Читать книгу Блеснув на солнце - Вячеслав Иванович Смирнов - Страница 4

Два молодых инженера, Павел и Нестор, недавно начавшие трудовую жизнь, и достигший пенсионного возраста, но не расставшийся с рейсшиной и карандашом конструктор Владимир Владимирович – все работники одного завода, питавшие друг к другу симпатию, договорились вместе поехать к Черному морю, в пансионат „Весна”. Павел во время практики на заводе и, начав работать, заметив могучую впечатляющую фигуру Владимира Владимировича, узнал, что он недавно вышел на пенсию, и поинтересовался у его соседа за доской – какая у него зарплата? Оказалась 160 руб. Его же приняли в бюро надежности инженером с зарплатой 120 руб. И тоже может случиться и со мной? – подумал Павел. К шестидесяти годам тоже дорасту до 160 руб.? Буду увеличивать свой доход на один рубль в год? Нет, нужно будет что-то менять.

Владимир Владимирович на их молодой взгляд казался очень пожилым. Усиливали это впечатление и его седые волосы. Несколько не вязался с его возрастом, импозантным видом и манерами истинного джентльмена синяк под левым глазом. Молодые инженеры обсуждали это пятно на биографии конструктора первой категории, но не могли представить себе причину его появления, не могли даже подумать, что он мог с кем-то подраться, однако, спросить самого стеснялись. Стеснялись при встречах перед отъездом, в поезде и у Черного моря. Их сдержанность, наверно, удивила Владимира Владимировича, и на обратном пути он сам решил объяснить происхождение синяка.

––Вы, наверно, думаете – где это Володеньке засветили? Отвечу. У меня моторная лодка, рыбачил на озере Югла. Вдруг, поплавок скрылся, потом вынырнул и мощно повело. Я, чтобы леску не оборвало, потянулся за ним, да так, что выпал из лодки и ударился об воду. Уже которая неделя идет, и только, только синяк сошел.

Юноши слушали, кивали в знак согласия, а про себя прикидывали – так ли все было и можно ли с высоты роста человека так удариться о воду. Но сомнений не высказали, и Владимир Владимирович, закончил:

––Вы, мальчики, настоящие джентльмены. Ни словом не обмолвились и вида не подали. Молодцы.

––Ну, что вы, Владимир Владимирович, мы даже внимания на него не обратили, – ответил Нестор убедительным тоном, без улыбки.

Разместили всех троих в одной комнате второго этажа, с балконом, и началась южная жизнь. Бесшумный подъем первого вставшего, тихие сборы и выходы до завтрака к морю. С теми же осторожностью и вниманием к последнему спящему уходил к морю и второй. На завтрак шли вместе, садились за один стол.

Всем было хорошо, кроме Павла, которого среди ночи начинала мучить боль в шее. Он просыпался, на цыпочках, босиком, боясь разбудить остальных, подходил к столу с облаткой таблеток в руке и принимал обезболивающую таблетку, запивая прямо из графина, и ложился, ожидая начала ее действия. Боль затихала, и он засыпал до подъема. В одно раннее уже светлое утро его снова разбудила боль. С завистью посмотрел на спящих Ефрема и Нестора, принял таблетку, лег. Но боль все не проходила и сон не шел. Тогда оделся и вышел из корпуса в сад. Бродил по дорожкам, вдыхал свежие запахи раннего утра, слушал голоса проснувшихся пташек, наклонялся и нюхал розы. Через некоторое время проснулся и обнаружил себя лежащим на кустах самшита. Понял, что спал на них. Вспоминает, почему он оказался здесь, а не в корпусе, не в своей постели. Приходя в светлое сознание, восстановил в памяти прошедшее, и понял, что таблетка усыпила его на ходу, по дороге в корпус, и он рухнул на самшит. Сколько так спал – не представляет. Но чувствует, что выспался.

Высокое солнце к обеду жгло немилосердно. Люди на гальке лежали плотно, в азарте загарного потемнения, чтобы в умеренных краях своей кожей свидетельствовать о подвиге у Черного моря. Проходя по верху над лежбищем загоравших, Павел выхватил взглядом двоих мужчин, лежавших у самой бетонной стены, внизу, далеко от кромки воды. Горячее места найти было бы трудно. Они лежали голова к голове, в одних плавках, на крупной гальке и без всякой подстилки, спали. Их не могли разбудить ни проходящие мимо сопляжники, ни плачущие крики чаек, ни грохот мчащихся над ними в двадцати метрах грузовых поездов с нефтеналивными цистернами или с открытыми платформами с галькой, сдуваемой на них вихрями воздуха. Павел смотрел на мужчин с удивлением и восхищением. Так спать навзничь, лицами, обращенными к солнцу в зените, могли только богатыри земли русской. Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алешу Поповича в дозоре на южной границе Руси, спавших в тени коней, к полудню тоже жгло горячее южное солнце, но их оберегали боевые одежды, а у этих – только плавки. Подошли Нестор с Владимир Владимировичем, и стали вместе гадать – кем бы эти друзья могли быть?

– Сибиряки, или шахтеры из-под сибирского Новокузнецка, или металлурги от мартеновской печи, или кочегары домоуправления? Особенно восхищался ими Павел, для которого даже короткий сон на спине был мученьем от боли.

– Мы здесь с десяти, а уже двенадцать. Они же не шелохнутся. Завидую.– Павел похожий долгий сон под солнцем наблюдал в Юрмале. Девушка в одной позе спала с двенадцати до шести вечера. Но там было легкое ласковое солнце, и у нее была цель – загореть, и очаровывать всех мужчин и женщин подряд. А эти?

Нестор ушел по насыпи, вернулся с широкой улыбкой, почти смеясь.

– Понял, что это за мужчины. Такие же, как и мы, что принимают по утрам. Сверху видно – между головами лежит пустая водочная бутылка.

Наступило долгожданное обеденное время, а с ним и избавление от солнца. Уходят, оглядываясь – те лежат или встали? Нет, лежат.

В низине, у моря на камнях и гальке вечерами появлялись женщины с красным вином из винограда сорта “Изабелла “. Рижане обычно выпивали его вечером. Но кто-то из интереса к эксперименту предложил попробовать делать это и утром, перед завтраком, мол, кое-кто из великих дегустаторов рекомендовал. Попробовали и они, и надо же, оказалось, что это приводило в интересное восхитительное состояние души и выливалось в прекрасное настроение. С тех пор завтрак начинался по новому рецепту.

В другой день наша троица, вдохновленная „Изабеллой” и томимая однообразием пляжного пребывания у моря, придумали развлечение – стали соревноваться, нырять в мелкую воду с дном в гальке и булыжниках, хорошо видимыми, с наклонной бетонной стенки, идущей от железнодорожной насыпи. На кону, так сказать, было – кто последний сдастся. Глубина здесь была небольшой – по колено, и чтобы нырнуть и не врезаться в камни, приходилось падать в воду почти плашмя. С малой высоты и Павел, и Нестор, и Владимир Владимирович проделывали это легко. А самый тяжелый, Владимир Владимирович, проделывал это просто отменно. Понемногу высоту нырянья увеличивали, и все сильнее нужно было пластаться и бить по воде руками, приводняясь, чтобы не врезаться в дно. Звуки шлепков, вспененная вода и брызги с отфыркиваниями ныряльщиков, возгласы— здорово! Нескольких зрителей на горячем бетоне обозначили место их развлечения. Занятие было увлекательным, проходило в азарте. Особенно импозантно выглядел и нырял Ефим Лукич – высокого роста, плотный, могучего телосложения, симпатичный и в солидном возрасте. При его девяноста пяти килограммах казалось, что вода раздастся, и он поцелуется с черноморской галькой. Но обошлось без травмы. И что удивило Павла и Нестора – нового синяка не появилось. И в них закралось сомнение в происхождении привозного из Риги, разве что, соленая вода Черного моря сразу исцеляла. Наконец ныряльщики добрались до горизонтальной площадки, выше уж некуда, и все трое нырнули с нее. Ни первого, ни последнего – ничья. Павел стал выворачивать руки, смотреть – не появились ли синяки? Нет, хоть бить о воду приходилось со всей силой.

Владимир и Павел в ласковой черноморской волне

Стоявший среди зрителей мальчик посмотрел на счастливых ныряльщиков и тихо себе под нос сказал, что он тоже может нырнуть отсюда. Мальчик невысокий, белобрысый, с выгоревшими бровям, хорошо загорелый, по-детски щупленький, лет девяти-десяти. Похоже из местных. Жалостливый Нестор ему:

– Не надо, не ныряй с такой высоты, ведь ударишься о дно. Нырни сначала с полуметра, попробуй.

На что мальчик уверенно ответил, что не боится, что уже нырял. Павел подумал, что, пожалуй, и сможет. Вспомнил себя в пятом классе, как учительница физкультуры в жаркий день начала сентября привела их в динамовскую купальню на берегу Даугавы. Павлик увидел вышку для нырянья с площадками на высоте 3, 5 и 10 метров. Проплавал саженками, на боку, на спине, а потом решил нырнуть с трех метров. Нырнул солдатиком, потом поднялся на пятиметровую, посмотрел вниз – далеко, очень далеко, вода еле видна, страшно. Прыгать не стал, но не застыдился перед классом, смотревшим на него. И тут одноклассник Олег Иозенас смело взбегает на десятиметровую площадку и решительно бросается ласточкой с нее. Павел восхищен, класс восхищен, учительница встречает его на мостках и ругает – как он посмел без ее разрешения, но все видят, что ругает она его понарошку, что тоже восхищена и гордится им.

Павел решил, что, пожалуй, мальчонка тоже сможет, и, тем более, что здесь не десять метров, да он и не боится. Пояснили ему технику, необходимость тренировок с небольшой высоты. Тот выслушал, но сказал, что он давно на море, нырял и прыгнет сверху. И Нестор, и Владимир Владимировичем – все уговаривали его не нырять сразу, пробовали его схватить и держать, но он вьюном вывернулся, отбежал в сторону и прыгнул. Сквозь воду было видно, что задел дно, вынырнул с рассеченным лбом и лицом, по которому текла кровь. Владимир Владимировичем зажал рану полотенцем, Павел и Нестор, подхватили мальчика под руки, и быстрым шагом повели его в гору, к медпункту. Хирург побранил и пожалел ныряльщика, сказал, что за сезон таких бывает несколько, и отвел раненого за ширму зашивать рану. Доверив мальчика медицине, спасатели, исполнив должное, спустились к морю. И все же в душе осталось чувство вины из-за происшествия с мальчиком, и азарт ныряльщиков прошел. Распластались на бугрившихся камнями подстилках, обмениваясь редкими фразами о случившемся, иногда меняя положение и, выгребая из-под себя причиняющие боль камушки.

Вечерами предлагались на выбор кинофильмы под небом или танцы тоже на открытой площадке. Деревянные скамейки кинотеатра, темное звездное небо над головой, окружение молодых здоровых людей, тепло южного вечера, неуемный стрекот цикад, аромат цветов в воздухе – тогда все это казалось обычным и повторяющимся, а потому не так ценилось, как потом – на расстоянии и удалении на годы.

Павел, да и остальные, обратили внимание на одну мамочку с дочкой. Мамочка была лет двадцати пяти с подрезанными у линии подбородка махаонового цвета волосами, разделенными посредине на пробор, невысокого роста с ровными крепкими ножками из под цветастого легкого платья, выступающим бюстом и вся немного полнеющая, разговаривала нежным умеренно высоким голосом. Ее миловидная девочка была лет трех-четырех, которую она непрерывно одаривала улыбкой. Если она замечала внимание к ним со стороны, то лицо с улыбкой обращалось и в ту сторону. Она как солнце беспрерывно излучала тепло улыбки и добродушия на окружающих. Павел позавидовал в этом ей, и как прагматик, пытался примерить к себе ее улыбку и добродушие, столь приятные и нужные людям, представляя, что многое и легко удавалось бы ему, будь он только чуть похож на нее. Да, у нее был ключ к сердцам. Видел ее Павел и в кинотеатре с девочкой на руках. Видел, как девочка засыпала и тогда мама уносила ее, не досмотрев фильм, и уже не возвращалась.

В одно утро Павел, увидев их после такого вечера, подошел и предложил мамочке рассказать продолжение кинофильма, представившись предварительно. Она назвала себя – Люда, из Москвы, дочка Ира. После знакомства и остальных рижан мы сблизились с Людой и все попали под ее очарование. Ходили вместе в кино, помогали относить Ирочку в корпус, когда она засыпала в кинотеатре. Люда была весела, и охотно поддерживала веселый дух черноморского отдыха.

В один из дней Павел встретил Люду гуляющей одну уже поздним вечером. Сказала, что Ириша уснула, а ей не спится, и она решила прогуляться. Темнота уже скрывала и тротуар и очертания ближайших корпусов. На Западе, на фоне еще не стемневшего неба, проступали изломы очертаний гор. Вокруг надрывались в своем пенье цикады, издалека равномерно накатывался гул ударов волн о бетон пирса. Они шли в направлении известной им скамейки под фонарем, подошли, сели и вели разговор о жизни в Москве и Риге.

Через некоторое время увидели, что в их направлении идет в обнимку парочка, с намерением потеснить их на скамейке. Павел, озорно глянув на Люду, сказал:

––А теперь будем целоваться, иначе они сядут здесь, а так, может быть, пощадят влюбленных.

––Как это целоваться? –Удивилась Люда.

––А вот так, – сказал Павел, приложив свою кисть к губам. Прозвучал звук воистину смачного поцелуя. Потом еще и еще раз. Парочка остановилась, посмотрела на сидевших, прозвучали непонятные слова. Павел склонился к Люде, словно обнимая ее, поглядывая на стоявшую в отдалении в нерешительности парочку. Те повернули и стали удаляться. Люда негромко засмеялась, Павел вторил ей, сказав:

––В другой раз не поверят, придется целоваться нам взаправду.

Люда смущенно отвернулась, сказав ничего не значащее:

– В другой, так в другой.

Павел стал замечать, что Нестор все чаще и чаще оказывается возле Людочки, охотно забавляет ее дочку, не забывая и маму, вовлекая ее в игры. Люда держала себя ровно, как обычно, и вполне благосклонно принимала внимание Нестора. А может быть, была ему и рада, не проявляя внешне признаков. Наблюдения немного смутили Павла, в нем шевельнулось ощущение небольшого дискомфорта. Подумал:

––Что это? Неужели в нем зарождается ревность? Нет, нет. Неужели возникнет любовный треугольник, и как будут развиваться отношения? Интересно, – но почувствовал себя наблюдателем.

В связи с поползновением Нестора в ее сторону наш рижский треугольник несколько перекосило, и Павлу стал ближе Владимир Владимирович. Он чаще оставался с ним, видя в стороне Нестора с Людой и Ирочкой. Иногда подходил к ним ненадолго, здоровался с мамочкой и девочкой, и, чувствуя себя третьим лишним, вскоре уходил. Правда, по Люде не было заметно, что она уделяет особое внимание Нестору. И тем более, Павел ни разу не замечал, чтобы с его или с ее стороны проявлялись признаки влечения – ни прикосновений рука к руке, ни хотя бы дружеского объятия за плечи, талию.

Красочное объявление известило, что в субботу будут единственные в дни путевки танцы под музыку инструментальной группы из Туапсе. После пляжной цивилизации в плавках и купальниках, после песен из репродуктора у столовой объявление, как освежающий дождь в безумную жару наполняет душу восхищением природой, так и объявление вселило надежду на встречу в этом райском и далеком местечке с искусством, замещенным загаром. Павел начал планировать какую рубашку из двух ему одеть, представляя, какая подойдет больше к его немецкому светлому в клетку летнему костюму. И вот наступил вечер. Солнце по южному скоро скрылось за горами, чуть посвежело. Все трое пришли в комнату переодеваться. Павел надел одну рубашку, и стоя еще без брюк, надел пиджак – не очень. Надел вторую и пиджак – да, хороший комплект получился, и пошел к шкафу. Ищет брюки, сдвигая вешалки, но не находит. Осмотрел стулья – не повесил ли до этого брюки на один из них. Нет, и там брюк нет. Появилась мысль – не его ли соседи, видя с каким подъемом, он ожидал вечера танцев, решили поиздеваться над ним и спрятали брюки. Павел тайно оглядел лица друзей, которые тоже переодевались. Нет, на лицах ни ухмылки, ни скрываемой едкой улыбочки. Подумал – хорошо играют, сдерживаются и понадеялся, что на его вопрошающий взгляд кто-нибудь фыркнет, рассмеявшись. Но – нет. Суетятся, одеваются. Тогда Павел, заявил, словно докладчик с трибуны, громко и ясно:

––Друзья, решили оставить меня дома, убрать конкурента на танцах? Думаете, что без штанов в клеточку я сникну? Ничуть нет, но все же штаны отдайте. –Нестор переглянулся с Владимиром Владимировичем, на лицах выражение недоумения, вопроса, мол, о чем ты, Павел? Владимир Владимирович спросил:

––Павлик, а на балконе смотрел, за полотенцами?

Павел ринулся на балкон с надеждой, недоумевая – зачем ему было вывешивать туда брюки? Но их там не оказалось. После этого вся компания пришла к заключению, что брюки пропали. Павел одел другие, каждодневные, и в расстроенных чувствах пошел на танцплощадку, где под музыку и в танцах на весь вечер забыл о пропаже. Днем пришел к участковому на территории пансионата и заявил о пропаже брюк.

Через несколько дней, в обычный жаркий полдень, Павел увидел как по верху, над пляжем, идут участковый милиционер с юношей. Юноша иногда наклоняется, что-то ищет в траве откоса, поднимается и передает милиционеру. Перед ужином Павел заметил этого милиционера, сидящим на скамейке, подошел и поинтересовался их прогулкой над пляжем.

Тот рассказал:

– Сижу на этой же скамеечке позавчера, проходит юноша, с которым ты меня видел.

Идет с сумкой, хорошо одет. Подумал, что это вновь приехавший. Еще раз окинул его взглядом и убедился, что одет во все импортное, футболку, джинсы, но странными показались старые стоптанные сандалии. Окликнул его, попросил подойти, спросил из какого корпуса, что в сумке. Открыл ее, а в ней вещи, на которые получил заявления о пропаже. Вчера ходил с ним собирать порванные им с досады бумаги, которые он взял в числе прочего в домике у иностранцев – американские травел чеки. Сам то парнишка девятнадцати лет из Ростова на Дону, имеет приличных родителей – инженеров, а вот тебе – оставил Ростов и приехал на гастроли сюда.

– Спросили его о моих клетчатых брюках?– Спрашивал, но говорит – не брал. Буду беседовать с ним дальше, может быть признается.–До последнего дня пребывания Павел надеялся, что брюки вернутся, но так и не дождался.

Нестор познакомился с другой москвичкой Тамарой и на зависть остальным уплыл с нею на теплоходе “Адмирал Нахимов ” в круиз по Черному морю с заходом в крупные порты, осмелившись так беспардонно предать дружбу с Людой, оставив ее, возможно, в смятении чувств. Павлу пришлось протянуть руку помощи покинутой мамочке с дочкой. Владимир Владимирович тоже поддержал покинутую и мы вместе помогали ей под солнцем ожидать возвращения предавшего ее Нестора, подшучивая и утешая ее, что он вернется, нужно верить и подольше изпод ладошки поглядывать в сторону моря. Правда, пароходто старый далеко довоенной постройки, попал к нам от немцев по линии репараций. Не ровен час и все может случиться, но надейся, молись.

Павел же решил сразу, что и под покровом вечера он готов помочь пережить Людочке ее одиночество. Один, два вечера прошли, и он понял, что не вправе оставлять ее одну и в более позднее время. Ведь с появлением первой звезды, в это тот час, девушке может взбрести в голову что-нибудь неладное. Например, пойдет в потемках, задумается – Где-то он, как ему? Помнит ли? – И кувырк с откоса.

Однажды, Людочка, усыпив Ирочку, вышла на балкон и стояла, всматриваясь в темнеющее небо, видимо ища еле различимые первые звезды. Тут то и застал ее ищущий взгляд Павла. Он подкрался под балкон и не своим – женским голосом, чтобы она его не узнала, запел:

––Я выхожу одна на балкон, глубокой нежности полна.

Мне море песнь о счастье поет, вздыхает нежно ветерок,

Но мой любимый сегодня не придет…

Не видя ее реакции, он услышал:

– Кто это? Нестор, ты ли вернулся и дурачишься? Сейчас прыгну с балкона, лови, нет, нельзя – у меня есть дочь, спущусь по лиане.

Испуганный Павел выбежал из-под балкона с криком:

– Нет, не надо, не делай этого. Это я, Павел, пошутил.

Люда рассмеялась, перегнулась через перила, и если бы не стемнело, Павел, конечно же, увидел бы ее выкатывающиеся из сарафана прелести.

– Ай, какой озорник, сейчас спущусь.

С бьющимся радостно сердцем Павел пошел к двери. Люда вышла, выбежала. Оба распростерли объятия и, смеясь, обнялись. Павел почувствовал тепло ее упругой груди, и мелькнула мысль, что он все же не третий, не лишний, что он мил ей. А кто уплыл, так с богом, счастливого пути.

Обняв друг друга за талии, смеясь и иногда целуясь, словно влюбленные, они направились к шуму моря. Павел почти летел на незримых крыльях, душа его пела и вот, вот готова была вырваться неаполитанской серенадой и разбудить в кроватях перегретых солнцем граждан из разных концов страны.

Спускаясь к морю, они слышали отдаленный гул морского боя с набережной, а подойдя ближе, услышали и глухое ворчанье булыжников в воде, и затихающее шуршанье гальки вслед откатывающейся волне. Днем наш приветливый пляж, плотно покрытый телами, теперь был занят морем. Вернулись к откосу железнодорожного полотна и сели на колючую сухую траву, лицом к морю, подставив лица свету всходящей над морем луны и мелким брызгам, приносимым сильным ветром. Монотонность гула ударов волн, слабый лунный свет, могучие вздохи моря – все заставляло сидеть молча тихо, прижиматься друг к другу, словно ища спасения двух маленьких существ на груди величественной природы. Далеко в море мелькнул огонек. Люда отпрянула от Павла, подавшись всем телом вперед, словно стараясь разглядеть, что за огонь.

– Знаешь, мне показалось, что это корабль, – сказала она. Вот так, наверно, и Нестор плывет сейчас на „Нахимове”, а шторм-то какой сильный. Корабль ведь старый, как бы чего не случилось. В такую непогоду не спастись.

– Что ты, не беспокойся. Такой шторм для большого корабля не опасен. Да Нестор догадлив, и стоит уже, наверно, возле шлюпки, на всякий случай, а не сидит себе беспечно в каюте. А чтобы не простудиться и предстать перед тобой живым, уже и спасательный жилет надел.

– Ладно, Павел, перестань издеваться над Нестором. В такую темень их корабль может столкнуться с другим.

Павел убедился, что мысли Люды устремлены к Нестору, и он продолжил разговор в том же легком духе подшучивания над страхами Люды. Сидеть было жестко, они постепенно сползали со склона, становилось свежо. Тогда встали и, оглянувшись еще не раз на шум моря и мерцающий огонек, пошли к корпусам.

После обеда, когда Павел и Владимир Владимирович лежали на своих кроватях, в комнату вошел Нестор.

––Ну, каким оказался круиз, где побывал, какое впечатление от “Нахимова”? – стали наперебой расспрашивать они.

– Все было шикарно. Заходили в Сочи, Батуми и другие порты. Плыли обычно ночами, утром приставали к причалу. День проводили в городе и на пляже. Видел даже пальмы в Сочи и Батуми. Внутри корабля роскошь – медь, бронза, позолота, люстры, канделябры на стенах, ковровые покрытия всех палуб. Все сияет. По верхней палубе хоть на автомобиле езди – такая она широкая.

Павел слушал рассказ Нестора, смотрел на него, и ему казалось, что Нестор посматривает в его сторону с каким-то вопросов в глазах. И он, вспоминая вчерашний поздний вечер с Людой, почувствовал себя словно виноватым и уличенным в чем-то. Но ведь это была всего лишь прогулка. Пусть они сидели в обнимку, пусть в нем зрело желание близости, признавался он себе, но это были всего лишь взволнованные отношения. Нестору все же хотелось, наверно, задать вопрос Павлу –Как времечко проходило, как Люда?– Вопроса ни тогда, ни позже он не задал. Дальше все отношения пошли, как и прежде, в дружеском ключе. Вскоре Люду с дочкой все вместе посадили в поезд на Москву, и грустные вернулись в корпус. Наверно каждый из них вспоминал приятные минуты встреч и общения с этой милой москвичкой, доставлявшей им, несомненно, большую радость. Живших по семейному Нестору и Владимиру, она стала экскурсией в другую семью, а для холостяка Павла – экскурсией в иные, непривычные для него отношения с женщиной с ребенком. Видимо мать в Люде не позволила ему направить отношения в обычное для него русло.

В одну из командировок в Москву Павел позвонил Люде, и встретил ее по окончании служебного дня. На его вопрос— Куда бы нам пойти? – Она предложила дойти до ресторана “Якорь”, что на улице Горького, вблизи от Белорусского вокзала, мол, там большой выбор рыбных блюд и вина хорошие. Зал оказался небольшим, темным и вполне уютным. Сели за стол под золотистой с росписью и кистями скатертью. Люда заказала блюда из рыбы и бутылку вина “Хванчкара”. И салат с кальмарами, и рыба, и гарнир и соусы – все было восхитительно. Но вкуснее из всего, что Павел успел попробовать в своей короткой жизни, даже вкуснее мороженого в детстве, было это вино. Если бы все его вкусовые окончания языка, неба, глотка могли говорить – прозвучал бы хором восхваления этого вина!

Многие деяния Сталина – уничтожение соратников из ближнего окружения, собутыльников, и из дальнего окружения – на подступах к его столу, создание Гулага объясняют тем, что Сталин хотел крепко держать власть в своих руках, и устранял потенциальных конкурентов. Да, с этим можно согласиться. Но если заглянуть в глубины, какие же тонкие струны его души затрагивались и находили внешнее проявление иногда в его ужасных деяниях и грехах в семье.

Детство Иосифа Джугашвили в горном селенье Гори прошло в скромном достатке. Семья с отцом деспотического характера и покорной матерью жила в маленьком домике. Но праздники как домашние, так и религиозные проходили в дружеских застольях с родными и соседями. Когда Иосиф уже учился в духовной семинарии ему, юноше с пробивающимися усами, отец позволял сидеть за семейным столом и даже причащаться вином. Друг семьи из ремесленников, ковавший подковы и удила, и продававший их с далекими выездами по Грузии, привозил оттуда сладости и вино “Хванчкара”. Так молодой Иосиф вкусил этого напитка. Вино было куда более вкусным в сравнении с теми, что готовили окрестные крестьяне. А детская память крепка, выхватывая из окружения некоторых людей и события, запечатлевая надолго вкусовые впечатления. Позднее, раскраивая Северный Кавказ на республики, родную Грузию Сталин выделил и лелеял до последнего дня, нескольких грузин ввел в высшие партийные и государственные органы власти, приблизил к себе и усаживал за свой стол.

Германия начала войну в 1941 г. – не страшно. Спокойно расстался с Молдавией, Белоруссией и Украиной. Ни вина Молдавии, ни пшеница Украины, ни картофель Белоруссии, годные лишь для водок, его не интересовали. Но вот немецкие армии сдвинули свой атакующий фронт в сторону Юга, и подошли к Сталинграду.

– Если бы они стремились только к азербайджанской нефти – пусть бы шли. А если прорвут оборону здесь и повернут к Кавказу? – размышлял Верховный главнокомандующий, посасывая самшитовую трубочку. Виноградные лозы Грузии пока под снегом, но приближается весна, и если немцы подойдут к селу Хванчкара, а ведь они не знают этого вина – варвары, загубят лозы на подстилку лошадям, и будущий урожай – коню под хвост. Запасы “Хванчкара” в кремлевских складах заканчиваются. И на моем столе его не будет – нет, не бывать, Сталинград нужно удержать. Командующих Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов – Ватутина, Рокоссовского, Еременко – ко мне на завтра!

Совещания Генерального штаба, на встречах с командующими фронтами и армиями в период Сталинградской битвы он завершал словами:

– Немцы не должны прорваться на Кавказ! Не пить им “Хванчкара” !

После войны, в застолье, обращаясь к Берии:

– Лаврентий, что будет с урожаем винограда в этом году в районе Рача?

––Обещают хороший урожай, очень хороший, Иосиф Виссарионович.

– Хорошие слова говорит хороший человек Берия, – сказал Сталин, подняв бокал своего любимого вина, ощерив в улыбке усы. – За высокие урожаи в Грузии, товарищ министр сельского хозяйства, – завершил, пригвоздив взглядом к стулу, хотевшего было встать Ивана Бенедиктова.

Что же руководило им, как объяснить его ужасные деяния? Ответ может лежать и на поверхности стола, принявшем батареи бутылок его любимого вина. В периоды приступов боли в желудке, которые не давала наслаждаться любимым “Хванчкара”, он мог решить обречь плененного сына на смерть, застрелить жену или начать гонения на врачей.

Еще одно вино довелось отведать Павлу, и оно лишь на одну звездочку вкуса отстало от „Хванчкара” – то было крымское массандровское вино “Алеатико”. В 2000е годы Павел оказался в Москве и ринулся в магазин “Российские вина”, где в 80е прошлого века купил то “Алеатико”. Увы, такого вина не оказалось, но было “Хванчкара” , которому он несказанно обрадовался, купил и принес к своему научному руководителю – Юрию Николаевичу. Открывал с надеждой, вспоминая встречу с ним в “Якоре”. Глоток – и полное разочарование. Осталось только название. Но Павел не сдался, а пребывал в надежде вкусить еще раз тот неземной напиток. Перед новым годом уже в рижском магазине увидел бутылку “Хванчкара” ценою в 20 долларов, и решил, что при такой высокой цене должна быть та “Хванчкара”. И снова разочарование, окончательное. Чем дальше от смерти Сталина, тем безнадежнее попасть на его любимый напиток. Остается надеяться на нового молодого президента Грузии – Михаила Саакашвили и на его хороший вкус, хотя обучение его в университете США могло привить другой.

Вскоре Павел был снова в Москве, и позвонил Люде. Она, неизменно любезная, с улыбкой в голосе, пригласила его к себе в гости домой, выразив сожаление, что не увижу всю ее семью, т.к. муж на съемках какого-то кинофильма. Павел приехал вечером, к ужину. Ужинали втроем, с уже подросшей дочкой. Люда угощала Павла невиданными тогда виски. Показывала квартиру и многие доски с черными иконами, русские языческие изваяния из дерева, идолов, собранные мужем на просторах России. Рассказывала о посещении ресторана в Абрамцево, где в пламене свечей из куража жгли сотенные. Уложила Павла спать в большой супружеской кровати, а сама легла с дочкой. Через какое-то время Павел снова был в Москве и позвонил Люде на службу. Разговаривали долго, много смеялись и Люда, смеясь, рассказала о реакции мужа, когда он узнал, что она принимала гостя:

––Я, конечно, могу показаться бабником и даже хуже, потому что хватаю девчонок на улице, тащу в ресторан, заговариваю им зубы, но все это я делаю для работы, чтобы найти натуру, подходящую для съемок. Ты это знаешь. Но такого, чтобы домой приглашать, со мной такого не бывало, а ты…мужика.

––Ты же Павел лучше всех знаешь, что совесть моя чиста.

––Конечно, Люда, пригласи еще раз и я ему подтвержу.

Случая в дальнейшем, правда, не представилось. Наблюдал ее мужа по работам в нескольких кинофильмах, но так и не встретились.

Возникшая граница между Россией и Латвией и течение времени размыли воспоминания и растворили в бескрайнем море жизни и Люду, и Нестора, и Павла. И когда остались только воспоминания о них, он лицом к лицу столкнулся с Нестором на улице. Нестор улыбался, и, как и Павел рад был встрече. Обычные взаимные опросы давно не видевшихся людей, касавшиеся, работы, семьи было коротким, и каждый рассказал о наиболее существенных событиях, случившихся с ним в жизни.

Нестор снова побывал в круизе по Черному морю на том же пароходе “Адмирал Нахимов” в конце августе 1986 года, который закончился на этот раз трагически. Началом круиза была Одесса, в продолжении – Ялта, потом пришли в Новороссийск, из которого должны были плыть в Сочи и Батуми. Пароход был заполнен чуть ли ни полутора тысячами пассажиров. Вторую половину дня гулял по Новороссийску, а в десять вечера должны были отойти. Прощаясь с огнями Новороссийска, многие стояли на палубах, и я в том числе, другие, в особенности, имевшие детей и люди пожилые, сошли в каюты. Раздались прощальные гудки, унесенные еле-еле чувствовавшимся легким дуновением теплого ветерка ввысь, в морскую даль и к порту. Замелькали многие машущие руки с борта в ответ на редкие вялые помахивания рук гуляющих по набережной. Отход большого парохода не был редкостью и на это обращали немного внимания, разве что на мощные басистые три гудка, звавшие куда-то в душе, наверно, каждого. Отходили медленно, поворачивая носом на два огня впереди, звавшие в открытое море. Нестор рассказал, что не стал спускаться в каюту уж очень приятен был этот южный вечер, уменьшались огоньки Новороссийска, чернели вдали холмы окружавшие бухту, в небе появились первые звезды. Он стал всматриваться в них, подумав – не увидит ли он августовский звездопад. Но – нет, ни одна звезда не упала ему на счастье. Тогда прошел по верхней прогулочной палубе в нос, и увидел вдали огни идущего навстречу парохода. Он шел, пересекая их курс. Нестор долго стоял и наблюдал, что оба парохода сближаются, и видимо вот-вот начнут маневр, чтобы разойтись. Но сближение продолжалось, и Нестор, решив, что столкновение неизбежно, в испуге побежал с носа на левый борт, с желанием спрятаться от надвигавшегося судна, добежать до каюты и успеть взять документы, деньги и найти спасательный жилет. Но не успел, как палуба под ногами содрогнулась от удара, и стала наклоняться в сторону правого борта, к сухогрузу, врезавшемуся в “Адмирал Нахимов”. Свет на всем пароходе погас, через некоторое время появился, но снова выключился. Крен увеличивался, пришлось ухватиться за поручень, чтобы не скатиться по палубе на стену кают. Нестор перебрал мгновенно варианты спасения – найти шлюпку, найти спасательный круг, но темень, ничего не видно. Слышны крики людей из кают снизу, видны руки из иллюминаторов и отдельные лица, искаженные ужасом. И тогда он решает спасаться вплавь. Перекидывается через поручень, вытягивается на руках и, скользя по борту, летит вниз, и перевернувшись непонятным образом несколько раз, оказывается в воде. Выныривает, сбрасывает туфли и брюки, и плывет от корабля, ища хоть какой-нибудь плавающий предмет, чтобы ухватиться за него и держаться на поверхности. Рядом плавают, барахтаются в воде люди, покрытой почему-то мазутом и краской, тонут, воздевая руки с криком “помогите”. Наконец, увидел надувной плот с людьми, подплыл к нему и его втащили. Протер глаза от маслянистой воды. На веслах отгребали от уходящего под большим креном под воду парохода, боясь водяной затягивающей воронки. И вот он скрылся весь под водой. Вскоре подошлите два буксира, которые сопровождали наш пароход, и люди с плота поднялись по лестнице на его борт. Мои светлые волосы были перекрашены красками разного цвета и в мазуте.

Павел участливо слушал рассказ об ужасах, пережитых Нестором, участливо поддакивал или делал большие удивленные глаза. Когда же он закончил, Павел спросил:

––Когда плыл на пароходе, наверно, вспоминал свое путешествие с Тамарой?

––Конечно, вспоминал, – ответил Нестор.

––А когда плавал в мазуте, ища спасительную хотя бы дощечку, о чем думал?

––Мысль была одна – не утонуть. Бормотал про себя: Господи, спаси, спаси и помилуй.