Читать книгу Инженер и далее. Повести и рассказы - Вячеслав Иванович Смирнов - Страница 4

Решение о приеме в бюро надежности оказалось в руках того самого Ювеналия Васильева, в бюро которого Смирнов проходил дипломную практику. Теперь он стал заместителем главного инженера по новой технике и принял Смирнова в бюро надежности.

Бюро вместе с другими инженерными службами располагалось в громадном общем зале двухэтажного желтого здания заводоуправления, выходящего фасадом на главную улицу города. Начальником бюро Петр – высокий брюнет с греческим носом, белозубой улыбкой, жизнерадостный, смелый в делах, громкоголосый, сообразительный, позднее занявший должность Ювеналия. Через год–другой бюро переместили в небольшую комнату бесконечно длинного арматурного цеха. Начальником стал Круглов.

Если в желтом доме заводские звуки и запаха не достигали рабочих мест надежников, и они работали как бы на заводе, то теперь изменилось – они стали работать в заводе. В цех вели двухстворчатые ворота в ширину грузовика. По утрам машины в них часто и стояли. Приходилось, обтягивая на выдохе плащи, пальто или платья, протискиваясь между маркими кирпичами стены и занозистым бортом грузовика проникать в цех. Проходя по цеху к лестнице, ведущей на второй этаж, в их комнату, они видели станки, рабочих, ловили взором верчение шпинделей, звон прутов проката в револьверных станках, маханье шатунов прессов. Приходилось прикрывать глаза от брызг электросварки, слушать визг срезаемого и сверлимого металла, свист сжатого воздуха, гуканье молотов, удары – жжжах штампов. Под грузом, плывущим над головой, опасливо наклонялись, втягивая в плечи голову. Женщины каблучками прокалывали полувековые наслоения, покрывавшие металлические плитки пола. Самое время приглашать археологов для раскопок. Путь по цеху приносил полное погружение в завод, в производство, как по Станиславскому – в роль.

В комнате был дощатый крашеный пол, два больших окна. Столы стояли вдоль стен и окон. Дюжина надежников сидела за столами почти плечом к плечу и друг к другу лицом или боком, но никто не был обращен к коллеге спиной – как в высоких заседаниях за овальным столом.

Стол Смирнова располагался в углу и был оснащен вычислительной техникой – деревянными счетами и арифмометром „ Феликс ”. Тыл был прикрыт чертежной доской с рейсшиной с двадцатью килограммами чугунного противовеса и полкой с папками. Отсюда он мог наблюдать всю комнату, а в двух окнах – три березы, видеть проплывающие пантографы электропоездов, наблюдать по листве и веткам смены времен года и состояние погоды.

Размещение благоприятствовало деловому общению и коллективным беседам. С них и начинался рабочий день. Шел обмен новостями союзного и мирового масштаба из газет, радио нашего и вражеского голоса. Похвал решениям партии и правительства, жизни почти не звучало. Напротив, раздавалась критика. Осторожный начальника бюро, член партии, а потому и воспитатель коллектива, опасался чужих ушей и критики руководства. Маскируясь, не желая прослыть тупым партийцем в глазах прогрессивно мыслящего коллектива, он находил благовидный предлог и прекращал дискуссию.

– Кому-то сегодня нужно и работать, сосредоточиться над бумагами, а вы шумите, так можно и ошибиться! –При этом его поднятые брови и скошенные глаза с кивком головы в сторону угла комнаты, несомненно, относились к инженеру Смирнову. В этот момент тот, ероша одной рукой шевелюру, подняв другую с вытянутым пальцем, как петух лапку над мякиной, собирался ударом по клавише ввести цифру в вычислительную машину. Доверчивые и преданные коллеги смотрели на Смирнова с укоризною, видя в нем виновного в прекращении интереснейшей беседы.

На рабочем месте за экспресс–информацией „Детали машин”

Начальник Круглов, родившийся в России и окончивший там вуз, был одногодком – блондин, что в народе скорее зовется сивый, с бесцветными глазами, полноватым лицом мучного цвета. Выглядел добродушным, да и был таким. Незлобив, требовал мягко и нетребовательно, прощал ошибки и промахи. Заметив взгляд на себе, отвечал сиянием своего лица, искренней улыбкой. Лицо его словно покрывалось смазкой, устраняющей всякие трения предстоящих отношений с тобой. Ничто, казалось, теперь не сможет ни задеть, ни зацепить его. Все проскользнет и отрикошетит. Вспоминается образ гоголевского Манилова: мил, обаятелен, улыбчив необычайно, обтекаем. Казалось, впитал все теории американских школ менеджмента, психологии управления, практические рекомендации Карнеги и Форда. Желания выражает неопределенно, оставляя решения собеседнику, даже если тот приглашен для цели Круглова. И если бы сам мог скрыться от постороннего взгляда! Но это его мечта – мечта маскиратора. Ни разу задушевной русской беседы ни на трезвую голову, ни в пьяном виде. Душа на замке, наличие ее предполагается, но видна только целесообразность. Хоть он родом из русских, но думается почему–то, что он из немцев, которых русскому не дано понять, что ему подобные были прообразом при создании военных технологий невидимости типа “Стелс”, словно он бывал возле американских центров разработок, был учуян разработчиками, но не обнаружен, и потому он стал как бы прообразом их. Волосы, брови, ресницы белые. Придет время, седины не заметить. Лег бы на снег в белом полушубке – не найти. Мысли выражает сумбурно и непонятно, чтобы потом можно было отказаться, свалить на другого, чтобы не быть не только виноватым, но и не быть героем удачи. Просил неявно незаметно. Если бы уметь также неявно отказать, то и бездельничать было бы можно. Но обыграть его в такие жмурки было непросто. Играя, он достигал своих целей. Скрытное продвижение к цели – известный тактический прием в боевых действиях, а у маскиратора было стратегией, которая и помогла ему пройти лихо карьерную лестницу от инженера до главного инженера. Не обидеть – был его принцип. Словно он был знаком с сутрой Будды, что зло от обиды, как тончайшая пыль, возвращается к обидчику безвинного.

Инженер же Смирнов, в противоположность своему начальнику, как будто нарочно цеплял о себя и взор, и мысль, и даже не обидев, невольно, словно обижал вас чем-то. Заставлял напрячься для оказания сопротивления даже без начала от него каких–либо действий против вас. Он был как бы покрыт оболочкой из ткани с множеством крючков, из которых делают замки–липучки. О подобных Смирнову задеваются, хочется оказать им противодействие и в беседе, и в споре, и в деле, и в спортивном соревновании. Они – ваш всегдашний какой–то противник. Если бы был проведен опрос среди знавших его, с вопросом:

– Кого бы вы могли назвать своим ближайшим противником, кроме США и ФРГ? Уверен – назвали бы его. –Он и сверстникам, и начальствующим казался независимым и высокомерным, что вызывало обиду и противление ему. Возможно, что это вызывалось его развитым чувством собственного достоинства.

В первый университетский год его маму вызывала в вуз и жаловалась обиженная преподаватель – Он держит себя словно король какой-то, а я его прислуга, будто не я преподаватель, а он.

Смирнов жил в пролетарском рабочем районе города. Район изобиловал хулиганами, с некоторыми из которых вынужденно был знаком. Но ни разу не был атакован ни знакомыми, ни не знакомыми мрачными типами. В нем жила всегда готовность дать отпор. Возможно, она находила проявление в его стати. Может быть, это и было просто тем, что называется „держать себя с достоинством”. Перенесенное из темных закоулков города в светлую Alma Mater университета достоинство могло показаться преподавателю, ожидавшему покорности, высокомерием.

Круглов естественно ощущал эту “зацепистость” о Смирнова. Но сидевший в нем маскиратор сдерживал проявление начальственной реакции. Однако со временем маска постепенно спадала и тем сильнее проявлялась, чем дальше их разводила жизнь.

После защиты диссертации Круглов упорно стал завершать фразы вопросом:

– Ты понимаешь меня? –А все, и Смирнов в том числе, будто потеряли понятливость. К радости всех головокружение с „понимаешь” вскоре отошли.

Смирнов занимался и научной работой по тематике, которая интересовала его, и которую он считал нужной для завода. Но вольным казаком быть невозможно – Запорожская сечь канула в Лету. И он приложил немало усилий, убеждая и непосредственного начальника, и главного инженера, что заводу совершенно необходимо увеличивать долговечность и надежность тяговых зубчатых передач, уменьшать ударные нагрузки в зацеплении. И удалось – эти работы на много лет вошли в планы бюро и новой техники завода. Через несколько лет, когда появился новый стандарт и Заказчик потребовал от завода экспериментальной проверки долговечности зубчатых передач электропоездов, разработка методики естественно пала на Смирнова. Задача была сложной. Круглов это понимал и без обиняков, сняв маскировку, заявил Смирнову не без удовольствия:

– Ну, что же, придется увольняться. –Однако Смирнов задачу решил. Многолетняя работа завершилась, и методика была готова к применению. Главный конструктор Станислав Иванович Соколов разработку поддерживал. Представлять методику в Министерстве путей сообщения поехал вместе со Смирновым, а в дискуссии с главным инженером Главного управления локомотивного хозяйства МПС, сам, будучи физически изящным, проявил себя настоящим борцом, и методика была утверждена.

Завтра 7 ноября – праздник Октября. Сегодня банкет и не всухомятку, не абы как, а с соленьями, вареньями, горячими вторыми, лимонадом, кофе–чаем и пирожными. Сдвинув вместе все 12 двухтумбовых столов в один величиной с плазовый для получения картонных выкроек вагона. Получился стол такой величины, который и теперь не купишь ни в одном мебельном магазине. Стол накрыт белейшими листами ватмана, а поверх лоснящейся калькою под тушь. Кое-кто при галстуках, белых рубашках. Инженеры в состоянии большого духовного подъема. Настроение приподнятое, радостно – поющее, запах духов, источаемых двумя женщинами, дополняется почти озоновой свежестью букета закусок. Присутствует и непременный гость надежников – сосед из комнаты рядом, слева – Евгений Иванович Заморский. Он в своей комнате ремонтирует пишущие машинки. Ему, наверно, около 55 лет. В войну он был механиком тяжелого бомбардировщика ТБ, капитан в отставке. Характер у него ровный, он добродушен, любит пошутить, играет с надежниками в волейбол, восхищается делами надежников, живет их переживаниями, принимает у себя дома. Его комната – укрытие и отдушина, курилка, красный уголок для надежников. Принимает их всегда с радостью.

Банкет начался, банкет идет, банкет на подъеме и в радостном веселом напряжении. Русский дух веселья с просторов Союза сконцентрировался за столом. Но начальник Круглов как громоотвод все разряжает, глушит, тушит, тормозит звуки в наших грудях, не дает звукам вырваться из них и из бюро, боясь разоблачения.

Вдруг раздаются сильные удары в стенку из комнаты справа. Круглов вздрагивает, с опаской и вопросом упирает взгляд в зону ударов. –Что это? Кто бы мог быть? – Все смеются, знают, что это сигнал от соседей – дизелистов, из бюро Пацановатого. Уверены, что все разошлись, но, как обычно, остается один и работает, работает допоздна. Это новичок – молодой кандидат наук Невский. Он неуемен в труде, настойчив. Получил ответственное за безопасность поезда задание – рассчитать на прочность песочницу головного вагона дизель–поезда и теперь бьется над нею и об нашу стенку. Задача не только очень сложная, но и ответственная. Ведь если песочница лопнет, то вся тонна песка высыплется на рельс, образует сугроб, а дизель–поезд не сможет его перескочить, упрется, затормозит аварийно, а люди попадают с ног, со скамеек и вещи – с полок. Травм будет не счесть. Смирнов, зная Невского, зная о его способностях и трудолюбии, рекомендовал его начальнику дизельного бюро Пацановатому и тот принял его на работу. Наши застольные шумы – громкие выкрикивания тостов, звон ударов стакан о стакан, скрежет вилок, ножей и зубовный наверно мешали ему с песочницей. О чем он и сигналил, ударяя чем-то тяжелым, ибо трудно представить, что это были просто удары рукой. Возможно, он бил макетом сварной песочницы, сделанной в масштабе 1:10 для наглядности при расчетах. Невский любил и умел сочинять короткие, оригинальные стишки, читал их иногда на лестничной площадке, где курили и отводили душу конструкторы. Они им нравились. Ими удавалось прервать нескончаемы байки конструктора Валерия. Наверно, во многом благодаря этой своей способности вещания баек, он, исчезнув из курилки, стал вторым человеком в партийной иерархии Латвии. Впредь заводчане видели его только на партийной трибуне, проходя в колоннах демонстрантов в дни октября и первого мая. Он стоял рядом с первым секретарем Воссом и бросал им лозунги, которые вырывали из их глоток дружные крики “ура“.

Валерий с партией исчезли с горизонта, а талант стихоплета Невского рос, хотя миру он более известен прозой научных работ в области задира юбки, но поршня цилиндропоршневой группы Дизеля. Вот пример одного из стихотворных перлов Невского.

Моя песочница

Цилиндропоршневая группа, клапана забились радостно.

Минуя шпалы, стыки рельс, столбы обочин,

Наш Дизель тронулся, все ускоряя бег.

Недойным выменем песочница повисла,

Над рельсов зеркалами, глядя двумя сосками.

Наполнена надоем полу тонным, не лопнет–

Закована в доспехи расчетных формул сопромата.

Вдруг красный светофор, как дояр замаячил,

И отдалась, и экстренно, спеша, свое предназначенье

Бег тормозить исполнила – слила под колесо на рельс

Песка молочную струю под скрежет тормозов

И смрад горящего металла. Замолк ритм Дизеля.

Закрутит пассажир башкой в недоуменье,

Не ведая причины тишины и жизни дней продленья.

Предпраздничное застолье и проходило до времен борьбы с питьем Лигачева и Горбачева, однако, но и тогда администрация завода не приветствовала выпивки на территории завода. Активно противилась коллективному питью в предпраздничные дни, заботясь о безопасности и сохранении секретов завода. Развеселившись, уходя после этого, коллектив мог не запереть двери, не запереть в ящик и не опломбировать его с оргтехникой – пишущей машинкой Wonderwood американского производства до 2–й мировой войны или Adler немецкого тех же времен, что резко увеличивало вероятность доступа к оргтехнике врага и печатанья им нехороших воззваний.

Для борьбы с банкетами и приносом в завод недозволенного спиртного в предпраздничные дни существовало несколько заслонов. На проходной охрана усиливалась технологом по сварке, боксером Сизовым. Проверяла сумки, портфели, карманы, и запазухи входящих в завод. Найденное спиртное изымалось, тут же разбивалось над ведром или сливалось в него. Хотелось бы знать, что происходило дальше с этим ведром коктейля! Никакой веры в попадание его содержимого в воды реки Даугавы не было! Хотя, технолог Сизов выделялся принципиальностью и служебным рвеньем, и слив мог произойти. О его рвении завод узнал из приказа директора завода, вывешенного на обозрение. Из него следовало, что технолог Сизов превысил свои полномочия, за что тому объявляется выговор. Он заметил, что сварщик нарушает технологию приварки кронштейна подвески редуктора, сделал тому замечание и отошел. Вернувшись, увидел, что нарушения продолжаются. Тогда Сизов воздействовал на нарушителя технологии боксерским приемом, так называемым “хуком справа”. Нарушителя намек хорошо пронял, и варить с нарушениями, уже лежа, он не мог.

Другим предпраздничным, но преодолимым заслоном, был заводской железобетонный забор со стороны города и магазинов, через который и перелезали жаждущие и посыльные. Праздники и, не скрыть, будни оставили на нем многие следы. Он был изрисован ботинками, сапогами, валенками, лыжами и коньками трудящихся – в зависимости от того, кого в какое время года и в каком состоянии заставала предпраздничная жажда. Правда, следов женских каблуков замечено не было, что характеризует лазающих дамскими угодниками и джентльменами. Рисунки состояли из вертикальных или скошенных черных линий, и протертостей до арматуры. Всходила заря граффити с ножной техникой. Последним же заслоном и раундом борьбы был рейд по всем помещениям завода заводским треугольником – главами администрации, парткома и профкома.

Круглов, опасаясь рейда, готов был стать хоть затычкой для всех щелей, через которые может вырваться наружу дух застолья со спиртным и разоблачить, что могло привести к потере им должности начальника или застопорить продвижения по службе из-за каких то “стопариков” спиртного. Банкет взвивается все выше и звонче. Круглов дирижирует, пытается гасить высокие и громкие звуки, но не справляется – пьянеющий ансамбль все менее управляем. И тут еще звучат настойчивые просьбы к нашей выдающейся машинистке – Спой Нона, не стыдись. Нона заканчивает консерваторию по классу вокала. Но под строгим взглядом Круглова она отказывается, берегу, мол, голос для зачета.

И вдруг слышатся знакомые голоса руководителей завода – вершин треугольника, которые комиссией обходят завод на предмет – все ли в порядке, опечатаны ли двери, опечатаны ли пишущие машинки, из которых могут выползти опасные листовки. Круглов дирижировал как на фронте:

– Ложись, замри, нишкни! –Замерли, давясь и прыская с трудом сдерживаемым, рвущимся наружу озорным смехом. Слышны голоса из комиссии:

– Аааа, здесь наши, надежники, никого нет, уже ушли.– Надежники дождались затихания шагов и голосов – и тут грянули снова и еще сильнее, но уже свободно и смело. Пронесло.

Что примечательно, одной из вершин проверяющего треугольника был заместитель главного инженера Александр Базлов. Среднего роста, русый, кудрявый как деревенский гармонист, плотненький, присланный из глубинки России руководить научно–исследовательскими и опытно–конструкторскими работами в заводе в должности зам. главного инженера. Привез он из России и стойкую любовь к выпивке, которая его, похоже, покорила насовсем. Но и не работать нельзя, нужно руководить. И он нашел выход. По должности он мог пользоваться заводским автомобилем „Москвич 412”. В сложном состоянии он садился в него и разъезжая по заводу, подъезжал к управляемому им объекту, и опустив стекло, руководил. Предательские пары смешивались с нещадно пробивавшимися в салон из отводной системы, не знавшей хороших фильтров, выхлопными газами, и высокий руководитель, маскируясь газами СО2, мог смело руководить, не опасаясь разоблачения. О его решениях трудно судить, но уководя НИР и ОКР, он не переносил, как оказалось, их разработчиков. А выяснили это Круглов и Смирнов, встретившись с Александром Базловым в ресторане.

Круглов недавно защитил кандидатскую диссертацию, организовал банкет в бюро, а продолжил с Смирновым, в большом зале ресторана “Рига”. Интерьер ресторана оформлен в латышском национальном стиле. Разлапистые люстры с сактами – защипками для одежды в виде листка клевера, на торцовых стенах панно с рекой Даугава, ладьей в ней. В ладье девушки с косами в чепцах, а с ними герой латышского эпоса Лачплесис в медвежьей шапке. При скромных инженерных зарплатах ресторан был вполне доступен. Пили друзья армянский коньяк, закусывая ломтиками лимона в сахарной пудре. Прекрасное сочетание, перелившееся в прекрасное настроение. К тому же, им было по 35. В прогулке в холл повстречали Базлова. Пригласили его. Он хорошо навеселе после своего банкета по случаю присвоения какому-то поезду Знака качества – высшего показателя качества в стране. Знак качества (похож на эмблему американского автогиганта JM) указывал на превосходство нашим изделием лучшего мирового. Базлов начальственно задиристо:

– По какому случаю, ребята? Круглов:

– Защитил диссертацию. На что Базлов сразу в карьер:

– Не переношу вас, ученых, вы не работаете, только и заняты диссертациями, а завод страдает, мы вас кормим, всех бы выгнать, да дать лопаты и т.д. Вот такой лихой был наш руководитель НИР.

Он со своим пристрастием не выпадал из когорты руководителей. В заводе традиционно встречались выпивающие руководители. Так первую публикацию Смирнова на Всесоюзную конференцию вычитывал главный инженер, как председатель экспертной комиссии, однако, в далеко нетрезвом виде. Отношение к пишущему инженеру было самое благодушное, ободряющее, но заметив соавторов из Академии наук, потребовал удалить их из публикации.

– Какое отношение они имеют к электропоездам?– Хотя разработка касалась износа зубчатых колес электропоезда, который определялся по заводской методике, но с использованием их метода нейтронно–активационного анализа и ядерного реактора. И заставил-таки убрать. Считали его сильным главным. Готов был работать на пользу завода, не щадя здоровья, защищать его интересы. Труднейшую борьбу приходилось ему вести у заказчика в МПС, от которого зависели оплата и премии завода. Там он в каком-то высоком кабинете и кончил дни своей жизни от сердечного приступа. И главный же конструктор, назначенный после Соколова, просто спивался и дома, и на службе, и вынужден был оставить место. Базлов с его новым методом управления из автомобиля все же не прижился в заводе.

Тренировки Круглова в скрытности, маскировках, видимо, продолжались всю жизнь. Правда, позднее, по рассказам, он сдал и позволял себе покрикивать на приличных людей. Дар маскиратора начал иссякать. Звонит ему Смирнов вечером. Попал, видимо, в момент, когда тот окапывался и как скорпион втирается в песок, погружаясь и исчезая в нем полностью, входил в состояние невидимости, неслышимости и отсутствия. Смирнов:

– Здравствуй, Круглов. –В ответ голос Круглова:

– Смирнов, это факс.– При повторном наборе Круглов уже полностью замаскировался, ввел себя в роль факсимильного аппарата и звучал уже только знакомыми модулированными тонами факса. Совершенствованию маскиратора нет предела. Достигнута высочайшая степень надежности маскировки. И высокотехнологичная техника ему в помощь теперь. Но получилось менее тонко, чем в былые времена. С годами маскиратор потерял былое изящество, и последний сеанс маскировки больше напомнил обычный русский посыл. Скрывать свое отношение к Смирнову, по–видимому, не было больше мочи, да и не нужно – ведь так далеко развела их жизнь, что пыль зла вряд ли долетит и вернется, чего опасаться, а европейская корректность так и не совладала с брянской закваской.

Через десятки лет, когда не стало того завода, когда и Смирнов и Круглов, расстались, казалось, навсегда, все же произошла их встреча. Хоронили последнего директора завода, при котором работал Круглов, бывшего однокашника Смирнова. Смирнов, направляясь к часовне, увидел группу мужчин, пришедших проводить в последний путь почившего. Люди в группе одеты обычно – то в костюмах, то в курточках, а то и в рубашках под галстуком. Выделялся один, стоял спиной, одетый в куртку и брюки в военных маскировочных извивах с преобладанием зеленого и песочного цветов. Смирнов подошел и, надо же, человеком в камуфляжной одежде оказался Круглов. Он пополнел, белые волосы поседели, сутулится, форма на нем сидит мешковато, лицо раздобрело, щеки отвисли. Смирнова встретил широкой улыбкой, закряхтел, захихикал. Смирнов бодро:

– Привет, Факс!.– Круглов понимающе засмеялся, пробормотал что-то невнятное, скрывая смущение, понимая, что был тогда, давно, уличен. Далее – ни единого слова. Он прежний. Камуфляж очень подходил для маскировки на кладбищенской местности. Так и дама с косой не заметит, не запомнит и не затянет погостить.