Читать книгу Инакомыслие в Красной армии. Книга вторая - Вячеслав Егорович Звягинцев - Страница 4

Генерал-майор Ф. Н. Романов, о деле которого мы рассказали, образно назвал свое многолетнее заточение без суда и следствия «пыткой ожиданием».

Сколько же генералов подвергли такой пытке?

Согласно секретному письму в Президиум Совета Министров СССР, подписанному 11 июля 1953 года Министром Вооруженных Сил Н. Булганиным, прокурором Р. Руденко и председателем Военной коллегии А. Чепцовым, в период с 1941 по 1952 год был арестован 101 генерал. Многих из них признали «диссидентами» и осудили по ст. 58—10 УК РСФСР

По подсчетам автора, всего в 1941—1949 годах было арестовано и обвинено в проведении антисоветской агитации 54 военачальника (от генерал-майора и выше). Причем, половина из них была арестована еще в 1941—1942 годах, а репрессировали большинство в 1950—1952 годах35.

Как правило, сотрудники «Смерша» действовали трафаретно. После ареста «вешали» на очередную жертву самую тяжкую статью – 58—1 п. «б» УК РСФСР (измена Родине). Несколько недель проводили интенсивные допросы, а затем об арестованных «забывали». Для них начиналась «пытка ожиданием», растягивавшаяся на десятилетие.

Характерный в этом отношении пример – дело бывшего начальника 2-го отдела Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления Красной Армии военного инженера 1-го ранга А. А. Гюннера. Его арестовали 19 сентября 1941 года. Непосредственным поводом для его задержания, также как и для генералов А. А. Вейса, А. Г. Ширмахера и других, стала, вероятно, нерусская фамилия.

Как видно из приобщенной к личному делу автобиографии, Гюннер писал, что его родители были чехами, принявшими российское подданство в 1914 году. Подозрительным «особистам» показалось то, что в 1912 году тринадцатилетний Артур зачем-то ездил с отцом на историческую родину. А в октябре 1939 года вообще побывал в фашистском логове вместе с арестованными позже «за дезинформацию советского правительства о состоянии вооружения германской армии» руководителями Главного артиллерийского управления Красной Армии. В Берлине А. А. Гюннер, как установило следствие, занимал в гостинице отдельный номер, а, значит, мог общаться с представителями германской разведки36.

И все же, судя по всему, доказательств, изобличающих Гюннера в измене Родине, было собрано недостаточно. Поэтому 19 сентября 1950 года ему было предъявлено обвинение только в проведении антисоветской агитации и пропаганде. «Преступление» выражалось в том, что Гюннер во время Отечественной войны среди сокамерников высказывал пораженческие взгляды и возводил клевету на советскую действительность37.

А. А. Гюннер был осужден в конце 1950 года во внесудебном порядке на 15 лет лишения свободы…

Генералы, подвергнутые «пытке ожиданием», находились в полной изоляции, не зная, когда состоится и состоится ли вообще суд. Они не знали, что происходит на войне, живы ли их близкие. Об их судьбе родственникам тоже ничего не сообщали.

В начале 50-х, когда руководители МГБ в очередной раз «вспомнили» о генералах-«антисоветчиках», грифом «сов. секретно» стали сопровождать не только все следственные и судебные документы, но даже все материалы по их реабилитации?! Видимо, была дана соответствующая команда, поскольку произвол и беззаконие буквально выпирали наружу. Выходом из этого положения стало вменение статьи 58—10 УК РСФСР.

Мы расскажем всего несколько историй генералах-диссидентах из длинного списка, составленного в МГБ СССР.

В октябре 1941 году преподаватели военной академии имени Фрунзе, следуя в эвакуацию в эшелоне, много спорили о том, как могло случиться, что гитлеровцы за четыре месяца войны дошли до столицы. А по прибытии в Ташкент последовали аресты. К числу наиболее активных «заговорщиков» НКВД отнесло генералов Н. И. Плюснина, Г. А. Армадерова, А. А. Глазкова, А. Я. Соколова, Ф. С. Бурлачко, Г. С. Дьякова и Ф. К. Кузьмина38.

Последний, например, обвинял в неудачах командующих фронтами, которых знал, как плохо подготовленных генералов, многие поражения связывал с крайне слабой оперативной подготовкой К. Е. Ворошилова. С ним соглашались, спорили, высказывали свои соображения. Все было в этих беседах – боль и отчаяние, гнев и раздражение. Не было лишь «антисоветчины». Но присутствовавшая при разговорах сотрудница политотдела так не считала. Она написала донос. А дальше события развивались по известному сценарию. Застенок, беспрерывные допросы, издевательства и пытки. Общий для всех пункт обвинения – «пораженческие настроения» – у каждого генерала имел довесок, в зависимости от того, что у кого смогли выбить. Плюснин, например, «выражал несогласие с политикой индустриализации и коллективизации, заявлял, что в войне с Финляндией Советская армия показала свою небоеспособность». Кузьмин – «с вражеских позиций оценивал карательную политику» и т. п.

До суда дожили не все. Из двенадцати арестованных в Ташкенте генералов-преподавателей академии имени Фрунзе, пятеро скончались39. Генерал-майор Армадеров, сын инвалида русско-турецкой войны, за 12 лет тюрьмы и лагерей заработал тяжелую форму туберкулеза. В одном из своих заявлений в ЦК КПСС он писал: «Физические методы воздействия довели меня до полного безразличия, до полного морального уничтожения».

Дела Армадерова, Плюснина, Кузьмина и еще нескольких выживших в застенках генералов Военная коллегия рассматривала ровно через десять лет после их ареста – 19 октября 1951 года. Они были приговорены по обвинению в «антисоветской агитации» к 25 годам лагерей каждый.

По 10 лет Военная коллегия отмерила бывшим преподавателям академии Фрунзе генералам Д. Ф. Попову и В. С. Голушкевичу. Их не было в том вагоне. Они оказались на фронте, в самом пекле. Но статья 58—10 УК РСФСР действовала по всей необъятной российской земле…

Владимир Сергеевич Голушкевич перед арестом, произведенным Абакумовым 20 июля 1942 года, был заместителем начальника штаба Западного фронта. Первоначально предъявленное обвинение в измене Родине не нашло своего подтверждения. Однако он тоже десять лет провел в тюрьмах. Его освободили лишь в июле 1952 года. А за полгода до этого предъявили обвинение в проведении антисоветской агитации. Его десятилетнее заточение выглядело с этого момента не как ошибка органов госбезопасности, а как закономерный итог его «преступной деятельности». Проводить антисоветскую агитацию Владимир Сергеевич начал, по версии следствия, еще в академии, подвергая «злобной критике академические порядки и охаивая систему воспитания, возводя клевету на офицеров Советской Армии и противопоставляя им офицеров царской армии». Не забыл следователь и участие Голушкевича в войне с Финляндией, возвратившись с которой, он «клеветал на действия советских войск и командный состав»40.

В суде Военной коллегии, состоявшемся 24 марта 1952 года под председательством генерал-майора юстиции Дмитриева, подсудимый Голушкевич вину в проведении антисоветской агитации не признал и дал подробные показания по всем пунктам обвинения:

– Работая в академии, я по многим вопросам имел свои собственные суждения, которые открыто высказывал, и критиковал разного рода ненормальности. Говорил о необходимости улучшения качества некоторых лекций, обновления учебных программ с учетом опыта финской войны. Выступал против схоластических дискуссий, их оторванности от практики и т. п. Я не могу отрицать, что, может быть, иногда мои высказывания были очень резкими, но не могу признать, что они были антисоветскими. В период между концом финской кампании и началом Великой Отечественной войны в академии разрабатывался проект положения о прохождении службы в РККА. Я говорил, что в него нужно включить хорошие пункты положения о службе в царской армии: создание учебных заведений по типу кадетских корпусов, создание института офицеров Генштаба, твердые сроки присвоения воинских званий и др.

Мы видим, что идеи, которые высказывал Голушкевич, не потеряли своей актуальности и сегодня. Но тогда доброжелательное высказывание об офицерах царской армии могло восприниматься как контрреволюционное. Поэтому рассчитывать на снисхождение, а тем более оправдание, было трудно. Но генерал, все же, надеялся. В своем последнем слове он сказал:

– Я считаю своим долгом доложить суду, что и на следствии и в суде я показывал только правду, никогда не менял показания и никого напрасно не оговорил. Будучи на фронте, я отдавал все силы на службу Родине и ее армии. Я уверен, что советский суд вынесет справедливый приговор и даст мне возможность вернуться к нормальной жизни.

Не дали. Военная коллегия осудила генерала на 10 лет лагерей с поражением в правах и лишением воинского звания. Хорошо хоть, что к этому времени десятилетний срок уже подходил к концу и через несколько месяцев Голушкевича выпустили из заключения. Но клеймо «контрреволюционера» было снято с него лишь 28 июля 1953 года, когда Военная коллегия прекратила дело В. С. Голушкевича и полностью его реабилитировала.

Та же участь – полной неизвестности и «пытки ожиданием» – постигла арестованных в 1942—1943 годах генерал-майоров артиллерии Евгения Степановича Петрова и Александра Алексеевича Вейса, генерал-майора Александра Федоровича Бычковского, дивизионного комиссара Ивана Ивановича Жукова41 и многих других военачальников, осужденных Военной коллегией в 1951—1952 годах за антисоветскую пропаганду.

Вина начальника Смоленского артиллерийского училища генерала Е. С. Петрова заключалась в «недооценке переломного значения Сталинградской битвы и ее непартийном анализе» на одном из совещаний. 25 лет лагерей генерал получил за слова о том, что немцы «восполнят свои потери, после чего они еще будут сильными и надо с ними считаться».

Командиру 6-й запасной артиллерийской бригады Вейсу отмерили столько же за «клевету на оборонную политику». Он не признал вину ни на следствии, ни в суде, обоснованно считая, что его «арестовали не за совершение преступлений…, а как лицо немецкого происхождения»42.

Заместитель командующего 31-й армией Бычковский и комиссар штаба 18-й армии Жуков за свои «пораженческие настроения» отделались всего десятью годами лагерей, которые они к тому времени уже практически отсидели.

За девять лет тюремного заключения Бычковского следователи смогли сочинить лишь несколько общих фраз о том, что генерал, приезжая с фронта в Москву, а также во время учебы в академии, восхвалял немецкую армию и ее технику, а также клеветал на сообщения Совинформбюро.

Жукову вменили в вину то, что в 1942 году в разговоре с начальником штаба армии генералом И. Л. Леоновичем43 он заявил – наша армия плохо вооружена и недостаточно обучена. Особому отделу Южного фронта этого оказалось достаточно для заточения Жукова, которое затянулось на десятилетие…

Реабилитировали инакомыслящих генералов в июле 1953 года. Они стали первыми в многомиллионном списке жертв репрессий, дела которых в 50-е годы прекратили за отсутствием в их действиях состава преступления. В 1953 году механизм реабилитации еще не был отлажен. К пересмотру дел приступали с опаской, действовали осторожно, без огласки. Генерал Ф. Н. Романов написал в эти дни на имя Н. С. Хрущева: «Все мое дело состряпано людьми из бывшего руководства бывшего МГБ, позволившими себе топтать законы советской власти и убивать честных людей»44.

Убивали лучших, думающих, сомневающихся, искренне болевших за судьбу Отечества.