Читать книгу Щупальца спрута - Вячеслав Жуков - Страница 2

Стас и представить не мог, что такой небольшой кабинет способен вместить столько народу. Сразу сработала мысль об экспертах. Не мешало бы им позаботиться о следах. Это было его профессиональной привычкой оперативника. А расследование каждого преступления непременно начинается с изучения следов. Так было и так будет. Но похоже, главный эксперт, капитан Тутмин, упустил это.

Володька Голиков лежал на полу, на боку, поджав ноги, подвернув левую руку под туловище. Поза не слишком удобная для живого человека. Но это для живого. Капитан Голиков уже живым не был. Об этом лишний раз свидетельствовала выступившая на лице бледность и большое кровяное пятно растекшееся по линолеуму.

Скорее всего, в момент выстрела он сидел за столом на своем месте. Он всегда сидел на одном и том же стуле, не совсем новом, протертом от долгого, нудного, просиживания едва ли не до ватины. Но этот стул ему нравился. Он устраивал его. И смерть, ужасная и безжалостная, прикоснулась к нему тут же, на этом стуле.

Кручинину немного показалось странным, что после выстрела, Голиков упал, но не выронил пистолета. «ПМ» так и остался в его правой руке. И даже указательный палец застыл на спусковом крючке. Казалось бы, падая со стула, капитан Голиков должен был выронить пистолет из руки и уж тем более, палец. Он никак не должен был остаться на спусковом крючке. На взгляд Стаса, это выглядело не естественно. Потом на этот счет он обязательно посоветуется с главным экспертом Тутминым. Нелишне узнать его мнение.

Почти половина сотрудников отдела собралась тут. Стас бегло пробежал взглядом по хмурым лицам, поздоровавшись кивком головы. Почти никто не разговаривал. Оперативники стояли, молча, наблюдая за работой Тутмина. Суетливый эксперт капитан знал свое дело, выполняя обычную, в таких случаях, работу, какую должен выполнять. Единственное, что вызывало в нем трепетное волнение, это пострадавший. Его отличало от незнакомого человека, с какими эксперт привык иметь дело, то, что за долгую работу в аппарате розыска между ними сложились, если не приятельские, но вполне тесные отношения. Они вместе выезжали на вызова. Вместе распутывали сложные, с точки зрения криминалистики, дела. И вот теперь, Голиков мертв. Наверное, Тутмину, как и Стасу Кручинину, не хотелось в это верить. Поэтому и прикосновения его к мертвому телу оперативника казались всем осторожными. Хотя в других случаях Тутмин запросто мог допустить, пусть и маленькую, но небрежность.

Молодой лейтенант Лугин, оказался менее сдержан, чем другие опера, и когда Стас встал рядом с ним, шепнул:

– Представляешь, напарник твой, пальнул себе прямо в сердце. Наповал сразу, – добавил он. Казалось, у него единственного на лице проступало что-то наподобие восторга. Унылым его вид, уж точно не назовешь. В отдел он пришел совсем недавно и еще порядком не успел ни с кем сработаться. Наверное, поэтому Кручинин не заметил на его лице сожаления.

Тут же оказался и майор Ваньков. Он стоял позади, возле самой двери и поочередно водил своими маленькими глазками по лицам оперативников. На мертвого Голикова он уже нагляделся и тот его уже больше не интересовал. Есть эксперт и его слово будет значимым. А все остальное покажет вскрытие. Но пока Ваньков был недоволен. Его профессионализма вполне хватало, чтобы вот так сразу определить причину смерти капитана. Определить, по крайней мере, для себя и сделать соответствующие выводы. А они были таковы: дисциплина в аппарате розыска на самом низком уровне, раз оперативники начинают стреляться.

Когда майор Ваньков вышел, Алексеев подошел к Кручинину, и точно позабыв, что тут же стоит полковник Рокотов, сказал:

– Они сейчас все в моем кабинете, – он имел в виду прокурорских работников и майора Ванькова, который ему очень не нравился своей въедливостью. – Со всеми, кто здесь уже поговорили…

– Шустрые ребята, – съязвил на это Кручинин.

– Да уж, не пальцем деланы, – сказал Алексеев и тут же посчитал своим долгом напомнить: – Ты вот что, будешь с ними беседовать, не сболтни чего-нибудь такого… – Он не договорил, покосившись на начальника управления. Хотя сейчас его можно было не опасаться. Рокотов целиком и полностью был на стороне своих подчиненных.

– Такого, чего? – Стас не понял, что майор имел в виду. Сказал бы уж прямо, без намеков, а то инструктаж получается неполным.

– Стас, перестань. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Что ты, Николаич? Я вполне серьезно.

– Ну, если серьезно, то позволь я тебя спрошу? Вы водку с Голиковым пили?

– А как же. Не без этого, – Стасу не хотелось об этом вот так при всех говорить. И особенно при начальнике управления. Но раз уж Алексеев спросил об этом прямо, так же прямо Стас и ответил. Не зеленые пацаны они, чтобы юлить и обманывать.

– Стас, я имею в виду, вечером, перед тем, как ты ушел домой. Пили?

Врать было бессмысленно, тем более Алексееву, который и сам иногда принимал участие в подобных застольях с сослуживцами. И, конечно, он был в курсе, что оперативники после работы частенько снимали нервные стрессы стаканом сорокоградусной.

– Ну, Стас, колись, – прозвенел на ухо лейтенант Лугин.

Незаметно от начальства Стас показал ему кулак, чтоб не лез, когда старшие разговаривают. И в подсказчиках Стас не нуждался. Сказал, пускаясь в откровение:

– Пили.

Точно Стас ручаться не взялся бы, но показалось, будто Алексеев вздохнул, причем с облегчением. Хотя не упустил укоризненно покачать головой, сказав при этом: – Я так и знал, – он указал пальцем на капитана Голикова, как на нечто такое, о чем он сильно жалел и переживал. – Вот до чего пьянство доводит. А ведь могло все быть иначе. И Голиков сейчас был бы с нами живой.

Стас виновато поднял глаза на полковника Рокотова. Несомненно, полковник все слышал. Уж слишком разошелся майор, показывая начальству свою строгость. Но тут же Стас понял и другое. Самому Алексееву «хвост» накрутили, теперь достанется от него подчиненным. Ведь совсем было необязательно, чтобы полковник узнал про выпивку. « Понятно, на что давит майор, – подумал Кручинин. – Голиков перебрал лишнего и под этим делом, нажал на курок. Только дудки вам, майор Алексеев. Не так Володька был пьян, чтобы не соображать, что делает. Тут, что-то другое». Обо всем этом Кручинину хотелось бы сказать майору Алексееву, а заодно и полковнику Рокотову, чтобы не считали оперов последними лохами. Но с этим Стас решил повременить. А сказал вот что:

– Николаич, мы после работы. Чисто по сто грамм, не больше. Чем хочешь, могу поклясться.

На что Алексеев строго заметил:

– После работы можешь выпить дома или в ресторане. Как ты говоришь, по сто грамм, но не в рабочем кабинете. И нелишне напомнить всем, – обвел майор строгим взглядом лица оперативников и сказал особенно подчеркнуто: – Оперативник должен быть всегда трезв, как стеклышко. Потому что в любое время его могут вызвать на работу. Вот Кручинин пришел, а водочкой попахивает. А ему сейчас, между прочим, будут задавать вопросы. Очень серьезные, причем. И он будет дышать на них перегаром. Думаю, Ванькову, это не понравится. А достанется в первую очередь, заметьте, не Кручинину, а мне, майору Алексееву.

Слушая Алексеева, Стас нисколько не смутился. За свой поступок, если он будет признан, как приведший к гибели Голикова, он постарается ответить сам. И напрасно тут Алексеев плачется. Он постарался припомнить детали вечера, когда они сидели с Володькой Голиковым вот за этим самым столом. Стас распечатал бутылку «смирновки». Предложил Голикову уговорить ее, но тот выпил всего сто грамм, категорично заявив, что больше не будет. Стас набиваться не стал и забрал бутылку домой. Больше к ней, не прикоснувшись даже за ужином. И как, оказалось, поступил очень правильно.

– Я, конечно, извиняюсь, что встреваю, – заговорил вдруг эксперт Тутмин, считая своим долгом дать разъяснения, – но, полагаю, Голиков выпил не сто грамм, а намного больше. Вскрытие покажет, сколько он влил в себя. Но ручаюсь, сто граммами тут не обошлось.

– Слышал? – спросил Алексеев у Кручинина.

Но Стас Кручинин проявлял завидное упрямство, которое свойственно операм, и которое очень не нравилось Алексееву.

– Не мог Голиков выпить больше, – стоял Стас на своем, раздражая майора.

– Что, значит, не мог? – майор покраснел лицом. – Тебе авторитетный человек заявляет. Эксперт. Ты что же, не веришь Тутмину?

– Да причем тут, веришь, не веришь, – обиделся Стас. – Это все абстрактно. Я привык опираться на факты. А они таковы: я купил бутылку водки. Предложил Голикову выпить.

Алексеев смотрел на Стаса настороженно, как бы стараясь угадать, где в его словах, правда, а где ложь. Спросил:

– И что?

– А то. Я же говорю, мы выпили ровно по сто грамм. После чего я ушел.

Получалась какая-то неувязка, и майор Алексеев посчитал своим долгом разобраться в ней, чтобы не выглядеть в глазах полковника Рокотова беспомощным в противоборстве с подчиненным. Взглянув на капитана Тутмина, майор Алексеев хмуро заключил:

– Значит, ты ушел. И после твоего ухода, Голиков сбегал в магазин за водкой.

На этот счет Стас ничего вразумительного ответить не мог и только развел руками.

– Ну, уж не знаю.

– Конечно, ведь тебя не было? – прозвучало со скрытой насмешкой, которая предназначалась именно капитану Кручинину.

Наверное, майор Алексеев ожидал от Кручинина грубости, что, конечно же, в присутствие начальника управления неизбежно бы привело к получению капитаном выговорешника. Но Стас поступил достойно. Он промолчал. Зато, как выяснилось, Алексеев был не намерен молчать.

– Сержант, дежуривший на входе, утверждает, что капитан Голиков никуда не выходил. Значит, все это время он был тут, в кабинете, – сказал майор, ожидая, что на это ему ответит капитан.

У Стаса сразу закралась мысль, будто Алексеев его в чем-то подозревает. Но в чем? Ведь Голиков ни единым словом не обмолвился о самоубийстве, когда они сидели за столом. И вообще, надо еще разобраться, самоубийство ли это. Кручинин не верил. Не потому, что был по натуре скептиком. Просто, слишком хорошо знал Володьку Голикова. И зная его, не мог допустить плохого не только в его действиях, но и в башке. Что хотят пусть говорят. Думают, о чем хотят. Но не было у Голикова мысли наложить на себя руки. Уж Стас бы точно заметил это.

– Говорите, что хотите, но не верю в самоубийство капитана Голикова. Не верю! – с обидой за своего приятеля ответил Стас.

Полковник Рокотов взглянул на оперативника с нескрываемым удивлением, будто только сейчас увидел его, среди общей массы оперативников, таким «ершистым». Потом многозначительно глянул на майора Алексеева, чей подчиненный вышел из-под контроля. И майор тут же отреагировал. Для начала строго взглянул на Стаса, потом сказал:

– Будет лучше, если ты умолчишь о своих соображениях. Понял меня? И про распитие с Голиковым водки не скажешь. Боюсь, тогда пятно на всем отделе будет. Отдельно, потом об этом поговорим.

«Все. Буду иметь взыскание с занесением в личное дело», – подумал Стас, глядя в разгневанные очи Алексеева, из которых того и гляди, полыхнут молнии. И неизвестно, что бы последовало дальше, если б не открылась дверь и в кабинет не просунулась голова майора Ванькова. Его маленькие глазки пробежали по лицам оперативников и остановились на Стасе Кручинине.

– Капитан Кручинин, – несколько устало произнес особист, – пожалуйте в кабинет майора Алексеева. Нам с вами необходимо побеседовать. При этом майор Ваньков едва заметно улыбнулся. Знал свое положение по отношению к этой серой массе. Нравилось, что даже самые опытные, проработавшие в розыске не один десяток лет, сотрудники дрожат перед ним. С годами это вошло в привычку, избавляться от которой Ваньков не собирался. Даже начальник управления, полковник Рокотов, заискивал перед ним. И Ванькову это нравилось. И глядя на его скупую, зловещую улыбку, как у палача ожидавшего жертву на эшафоте и от нетерпения потиравшего руки, Стасу стало не по себе. Почувствовал себя обреченным. Ноги отказывались идти.

– И, пожалуйста, побыстрее, – поторопил Ваньков, взглянув на часы. – У нас еще много работы.

Но к Стасу Кручинину, майор Ваньков отнесся неплохо. Капитан сам удивлялся, припоминая, как всего пять минут назад сослуживцы его пугали, называя за каверзные вопросы зверем. А Кручинину беседа с особистом понравилась. Ваньков оказался вовсе неглупым человеком, прекрасно разбирающимся в криминалистике. Но вопросы задавал исключительно отношений Голикова с товарищами по работе. Возможно, у Ванькова закрались точно такие подозрения, как и у Кручинина. Потом особист попросил охарактеризовать покойного капитана. Посчитал, раз они сидели в одном кабинете, стало быть, никто, кроме Кручинина не мог лучше знать его.

Стас в самых лучших тонах обрисовал Голикова и слушая его, Ваньков задумчиво произнес:

– С ваших слов получается, Голикову орден надо было вешать на грудь, а ему досталась пуля. Несправедливо.

– Несправедливо, – согласился Стас, потому что тоже считал Володьку достойным награды и жалел о той несправедливой участи, которая постигла его. Для себя поклялся докопаться до истины. Чего бы это ему не стоило. Пусть через год. Пусть через десять лет. Но он узнает, что же на самом деле произошло с Голиковым. Хотя никто его к этому не обязывал. Но чтобы успокоить совесть, Кручинин так сделает.

Побеседовав с Алексеевым и полковником Рокотовым, Ваньков не возражал уже против версии о самоубийстве на бытовой почве. Он послал двоих своих помощников к Голикову домой, не смотря на ночь.

Гонцы принесли в семью нехорошую весть, взяли с жены погибшего капитана необходимое объяснение и даже побеседовали с соседями. И жена Голикова скрывать не стала, рассказала про семейные скандалы, про то, что ее муж частенько предпочитал встречаться с женщинами и выпивал. Ваньков дал Стасу прочитать объяснение супруги Голикова. Хотелось узнать на этот счет его мнение.

– В управлении говорят, вы дружили с Голиковым не только по работе, – как бы, между прочим, заметил майор. На что Стас позволил ответить:

– Не скажу, что мы были, как не разлей вода. Но друг друга выручали не раз, даже ценой собственной жизни.

– О, это похвально, – сказал Ваньков. Кажется, он тоже ценил мужскую дружбу. По крайней мере, к Стасу у него больше вопросов не нашлось.