Читать книгу Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов - Страница 13

Вкушая заумные нотации, поматывал, словно лошадь от слепней поникшей головой Турин. Изредка, при особо обидных фразах, вздрагивал, поедал злыми глазами сидевшего напротив человека. Не останавливаясь, без выражения, тот растопырил костлявые локти, налёг впалой грудью на кисти рук и твердил, твердил, твердил почти одно и то же. И не было видно ни конца, ни края этой нервотрёпке. Исподлобья оглядывая рядком восседавших милиционеров разного ранга и должностей, он покашливал, прочищая горло, избегал задерживаться взглядом на ком-то отдельно. А те, словно по команде, шумными выдохами размеренно пускали дым папирос под стол, себе в ноги, кряхтели и ёрзали на скрипящих хилых табуретках.

«Ну зачем ты меня при них? – метались, сгорали в мозгу Турина молнии гнева. – Ну что при слюнтяях этих костеришь! С кем равняешь?!»

Когда-то прежний начальник, крикун и трибун Хумарьянц любил устраивать подобные разносы. Комиссар-армянин гонял лоботрясов принародно в наказание нерадивым. Но в любых случаях, в совсем сволочных провалах при подчинённых начальство не трогал, при низших на высших по званию не замахивался. А ведь чего-чего, а поорать умел! И гвоздил революционными политическими лозунгами, к которым ближе лежала его душа не профессионала, но бывшего подпольщика-марксиста. Однако канцелярской терминологии был далёк, не то, что эта бумажная размазня, даже обматерить смелости не наберётся!..

Вторую или третью папироску прикуривал у соседа Турин. Не добирался до конца, мял в сердцах, обжигая пальцы. Давил в осколке артиллерийского снаряда, пепельницей служившей курильщикам. На столе начальника милиции эта безделушка стала реликвией после зловещих событий позднего лета восемнадцатого года.

Смотрел на осколок Турин, вертел в руках, вспоминал то грозное время.

Угодил этот осколок сюда, ворвавшись смертоносным снарядом в августовский денёк, когда весь город стоял на ушах. Изъятие хлеба у голодающего населения и принудительная мобилизация в Красную армию подтолкнули недовольных к открытому вооружённому бунту. Но разорвавшийся снаряд никому вреда не причинил. Основательно разметав милицейскую контору, грохнул оглушительно, никого не тронув: всё начальство городской милиции с самим Иваном Бугаевым, петушком носившим фуражку на правом ухе, арестовано было до этого собственными же милиционерами. Под стражу взяли и комиссара-трибуна Хумарьянца, сдался и председатель губисполкома Лепатов, не захотел умирать за новую власть и бравый военком Соскин, задрав дрожащие руки. Вся верхушка оказалась тогда в подвалах бывшего подполковника Маркевича, возглавившего бунт.

Суток хватило на переворот. Заговорщики действовали умно, как Ильич учил: захватили почту, телеграф, выпустили урок из тюрьмы.

И дрогнули тогда многие уцелевшие, а вот эта бумажная душа Опущенников, который сейчас направо и налево его долбит, – Турин поднял глаза на человека, осипшего от непрестанной говорильни, – не дрогнул и возвернул едва не ускользнувшую советскую власть.

Начал с деревни своей, с Никольского, и не позволил размахнуться взбунтовавшимся. Жестоко пресёк попытки в своём уезде, наладил связь с таким же смельчаком в Сасыколях, нашёл непокорных в городе.

Тех же суток ему хватило, чтобы свернуть шею врагу.

Не обошлось без счастливого случая – подоспели военные моряки.

Удача ласкает смельчаков, победа осыпает лаврами: Опущенников был усажен самим Свердловым в кресло начальника губернской милиции, канул в немилость трибун-армянин Хумарьянц. После такого блестящего начала, казалось бы, герою-победителю все дороги наверх распахнуты, но… Турин, покривившись лицом, хмыкнул, подпёр голову кулаком, – изменился Опущенников в другую сторону, не сумев удержать жар-птицу, завяз в местных дрязгах, а нагрянули нынешние времена, завертелись, облепили его воротилы новой экономической политики, совсем растерялся начальничек… Как говорится, ни рыба ни мясо…

Турин впился взглядом в Опущенникова, вон он водит носом по листку, что разгладил перед собой, чешет, не переставая. Чему учит его и других? Шпарит по бумажке, сочинённой ещё комиссаром-демократом, бестолковым крикуном, ни черта не разбиравшимся в том, как бороться с урками, как гноить нечисть. А ведь Ленин провозгласил лозунг – очистить государство от преступного элемента.

Ну а этот губошлёп!.. Что он им талдычит? Слушать тошно: «Никто не может быть задержан более чем на 24 часа… Стрельба на улицах возможна лишь в исключительных случаях… милиционер должен стараться не причинить вреда гражданам!..» Каким гражданам? Ворам, грабителям и мокрушникам?

– Василий Евлампиевич! – услышал Турин словно сквозь пелену голос Опущенникова, – Василий Евлампиевич!

– Заснул? – ткнул его в бок сосед.

Турин лениво поднялся, словно действительно дремал.

– А ваш агент… этот… как его?..

– Ковригин.

– Да-да. А ваш агент Ковригин знал инструкцию? Ведь он угрохал трёх человек!

– Так точно, товарищ начальник! Знал. Поэтому и стрелял.

– Сомневаюсь.

– Оборонялся он. Нападавших трое было. – Турин оглядел присутствующих, словно убеждая их, а не бюрократа, председательствующего за столом.

Присутствующие засмолили папиросы злее, дыму в кабинете прибавилось. Даже скучавшие ранее и действительно дремавшие были сейчас на стороне провинившегося и, не скрывая, поддерживали Турина. Он подметил это и повеселел.

– Оружия при убитых не оказалось, – сомневался начальник.

– А кто его искал? Моих ребят туда не допускают! – буркнул Турин.

– Мне доложили…

– Бандиты выбросить стволы могли. Обычно так и поступают, если прищучить.

– Финка была у одного да ножи у остальных.

– А смит-вессон, что нашли у моста?

– Он от трупов далеко оказался.

– Выходит, ствол Ковригин им подбросил?

– Не знаю, подбросил, обронил кто… Я вынужден издать приказ о служебной проверке происшедшего. После и решу по закону или нет применено оружие вашим сотрудником. Надо ли было лишать жизни трёх граждан.

– Трёх бандитов, – пробурчал Турин. – Их личности уже установлены. Это гастролёры из Ростова. Все судимы ранее. И не один раз.

– Ковригина от должности отстранить, – будто не слыша, продолжал начальник. – Найдите ему занятие другого рода. И пусть сдаст табельное оружие.

– У меня другой работы нет. Метлу дам. Пусть улицы метёт.

По залу пробежали и ропот, и смешки.

– В портовый садик отправьте. С метлой-то ему сподручнее.

– Уркоганов метлой не погнать, – дерзил, не сдерживаясь, Турин. – А там их целое лежбище.

– Вы же и распустили.

– Моё дело раскрывать да ловить.

– Вот что! – прихлопнул рукой по столу начальник и приподнялся. Такое случалось не часто. – Василий Евлампиевич, ваши заслуги известны, однако никому не позволено!..

– Товарищ начальник! – в открывшуюся дверь кабинета заглянул взволнованный дежурный.

– Что у вас? – развернулся к нему Опущенников.

– Там звонят.

– Я же просил во время совещания меня не беспокоить!

– Там из губкома!

– Скажите, я перезвоню сам, как только закончу совещание.

– Там из приёмной секретаря губкома…

– Кто?!

– Наверное, Странников… – не совсем уверенно подсказал Турин.

– Василий Петрович? А он с какой стати? – начальник метнул вгляд в Турина.

– Меня, наверное, не нашёл, вот вам и звонит, – лениво поморщился начальник розыска.

– Вас? Его интересует убийство трёх бандитов?

– Не думаю. А впрочем, чем чёрт не шутит.

– С каких пор уголовники стали интересовать секретаря губкома? Вы что-то не договариваете, Василий Евлампиевич? В парке бандитом был ранен гражданин, которого Ковригин в больницу водил… Он не имеет отношение к губкому?

– После перевязки чуть дёру не дал, – хмыкнул Турин. – Просил, чтобы фамилия его нигде не фигурировала.

– Вот-вот! – насторожился начальник. – Он как раз и может быть из губкома. Как его фамилия?

– Иорин его фамилия.

– Имелся у них такой человек…

– Этот Иорин, извините, предпочитал дамочек лёгкого поведения, а не партийные кабинеты.

– А что ж тогда Василий Петрович? – поджал губы начальник в недоумении. – Почему звонит?

– Думаю, из-за Ковригина.

– Ничего не понимаю.

– Вчера вечером, до происшествия, мой Ковригин остановил Странникова и задумал проверить его документы.

– Зачем?

– Ну… – пожал плечами Турин. – Померещилось что-то ему. Ковригин первый день как из деревни выбрался, форму новую приехал получать. Перестарался… наломал дров.

– Вон оно как!

– Секретарь сказал, чтобы я под арест его посадил.

– Вот видите!

Турин пожал плечами, теперь голова его повисла без гордыни.

– Надеюсь, арестовали шаромыжника?

– Сидит.

– А чего со мной тягомотину разводите?

Турин отвернулся к двери, которая снова открылась, на пороге возник всё тот же дежурный, только теперь уже с лицом краснее помидора и весь взлохмаченный, словно его оттаскали за уши.

– Товарищ начальник! – выпалил он. – Ответственный секретарь губкома требует вас к себе!

– Дождались… – Опущенников махнул милиционерам расходиться и поспешил к двери.

– Ефим Петрович, – заикнулся Турин. – Может, мне с вами?

– Вам? – приостановился тот, оглядел с ног до головы Турина. – С какой стати?

Турин приблизился и шепнул:

– В парке Странников был, только спал он…

– Так что же ты мне сразу не объяснил?! – побелел от гнева начальник.

– Ну буду же я при всех рассказывать, – не смутился тот. – Ну что? Идти с вами?

– Пойдём. Сам отвечать будешь. А потом с тобой отдельно поговорю!

До губкома добрались скоро. Опущенников утихомирил волнение и в кабинет Странникова вошёл один, оставив Турина дожидаться в приёмной.

– Как обстановка? – вместо приветствия пронзил его строгим взглядом ответственный секретарь.

– Обычная, – не моргнул начальник милиции и выпалил: – С десяток кражонок, грабёж нераскрытый… но мы работаем, триста литров самогона хлопцы припёрли с Трусова, ну и мелочь – проститутки, малолетки бомбили вагоны на вокзале… В общем, как всегда.

Странников не проронил ни слова, выжидал.

– Спасибо ещё раз за подаренную машину, товарищ секретарь. В угро не нарадуются. Теперь с преступным элементом скорее пойдёт, – затоптался Опущенников, не находя продолжения.

– Ты вот что, – перебил Странников, – благодарить губком не надо. Губком улавливает главные болячки, язвы буржуазного прошлого. Я больнице в машине отказал, потому что изучаю ситуацию. На нынешнем этапе, когда ошалевший от открывшихся возможностей нэпман прёт к спекуляции, забрасывает нерадивых аппаратчиков взятками, кому как ни нашим красным пинкертонам нужна скорость, а?

– Так точно, товарищ!..

– Ты мне ответь про другое, – опять перебил Странников. – Когда в угро научатся заботиться о…

– Недоразуменьице случилось! – опередил Опущенников. – Из деревни агент тот. Прибыл получать форму, задержался и вот… Вам попался.

– Где он?

– Сидит, – Опущенников прищёлкнул каблуками. – Турин взял под арест провинившегося. Тот сам и доложил, как вами велено было.

– Значит, сидит?.. А что доложил? – изучал подозрительным взглядом Странников бледное лицо начальника, постепенно успокаиваясь.

– Учим, учим их, – бурчал между тем тот, отворачивая голову. – Мало толку. Видел ведь, что человек солидный перед ним, что оказия вышла, ну прояви смекалку – проводи до дома… Нет у молодых понятия.

– Ну, это лишнее… до дома пьяных водить.

– Ничего, посидит, поймёт. Всё им подозрительные элементы мерещатся.

– Новичок, говоришь?

– Года не работает… Да у вас в приёмной сам Турин дожидается, – Опущенников оживился, раскусив, что вызов ему ничем не грозит. – Если надобность имеется, он подробненько всё объяснит…

Странников отмахнулся:

– Какая надобность…

– Извиниться за своих олухов хотел, – выпалил уже совсем радостно Опущенников. – Пригласить, Василий Петрович?

– Ну давайте, – лениво потянулся секретарь. – Пусть зайдёт. Только предупредите, чтоб недолго. У меня конференция на носу…

– Тогда я прощаюсь, – Опущенников вытер вспотевший лоб.

– Занимайтесь, занимайтесь. Преступность распоясалась, а вы с пустяками возитесь. Я вот в докладе задам вам перцу!

– Примем все меры! – смиренно развернулся тот и заспешил к двери.