – согласился Кир.

– Так почему ты считаешь меня несерьезным? – спросил Марк, снимая платье. – Согласись, на каждое замечание должен быть аргумент. Этак и я могу выдвинуть против тебя любое обвинение.

– Аргументов полно, – не спасовал Кир. – Возьми любое дело, в котором ты участвуешь, – всюду следы твоей безответственности.

Марк замер.

– А подробнее? – сердито произнес он. – Это снова лишь бездоказательное заявление.

– Вспомни хотя бы случай с Бейтсом, – не без удовлетворения сказал Кир. – Твое поведение в то утро нельзя назвать серьезным и ответственным. А похороны Фима и то, как ты проворонил Нину?

– Ну, знаешь! – не выдержал Марк.

– Знаю, – спокойно, почти издевательски, заметил Кир. – Знаю больше, чем ты, государственный советник и сенатор Марк Мэнси. Чем ты занимаешься в последнее время? Твоя прямая обязанность – быть рядом с крестным, облегчать ему жизнь и держать его в курсе всех государственных дел…

– Ты будешь учить меня, что я должен делать? Не слишком много на себя берешь? – возмутился Марк, не сумев с первого раза застегнуть пуговицы на синей старомодной сорочке с отложным воротником.

– Нет, не думаю, – язвительно отозвался Кир. – Ты давно разговаривал с крестным? Имеешь представление, где он пропадает по воскресеньям и как проводит это время?

– Не имею, – раздраженно ответил Марк. – Я пытался поговорить с ним, но он недвусмысленно дал понять, что не стоит лезть в его личное пространство.

– И ты согласился? Марк, ты наивный и еще более ненадежный, чем я думал. У высшего статусного лица, которым является крестный, не может быть личного пространства. Особенно сейчас, когда решается судьба системы, власти и государства. Читай по губам: его судьба, твоя, моя и всех нас. И вместо того, чтобы стать единым мозговым центром, объединить вокруг себя все силы, господин Вэл, как вы его называете, кормит аистов в лесу и возится с бродягами. И ладно бы только это! Он расхаживает по лесным дебрям в полном одиночестве, никого не ставя в известность о своем местонахождении. Тебе бы давно следовало или пресечь эту робинзонаду, или привлечь Кербера и установить за господином Вэлом незримый надзор. Разве можно допускать, чтобы он бродил за периметром без охраны? Мы до сих пор не стали свидетелями трагической развязки только потому, что небожители давно превратились в небоспателей и так же, как их верховный властитель, чувствуют себя слишком самоуверенно.

Марк окаменел. Все, что говорил Кир, его четырнадцатилетний брат, звучало как приговор его профессиональной пригодности и вменяемости Вэла.

Оценив произведенный на брата эффект, Кир продолжил:

– И ты пытаешься доказать мне, что способен позаботиться не только о Еве, но и о ее ребенке?

– Теперь я не уверен, что и о себе-то могу позаботиться, – механическим голосом произнес Марк. – Я не сомневаюсь, что все, что ты сказал, правда. И также я уверен, что ты будешь идеальным советником или любым другим государственным мужем. Забираю свои слова назад, Кир. Ты прав, я не могу ни на что рассчитывать.

– Можешь, – смягчаясь, сказал Кир с улыбкой, – на мою бдительность, помощь и преданность.

– Но, как ты все узнал?

– Месяц назад я понял, что крестный пребывает в глубокой депрессии, и начал за ним присматривать. Когда он в очередной раз исчез, я отследил его перемещение в системе, нашел домик в глубине леса, пришел туда на следующий день, когда крестный уже вернулся, и установил камеры слежения внутри и во дворе. И каждый раз, как только он уходил, я день и ночь дежурил у пульта управления, в то время как ты предавался манящим грезам о Еве.

– Господи, он уходит в лес, чтобы никого из нас не видеть, – проговорил Марк с ужасом.

– Нет, он уходит, чтобы спать без таблеток и не стать окончательно от них зависимым. Но об этом я только вчера узнал: крестный говорил сам с собой вслух. Вернее, он думал, что общается с призраком Фима.

– Что?!

– Если не веришь, можешь сам посмотреть, я сохранил запись.

– Кир, я тебе верю. Все записи нужно срочно уничтожить, и никто не должен знать о том, что ты мне сейчас рассказал. Ты это понимаешь? – испуганно проговорил Марк.

– Да уж понимаю. В системе ничего нет, извини, я воспользовался твоим конусом зачистки. А запись я сделал на внешний носитель. Вот, возьми. Посмотри, и сам потом уничтожишь, – сказал Кир, отдавая Марку информационный носитель.

– А с чего ты взял, что у господина Вэла депрессия? – осторожно спросил Марк.

– Это очевидно. Только такой самовлюбленный фазан, как ты, мог этого не заметить и думать, что у крестного все хорошо. Он совершенно не в себе.

– Кир, перестань обзываться, – Марк начинал раздражаться. – И не разговаривай, пожалуйста, со мной в манере «очевидное – невероятное». Если я спрашиваю, значит, хочу получить ответ. Ответ, а не упрек. Иначе, зачем вообще нам разговаривать?

– Я долго ждал, когда кто-нибудь из вас обратит внимание на состояние крестного. Но, похоже, всем есть дело только до себя.

– Кир, давай попробуем общаться без оценочных суждений. Хорошо? Иначе я не выдержу и отвечу, и мы поссоримся. А я этого совсем не хочу. Что конкретно заставляет тебя думать, что у властителя депрессия? Он все время в работе, спокоен как никогда. Мне наоборот кажется, что он внутренне уравновешен…

– Не продолжай, Марк. Иначе я подумаю, что ты или совсем не знаешь его, или вообще не разбираешься в психологии.

– Все, Кир, мое терпение иссякло. Больше нет сил продолжать словесный поединок. Я иду завтракать, обещал Еве. Ты со мной?

– Но…

– Все, Кир. Я сказал: все. Пошли.

Марк вышел из комнаты, с трудом подавляя в себе желание навешать брату подзатыльников. Этот долговязый умник постоянно вынимал его нервную систему, методично растягивая каждый нерв и явно получая от этого удовлетворение. Сколько раз Марку хотелось избавиться от него, отправить жить к родителям, но Кир намертво прирос к Вэлу и этому дому и уходить никуда не собирался. А после того, как начались его уроки астрономии, находиться с ним рядом стало невыносимо: к блестящему уму добавилась мгновенно усвоенная привычка говорить медленно и с ударениями, все равно что молотком забивая каждое сказанное слово в головы с менее развитыми мыслительными способностями. Марк старался держать себя в руках, когда Кир демонстрировал интеллектуальное превосходство, оправдывая поведение брата сложностями переходного возраста. Но получалось у него это далеко не всегда.

– Ну вот ты и рассердился, – как ни в чем не бывало произнес Кир. – А я, собственно, шел пригласить тебя на урок астрономии сегодня в полдень. Буду рассказывать интересную тему о затмениях…

– Без меня. Мне затмений хватает, – раздраженно ответил Марк.

– Ладно, как хочешь. Приглашу тогда Еву. Думаю, она с радостью пойдет со мной.

– Что ты сказал сейчас? Еву? – взорвался Марк. – Да что ты о себе возомнил, маленький зазнайка?

– Это я маленький? – с ехидной улыбкой передразнил Кир, нанося удар в точку боли: Марк был ниже, и каждый раз раздражался, когда речь заходила о росте Кира, считая, что природа была несправедлива к нему как к старшему брату.

– Ну все, ты напросился, – стиснув зубы, проговорил Марк.

Кир отскочил в сторону и побежал по коридору прочь. Марк – за ним. Лестничные марши они преодолели прыжками, в столовую ворвались с грохотом: сначала Кир, потом Марк. Кир, увидев за столом Вэла, Еву и отца, затормозил, и Марк врезался в него, на лету ударяя его рукой по голове. Марк был в бешенстве и не сразу понял, почему брат остановился.

– Убью, если еще раз! – прокричал он и тут заметил вытянутые от удивления лица сидящих за столом.

– Здравствуйте, здравствуйте, – кривляясь и выгибаясь от воображаемой угрозы быть избитым, подбежал Кир к столу и сел рядом с Евой, чем окончательно вывел брата из себя. – Вот видите, крестный, до чего опасна моя жизнь рядом с этим неуравновешенным субъектом…

– Сейчас же потрудитесь объяснить, что вы себе позволяете! – багровея от гнева и стыда за поведение сыновей, прогремел Роберт Мэнси. – Вы оба!

Марк застыл на полушаге и молча уставился на брата ненавидящим взглядом.

– Отец, пристрели меня, – пораженческим голосом произнес он. – Я больше не в состоянии выносить это инфернальное чудище. – Марк без сил упал на стул рядом с отцом и демонстративно отвернулся от Кира. – Простите нас, господин Вэл.

– Так, – сухо сказал властитель. – Все успокоились. Что случилось?

– Ничего, крестный, – делая вид, что готов принести себя в жертву братскому деспотизму, жалостливо проговорил Кир. – Марк не терпит, когда с ним не согласны. Ничего не поделаешь: гормоны и все такое, – Кир едва заметно криво улыбнулся, искоса взглянув на брата.

– Ну все, с меня хватит! – Марк встал и вышел из-за стола. – Простите, господа, я вас покину, – Он быстро вышел из столовой, закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной, тяжело дыша.

Внизу лестницы послышались шаги. Марк подошел к перилам и увидел Сэла, идущего с подносом в руке в сторону кухни. Марк окликнул его и сказал, что хочет позавтракать отдельно.

На кухне Марк встретил жалкого вида существо, бледное и худое, как смерть. Человек сидел в кресле и пил какао. Завидев вошедшего, он встал и тихо проговорил:

– Здравствуйте, господин Марк.

– Дэн? – с трудом узнавая его и то, только по голосу, изумился Марк. – Но как ты здесь оказался?

– Дэн пока будет жить с нами, – ответил Сэл. – Это распоряжение господина Вэла.

– Где ты был все это время, Дэн? – не мог успокоиться Марк. – Что с тобой случилось?

Сигнализация оповестила, что прибыл доктор Ашура, и Сэл отправился его встречать.

– Господин Марк, – сказал он, уходя. – Простите, я должен отвести Дэна в его комнату – приехал доктор, чтобы осмотреть его.

Дэн ушел, сопровождаемый Сэлом, Марк остался сидеть в задумчивости, забыв, зачем пришел сюда. Вималь принес ему омлет, тосты и паштет, налил кофе и молока.

– Еще что-нибудь желаете, господин советник? – участливо спросил он. – Сейчас будут готовы Нинины кексы.

– Нинины кексы? – оживился Марк. – Я хочу их попробовать, Вималь. Непременно хочу.

– Придется подождать буквально минуту, – улыбнулся повар.

– Вималь, почему вы назвали их Ниниными?

– Потому что это она первая их здесь испекла. И они всем понравились. Я запомнил, как она это делала, и теперь сам пеку. Я осмелился отправить корзину с кексами и рецептом на дно, в кафетерий при музее. Слышал, там они пользуются большим спросом, им дали чудесное название «упавшие с небес».

– Надо же… – задумчиво произнес Марк. – Нина была с нами всего неделю, а так много осталось в памяти…

– Да. Она была необыкновенным человеком. Где она сейчас? Вы знаете, советник?

– Нет, Вималь, не знаю. Никто не знает.

– Надеюсь, у нее все хорошо, – Вималь вздохнул и поставил перед Марком тарелочку с двумя покрытыми сахарной глазурью кексами. – Попробуйте. Уверен, они вам понравятся.

– Упавшие с небес, – задумчиво произнес Марк, беря и откусывая кекс. – Victor caelorum.

– Vincum cordis, – загробным голосом произнес Вэл.

– Господин Вэл? – удивился Марк, вставая.

Властитель сделал Марку знак оставаться на месте и сел рядом.

– Дай-ка и мне, Вималь, упавших с небес, – устало попросил он. – И чаю покрепче.

– Конечно, хозяин, – обрадовался Вималь, снова увидев властителя на своей территории, прошлое появление которого навсегда запечатлелось в его памяти. Но тогда Вэл был самой воплощенной страстью, сейчас – лишь слабое напоминание себя прежнего: он исхудал, глаза утратили блеск, и во всем его облике чувствовалась усталость, придавая лицу выражение безжизненного равнодушия.

– Почему ты ушел? – спросил Вэл Марка, и в голосе его слышались нотки прежнего расположения и отеческой заботы.

– Кир стал невыносим. Я с трудом сдерживаюсь, когда он сознательно расшатывает мою нервную систему, – признался Марк. – Простите, господин Вэл. Из-за меня вы не смогли нормально позавтракать.

– Я вполне сыт, – улыбнулся Вэл. – Сейчас выпью чаю с кексами, и будет совсем хорошо.

Вималь принес заваренный в большом чайнике чай и два стеклянных бокала с двойными стенками, дольше сохраняющими напиток горячим. Он хотел разлить чай, но Вэл его поблагодарил, сказав, что справится сам.

– Я не понимаю, почему вы ссоритесь, – признался он, протягивая Марку бокал. – Раньше вы были дружны. Что произошло?

– Думаю, это возрастное, – отговорился Марк, не желая посвящать властителя в детали. – Кир сейчас мыслит слишком категорично, ему кажется, что только его мнение правильное, что он самый умный, а остальные…

– Но он действительно очень умный, – произнес Вэл, пристально глядя на Марка. – И вы напрасно расстроили отца. Он и так переживает, что вы живете со мной, а не с ним. Постарайтесь не ссориться в его присутствии, чтобы он не думал, что между вами такие отношения – норма. Он же вас редко видит. Это я знаю, что сегодняшний демарш – сброс адреналина и ничего больше. Но я с вами постоянно, а он нет.

Марк только тяжело вздохнул. Он думал о Еве и ее отце. И у него никак не сходилось, что тот, о ком говорила она, и тот, кто говорит с ним сейчас, – один и тот же человек.

– Мне нужно поговорить с вами, господин Вэл, – приглушая голос, сказал Марк.

– Мы говорим, – улыбнулся тот.

– Нет, не здесь, – предупредительно возразил Марк. – Сегодня не очень загруженный день. Если к вечеру вы будете чувствовать себя хорошо, я приду, и мы поговорим. Если вы не возражаете, конечно.

– Конечно, не возражаю, – с некоторым удивлением произнес Вэл. – Интригуешь, Марк.

– Порой мне кажется, что было бы лучше, если бы я умел строить козни и плести интриги, – не без сожаления заметил Марк. – Но это искусство не покорилось мне.

– А я рад этому… Очень вкусный кекс, – сказал Вэл, целиком кладя в рот пирожное и с наслаждением прожевывая его. – Мне пора. Если будет что-то срочное, ты знаешь, – добавил он, резко поднимаясь и стоя запивая десерт горячим чаем.

Уходя, он кивнул Вималю в знак благодарности и махнул рукой до встречи Марку. Марк еще долго сидел, глядя перед собой, не осознавая, что конкретно видит. Настоящий его взгляд был направлен куда-то внутрь себя и жизни, туда, где уставшие от спектакля зрители напряженно ждали антракта…

Вэл объявился в небольшой комнатке первого этажа, куда временно поселили Дэна. Ашура в этот момент заканчивал осмотр и собирался подняться к нему, чтобы доложить обстановку в деталях, но поскольку властитель был уже здесь, пришлось рассказать все как есть при пациенте. Двустороннее воспаление легких, обморожение пальцев левой ноги, многочисленные ушибы и незаживающие раны, истощение и остальные цветочки в букете нездоровья Дэна не позволили властителю возразить Ашуре на его требование немедленной госпитализации. Вэл пожалел, что не поговорил с Дэном раньше, а теперь эта возможность откладывалась на неопределенное время, но выбора у властителя не было: он знал, что в клинике Дэна восстановят намного быстрее. Дэна поместили в эвакуационную капсулу и отправили вслед за доктором.

Беспокоиться теперь было не о чем, и Вэл не придумал ничего лучшего, как подняться к себе и прилечь: до встречи с сенаторами оставалось три часа.

– Почему ты так и не взял тубус?

– Фим?

– Конечно, кто же еще. Наконец ты заснул без своих противных таблеток, и я смог проникнуть в твое сознание.

– Так я сплю?

– Точно. Ты не ответил.

– Я забыл о нем.

– Прекрасно. В таком случае я тебе не нужен.

– Нужен! – воскликнул Вэл.

– Моя задача – помогать тебе в том, с чем ты сам не справляешься. А какой смысл в моей помощи, если ты ее игнорируешь?

– Разбуди меня, я возьму чертов тубус! – выругался Вэл и проснулся. – Господи, я и десяти минут не проспал…

Тем не менее он чувствовал себя вполне отдохнувшим. Вэл включил монитор, к которому не подходил с того самого дня, как похоронил Фима. Экран засветился, и Вэл увидел комнату с амарантовой кроватью. На ней действительно что-то лежало, что-то, похожее на синий футляр для виски. «Надеюсь, Фим не разыгрывает меня, желая, чтобы я расслабился с утра пораньше», – подумал Вэл, и мысль показалась ему забавной. Он вообразил, что в коробке действительно то, что раньше приносило ему удовольствие самим действом: плесканием золотистого напитка в широкий стеклянный стакан или серебряный кубок и медленным потягиванием глоток за глотком в моменты раздумий. Представив, как он проделывает это сейчас, Вэл не только не испытал удовольствия, но даже поморщился. На мониторе он увидел, как Ева с сыном на руках подходит к двери его крыла и останавливается перед ней, не решаясь войти. Вэл замер, не желая сейчас встречаться с дочерью и внуком, и подождал, пока они не прошли мимо. Потом он вышел и с трудом заставил себя открыть дверь в соседнюю спальню.

На вешалах вдоль стены висели платья: его любимое шелковое цвета меди – в нем Нина была, когда убили Фима; в черном шерстяном он увел ее из «Сириуса»; в этой странной красной юбке и не менее странной синей куртке она бежала по лестнице с криками: «Кербер!», а потом… Вэл отвернулся, чтобы не вспоминать о том, что было, и о той, что носила эти вещи, но взгляд его уперся в постель, на которую небрежно сбросили с плеч шелковый халат, который он сам…

Вэл схватил тубус и выбежал из спальни, запер дверь и, оказавшись в своей комнате, выбросил ключ в окно. Потом он сорвал со стены монитор и бросил его вслед за ключом. Дышать сразу стало легче.

Вэл сел в кресло и стал смотреть на Байкал, вернее, его цифровую копию. Что-то поджало грудь изнутри, кольнуло больно и заставило согнуться пополам…

Вэл открыл тубус и вынул оттуда пожелтевший лист бумаги – метрику Нины. В ней была указана дата ее рождения: 07 февраля 2208 года, и место: директория Небеса. В графе «Родители» значилась только мать, Виктория Бер, урожденная колонии Парраль 07 февраля 2172 года.

«Что за чертовщина? Какая еще колония Парраль?» – удивился Вэл, никогда до этой минуты не подозревавший о существовании не то что Парраль, но и какой-либо иной колонии. Его государство подразделялось на три директории: Небеса, Поднебесье и Окрестность. Никаких колоний в сообществе не было никогда, по крайней мере, сколько Вэл себя помнил. Ни о чем подобном не говорил и отец, да и никто другой, включая Зиги, который, казалось, знал все на свете. Вэл внимательно рассмотрел метрику со всех сторон, не обнаружив ничего нового, чего бы не увидел сразу, он поднес листок к окну, и тогда поверх слова Парраль проступили скрытые символы – такие, какими обычно защищают от подделки ценные бумаги. Это были цифры: 26.934087, 105.682558.

Вэл переписал их и сохранил в рабочей системе, дав себе слово узнать, что они означают. Убирая метрику в тубус, Вэл неаккуратно свернул листок, и он зацепился за что-то внутри. Вэл отложил метрику и заглянул в тубус, чтобы понять, что там мешает, и увидел, что изнутри он тоже будто исписан. «Раскрой тубус», – вспомнил он слова Фима. Вэл дрожащими руками попытался осторожно разорвать картон, но понял, что без ножа сделать это, не повредив его, не сможет. От этого желание как можно скорее узнать, что скрывается внутри, стало сильнее. У Вэла сердце застучало так громко, что он сам отчетливо слышал двойные удары, выталкивающие кровь в артерии. Пальцы рук похолодели, дыхание участилось, сознание лихорадочно рождало одну версию за другой, никакую не принимая. Вэл был убежден: самое интересное – впереди. Он спрятал и метрику, и тубус в сейф и пошел в кабинет за канцелярским ножом, старой диковинкой с нефритовой рукоятью и стальным лезвием, подаренным ему когда-то давно кем-то из сенаторов. Воспользоваться им пока не пришлось, и нож лежал в ящике стола, ожидая своего часа.

Меньше всего желая сейчас с кем-нибудь повстречаться, Вэл стал подниматься в кабинет через зимний сад по боковой лестнице – обычно ею никто кроме него не пользовался. Стеклянное пространство сада заполнилось сладковатым ароматом расцветших фаленопсисов. Воздух впитал его столько, что у Вэла закружилась голова. Он остановился, зачарованно осматриваясь по сторонам. «Вот жизнь, идущая своим чередом, соблюдая законы природы и отвечая на смену сезона буйством цветения. Так и должно быть, всему свое время: пора цвести и пора увядать, время радоваться и время постигать мудрость», – подумал он и улыбнулся.

В библиотеке маячил силуэт Марка, стоявшего у одного из стеллажей, на котором располагались книги по юриспруденции, кодексы, сборники правовых доктрин со времен Юстиниана до сегодняшнего дня, и внимательно читавшего лежащий на выдвижной полке увесистый том. Вэл не стал отвлекать его, взял то, за чем пришел, и вернулся в спальню тем же путем.

Тубус раскрылся под лезвием ножа так ровно, словно только и ждал, когда его вскроют. Внутренняя сторона оказалась искусно выделанной кожей, на которую тонкими линиями была нанесена сетка, чем-то напоминающая карту звездного неба. В правом верхнем углу помещался оттиск черного круга с отходящими от него короткими лучами, напоминающий солнце. Вэл потрогал символ и убедился, что он рельефный. Под символом было отмечено место с географическими координатами: 26.9», 106.0»; под ними указывалось время: 19:12, а рядом – дата: 28.11.2198. Остальную часть листа покрывали странные рисунки, напоминающие пиктограммы или схематические птичьи следы, понять которые Вэл не мог и даже не был уверен, что здесь есть, что понимать. Молоточки, гребешки, елочки в разных сочетаниях выстраивались в ровные линии и, если предположить, что это мог быть закодированный текст, то его набиралось шесть длинных строк и четыре коротких, расположенных ниже первых. В левом нижнем углу отчетливо виднелся оттиск печати, напоминающий рогатую шапку. Точно такой же печатью была скреплена обвязка тубуса – Вэл убедился в этом, соединив уцелевшие фрагменты сургуча.

«Текст» отвлек внимание властителя от всего остального на долгое время. Вэл мучительно соображал, кому это можно показать, кто вообще в состоянии разобраться, что здесь изображено. Не придумав ничего стоящего, он сделал копию листа, а сам тубус вместе с содержимым убрал в сейф. Загруженный необычным подарком Кронса и Фима Вэл упал на кровать. Отвлечься от странных символов никак не удавалось. И тут он подумал, что можно выделить в сделанной копии фрагмент, содержащий непонятные письмена, и показать кому-то только его, не объясняя, откуда он взялся. Этим кто-то мог быть Марк, Кронс и даже Кир. Кир как запасной вариант в случае, если двое предыдущих знатоков ничего вразумительного не скажут. Хотя на помощь Кира в этой ситуации Вэл почти не надеялся. Оставалась еще группа исследователей в лаборатории Кронса, как-то министр проговорился, что у него есть парочка талантливых лингвистов, свихнувшихся на древних языках и активно ведущих «раскопки мертвой письменности». Мысль понравилась Вэлу и казалась вполне безопасной в осуществлении. Он планировал начать с Марка сегодня же вечером, тем более, тот сам просил об аудиенции.

Но, поразмыслив еще немного, Вэл подумал, что можно и самому попробовать отыскать что-то об этих каракулях. Для этого нужно было всего лишь подняться в кабинет и загрузить данные в сеть. Благо, теперь для этого не было необходимости выходить из дома. Однако в таком случае информация могла стать доступна кибермонстрам или кому-то еще. Идею пришлось убить в зародыше – рисковать Вэл не хотел.

Он лежал и в сотый раз внимательно рассматривал копию внутренней стороны тубуса. Потом еще раз взглянул на метрику Нины и предположил, что цифры на ней вполне могут быть географическими координатами, только более точными, чем на самом тубусе. Он переводил взгляд с одной копии на другую, не в силах оторваться от цифр. Вэл не мог понять, что не так с этими цифрами, но потом… дата, указанная на карте, была днем его рождения.