Читать книгу Пылинки - Вячеслав Харченко - Страница 6

Премиальные списки

– Никогда, никогда они мне этого не простят, – думал я, просматривая премиальные списки. Ни то, что два раза уснул с храпом на приветственной речи их председателя, ни то, что назвал их главного критика кооператором, ни то, что даже не помню обложки журнала «Парапет», ни то, что не направляю рукописи в сейшельское издательство «Сейшелы», ни то, что не ношу шёлковый платочек на шее и бордовый беретик на голове и что регулярно хожу на регулярную работу.

Забыл

Проснулся и побежал на работу – я встаю и сразу бегу, только зубы чищу. Доехал до метро, вспомнил, что не открыл жалюзи, цветок опять к земле наклонится. Вернулся – у меня плавающий приход на работу. Открыл жалюзи и снова пошёл на работу, но у остановки вспомнил, что не поменял коту воду. Кот не может пить вчерашнюю воду. Вернулся, налил новую. Вышел на крыльцо, стал курить и думать, что я мог ещё забыть. Всю дорогу на работу ехал и размышлял об этом. Да и на работе, если честно, иногда думал, что я ещё мог забыть.

Наказание

Если честно, даже не помню, чтобы я наказывал кота. Бывают, знаете, такие балованные коты: то рыбу стащат, то карниз оборвут, то мусорное ведро перевернут. Их учат газетой или веником. Мой один раз украл индейку, которая жарилась на сковородке, другой раз залез в кастрюлю с борщом, третий – из клубка ваты сделал гнездо, но всё это было совершено так мило и так изящно, что рука наказывать не поднималась. Мы с женой сначала хохотали полчаса, а потом уже и наказывать не имело смысла, потому что кот всё забывал.

Единственное, что когда он разыграется и больно дерёт меня когтями, я прижимаю его к груди, и кот успокаивается.

Девушка и море

Однажды мне понравилась девушка. Мы шли по берегу Чёрного моря, и я смотрел в её зелёные глаза и читал ей наизусть все двадцать стихов всех двадцати поэтов, которые я знаю. Девушка благосклонно внимала мне, но я не мог понять, что она чувствует, потому что, где надо, она смеялась, где надо, она плакала, то есть вела себя как обычная прекрасная девушка. Мы забрели к скалам, и она скинула платье и сказала:

– Искупаемся?

Было жарко, где-то в дымке плыли яхты, тяжёлый жаркий воздух давил на виски.

Девушка поднялась на небольшую скалу, выгнула спину и прыгнула в море, и потом я только и наблюдал, как она стремительно уплывает вдаль к этим самым яхтам и этим самым облачкам, рассекая волны, как подводный житель, дельфин или рыбка. Я смотрел и понимал, что это уплывает моя любовь, потому что и плаваю я плохо, и со скалы никогда не прыгну, да и яхту ей вряд ли когда-нибудь куплю.

Когда девушка вернулась, я достал полотенце и бережно обтёр её бронзовое тело, налил полстакана «Хереса» и улыбнулся, но провожать её до гостиницы не пошёл и стихи ей больше не читал.

Программисты

Сегодня был в гостях в семье – династии программистов. Сын двадцать лет программист. Папа сорок лет программист и дедушка шестьдесят лет программист. Дедушка гладил меня по лысеющей голове и говорил:

– Я ещё первый луноход на перфокартах программировал.

В детстве меня так по голове гладил мой дед и, показывая на памятник Т-34, говорил:

– Я на этом танке въезжал в Берлин.

Старорежимные люди

В последнее время стал понимать старорежимных людей, выживших в революции и живущих при советской власти. Что они чувствовали, когда читали новые газеты и новые книги, смотрели новое кино и новый театр. Вот так включишь телевизор – и сразу начинаешь понимать.

«ИКЕА»

После смерти самые тяжкие грешники попадают в «ИКЕА». Они бесконечно ходят в лабиринте вещей, хватают, что ни попадя, и потом на кассе вопят: «Откуда эти грехи, откуда эти пятнадцать тысяч рублей, я не мог убить старушку, зачем мне эта сиреневая ваза, зачем мне девяносто восемь квадратных свечей, я не ем фрикадельки, я ненавижу кофе!»

«Ешь, ешь, пей, пей, жри», – твердят ему черти, пробивая чек и опуская в чан со смолой.

Федор Чистяков

Федора Чистякова я видел в двух метрах в общаге ДАСа (если это слово говорит кому-нибудь что-нибудь) в 1988 году, тогда ещё никому не известного и признанного разве что в Питере. Он вошёл с трудом в маленькую комнату. Был, похоже, под воздействием горячительных напитков. От падения его спас только стул и аккордеон. Он вдохновенно тридцать минут пел все свои десять песен. Сейчас бы я подбежал к нему и расцеловал его, но тогда меня мучили гордыня и комплексы, и я просто, потрясённый, уехал в общагу мех-мата МГУ искать его кассеты. Потом долго слушал и не мог понять, почему я к нему даже не подошёл.

Полечка

– Вячеслав Анатольевич, – обратилась ко мне соседка-кассирша «Магнолии» Лидия Семёновна, – возьмите мою Полечку на хоккей.

– Вы что, – говорю, – Лидия Семёнова, ваша Полечка Шуберта на рояле играет, Шнитке слушает, картины Куинджи в Третьяковке смотрит, Воденникова читает в подлиннике, какой ей «Спартак – чемпион!»

– Вы не понимаете, Вячеслав Анатольевич, моей Полечке нужен тиран, чтобы кулаком по столу стукнул, борща после работы потный съел, завалился на бок и захрапел.

– Вы что же, Лидия Семёнова, думаете, что на хоккее одни полудурки?

Лидия Семёновна хитро улыбнулась и заискрилась:

– Ну а как, смотрите, что они там вытворяют, Полечке такой и нужен. Где она в Третьяковке полудурка найдёт?

Я задумался. Я очень люблю, когда женщины ходят на хоккей, их там очень много. Они красивые и нарядные, в шубах, в бриллиантах, жуют мороженое и жмут на кнопки мобильных телефонов.

Я всегда с удовольствием на них смотрю. Но сейчас, внимая просьбе Лидии Семёновны, я стал думать иное и, возможно, даже плохое. О, бедная Полечка!