Читать книгу Инакомыслие в Красной армии. Книга вторая - Вячеслав Егорович Звягинцев - Страница 2

В ноябре 1939 года началась советско-финляндская война, известная также как «финская» или «зимняя». Тогда же органы госбезопасности начали воевать с «контрреволюционерами-агитаторами», количество которых в действующей армии за три месяца боевых действий стремительно возросло, превысив тысячу человек. Многие были осуждены.

Только по данным официальной судебной статистики в ходе финской войны было привлечено к уголовной ответственности по статье 58—10 УК РСФСР 843 военнослужащих1. Причем, эта статья явно доминировала в структуре контрреволюционной преступности. Так, из 77 «контрреволюционеров» в 9-й армии комкора М. П. Духанова, печально известной расстрелами командиров2, за проведение «антисоветской агитации» было репрессировано 60 чел.

Историк К. М. Александров отмечал: «В некотором смысле боевые действия в Финляндии стали своеобразным индикатором, выявившим наличие в обществе и в Красной армии протестных настроений по отношению к советской действительности. Интересно, что их катализатором служили поражения на фронте, а также быстро выявившийся диссонанс между заявлениями органов пропаганды о „непобедимости Красной армии“ и реальным положением на фронте, особенно в декабре 1939 – первой половине января 1940 г.»3.

Надо заметить, что причины, по которым началась эта странная война, до сего времени оцениваются неоднозначно4. Тем более эти причины были непонятны простым солдатам.

Так, в сводке 7-го отделения Особого отдела ГУГБ НКВД СССР от 24 января 1940 года об антисоветских высказываниях красноармейцев следовавшего на фронт 41-го отдельного запасного батальона отмечалось: «Красноармеец Черняк Николай высказался: «Я не знаю, за что мы воюем. При советской власти я жил плохо, а тех, которых мы освободили, они жили лучше нас, так зачем же их было освобождать»… Красноармеец Мельник говорил: «Дома с голоду мрут, а мы идем защищать кого-то и зачем»5.

Среди причин быстрого роста армейского инакомыслия отмечают лживость и непрофессионализм советской пропагандистской машины. Финская война преподносилась как борьба за освобождение обездоленного и угнетаемого белофиннами простого народа. А в реальности оказалось, что народ этот живет намного лучше, чем семьи многих бойцов и командиров Красной армии. В книге К. М. Александрова приведено характерное в этом отношении высказывание одного красноармейца: «Как только мы заняли первые финские хуторишки, наши сразу же полезли по чердакам и погребам шнырять… А там – и сметанка, и грибы, и окорока, и соленья всяческие, и чего только нету! Мы к политруку: „Как же так, – говорим, – вы же нам говорили, что финские крестьяне с голоду мрут, побираются?“ А политрук рот раскрыл, и сказать-то нечего»6.

Военный трибунал 9-й армии 3 февраля 1940 года приговорил к расстрелу по ч. 2 статьи 58—10 УК РСФСР красноармейца 426-го стрелкового полка 88-й стрелковой дивизии С. Е. Молоденкова, который заявлял: «Лучше просидеть 5 лет в тюрьме, чем здесь воевать. Война, которая здесь ведется Красной армией, пользы финскому народу не принесет, а только народ переносит бедствия. Солдаты не сдаются в плен потому, что им жилось хорошо»7.

Царившее среди высшего комсостава РККА предвкушение быстрого триумфа в финской войне вскоре сменилось на растерянность и недоумение. Когда части и соединения застряли у «линии Маннергейма», укрепрайона на Карельском перешейке, стало ясно, что к серьезной войне Красная армия не готова.

Красноармеец 609-го стрелкового полка 139-й стрелковой дивизии В. И. Сосин, оказавшись в госпитале, в разговорах с другими бойцами и медперсоналом восхвалял жизнь в Финляндии. Говорил, в частности, что у финнов налоговая политика намного лучше советской. А еще положительно отзывался о боеготовности финской армии и слабой подготовке РККА.

За эти крамольные слова военный трибунал 8-й армии 27 февраля 1940 года приговорил его по ч. 2 статьи 58—10 УК РСФСР к расстрелу. Даже в то время столь суровое наказание показалось судьям Верховного суда Союза ССР несоразмерным содеянному. Военная коллегия 25 мая того же года снизила назначенное Сосину наказание до 10 лет лагерей, с поражением в правах на 4 года8.

Среди военнослужащих, оказавшихся в финском плену, а позже арестованных органами НКВД и изобличенных, согласно донесению Л. П. Берия от 28 июня 1940 года, «в активной предательской работе в плену», тоже было немало инакомыслящих. Один из них – красноармеец 122-го артиллерийского полка 44-й стрелковой дивизии Г. Н. Лодыгин. Находясь в плену, он вел записную книжку, куда записывал, помимо прочего, имена пленных, согласившихся сотрудничать с финнами, а также «антисоветские высказывания» своих товарищей. Когда записная книжка попала в руки следователя, тот квалифицировал написанное по статье 58—1б УК РСФСР (измена Родине), хотя Лодыгин уверял его, что это наброски к задуманной им книге9.

28 октября 1940 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило Г. Н. Лодыгина к 8 годам лагерей. Его реабилитация состоялась только в 2002 году.

Надо заметить, что когда дневники и записные книжки военнослужащих попадали в руки следствия, то они, как правило, становились наиболее ценным и убедительным доказательством «контрреволюционности» их авторов.

Комбриг Г. Ф. Кондрашев, командир попавшей в окружение 18-й стрелковой дивизии, был расстрелян в 1940 году «за изменнические действия, повлекшие за собой тяжелые последствия во время войны с финской белогвардейщиной»10. Незадолго до ареста он оставил записи о боевых действиях своей дивизии и причинах постигших нашу армию неудач.

Эти записки на 65 листах, хранящиеся в архиве ФСБ и опубликованные историком В. С. Христофоровым в журнале «Звезда», начинаются с раздела «Пришел, увидел, победил»: «1. Около полутора месяцев эта крылатая фраза не сходила с языка руководства 8 армии и его штабного аппарата, слишком много люди, долженствующие по серьезному решать предстоящие боевые задачи, занимались политическим гаданием – быть или не быть войне, пойдут финны на уступки или не пойдут. А между тем события день ото дня настоятельно требовали полной готовности армии, сам ход московских переговоров говорил за то, что столкновение неизбежно. Тем не менее „пришел, увидел, победил“ все еще продолжало владеть умами многих, неизвестно, в какой день и час сошло оно с языков бахвалов и в какой степени решены были вопросы обеспечения боевых операций, но день 30 ноября 1939 г. не позволил кадровой 18 дивизии перейти границу, как принято выражаться, в полной боевой готовности – до 25% некомплект в людском составе. Такое же положение с конским составом, наличие обозов позволило поднять лишь 0,5 боекомплекта…»11.

По сути, о том же написал в своем докладе наркому К. Е. Ворошилову комкор В. И. Чуйков, сменивший командующего 9-й армии М. П. Духанова в декабре 1939 года, т.е. спустя три недели после начала боевых действий: «В операциях мы имели много случаев, когда вследствие идиотской беспечности, неумения и нежелания организовать бой как следует и этот бой обеспечить всеми видами снабжения, мы понесли значительные напрасные потери»12.

Нарком Ворошилов тоже вынужден был констатировать, что ни он лично, ни Генштаб, ни командование Ленинградского военного округа «вначале совершенно не представляли себе всех особенностей и трудностей, связанных с этой войной», к ее подготовке подошли «недостаточно серьезно», вооружения и боевой техники «было явно недостаточно для того, чтобы прорвать укрепленную линию на Карельском перешейке и разгромить финляндскую армию, …начиная войну зимой, войска не были должным образом обмундированы, оснащены и снабжены для действий в суровых зимних условиях»13.

Надо сказать, что в исторической литературе разработчиками плана прорыва «линии Маннергейма» называют разных лиц: командующего фронтом маршала С. К. Тимошенко, командующего 7-й армией генерала армии К. А. Мерецкова, преподавателя военной академии генерала Д. М. Карбышева, начальника инженерных войск 7-й армии полковника А. Ф. Хренова… Все эти лица имели косвенное отношение к разработке операции по прорыву финских укреплений. Д. М. Карбышев, например, выезжал на фронт и давал рекомендации по инженерному обеспечению штурма. Между тем, имя непосредственного разработчика плана прорыва «Линии Маннергейма» оказалось вычеркнутым из исторического формуляра по причине его осуждения.

Это генерал лейтенант Константин Павлович Пядышев. Он еще до начала кампании, находясь в должности заместителя начальника штаба округа, предлагал обмундировать армию по-зимнему, поставить бойцов на лыжи, а «линию Маннергейма» не штурмовать в лоб и нанести обходной удар со стороны Карелии. Но Ворошилов отклонил тогда его предложения и обвинил Пядышева в преувеличении сил противника14. Когда же выяснилось, что генерал был прав, именно ему, как заместителю командующего 7-й армии, К. А. Мерецков поручил разработку подробной инструкции по прорыву финских укреплений.

Об этом свидетельствуют материалы архивно-следственного дела №981640. На вопрос следователя К. П. Пядышев показал: «В период занимаемой мной должности заместителя командующего 7-й армией я выполнял все поручения, которые мне давал Мерецков. В частности, по прибытии в 7-ю армию я от Мерецкова получил задание составить инструкцию по прорыву укреплений полосы на Сумском направлении, после этого обучать войска, предназначенные для прорыва укреплений линии»15.

Штурм, осуществленный в соответствии с разработанной генералом инструкцией, был успешным. К. П. Пядышева наградили орденом Красного Знамени, а затем – еще и орденом Ленина. Ему также было присвоено воинское звание «генерал-лейтенант». В феврале 1941 года К. П. Пядышев стал заместителем командующего войсками Ленинградского военного округа. А через месяц после начала войны был арестован и обвинен в антисоветской агитации и пропаганде.

Известно, что после нападения фашистской Германии на СССР К. П. Пядышев занимался оборудованием Лужского оборонительного рубежа. В июле ему было поручено возглавить сформированную Ставкой ВГК Лужскую оперативную группу, но приступить к исполнению этой должности он не успел. В постановлении на арест говорилось, что генерал подозревается в преступной деятельности, предусмотренной частью 1 статьи 58—10 УК РСФСР.

17 сентября 1941 года К. П. Пядышев был осужден Военной коллегией по той же статье на 10 лет лишения свободы, с поражением в правах на пять лет. Суд признал его виновным в том, что он «в 1937 году среди своих знакомых, а в 1940 году в письмах к своей жене, допускал антисоветские суждения, направленные против отдельных мероприятий ВКП (б) и Советского правительства»16.

Из писем Пядышева к жене видно, что он был бесстрашным человеком и, догадываясь, что за ним следят, продолжал открыто высказывать свои мысли и взгляды. Вот лишь некоторые выдержки из этих писем:

«Получаю захватанное грязными лапами, вскрытое и грубо заклеенное твое письмо. Значит, следят наши старатели, только забывают руки мыть. Жалкие, бедные люди. Ищут не там, где нужно»;

«Теперь нетрудно стать комдивом – лови только шпионов, да врагов народа, а больше ничего не надо».

Генерал К. П. Пядышев не был контрреволюционером. Он был честным человеком и грамотным офицером, переживавшим за невысокое состояние боеспособности РККА. Об этом, в частности, свидетельствуют его высказывания по поводу действий наших войск на финской войне при прорыве линии Маннергейма: «Я мало верил в успех прорыва, очень слаба подготовка нашего начсостава, многие даже не умеют пользоваться картами, не умеют командовать своими подразделениями, не имеют никакого авторитета среди красноармейцев. Красноармейцы подготовлены очень слабо, многие красноармейцы не хотят драться с врагом, этим объясняется наличие дезертирства, большое скопление красноармейцев в тылу…»17.

В суде Пядышев вину в какой-либо «контрреволюционности» категорически отрицал. А утверждения свидетелей о его неверии в возможность прорыва линии Маннергейма парировал следующими словами:

– Я говорил, прежде чем наступать, надо обучить пополнение. И говорил, как именно надо их обучать. В последующем я лично разработал инструкцию прорыва линии Маннергейма, и по ней она была прорвана18.

В деле подшито ходатайство маршала А. М. Василевского и маршала артиллерии Н. Н. Воронова на имя прокурора СССР В. М. Бочкова от 25 июня 1943 года с просьбой о скорейшем освобождении Пядышева как ценного военачальника. По некоторым данным, по этому ходатайству было принято положительное решение. Однако на свободу К. П. Пядышеву уже не довелось выйти. 15 июня 1944 года он скончался в лагерном лазарете.